# объектив

> Кто понимает, и что понимается? На каждом новом этапе то, что раньше было субъектом (мной самим), теперь становится объектом (чем-то моим).

Тут получилось, как будто пересборка субъект-объекта только в одну сторону происходит, но на деле в обе, конечно.

- что-то, что казалось “мной” становится “моим” (“интроект”). Например: мое убеждение о себе или о том как устроен мир оказывается чужим мнением, которое я когда-то усвоил незаметно для себя.

- но и что казалось “не-мной”, тоже становится “моим” (“проекция”). Например: это не все люди злые, это я их боюсь, потому яростно “защищаясь”, нападаю первым незаметно для себя, и получаю агрессию уже в ответ

В любом случае то, что удалось узнать, как “мое”, одновременно теперь и отделено от меня, и обретается мной. Обретя это, я могу от этого освободится.

> с одной стороны, то, что объективировано, выламывается из субъекта; с другой, только будучи таким образом выломано, оно может быть наконец-то обретено.

Противоречивость этого обретения через отделение и через само слово “субъект” проглядывает. Subject это ведь и “субъект” и “предмет”. Тот, кто говорит, и то, о чем речь. Тот, кто понимает, действует, тот, кто субъектен (это ведь что-то хорошее?); но это это и субъект чего-то, being subject to, subjected to — тот, кто подчинен чему-то, подвергается чему-то.

- чем больше я выпутываюсь из того, что я претерпеваю как субъект (во втором значении), тем больше я становлюсь субъектом (в первом значении). Чем меньше я субъект, тем больше я субъект.

- становление субъектом изначально возможно только в результате объективации. Типа: младенец участвует в совместном внимании с матерью, осознает, что они вместе наблюдают один и тот же объект (“это собачка”), в том числе и себя (“чьи это такие ручки, чей это носик”), то есть, что и он тоже может быть объектом для другого, а через другого и для себя самого. Усвоив (присвоив?) чужой взгляд, он получает доступ к “внешней” перспективе “изнутри”. Теперь он выломан из происходящего, собран как субъект, и, раздвоившсь, обрел себя как объект. Но и дальше все больше субъектом я становлюсь все больше объективируясь. Чем больше я объект, тем больше я субъект.

- Чем больше я объект, тем больше я субъект [2]. Чем больше я объект, тем меньше я субъект [1]. Чем больше я субъект [2], тем меньше я субъект [1]. На этом все, спасибо, до свидания.

Уважаемые коллеги!

Подготовил запись доклада о сходстве и различии дианостических моделей на примере расстройств личности

Главные темы:
- понятие о норме и патологии
- различия между психиатрической и психодинамической моделями
- представления о расстройстве личности в МКБ и ДСМ: кластеры и дименсии
- расстройства личности в теории объектных отношений
- структурное интервью Кернберга

Ссылка на видео: https://www.youtube.com/watch?v=zxsr_kpE-do

R.I.P. Ozzy

https://www.youtube.com/watch?v=MiY2JsGXrtM

лечили зубы

# зубы мудрости

- кстати про зубы. Зубы у меня лечены-перелечены, лет до 30 лечить боялся жутко, по возможности избегал. Где-то около 30 собрал волю и деньги в кулак, пошел сдаваться дантистам. Ходить пришлось больше полугода по три раза в неделю, часто часа по 2-3, пока все не вылечили. После первых десяти раз бояться стало слишком уже утомительно, стало просто иногда больно, ну и ладно. (экспозиция работает)

- прошло 10 лет: на днях зашел на осмотр — вышел без четырех зубов, и с тремя вкрученными в челюсть саморезами-имплантами, и на этом еще не все, кажется.

- за это время помимо всякой психотерапии (т.е. ~ попыток не убегать от людей и переживаний), я стал медитировать. Последние лет 7 медитация, “практика”, это большая часть жизни для меня, но я почти никогда и ни с кем об этом не говорю. Какая разница между жизнью и “практикой” я тоже не знаю, но ладно.

- к чему я это: я очень боялся и зубной боли, и лечения; cейчас, спустя 10 лет, не боюсь совсем, боль — ну, боль. На психологическом уровне замечательно. Можно сказать “медитируйте, это помогает научиться выдерживать эмоции”, и это даже правда, но это ведь не все.

- я медитирую по-буддистски, то есть пользуюсь одним из буддистких способов разметки опыта/самонаблюдения (в какой-то интерпретации). В частности: у неудовлетворительности всего происходящего три воспаленных корня — влечение, неприязнь, неведение. Что бы ни происходило, на достаточно тонком уровне постоянно хочется с этим что-нибудь сделать: если происходящее нравится, то продлить, чтобы оно продолжало происходить, если не нравится — прекратить, чтобы оно перестало происходить, все остальное просто не замечать и не испытывать. Каждое из этих трех действий требует *усилий*. Можно пытаться одно компенсировать другим: если чего то хочется избежать, наоборот обращать на это внимание — “замечайте ощущения в теле”; если за что то цепляетесь, не поддавайтесь, выдерживайте паузу — “не обращайте внимания на мысли, это просто мысли”; и в целом — “будьте более внимательны, не теряйтесь”. И это хорошие базовые инструкции, но в какой-то момент становится заметно, что, еще раз, каждое из этих действий это опять *усилие*, некоторое сжатие, и легкая диссоциация в результате.

- в этот раз с зубами все это стало особенно заметно. В том числе и потому, что этом контексте есть телесные воспоминания о страхе, о боли, и о страхе боли, это очень насыщенная текстура опыта, но мне теперь очень интересно как он разворачивается, интересно как скручивается страх, интересно как вспыхивает боль. Проблема теперь совсем другая, и любопытно, что мучает она едва ли не больше чем явные боль и страх тогда. Теперь, даже если я пытаюсь оставаться со всей возможной для меня полнотой сенсорного восприятия, все равно, во-первых, это *усилие*, я вгрызаюсь; во-вторых — очень тонкая, но все же есть дистанция: я, наблюдающий, тут, а все оно — там. Как не сжиматься и не городить это различие — вот это вопрос. (После этого есть всякие способы преодоления наблюдателя и так далее, понятно)

- “медитируйте, или не медитируйте, но найдите способ вникнуть в происходящее, не цепляйтесь за него, не отпирайтесь от него”, будьте здоровы

Джон Апдайк. Кентавр

Боль, как дерево, пускает корни у него в челюсти. Подожди, подожди! Кенни должен бы подождать еще несколько минут после укола новокаина. Но уже конец дня, он устал и спешит. Кенни был одним из первых учеников Колдуэлла, учился у него еще в тридцатые годы. А теперь тот же самый мальчик, только сильно облысевший, уперся коленом в подлокотник зубоврачебного кресла, чтобы было сподручней, и орудует щипцами, стискивает зуб, выворачивает его, крошит, как кусочек мела. Колдуэлл боится, что зуб раздробится в щипцах и останется торчать у него во рту обнаженным и оборванным нервом. Боль просто немыслимая: целое дерево, все в цветах, и каждый цветок рассыпает в мертвенно-синем воздухе грозди ярких, сверкающих желто-зеленых искр.

Колдуэллу кажется, что боль, распускающаяся у него в голове, — результат какого-то изъяна в его собственной работе, потому что он не сумел вложить в эту мятущуюся душу сочувствие и терпение; и он смиренно приемлет боль. Дерево становится невообразимо густым; ветви и цветы сливаются в единый серебряный султан, конус, столб боли, вздымающийся до самого неба, а в основании столба замурован череп Колдуэлла. Это пронзительно чистое серебро, в нем ни следа, ни капли, ни грана, ни крупицы примеси.

(вспомнил, что уже использовал когда-то для иллюстрации по той же теме)

читаю сейчас “Ecology of the Brain: The phenomenology and biology of the embodied mind” Томаса Фукса, которая начинается с критики нейробиологического редукционизма, и дальше возражает ему с феноменологических позиций. Потом, может, напишу поподробнее что-нибудь. Но вот по поводу нейро-редукционизма попалась статья Кендлера об истории “метафорической мозговой риторики” в психиатрии.

https://psyandneuro.ru/stati/a-history-of-metaphorical-brain-talk-in-psychiatry/

"сердцеед с несварением"

объявление: “Бережный психотерапевт. Сочувствую, $100. [номер телефона]”

“да, я хорошо подумал, просто неправильно. Да и сколько можно это обдумывать то, до дыр уже замыслил.”

Charles Taylor. Sources of the Self: The Making of the Modern Identity
—

«In our languages of self-understanding, the opposition 'inside-outside' plays an important role. We think of our thoughts, ideas, or feelings as being "within" us, while the objects in the world which these mental states bear on are "without". Or else we think of our capacities or potentialities as "inner", awaiting the development which will manifest them or realize them in the public world. The unconscious is for us within, and we think of the depths of the unsaid, the unsayable, the powerful inchoate feelings and affinities and fears which dispute with us the control of our lives, as inner. We are creatures with inner depths; with partly unexplored and dark interiors. We all feel the force of Conrad's image in Heart of Darkness.

But strong as this partitioning of the world appears to us, as solid as this localization may seem, and anchored in the very nature of the human agent, it is in large part a feature of our world, the world of modern, Western people. The localization is not a universal one, which human beings recognize as a matter of course, as they do for instance that their heads are above their torsos. Rather it is a function of a historically limited mode of self-interpretation, one which has become dominant in the modern West and which may indeed spread thence to other parts of the globe, but which had a beginning in time and space and may have an end.

[…]

But isn't there some truth in the idea that people always are selves, that they distinguish inside from outside in all cultures? In one sense, there no doubt is. The really difficult thing is distinguishing the human universals from the historical constellations and not eliding the second into the first so that our particular way seems somehow inescapable for humans as such, as we are always tempted to do.»