А был ли Горький инопланетянином?

Точного ответа на это вопрос до сих пор нет.

Известно, что он не чувствовал физической боли, но при этом настолько болезненно переживал чужую боль, что когда описывал сцену, как женщину ударили ножом, на его теле вздулся огромный шрам.

Мой текст о сложной и уникальной фигуре мировой истории – читаем здесь.

И Ленин – не тот, и Горький – не тот, и Николай II – тоже не тот.

Хороший или плохой, тиран или мудрый государственный деятель? Эти вопросы волнуют нас гораздо больше, чем грядущее господство искусственного интеллекта или перспектива достижения физического бессмертия.

«Хроники русской революции» Андрея Кончаловского разделили зрителей на «за» и «против» не хуже самой революции, когда-то расколовшей Россию и вызвавшей настоящую Гражданскую войну.

Поделился в РГ своим мнением об этом сериале.

Любимый поэт Бродского, «жестокий» романтик, любитель птиц

Первое стихотворение, принесшее известность Эдуарду Багрицкому, называлось «Птицелов».

«Багрицкий много рассказывал мне о своих одесских птицах. Но я знал это сам. Я был однажды у него на Стеновой улице и помню сплошной треск, щебет, свист и чириканье в клетках, подвешенных высоко под потолком. Брызги воды летели на головы из клеток, где птицы мылись в цинковых мисках, трепеща крыльями». (Из воспоминаний Константина Паустовского.)

Он подражал раннему Николаю Гумилеву с его рыцарями и конквистадорами, воспевал пиратов и стихию морской пучины. А в историю советской поэзии он вошел как «жестокий» романтик, певец революционного насилия. Он всегда был исключительно парадоксален, а Бродский называл его в числе своих любимых поэтов.

Мой текст об Эдуарде Багрицком, некоторые стихи которого трактуют не вполне объективно, – читаем в РГ.

Такие названия мог придумать только очень одинокий человек: «По ком звонит колокол», «Старик и море», «Кошка под дождем», «Острова в океане».

В прозе Хемингуэя постоянно звучит мотив: человек и всякое живое существо ничтожны и малы в этом огромном и опасном мире.

Мой текст про мачо, который всем (но главное – себе!) казался таким крутым, на самом деле непрерывно попадал в чудовищно опасные ситуации, а в итоге победил судьбу – читаем в РГ.

На писательском собрании 1958 года – это он советовал Борису Пастернаку покинуть родину. А ещё демонстративно носил перстень с изображением Николая II, а также стал личным врагом «прорабов перестройки» и Егора Гайдара, написав о его отце страшную и неправдоподобную, как считают гайдароведы, повесть «Соленое озеро».

Мой текст о талантливом монархисте и писателе, воспевшем русский деревенский уклад и природу средней полосы России – читаем в РГ.

И снова – «Хроники русской революции»

Мне сериал понравился, а писателю и ректору Литературного института Алексею Варламову – нет. Я с нетерпением ждал его продолжения по пятницам, а он заскучал после просмотра первых двух серий.

Наш подробный разговор о сериале – читаем в РГ.

«Помню, обедая у меня, он задумался и поднес ко рту коробку со спичками вместо хлеба и тут же начал высказывать замечательные мысли о новом слове».

Таким запомнился Виктор Владимирович Хлебников (поэтическое имя Велимир означало – «велю миру») одному из своих знакомых.

Страстью Хлебникова стала идея создания языка будущего. Он верил, что на основании изучения древнеславянского языка и незамутненной стихии народной речи возможно воссоздание народного духа языка, где каждое слово – не просто «значок», обозначающий то или иное явление или предмет, но органическая часть живой развивающейся стихии.

Мой текст о поэте, которого дни считали гением, а другие – сумасшедшим, – читаем в РГ.

Того, что он успел написать, хватило бы на сто писательских жизней. По его романам и повестям можно изучать человеческое общество во всех его блеске и нищете, радостях и иллюзиях.

О грандиозных замыслах и глубоко личной любовной истории, связанной с Россией, Оноре де Бальзака – писателя и мыслителя, чье влияние на мировую литературу нельзя переоценить, – читаем в РГ.

«Родилась в Атланте… умерла в Атланте»

Как ни странно, если сравнивать «Унесенные ветром» с русской литературой, то в голову прежде всего приходит шолоховский «Тихий Дон». Вот как если бы он был написан не через сознание сурового казака Григория Мелехова, а через восприятие тех же событий его любимой женщиной Аксиньей.

Мой текст о жизни и произведениях Маргарет Манерлин Митчелл – читаем в РГ.

На самом деле это не так

«Воскресение» Толстого почему-то традиционно считается худшим романом писателя. На самом деле это не так, и спектакль Александринского театра это доказывает.

Мой текст о романе и его кино- театральной версии – читаем в РГ.

«Авиатор» – на больших экранах

Пересказывать сюжет фильма легко, но ничего не даст. Скорее, вызовет чувство недоумения. И что, вот эта полуфантастика, полумелодрама и есть экранизация сложного психологического романа Евгения Водолазкина?

Поделился своим впечатлением о картине – в РГ.

Беседовать с Дмитрием Баком – одно удовольствие

Поговорили о наступающем 225-летии Владимира Даля – скромном датчанине, составителе Толкового словаря, драматическом нашествии «новых технологий» – псевдоулучшений жизни, «школах» для молодых писателей, моделях взаимодействия литературы и государства.

«Вся наша классика – дитя журнальной вольницы: частных коммерческих печатных предприятий: Гоголь и Тургенев, Достоевский и Толстой… Да, эта вольница была под контролем цензурного ведомства, которое не скрывалось под стыдливыми масками, было наделено широкими полномочиями».

Текстовая версия нашего диалога – в РГ.

«Мы» – первый роман в жанре антиутопии.

Евгений Замятин создал свое самое знаменитое на весь мир произведение в эмиграции, который высоко оценил сам Джордж Оруэлл, автор романа «1984».

Замятин увлекался социалистическими идеями даже в эмиграции, заочно был принят в Союз советских писателей, участвовал в антифашистском конгрессе.

Гражданская война поменяла его любовь к большевизму, и он стал выступать в газетах с критикой новой власти, что привело к травле писателя.

«Мое имя Вам, вероятно, известно. Для меня, как для писателя, именно смертным приговором является лишение возможности писать, а обстоятельства сложились так, что продолжать свою работу я не могу, потому что никакое творчество немыслимо, если приходится работать в атмосфере систематической, год от году все усиливающейся, травли». (Из письма Замятина – Сталину.)

Мой текст об одном из самых замечательных писателей школы «нового русского реализма» начала ХХ века, – читаем в РГ.

Первый министр

Из советских министров культуры, положа руку на сердце, вспомнят только двух – Луначарского и Фурцеву. И еще – последнего министра культуры СССР Николая Губенко, но больше благодаря его актерским заслугам.

Мой текст о Луначарском, первом министре культуры Советской России, его революционном пути, отношениях с Лениным и Сталиным, а также о том, чем он занимался, на своем не самом выгодном посту в разрушенной гражданской войной стране, – читаем в РГ.

«Одсун» (odsun) по-чешски имеет двойное значение: «эвакуация» и «выселение»

Признаюсь, я несколько настороженно отношусь к романам современных российских писателей. В России и в мире происходит такое количество событий, имеющих историческое значение, что любой роман о современности становится архаичным.

Мой текст о произведении «Одсун. Роман без границ» Алекся Варламова, изменившем мое предубеждение против современной романистики, – читаем в РГ.

«Писал ночами "Белую гвардию" и любил, чтоб я сидела около, шила. У него холодели руки, ноги, он говорил мне: "Скорей, скорей горячей воды". Я грела воду на керосинке, он опускал руки в таз с горячей водой».

(Из воспоминаний первой жены Булгакова, которой он в итоге так и не посвятил свой роман, а посвятил его второй своей жене, чем страшно обидел первую.)

Черновик «Белой гвардии» был закончен летом 1923 года, но работа над ним продолжалась еще долго. Булгаков очень трепетно относился к роману, бесконечно правил и переписывал его текст, прежде чем первые его главы появились в декабре 1924 года в журнале «Россия».

После закрытия журнала за «антисоветизм» и арест его редактора, роман на родине не мог выйти отдельным изданием.

Мой текст о работе Булгакова над своим первым романом – читаем в РГ.

На вопрос анкеты: «Может ли интеллигенция работать с большевиками?» – Александр Блок ответил в 1918 году: «Может и обязана».

Но смысл русской революции он понимал иначе, чем большевики, – как нашествие гуннов, с которым должна смириться Европа.

Катастрофическая нестыковка гуманистических традиций XIX века с новой идеологией классовой борьбы в душе Блока привела к тому, что он замолчал как поэт. На вопросы о своем молчании он неизменно отвечал: «Все звуки прекратились. Разве вы не слышите, что никаких звуков нет?»

О великом русском поэте, завершившим собой Золотой век русской поэзии. Принявшим революцию не потому, что любил кровавые политические перевороты, а потому что чувствовал ее неслучайность и вину дворянства перед народом, – мой текст в РГ.