Конец света — это не новость
Конец света — стыд и срам
Расстояние — это скорость
С протяжённостью пополам
Толку-то, если буквы мертвы
А слова — чешуя вещей?
На районе жёлтое всё от листвы
Красное — от тополей.

#Никонов

«Русские долго запрягают, но потом никуда не едут. Просто запрягают и распрягают, запрягают и распрягают. Это и есть наш особый путь».

#Fetzen
#Горин

Ну так ехать-то некуда. Как там у Славы было?

И это путь из точки А, это путь до точки Б
Только нету точки А, и не бывало точки Б
Ведь ты поймёшь это тогда, когда горючка на нуле
Без какого-то толчка качались сами по себе
Эти качели в пустоте, качели в пустоте

«Он жил за городом в доме с мезонином. Из-за рыхлого грунта мезонин как-то странно покосился.

В этом доме его тетка часто ссорилась с ним. Случалось, что мирить их приходилось его приемным родителям. Но он любил свою тетку больше всех. Когда ему было двенадцать, его тетка, которая так и осталась не замужем, была уже шестидесятилетней старухой.

Много раз в мезонине за городом он размышлял о том, всегда ли те, кто любит друг друга, друг друга мучают. И все время у него было неприятное чувство, будто покосился мезонин».

См. «Жизнь идиота»

#Акутагава

Поверхность ужасного может застывать, покрываться ледком обыденности. В таком виде оно становится чем-то привычным, практически выносимым и даже немного желанным.

Искусство возвращает ужасному его лицо. Обыденное переворачивается и обнажается зияние разрыва. Кто-то — например, Овсянкин или «Трагедия всей жизни» — выстраивает на этом всю свою эстетику. Но мне в качестве иллюстрации данного эффекта вспоминается, скорее, коротенький трек «М» от Chemodan Clan. Он вышел в 2014 году в составе альбома «Гной» — одного из главных рэп-альбомов прошедшего десятилетия. Сейчас эта композиция звучит даже слишком своевременно.


Там люди ныряют под землю,
Их там глотают большие железные черви.
Сразу непонятно, мертв ты или жив.
Как тромбоциты в вене, горизонтальные лифты.
Это дрожь земли, и не пойми неправильно:
На станции «Динамо» тебя бы задинамили.
Кепки с кокардами, одноглазые камеры,
Я тут на мели, амели амели.
Тут почти нет главных, на правах равных
Тут у всех все безнадежно и отлично.
Как бы, но это неправда,
Ты поймешь лично: колеса — отличие этих гробов от обычных.
На поверхность выйти каждый рад,
Если аэропорт как рай, то подземка как ад.
Эти артерии пополнят демоны,
Эти пункты назначения — зачем они?
В недрах метрополитена я ищу станцию с названием «Вера»,
Я ищу станцию с название «Надежда»,
Но я был пьян и вышел где-то между.
В недрах метрополитена я ищу станцию с названием «Вера»
Я ищу станцию с название «Надежда»,
Но я был в хлам и вышел где-то между.

#ChemodanClan
#Entwurf

— Всё ли спокойно в народе?
— Нет. Император убит.
Кто-то о новой свободе
На площадях говорит.

— Все́ ли готовы подняться?
— Нет. Каменеют и ждут.
Кто-то велел дожидаться.
Бродят и песни поют.

— Кто же поставлен у власти?
— Власти не хочет народ.
Дремлют гражданские страсти —
Слышно, что кто-то идёт.

— Кто ж он, народный смиритель?
— Тёмен, и зол, и свиреп:
Инок у входа в обитель
Видел его — и ослеп.

Он к неизведанным безднам
Гонит людей, как стада…
Посохом гонит железным…
— Боже! Бежим от Суда!

1903

#Блок
#Лакан

В связи с этим стихотворением вспоминается знаменитый ответ Лакана студентам в Венсенне в мае 68-го: «Будучи революционерами, вы желаете получить господина. И он у вас будет».

Символическое тело к реальному имеет обычно очень отдаленное отношение. Кто-то больше подходит на роль символа, кто-то меньше, но в действительности из кого угодно можно при желании соорудить символ чего угодно, имелись бы общественный запрос и ресурс на конструирование. 22-летний штурмовик Хорст Вессель, погибший в пьяной разборке из-за проститутки, был канонизирован нацистами, став символом новой немецкой молодежи, готовой умереть за идеалы единой национал-социалитической Европы. Погибший по халатности полицейских трижды судимый наркоман Джордж Флойд, задержанный за попытку расплатиться поддельной 20-долларовой купюрой, стал мучеником для черной Америки. Его последние слова — «Я не могу дышать» — стали метафорой, выражающей давление расовых дискриминационных норм, скопившихся за столетия в культуре США.

Совершенно неважно, были ли достойны реальные Вессель и Флойд того статуса, который они получили: миф поглотил их, развился, обрел свою целостность и ни в каких фактических подтверждениях уже не нуждается. Более: теперь уже он сам определяет, что является фактом, а что нет.

Лучше всего на роль символа подходят мертвые. Мертвые вообще намного удобнее живых. Их проще любить. Они не сопротивляются утилизации. Пристрелили бы ту бабушку с флагом и не было бы никаких проблем, до сих пор бы везде ее пихали.

#Entwurf

На том конце Земли есть мой двойник.
Ему моя любовь там повстречалась.
Там все сошлось, что здесь не получалось.
Я рад за них.

#Маленко
#Fetzen

Время чтения стихов

это время их написания

прикосновение
стокрылого ангела
книги

разговор рыб
ставший слышимым
птицам

оно где-то
между подушкой
и утром

Стихи мои!

Будут пытать
не выдам
сожгут все списки
не вспомню

Время чтения стихов

Спешите!
Оно никогда не наступит


#Бурич
#Entwurf

«Разговор рыб, ставший слышимым птицам» — едва ли можно найти более удачный образ для выражения того факта, что поэзия всегда в каком-то смысле невозможна, парадоксальна. Она сопротивляется локализации, выпадает из порядка, на нее нельзя указать. Поэзия опознается по сериям разрывов.

«Когда мне не было и тридцати, я любил одну женщину. Однажды она сказала мне: «Я очень виновата перед вашей женой». Я не чувствовал перед женой никакой вины. Но слова женщины запали мне в душу. И я подумал: «Может быть, я виноват и перед этой женщиной?» Я до сих пор испытываю нежность к ней».

См. «Слова пигмея»

#Акутагава

Никогда не знаешь, как именно тот или иной автор придет в твою жизнь. О Кьеркегоре я узнал задолго до того, как до него дошел курс истории философии. Где-то на третьем году обучения на философском факультете МГУ, зайдя вечером в туалет Шуваловского корпуса, я обнаружил, что на стене одной из кабинок некто, используя дерьмо вместо чернил, вывел пальцем «Прости нас, Кьеркегор, мы все проебали».

С годами это высказывание мне кажется все более адекватным и творчеству Серена Кьеркегора, и нашему положению в целом.


#Кьеркегор
#проходящее

Ты женщину с холодными глазами,
Влюбленную лишь в самое себя,
И родину любил под небесами.

Мечтал о них, как в смертный час скорбя.
Их смешивал в мечтах… но не любили
Ни родина, ни женщина тебя.

#Гумилев
#Fetzen

Два лица одной женской фигуры.

Есть некоторое ни с чем не сравнимое удовольствие в моментах, когда, перебирая свои записи, находишь черновики любовных писем, но уже не можешь вспомнить, кому они были адресованы.

#Fetzen

«Смерть себя». 1977

«Еще один перфоманс об отношениях. Стоит сказать, что абсолютно все перфомансы, сделанные Абрамович в паре с Улаем — о той или иной стороне отношений. Здесь условия для партнеров довольно жесткие: они непрерывно целуются, однако это лишь внешняя сторона зрелища. На самом деле каждый партнер в процессе действия вдыхает лишь то, что выдыхает другой. Такой перформанс не может закончиться хорошим самочувствием участников. Известен случай, когда через 17 минут такого «дыхания» и Марина, и Улай одновременно потеряли сознание (собственно, только о нем и пишут, когда упоминают об этом перформансе)».

#Абрамович

Хотелось жить и чувствовать
Зарёй студёно-ясною,
Смеяться и безумствовать
Мечтой всегда напрасною.

#Северянин
#Fetzen

Книга

Я впиваюсь в рваную рану твою,
Раздвигая твои голые ноги,
Раскрывая их словно книгу,
Где читаю про смерть мою.

«Тот, кто пишет своей кровью, — разве хочет он быть прочитанным?.. Не следует меня читать, не хочу, чтобы меня покрыли околичностями. Я предлагаю не книгу, а вызов. У меня нет ничего от бессонницы».

#Батай
#Фокин

Жорж Батай грезил идеей Книги, которая находилась бы по ту сторону текста. Как заметил Сергей Фокин, переводивший Батая, Книга последнего противостоит «мертвой книге» Александра Кожева или книге книг — «Сумме» Фомы Аквинского. В приведенном выше четверостишии выражается идея анти-книги, утверждающая напор желания и бездну смерти.

Неизвестная фотографирует картину Гюставе Курбе «Происхождение мира».

Это полотно — вероятно, лучшая иллюстрация к стихотворению «Книга» Жоржа Батая.

Д.Кантарини в роли Джозуэ и Р.Бениньи в роли Гуидо, «Жизнь прекрасна», 1997

На тему фильма Роберто Бениньи «Жизнь прекрасна» есть хорошее замечание Славоя Жижека:

«Отец НЕ защищает сына от жестокой действительности концлагеря, но создает символическую фикцию, которая делает эту реальность выносимой. Не в этом ли состоит основная функция отца? Если мы «становимся взрослыми» в тот момент, когда нам больше не нужна видимость защиты, тогда мы НИКОГДА не становимся «взрослыми» на самом деле, поскольку просто перемещаем панцирь защитной видимости на другой, более абстрактный уровень... трогательно видеть подобную демонстрацию целебной силы видимости. Единственным проблемным моментом здесь оказывается аллегорическое родство между нарративом фильма и способом, каким сам фильм относится к зрителю: не поступает ли Бениньи, режиссер фильма, по отношению к зрителям точно так же, как отец из фильма Бениньи к своему сыну, ради которого он и создал панцирь вымысла для смягчения травмирующей реальности концентрационного лагеря?»

#Бениньи
#Жижек
#Лакан

Иначе говоря, тотальная взрослость мало представима: человек всегда так или иначе полагается на те или иные символические «защитные видимости». Поэтому полная осознанность — не более, чем химера, которую нам втюхивают маркетологи от психологии.

даже если начнется в чертогах твоих мировая
это ж черт его знает какого мы алчем итога
я на дальнем краю земляного живу каравая
и морзянка сюда с опозданьем придёт эпилога

что инверсий мотыга что эхо фольклора с порога
тяжела колониста невольного барщина речи
необъявлена ноет тревога — за ребрами вече
ром сменяется спиртом которого все еще много

не смыкаются связки пропеть о любви напоследок
но и песня о родине тоже навязла гортани
только вязкого грунта из нас не получится слепок
затвердела земля ни разброда тебе ни шатаний

где изнанка джетлага накроет тебя бедолагу
так что блеклая краска смывается ливнем с волос
и порывами ветра срываются полосы с флага
только влага посмертная с этих не сходит полос

#Кудрявцев

Сцена прощания из «Терминатора 2: Судный день» (1991, реж. Джеймс Кэмерон). Эдвард Фёрлонг в роли Джона Конора и Арнольд Шварцнеггер в роли Терминатора.

#Filmkunst