Уже писала об этом, но с тех пор ничего не поменялось.

Мне всегда казалось, что совпадение Дня переводчика с Верой, Надеждой, Любовью и матерью их Софией — не просто совпадение. В конце концов, как иначе браться за перевод, если не с верой, надеждой, любовью и мудростью, если бог даст? Как и за всё в этом мире, впрочем; иначе зачем вообще.

А в качестве открытки — мои любимые святой Иероним со святой Екатериной из Рийксмюсеума. Переводчик и учёная дева, река, сад, лев, чтобы погладить, даль, чтобы дать отдых глазам, книга и меч, равно могучие и равно бессильные.

Всё, что нужно для счастья.

#осеннее_ночное_радио продолжает вещание, и сегодня у нас любимый Франческо Кавалли, любимая L'Arpeggiata и любимая Нурия Риал с арией нимфы Каллисто из одноимённой оперы.

Умирает она. От любви, от ожидания, — от чего ещё умирать в барочной опере, право!.. — от смерти. И делает это магически красиво.

По-моему, сегодня вам совершенно необходимо увидеть, как Бенджамин Нарви в тапочках, по-домашнему, играет аллеманду из до-мажорной сонаты Вайсса. Целиком она, если вдруг, лежит здесь.

Чем дольше занимаюсь переводами Шекспира, своими и чужими, тем больше уверяюсь, что прав был великий Лозинский: это задача, не имеющая решения — но решать её, разумеется, надо, каждый раз, как будто от этого зависит твоя жизнь.

Хотя почему "как будто".

В эфире по-прежнему #осеннее_ночное_радио — и сегодня у нас дуэт из первого акта оперы Джозеффо Зампони "Улисс на острове Цирцеи". Как всегда, все томятся и умирают от любви, жизнь моя, лишь ради тебя и т.д. Никакого понятия о здоровых экологичных отношениях, одна музыка.

Селин Шин и Фурио Занаси, Capella Mediterranea, за пультом Леонардо Гарсия Аларкон, обожаемый.

Нет, не могу с этим одна.

Под один из эфиров осеннего ночного радио, в котором опять умирают от любви, — ну а чего вы ждали от оперы барокко?.. всё по квитанции, корова рыжая одна, аморе, долоре, моро, миа вита, пер те и т.д. — пришла женщина с проработанной, прастихоспади, травмой и написала, что это очень вредно, когда в обёртке такой красивой музыки подаются неэкологичные отношения; так и написала, в обёртке, неэкологичные. Это бы, написала, в терапию, а не любоваться.

Корова рыжая одна, по квитанции, немедленно приободрилась и стала намекать, что лучше бы их было две, тогда, глядишь, и оперу слушать не потянет. Опять же, почему бы не выйти нимфе Каллисто на авансцену и вместо всяких там moro nella tardanza под старинные инструменты не заявить со всей резкостью, со всей прямотой: это совершенно недопустимо, конечно — когда неэкологично, без терапии, и не здоровые конструктивные отношения, а поют по-итальянски.

Стихи какие-то, музыка зачем-то, никакой осознанности, никакой зрелости и самодостаточности.

Кавалли, как и Генделя, много не бывает. Сегодня #осеннее_ночное_радио предлагает вашему вниманию трио из "Влюблённого Геркулеса". Спи, спи, пусть ничто тебя не тревожит, пусть амуры мягко помавают над тобой перьями.

Самое то для дождливой осенней ночи.

Николя Бройманс, Дави Корнийо и Этьен Базола, Ensemble Correspondances, за пультом любовь моя, Себастьен Досе.

Взыскующие полезного контента и те, кто считает барокко токсичным, могут покинуть аудиторию. А для оставшихся #осеннее_ночное_радио передаёт сегодня немножко Генделя, — много не бывает! — немножко любви.

Бог весть, зачем копенгагенской Королевской опере понадобилось пришить кобыле хвост, то бишь, дать в финале "Партенопы" дуэт из "Сосарма", но нам повезло. В той постановке 2009 года был поистине звёздный состав: и тебе Кристоф Дюмо, и тебе Андреас Шёлль, но главное — Ингер Дам-Йенсен. Едва ли не самое божественное сопрано наших дней, тайное сокровище. Она почти не гастролировала, не хотела разлучаться с детьми, и, видимо, так надёжно соединена голосом с великим перводвижителем небес, что ей ничего больше и не надо.

Девочка, притворившаяся от отчаяния мальчиком, отклеит усы и будет счастлива. Все сядут за стол, зажгут свечи и станут передавать друг другу, словно огонь в горсти, самое важное знание в мире: "Вратами мучения душа проходит к радости".

Когда это поёт Ингер Дам-Йенсен, почти веришь. Почти счастлив, почти навсегда.

Празднику навстречу.

Пыталась объяснить интересующемуся человеку, чем волшебный народ не-людей — sidhe, fae, elves, как угодно — отличается от того, что в русском языке называется "феями" и "эльфами".

Так уж получилось, что "фей" полностью пожрали викторианские иллюстраторы и пришедший за ними Дисней, — крылышки, искорки, фатин, балет — а "эльфов" так же присвоил профессор Толкин, и они сделались величественно-унылы, как опера Вагнера, со всей её сверхчеловечностью и патетикой, от которой сейчас лопнут трубы и прочие духовые инструменты.

Воспринимать волшебный народ сквозь этот музыкальный театр можно, конечно, но куда больше он в традиционном виде похож на инопланетян массовой культуры. Шастают тут, понимаешь, с непонятными намерениями, огнями мерцают, часы останавливают, людей крадут, что-то с ними там у себя делают, корову зачем-то в воздух подняли, и вот она висит, мычит, бедная, контактёры бормочут какую-то чушь, путаются в показаниях — в общем, весь набор X-files.

И вдруг меня стукнуло: да ведь наоборот, это волшебный народ нарядился инопланетянами, не в анемичном же ар-нуво из подбора оперной костюмерки ему щеголять, не в силиконовых ушах. Свято место пусто не бывает, не свято тем более, кто-то должен по ночам выть на болотах дурачить припозднившихся путников.

Хотя бы и навигатор.

Немного умиротворения и ласковой красоты предлагает сегодня #осеннее_ночное_радио

Solitario bosco umbroso, уединённый тенистый лес, по которому нас ведёт волшебная Анн Халленберг.

Паоло Ролли, Stile Galante, за клавесином Стефано Арези.

#осеннее_ночное_радио завтра закрывает сезон, будет особый эфир, а сегодня хочется чего-то безусловного.

Я уже как-то ставила эту запись, но, во-первых, давно дело было, во-вторых, Генделя много не бывает.

Когда темно внутри и страшно, и нужно, чтобы кто-то сильный, сильнее тебя, и мудрый, много тебя мудрее, защитил, утешил, к Баху не пойдёшь: там космос, но в этот космос тебя выбрасывают без скафандра, человеческое измерение не предусмотрено. И к Моцарту не пойдёшь, ему временами так же страшно, с ним хорошо, когда тебе самому хорошо — или когда всё разладилось, поломалось, и нужно с кем-то поговорить, чтобы наладилось и починилось обратно. Да и к Пёрселлу с Вивальди не пойдёшь, за ними бы угнаться, а куда тебе, такому напуганному и небольшому, в темноте-то. За пределы же семнадцатого-восемнадцатого века особого смысла идти нет, там всем страшно и темно, все безутешны, оттого и музыку делают.

Вот и идёшь, как всегда, к Генделю. Он огромный, он такой же космически-могучий, как Бах, но в космосе Генделя не холодно, ты смотришь на него словно из ночного сада, где всё поёт, стрекочет, дышит и живёт, в едином вращении со звёздами, не разрывая масштабом.

Элисон Болсом, дева с золотой трубой, и Йестин Дэвис, наверное, самый золотой и тёплый из нынешних контртеноров, — у которого в голосе ни одной режущей кромки, ни единого стеклянного осколка — беседуют тихонько о вечном источнике небесного света. И Тревор Пиннок, великий, смотрит на них как добрый бог, улыбаясь и направляя.

В порядке дыхательного упражнения — и не только.

В слове Samhain, которое у нас на английский манер произносят как "самайн", самое интересное — это передача звуков гэльского языка на письме.

К тому, что Sean — это Шон, а Saoirse — Сирша, все более-менее привыкли. А Samhain — это Саунь, Сауинь или Савинь, зависит от диалекта. Устрашающее amha — дифтонг [au] или [aw], мы подобное видели на примерах в английском: daughter, caught, thought и т.д. Что до [i], которое то даёт призвук, то нет, оно служит прежде всего указанием на смягчение финального [n] до [ŋ].

Выглядит довольно безумно, но в этом безумии есть метод, и отчётливый.

Но все эти Саунь, Сауинь, Савинь и пр. переводятся с ирландского и шотландского гэльского как "ноябрь", первый месяц зимы в средневековом календаре. Месяц, который по традиции начинается сегодня с закатом, поскольку очень трудно считать день от полуночи, когда у тебя нет часов.

Именно поэтому, а вовсе не потому, что ночью силы зла властвуют безраздельно, многие праздники сохраняют кануны или начинаются с первой звездой.

Капитан Очевидность стрельбу закончил, всем хорошего начала зимы.

#осеннее_ночное_радио прощается с вами, даст бог, до будущего года, оставляя в эфире подобающих нынешней ночи демонов и фурий, страшных, аж жуть.

Как Пёрселл, но с перламутровыми пуговицами Мэтью Локк, "Психея", To what great distresses, хор тех самых сущностей. Ensemble Correspondances, за пультом повелитель духов, любовь моя, Себастьен Досе.

Опера, вдруг кому, выложена целиком, ищите и обрящете.

Вечерняя угадайка.

Если в шотландском гэльском — том, который Gàidhlig, не путать с ирландским Gaeilge — ei произносится как английское [е], ea как среднее между [а] и [е], s перед е как [ſ], — все же помнят, что Sean это Шон? — что может означать слово einnsean?

Гуглить неспортивно.

Опять наткнулась в ленте на разговор о том, что длинное тире — происки бесовской нейросетки, ату её, куси её, роботы не пройдут.

Alt + 0151, а потом автозамена по пробелу при постановке двух дефисов во всех версиях офиса со времён незапамятных. Требования к оформлению публикаций во всех издательствах и изданиях. Наличие, наконец, того же тире на одной кнопке с дефисом в этих ваших телефончиках.

Но нет, это Сатана приходил, сказано в Писании: тире длинное, кавычки ёлочки.

Прочитала, что котята снежного барса греются, обняв мамин хвост. Там есть что обнять, хвосты у барсов знатные, такой хвост можно хоть под лапки подложить на снегу, хоть нос им прикрыть, хоть, вот, котят греть.

Или, будучи уже взрослым барсом, роскошной мощной зверюгой, в минуту жизни трудную, когда хочется к маме, обнять собственный хвост. Барсы обнимают хвосты, когда им не по себе, когда напуганы или встревожены. Такая опора на себя, по всем правилам популярной психологии.

На фото барс Унцик из московского зоопарка демонстрирует хвост в покое, снято мною лично.