Бродскиальная астма

Vrbes et populi pereunt, et nos pereamus.
     Nam quis spes tibi sit? omnia peiora fit.

Странное сближеніе.

Въ «Hiſtoria Von D. Johañ Fauſten / dem weitbeſchreyten Zauberer vnnd Schwartzkünſtler», опубликованной во Франкфуртѣ-на-Майнѣ въ 1587 году, Дьяволъ обращается къ Фаусту:

Darum, mein Fauſte, iſts nit gut mit großen Herrn und dem Teufel Kirſchen eſſen, ſie werfen einem die Stiel ins Angeſicht, wie du nun ſieheſt; derhalben wäreſt du wol weit von dannen gangen, das wäre gut für die Schu‌ß geweſen.

Поэтому, Фаусте мой, нехорошо кушать вишню съ большими вельможами и съ Дьяволомъ: они, какъ ты видишь теперь, бросаютъ косточки* въ лицо; посему, даже и отойди ты отъ нихъ подальше, сіе было бы удобно для броска.

И.П. Бѣлкинъ въ одной изъ своихъ повѣстей, изданныхъ А.С. Пушкинымъ, именно въ «Выстрѣлѣ», пишетъ:

Жизнь его наконецъ была въ моихъ рукахъ; я глядѣлъ на него жадно, стараясь уловить хотя одну тѣнь безпокойства… Онъ стоялъ подъ пистолетомъ, выбирая изъ фуражки спѣлыя черешни и выплевывая косточки, которыя долетали до меня. Его равнодушіе взбѣсило меня.

Достовѣрно извѣстно, что въ этомъ эпизодѣ «Выстрѣла» описанъ дѣйствительный случай, произошедшій съ самимъ Пушкинымъ; не менѣе достовѣрно можно утверждать, что Пушкинъ не читалъ упомянутаго сочиненія о Фаустѣ. И тѣмъ не менѣе — и деталь и контекстъ говорятъ сами за себя!

— — —
* По-нѣмецки die Stiel — ‘черенокъ’. Это странно, поелику черенокъ бросить по воздуху, какъ представляется мнѣ, трудно чрезвычайно. Впавъ въ сіе переводческое затрудненіе, я постановилъ справиться съ уже существующимъ переводомъ этого мѣста: тамъ тоже стоитъ косточка. Правда, въ этой же фразѣ переводчикъ Р.В. Френкель спуталъ Schuß ‘выстрѣлъ’ и Schutz ‘защита’... Аглицкій переводъ справляется съ симъ затрудненіемъ черезъ обобщеніе: you now ſee that they ſmite you upon the cheek ‘ты видишь теперь, что они поражаютъ <кушающаго съ ними вишни> въ щеку’.

Надеюсь, местные властители не глупее малороссийских коллег, пойманных на распиле западной помощи, и мы ещё увидим кадры местных золотых нужников, построенных на средства от ежемесячных ремонтов улиц и тротуаров столицы нашего богоспасаемого отечества.

Скорбь обнимаетъ мое сердце: второй родительный падежъ медленно покидаетъ насъ. Въ аэропортахъ отнынѣ мы не ожидаемъ посадки, но ожидаемъ посадку. Увы!

Эрнст Юнгер «Через линию»

Joſeph Brodſkij

             Воротишься на родину...

Du kehreſt einmal heim. Na ja, was dann?
Schaue dich um: Du biſt ja nirgendweſſen,
gebraucht wirſt du als Freund gar keinem Mann, —
du kehreſt, kaufe dir zum Abendeſſen

zum Beiſpiel, irgend einen süßen Wein,
ſieh in das Fenſter, trink beim Denken ſtillen:
ja alle Schuld, ja alle Schuld iſt dein,
und das iſt gut. So gut. Um Gottes Willen.

So gut, daß niemand ſchuldig, und ſo wohl,
ſo gut, daß niemand deine Seel befange,
ſo gut, daß niemand ja auf Erden soll
dich bis zum Tode lieben lebenslange.

So gut, daß nimmer du begleitet biſt
von irgend einem in die Dunkelheiten,
ſo gut, wenn man allein auf Erden iſt,
aus dem Bahnhofsgeräuſch ſtill wegzugleiten.

So gut, wenn du dich in die Heimat eilſt,
’ne Täuſchung zu ertappen, die dir ſchimmert,
und zu begreifen jäh, wie langſam ſich der Geiſt
um neuere Veränderungen kümmert.

Аристотель былъ правъ и правымъ пребудетъ, но одна его мысль спустя время все же нуждается въ уточненіи грамматическихъ формъ:

Эсхилъ показываетъ боговъ, Софоклъ — людей, какими они должны быть, а Еврипидъ — людей, какими они были когда-то.

Встрѣтилась въ романѣ, мною теперь редактируемомъ (обнародовать имя его — рано), чуднѣйшая мысль: если очистить ее отъ сопутствующихъ оттѣнковъ, сія такова:

И великая литтература реализма — это, въ сущности, тоже Gelegenheitsdichtung*.

——
* Стихи по случаю.

Я разбираюсь въ трехъ вещахъ: въ вінѣ, поэзіи, людяхъ.

Іосифъ Скалигеръ

Не счесть лѣтъ, сколько длятся уже споры о томъ, что‌ есть хорошая поэзія. Дать ей опредѣленіе, въ самомъ дѣлѣ, трудно; единственный вполнѣ резонный критерій (поскольку эстетика есть наука о выраженіи, хорошая поэзія есть та, которая въ наиболѣе полной мѣрѣ осуществляетъ свою внутреннюю форму) зачастую невозможно примѣнить къ конкретнымъ произведеніямъ искусства. Это открываетъ возможность евристическихъ не опредѣленій, но характеристикъ.

Давеча дорогой пріятель мой А.Г., искушенный въ изящной словесности и антикваріатѣ, съ коимъ пріятелемъ сошлись мы на почвѣ логофиліи въ общемъ и любви къ Владиміру Сирину въ частности, заманилъ меня въ Домъ Книги — провѣдать, какъ тамъ поживаютъ тѣ четыре экземпляра «Пазорей», что на моментъ послѣдняго моего визита въ сю обитѣль книжности оставались еще здѣсь въ продажѣ. И вотъ: стоя у стеллажей съ современной поэзіею (гдѣ — увы! таковъ ужь обычай! стоитъ и моя книга), мы разговорились о стихотворчествѣ; передавать всю нашу бесѣду нѣтъ никакой возможности, тѣмъ паче что это была истинная бесѣда — то есть разговоръ нашъ, курсировавшій между двумя точками осуществленія Духа, нельзя передать наборомъ тезисовъ, ибо онъ былъ не фабуленъ, но сюжетенъ, — однако разговоръ сей привелъ къ идеѣ, о коей я и желаю повѣдать.

Мы говорили о Вергиліи, о гексаметрахъ, о переводахъ, о «Пѣсни о Гильдебрандѣ», о гармонической точности... А вокругъ то и дѣло сновали хорошенькія дѣвицы, такъ что то я, то пріятель мой нить нашея бесѣды теряли, заглядываясь на окружившую насъ вдругъ красоту. И вотъ тутъ-то родилась у меня евристическая характеристика хорошей поэзіи, своего рода пробный камень — можетъ статься, и не исчерпывающій, но ужь точно вполнѣ достаточный:

Хорошая поэзія должна быть чарующѣе женскихъ ножекъ.

Новѣйшая поэзія

Давно ли даръ врученъ отъ царственнаго Феба
Людскому племяни — Мусическій родникъ!
Но пѣсни кончились — теперь безъ строя въ небо
    Несется дикій крикъ.

Презрѣвъ Пимплейскій хоръ, зашлась въ безумномъ стонѣ
Безчестная толпа, гдѣ каждый — шутъ и воръ.
Сихъ дерзкихъ покарай, владыко Аполлоне,
    Даруяй смрадный моръ!

Коль громко ни кричатъ въ злодѣйствующей сквернѣ,
Сильнѣй разбойныхъ темъ Парнасска тишина.
Вы завтра кончитесь — а вороватой черни
    Кто помнитъ имяна?