# экзистенциально-терапевтическая механика

- терапия < психопатология < антропология: для терапии (“как помочь?”) нужна психопатология (“что не так?”), которая опирается на антропологию (“что такое человек?”).

- в психопатологии нет ничего в отрыве от человеческой ситуации (антропологии), но есть причудливые комбинации фиксации аспектов человеческого положения. Диагностическая путаница возникает в попытках оторвать отдельные симптомы (или расстройства) от личности, личность от человеческой ситуации.

- человек находится с миром в отношении *понимания* (это спец. термин, ~sense-making). Психопатологические проблемы это проблемы *понимания* (de Haan). Терапия это один из способов *понимания*.

- главное: человек сам себе дан, само-понимается. В частности, это значит, что человек это одновременно и субъект, и объект (в том числе и для себя).

- стадии развития человека — это стадии понимания. Кто понимает, и что понимается? На каждом новом этапе то, что раньше было субъектом (мной самим), теперь становится объектом (чем-то моим). Например, сумятица чувств и ощущений постепенно объективируется, и наступает момент, когда появляется “моя грусть”, как нечто мое, но не я сам. (Объективируется/опредмечивается, то есть становится тем, что противопоставлено мне как субъекту. В терапии: становится тем, о чем я могу говорить.) Объективируются чувства, отношения, социальные роли, системы и т.д. (как и когда см. Kegan). В двойной объективации ухватываются сами способы понимания.

- с одной стороны, то, что объективировано, выламывается из субъекта; с другой, только будучи таким образом выломано, оно может быть наконец-то обретено. Лишь обретя его, можно от него освободиться. (Разговоры про интроекты, проекции, “ваши части” и тд — об этом и для этого).

- развитие включает в себя усвоение, а затем преодоление способов понимания. Терапия это тоже способ понимания (а значит должна быть преодолена?).

- терапия, часто, это подмена проблемного способа понимания своим, терапевтическим (“терапевтический успех достигнут путем удачной замены бреда сумасшедшего бредом психоаналитическим”).

- любой способ понимания что-то вскрывает, а что-то скрывает. Хороший способ понимания проливает свет на происходящее с неожиданной стороны. Со временем пролитый свет тускнеет, застывает янтарем и перестает улавливать происходящее. Люди вязнут в этом янтаре как мухи, и снова смотрят на знакомые теперь объяснения, а не на продолжающее происходить происходящее.

- это важно, поскольку псих- проблемы это и есть проблемы само-понимания. Способы объяснения в некоторой степени и порождают проблемы, которые описывают. Терапевтические объяснения — тоже. (см. начиная с Ясперса, I. Hacking - Looping effects of the human kinds, etc.) Поэтому и инфляция травмы, и расползающаяся диагностика (Haslam), и эпидемии модных расстройств = меметическое заражение процесса само-интерпретации.

- способ объяснения это липкий мыслевирус, от которого довольно сложно избавиться.

- прививка от мыслевируса — это, конечно, тоже мыслевирус (как и настоящие прививки), но который содержит в себе указание на преодоление себя же, который в двойном объективировании ухватывает себя как способ понимания. Который все время возвращает внимание на происходящее, а не на себя.

- чтобы что-то отпустить, надо сначала это ухватить как следует. Вырвать из потока жизни, чтобы потом можно было бросить это обратно. И вновь, лишь обретя, освободиться и т.д.

# про свет

- ясно: “учение — свет, неученье — тьма”. Истина — свет. Голова ясная, светлый ум. Снисходит озарение. Все четко и ясно, как божий день. Все теперь видится в новом свете. Просветление. Вокруг же, напротив — дремучая тьма невежества, мракобесие. Туманно все и расплывчато, ничего не понятно. “Мутный он какой-то, темнит”. “Дело темное, кто его знает”. Свет, знание — хорошо; тьма, неведение — плохо.

- но: неведение бывает двух видов: (1) незнание — что-то непонятно, или неизвестно вовсе; (2) заблуждение — что-то обманчиво понятно или попросту неверно. Первое — отсутствие знание, второе — присутствие ложного знания. Избавиться от заблуждения бывает еще сложнее, чем от незнания. Незнание — потенциальная открытость знанию: если я чего-то не знаю, то могу, наверное, узнать. Заблуждение же больше закрывает от меня возможность узнать, его приходится дополнительно преодолевать — я не знаю, что мое знание ложно, а может и *не хочу* этого знать. Незнание (тьма?) лучше, чем ложное знание.

- незнание может быть осознаваемым или нет, способствовать открытости или мешать ей. (1) я не знаю о своем незнании (невежда) — мешает; (2) я знаю о своем незнании (философ!) — помогает. Но и осознаваемым незнанием можно закрыться — “не знаю и знать не хочу”, или открыться — “не знаю, но хочу узнать”. Есть хорошее, открытое, незнание.

- заблуждение, ложное знание, понятно, мешает. Но с точки зрения открытости, истинное знание тоже может мешать. Знанием тоже можно закрыться, зазнаться: “да все понятно”, “это все я уже знаю”, вопрос закрыт. Знание — свет, но и льющийся свет знания стынет в янтарь. Знание это чучело знаемого, покрытое янтарным лаком. Совсем как живое, но уже мертвое.

- знанию хочется противопоставить понимание, как нечто более живое. Я могу что-то знать, но совершенно не понимать. В простом примере: (1) я *знаю о* художественном произведении, (2) я *знаю* это произведение, вызубрил, (3) я произведение *понимаю*. Или о человеке так же: знаю о человеке, знаю человека, или понимаю его. Здесь есть разница в качестве связи, степени открытости.

- это ведь вообще не о знании или незнании, а о позиции того, кто знает, о его способе участия в мире. О том, чтоб открыться беспредельной полноте нестерпимо яркого света. Может тут вообще нечего знать, все и так ясно.

Stephen Wilkes. California One, Huntington Beach (1987)

# объектив

> Кто понимает, и что понимается? На каждом новом этапе то, что раньше было субъектом (мной самим), теперь становится объектом (чем-то моим).

Тут получилось, как будто пересборка субъект-объекта только в одну сторону происходит, но на деле в обе, конечно.

- что-то, что казалось “мной” становится “моим” (“интроект”). Например: мое убеждение о себе или о том как устроен мир оказывается чужим мнением, которое я когда-то усвоил незаметно для себя.

- но и что казалось “не-мной”, тоже становится “моим” (“проекция”). Например: это не все люди злые, это я их боюсь, потому яростно “защищаясь”, нападаю первым незаметно для себя, и получаю агрессию уже в ответ

В любом случае то, что удалось узнать, как “мое”, одновременно теперь и отделено от меня, и обретается мной. Обретя это, я могу от этого освободится.

> с одной стороны, то, что объективировано, выламывается из субъекта; с другой, только будучи таким образом выломано, оно может быть наконец-то обретено.

Противоречивость этого обретения через отделение и через само слово “субъект” проглядывает. Subject это ведь и “субъект” и “предмет”. Тот, кто говорит, и то, о чем речь. Тот, кто понимает, действует, тот, кто субъектен (это ведь что-то хорошее?); но это это и субъект чего-то, being subject to, subjected to — тот, кто подчинен чему-то, подвергается чему-то.

- чем больше я выпутываюсь из того, что я претерпеваю как субъект (во втором значении), тем больше я становлюсь субъектом (в первом значении). Чем меньше я субъект, тем больше я субъект.

- становление субъектом изначально возможно только в результате объективации. Типа: младенец участвует в совместном внимании с матерью, осознает, что они вместе наблюдают один и тот же объект (“это собачка”), в том числе и себя (“чьи это такие ручки, чей это носик”), то есть, что и он тоже может быть объектом для другого, а через другого и для себя самого. Усвоив (присвоив?) чужой взгляд, он получает доступ к “внешней” перспективе “изнутри”. Теперь он выломан из происходящего, собран как субъект, и, раздвоившсь, обрел себя как объект. Но и дальше все больше субъектом я становлюсь все больше объективируясь. Чем больше я объект, тем больше я субъект.

- Чем больше я объект, тем больше я субъект [2]. Чем больше я объект, тем меньше я субъект [1]. Чем больше я субъект [2], тем меньше я субъект [1]. На этом все, спасибо, до свидания.

Уважаемые коллеги!

Подготовил запись доклада о сходстве и различии дианостических моделей на примере расстройств личности

Главные темы:
- понятие о норме и патологии
- различия между психиатрической и психодинамической моделями
- представления о расстройстве личности в МКБ и ДСМ: кластеры и дименсии
- расстройства личности в теории объектных отношений
- структурное интервью Кернберга

Ссылка на видео: https://www.youtube.com/watch?v=zxsr_kpE-do

R.I.P. Ozzy

https://www.youtube.com/watch?v=MiY2JsGXrtM

лечили зубы

# зубы мудрости

- кстати про зубы. Зубы у меня лечены-перелечены, лет до 30 лечить боялся жутко, по возможности избегал. Где-то около 30 собрал волю и деньги в кулак, пошел сдаваться дантистам. Ходить пришлось больше полугода по три раза в неделю, часто часа по 2-3, пока все не вылечили. После первых десяти раз бояться стало слишком уже утомительно, стало просто иногда больно, ну и ладно. (экспозиция работает)

- прошло 10 лет: на днях зашел на осмотр — вышел без четырех зубов, и с тремя вкрученными в челюсть саморезами-имплантами, и на этом еще не все, кажется.

- за это время помимо всякой психотерапии (т.е. ~ попыток не убегать от людей и переживаний), я стал медитировать. Последние лет 7 медитация, “практика”, это большая часть жизни для меня, но я почти никогда и ни с кем об этом не говорю. Какая разница между жизнью и “практикой” я тоже не знаю, но ладно.

- к чему я это: я очень боялся и зубной боли, и лечения; cейчас, спустя 10 лет, не боюсь совсем, боль — ну, боль. На психологическом уровне замечательно. Можно сказать “медитируйте, это помогает научиться выдерживать эмоции”, и это даже правда, но это ведь не все.

- я медитирую по-буддистски, то есть пользуюсь одним из буддистких способов разметки опыта/самонаблюдения (в какой-то интерпретации). В частности: у неудовлетворительности всего происходящего три воспаленных корня — влечение, неприязнь, неведение. Что бы ни происходило, на достаточно тонком уровне постоянно хочется с этим что-нибудь сделать: если происходящее нравится, то продлить, чтобы оно продолжало происходить, если не нравится — прекратить, чтобы оно перестало происходить, все остальное просто не замечать и не испытывать. Каждое из этих трех действий требует *усилий*. Можно пытаться одно компенсировать другим: если чего то хочется избежать, наоборот обращать на это внимание — “замечайте ощущения в теле”; если за что то цепляетесь, не поддавайтесь, выдерживайте паузу — “не обращайте внимания на мысли, это просто мысли”; и в целом — “будьте более внимательны, не теряйтесь”. И это хорошие базовые инструкции, но в какой-то момент становится заметно, что, еще раз, каждое из этих действий это опять *усилие*, некоторое сжатие, и легкая диссоциация в результате.

- в этот раз с зубами все это стало особенно заметно. В том числе и потому, что этом контексте есть телесные воспоминания о страхе, о боли, и о страхе боли, это очень насыщенная текстура опыта, но мне теперь очень интересно как он разворачивается, интересно как скручивается страх, интересно как вспыхивает боль. Проблема теперь совсем другая, и любопытно, что мучает она едва ли не больше чем явные боль и страх тогда. Теперь, даже если я пытаюсь оставаться со всей возможной для меня полнотой сенсорного восприятия, все равно, во-первых, это *усилие*, я вгрызаюсь; во-вторых — очень тонкая, но все же есть дистанция: я, наблюдающий, тут, а все оно — там. Как не сжиматься и не городить это различие — вот это вопрос. (После этого есть всякие способы преодоления наблюдателя и так далее, понятно)

- “медитируйте, или не медитируйте, но найдите способ вникнуть в происходящее, не цепляйтесь за него, не отпирайтесь от него”, будьте здоровы

Джон Апдайк. Кентавр

Боль, как дерево, пускает корни у него в челюсти. Подожди, подожди! Кенни должен бы подождать еще несколько минут после укола новокаина. Но уже конец дня, он устал и спешит. Кенни был одним из первых учеников Колдуэлла, учился у него еще в тридцатые годы. А теперь тот же самый мальчик, только сильно облысевший, уперся коленом в подлокотник зубоврачебного кресла, чтобы было сподручней, и орудует щипцами, стискивает зуб, выворачивает его, крошит, как кусочек мела. Колдуэлл боится, что зуб раздробится в щипцах и останется торчать у него во рту обнаженным и оборванным нервом. Боль просто немыслимая: целое дерево, все в цветах, и каждый цветок рассыпает в мертвенно-синем воздухе грозди ярких, сверкающих желто-зеленых искр.

Колдуэллу кажется, что боль, распускающаяся у него в голове, — результат какого-то изъяна в его собственной работе, потому что он не сумел вложить в эту мятущуюся душу сочувствие и терпение; и он смиренно приемлет боль. Дерево становится невообразимо густым; ветви и цветы сливаются в единый серебряный султан, конус, столб боли, вздымающийся до самого неба, а в основании столба замурован череп Колдуэлла. Это пронзительно чистое серебро, в нем ни следа, ни капли, ни грана, ни крупицы примеси.

(вспомнил, что уже использовал когда-то для иллюстрации по той же теме)

читаю сейчас “Ecology of the Brain: The phenomenology and biology of the embodied mind” Томаса Фукса, которая начинается с критики нейробиологического редукционизма, и дальше возражает ему с феноменологических позиций. Потом, может, напишу поподробнее что-нибудь. Но вот по поводу нейро-редукционизма попалась статья Кендлера об истории “метафорической мозговой риторики” в психиатрии.

https://psyandneuro.ru/stati/a-history-of-metaphorical-brain-talk-in-psychiatry/