21 ИЮНЯ

Всё возвращается, вроде бы,
счастьем «на круги своя»!

Привкус дождя и смородины,
полный восторг соловья.

Горбятся грядки соседские,
тесные от сорняка.
Ржавую каску немецкую
в ссадинах известняка
(тару для горечи луковой)
сбросил с крыльца ветерок.
Дворик захваченный внуками -
непобедимый мирок.
Где за патроны из мякиша
битву ведёт мошкара,
весело вздрагивать ландышам
с каждым горластым «Ура!»
в мутном гранёном стаканчике
на уголочке стола.
Божья коровка на пальчике
разъединила крыла...

Завтра цветущую Родину
памятный выкосит зной.

Всё возвращается, вроде бы,
в день перед долгой войной.

2018 г.

НАХОДКА

Металл устал.
Так люди устают,
а после полагаются на вечность.
Так время притупляет быстротечность
в местах, где даже птицы не поют.
Металл оборонялся столько дней,
что бесполезно счёт вести дотошный.
Поисковик кричит: "Бери правей,
старайся не рывками, осторожно!"

Здесь глинозёма меньше, чем бойцов,
которых за века напеленал он.
И на погостах места не хватало,
когда детей сгружала на отцов
священная батальная страда.
Здесь ангелы ручались за кого-то,
здесь летом вымерзала резеда,
скрывавшая советскую пехоту,
и усачей Кексгольмского полка,
и отроков из княжеской дружины...

Металл устал.
Тягач кусты толкал,
ершился трос, натягивая жилы.
И мшистый ствол – калибр тридцать семь,
распарывая заросли оврага,
уже возник из давности, где все,
которым было велено – ни шагу
назад..."Вперёд, впритирочку к стерне!"
Зенитка поднимается по склону,
и смотрят на неё, как на икону,
убитые на будущей войне.

2014 г.

Из книги «Белее снега»

***
Как будто бы палец разбитый болит
и мама моя мне вдогонку кричит,
и едет навстречу седой инвалид,
руками толкая тележку,
а то, что в бою он остался без ног,
ему не урок, да и мне не урок,
и я продолжаю пробежку
на сильных, здоровых и легких ногах,
а он, выпивая бутылку за взмах,
въезжает с трехрядной гармошкой
в прокуренный тамбур, в вагонный проход,
и «Темную ночь...», распаляясь, поет,
и вытянув шею, в окошко
глядит, а за стеклами бродит весна,
играя листочком зеленым,
и дождик идет, словно плачет она
над нашим несчастным вагоном.

На братских могилах не ставят кресты,
огонь и гранит пожирают бинты
и кровь превращается в глину,
и только закованный в бронзу алмаз,
звезды пятигранной сияющий глаз
глядит мне в сутулую спину.
Ничто не забыто, никто не забыт,
и память моя, словно рана, болит,
и мама моя мне навстречу бежит,
и слезы и смех вперемешку.
И спит на вокзальной скамье инвалид,
и дождь заливает тележку.

09 03 2016

КАКОЙ МЫ ХОТИМ ВИДЕТЬ РОССИЮ? ПРЯМАЯ РЕЧЬ ДОКТОРА ИСТОРИЧЕСКИХ НАУК СЕРГЕЯ ПЕРЕВЕЗЕНЦЕВА.

📌 В чем заключаются русские ценности и уникальность нашей страны? Какая дата лучше подходит для Дня России? Какие главные интеллектуальные угрозы стоят перед ней? Как система ЕГЭ повлияла на молодежь?

📌 Эти и другие вопросы мы обсудили с профессором МГУ, доктором исторических наук Сергеем Перевезенцевым.

📌 «Главное» с Анной Шафран

Смотрите на любой удобной платформе:

Дзен | ВКонтакте | ВКонтакте (подкаст) | RuTube | Одноклассники

Помогите нам говорить просто о главном. Поддержите СПАС

Одним из "побочных" эффектов Специальной военной операции становится банкротство политтехнологических "партий" с громкими названиями "за всë хорошее": оказывается, патриотический Патриот Патриотыч Семигин предпочитает разорять фронтовиков, справедливый Патриот Патриотыч Миронов предпочитает избегать справедливости, а правдивый Патриот Патриотыч Прилепин осторожно молчит, когда правды требует народ.

Эту троицу — Балбеса, Труса и Бывалого — политтехнологи будто нарочно вытащили на политическую панель народу в назидание: посмотрите, дети, на этих дядей и никогда, ни при каких условиях так себя не ведите.

https://news.1rj.ru/str/yurist_yug/978

— Я — Крэпасць, я — Крэпасць! Вяду бой! Я — Крэпасць! Вяду бой!

Молоденький парнишка сухими губами касается микрофона.

— Я — Крэпасць!

Его никто не слышит. Армия, которая отступает к Минску. Бойцы, которые стреляют из окон.
Командир, которому перевязывают голову…
Никто не слышит.
Да и сам парнишка себя не слышит — грохот разрывов и треск пулеметных очередей.
Он просто хрипит в микрофон:

— Я — Крэпасць! Вяду бой!

Хрипит, потому что хочет пить. Но воды нет уже третьи сутки. Все, что есть, — относят раненым и к пулеметам. Он устал, он хочет спать. Но не может. Потому что надо хрипеть:

— Я — Крэпасць! Вяду бой!

Его голос несется в пространство.
Он закрыл глаза и пытается услышать: «Вас понял! Прием!»
Но ответа нет. И только хриплое: «Я — Крэпасць! Вяду бой!» несется через мировой эфир.
Голосу до Луны ближе, чем до штаба фронта.
Радиосигнал наверняка уже добрался до нее. Еще немного — и он понесется к Марсу, к Венере, к Солнцу и Юпитеру.

Так и будет.

От передатчика до Луны — одна секунда. До Солнца — восемь с половиной минут. До Марса — двенадцать. До Юпитера — тридцать три. До штаба армии… Вечность.

— Я — Крэпасць! Вяду бой!

Через четыре с половиной года эти хриплые позывные достигнут маленькой звезды под названием Альфа Центавра.

В это же самое время на Земле закончится война. Будут стоять полевые кухни и кормить вражеских детей, будут играть гармошки, будут звенеть орденами эшелоны, возвращаясь домой.

А голос будет нестись через пространство:

— Я — Крэпасць, я — Крэпасць! Вяду бой!

В пространстве нет времени. Слово изреченное — вечно. Оно несется к краю Вселенной, и пусть тот парнишка, который хрипел эти слова, уже не жив телесно, но живы слова его — пусть он еще раз скажет:

— Я — Крэпасць! Вяду бой!

За три дня до этих слов далеко-далеко от этой крепости родится девочка. Она будет расти в голодное, злое и отчаянное время. Она будет ходить в школу и кататься на санках. Она будет плакать по отцу, не пришедшему с войны, и радоваться цветам мать-и-мачехи.

А хриплый голос безымянного парнишки будет лететь сквозь пропасть вакуума:

— Я — Крэпасць, я — Крэпасць! Вяду бой!

В столице люди будут стоять мертвой толпой у гроба умершего вождя. Девочка же опять будет плакать, прильнув к большущей тарелке радиоприемника: «Вчера, пятого марта…»

А где-то далеко-далеко все еще несется хриплое:
— Я — Крэпасць, я — Крэпасць! Вяду бой!

Однажды человек помчится вслед этому голосу.
Но не успеет. Человек выйдет на околоземную орбиту, высадится на Луну, выйдет в скафандре в открытый космос, пошлет своих смешных механических каракатиц собирать инопланетный грунт.

А голос будет лететь и лететь через вечный холод.
— Я — Крэпасць, я — Крэпасць! Вяду бой!

Камни порастут травой. Кости сами уйдут в землю. Гильзы позеленеют.
Но кирпичи будут кровить буквами:
«Прощай, Родина. Умираю, но не сдаюсь!»
— Я — Крэпасць, я — Крэпасць! Вяду бой! — он все еще несется по космосу.

Он все еще хрипит обшелушенными губами.
Девочке уже двадцать пять. Она ведет своего первого сына в ясли. Сборная страны по футболу берет бронзовые медали на чемпионате мира. Кеннеди, Куба, «Битлз» и целина. И высоко-высоко:
— Я — Крэпасць, я — Крэпасць! Вяду бой!

А небо синее-синее…

Голос связиста уже задел Полярную звезду, Пояс Ориона, Волосы Вероники и прочие Плеяды. Зазвенела высокой тоской небесная струна. На сотую долю микрона сдвинулась небесная ось.
Но голосу все равно.
Голос так далеко, что его уже давно забыли.
Он все еще ведет бой. Он все еще – «крэпасць!»
«Крэпасць» все еще сражается под шквальным огнем, под чудовищными бомбами, под огромными снарядами.

Уже нет той страны, уже и народ‑то истончается, а связист все еще сидит у микрофона:
– Я – крэпасць, я – крэпасць! Вяду бой!
Он не убил ни одного врага. Он просто сидел около радиопередатчика и хрипел, и шептал:
– Я – крэпасць, я – крэпасць! Вяду бой!

Пыль такая, что нечем дышать. Жара такая, что уже нечем потеть. Бой такой, что стволы плавятся.
– Я – крэпасць! Вяду бой!

В наши дни, когда всякое дерьмо пытается прилепиться к русской литературе, важно помнить, что эти жирные скоты не имели ни малейшего отношения к прозе Алексея Ивакина — и сейчас, когда они везде лепят себя, им, жирным червям, никогда не догнать сигнал "Я крэпасць, веду бой!"

Потому что дерьмо не протиснется сквозь эфир Вселенной.