Восстановление глобального харак­тера русской культурной географии — в ее «имперском» изводе — [стремилось] к утвер­ждению культурной гегемонии и цивилизационного покровительства, типич­ных для взаимоотношений метрополии с колониальной культурной жизнью. Однако в этом случае, если вспомнить динамику «внутренней колонизации», прекрасно описанную Александром Эткиндом, в роли депривилегированных колониальных субъектов выступают прибалтийские русские, а не колонизи­рованное население.

В заключение позвольте мне вернуться к формуле «гегемонии без господства». Она недостаточна для описания данной конкрет­ной культурной ситуации. Культурная гегемония, по мысли Грамши, уже сама по себе яв­ляется одной из форм господства, осуществляемого в рамках работы специа­лизированных социальных институтов и акторов.

Таким образом, хотя и можно вообразить, согласно Гухе, господство посредством насильственного принуждения в отсутствие культурной гегемонии, обратная ситуация до не­которой степени будет содержать противоречие в терминах. Вместо этого мы должны рассматривать ситуацию русскоязычных латвийцев в качестве примера подчинения форме культурной гегемонии, не сдерживаемой ни од­ним из механизмов современного общества, которые предоставляют субъ­ектам и сообществам голос или возможность действовать, хотя бы для того, чтобы опротестовать это подчинение, — то есть теми институтами, которые традиционно осуществляют культурную гегемонию в современных общест­вах.

Это не «господство без гегемонии» и даже не «гегемония без господства», а, скорее, еще более жестокая форма «культуры как господства». Такое по­ложение дел — следствие современных процессов экзартикуляции граждан­ства, следствие, иллюстрирующее особую прекарность, которую культурная принадлежность может повлечь за собой, когда она отделена от принадлеж­ности политической.

Если воспользоваться гиперболическим сравнением, эта ситуация в некоторых отношениях зеркально отражает расширение го­сударственной власти в последние десятилетия, стимулируемое «чрезвычай­ными обстоятельствами» глобальной войны с террором, не знающей терри­ториальных границ и границ гражданства, что позволяет контролировать, надзирать и осуществлять насилие по отношению ко всем и каждому, где бы то ни было. Культура тоже является инструментом власти, и, несмотря на то что Библиотека Задорнова несравнима с бомбардировкой, последствия ее основания для первоначальной Русской библиотеки представляют особые возможности для проявления жестокости, ставшей возможной, когда гегемониальная культура пересекла границы государственного устройства и соци­альных институциональных структур.

Антироссийские адвокаты

Вот что рассказал во вчерашнем разговоре адвокат ОВД-Инфо Михаил Бирюков (в последнее время защищал Илью Яшина, Мемориал, Леонида Гозмана, Михаила Лобанова, фигурантов дела "Весны", адвоката Дмитрия Талантова, депутата Алексея Горинова):

Прокурор в своей реплике в судебном заседании по делу Ильи Яшина отметил: "Отдельно хочу сказать по адвокатам, которые занимают антисове... антироссийскую позицию..." Вот это вектор нашей прокуратуры. Подспудно мы это слышали и в речах прокуроров по делу "Мемориала", где я был одним из адвокатов.

Теперь, в процессе Яшина, это прозвучало открыто. Это убежденный прокурор. Это человек, который говорит не по шпаргалке, написанной сверху. Это его личное убеждение, сформировавшееся в ходе его работы в качестве государственного обвинителя. Это позиция прокуратуры. Наша защита по политическим делам расценивается прокуратурой как "антисове... антироссийская позиция". Это очень важно учитывать в предстоящий период.

Прокурору этому около 35 лет. И мы обсуждали с Вадимом Прохоровым (другой адвокат Яшина), откуда он может знать это слово. Нам остается только догадываться, откуда у молодого прокурора это сформировавшееся убеждение об антисоветской - антироссийской позиции адвокатов, которые осуществляют защиту по политически мотивированным уголовным делам. Это важное откровение, которое стоит понимать и держать в уме нам, планируя нашу работу на долгие годы здесь.

Видео этого разговора целиком опубликовано тут. Возможно, оно будет перезалито (трансляция запустилась минуте на 10-й), тогда его можно будет найти в канале Центра конституционных исследований. А еще там была замечательная адвокат и правозащитник Каринна Москаленко, очень сильное выступление Дмитрия Заир-Бека ("Первый отдел"), важные реплики адвокатов Сергея Краузе, Алхаса Абгаджавы, и, собственно, доклад Ольги Шварц по результатам адвокатского опроса.

10-11 декабря канал «О стране и мире» (при поддержке Andrei Sakharov Foundation) и «Мемориал» в пятый раз проводят большую 2-дневную конференцию "Российские реалии".

Она состоит из 24 докладов, объединенных в шесть идущих последовательно секций, по три в каждый из дней. В каждой сессии – по четыре доклада продолжительностью 20 мин (+ 10 мин – ответы на вопросы). Третья сессия разбита на две части, одна из которых пройдет 10 декабря, а вторая – 11 декабря. Конференция пройдет в Zoom.

Полная программа опубликована здесь, вместе с линками на ютьюб-трансляции каждой сессии на YouTube-канале «О стране и мире». Видеозаписи будут там же. Чтобы попасть в зум, нужно зарегистроваться. Ниже краткое описание конференции с ютьюб-ссылками.

Мы начнем 10 декабря, в субботу (15.00-17.00 по Москве) политической сессией с докладами Григория Голосова ("Политический режим и его динамика"), Екатерины Шульман ("Российский правящий класс в чрезвычайном положении: функциональные и дисфункциональные элементы системы"), Кирилла Рогова ("Социетальный сдвиг. Природа, причины, перспективы") и Александра Морозова ("Кто? Есть ли в России группы, которые могут быть драйверами спасения?").

Вторая сессия анализирует общественные настроения (18.00-20.00 по Москве) и состоит из докладов Льва Гудкова ("Война как диагноз (обществу)"), Алексея Левинсона (Идея войны и мира в российском обществе. Отношение к “Западу” и “Востоку” (по материалам исследований Левада-центра)"), Светланы Ерпылевой ("Как россияне поддерживают войну (или отстраняются от нее)") и Любови Борусяк ("Кому на Руси живется нехорошо (по результатам опроса остающихся несогласных)").

Закончится субботняя часть конференции первой половиной сессии про исторические корни войны с Украиной (21.00-22.00 по Москве) - докладами Евгении Лёзиной ("Сделать из Украины врага: как советский КГБ создавал антиукраинский дискурс, используемый российской пропагандой для оправдания агрессии") и Ивана Куриллы "Историзация или Pastеризация политического дискурса в России: есть ли история в манипуляции прошлым?"

11 декабря, в воскресенье начнем с второй половины сессии про историческую память (13.00-14.00 по Москве) докладами Ирины Щербаковой ("Историческое просвещение – наше прошлое или будущее?") и Александра Черкасова ("Постсоветские войны: как разорвать цепь безнаказанности?"). Ирина и Александр накануне вечером будут на нобелевских церемониях в Осло, поэтому третья сессия разбита на две части.

Сессия по международной политике, четвертая (15.00-17.00 по Москве) будет состоять из выступлений Сергея Лагодинского ("Европейская политика и война в Украине"), Алексея Юсупова ("Смена эпох и привычных приоритетов: как пробуждается германская внешняя политика"), Александра Габуева ("Реакция Китая на войну в Украине: за Путина, за международное право или за себя?") и Евгения Рощина ("Порядок, не основанный на правилах: о произвольной власти в российской политике").

Пятая, экономическая сессия (18.00-20.00 по Москве) состоит из докладов Константина Сонина ("Российская экономика после года войны"), Натальи Зубаревич, ("Регионы России в новых экономических условиях: темпы спада и возможности адаптации"),
Владислава Иноземцева, ("Ночь простоять и день продержаться: российская попытка 'пережить' санкции и к чему она может привести") и
Владимира Гимпельсона ("Труд под санкциями и контрсанкциями").

Шестая сессия (21.00-23.00 по Москве) посвящена гражданскому обществу - с докладами Максима Алюкова ("Расколотая Россия: как военная пропаганда поляризует общество"), Нурии Фатыховой ("Гражданское общество России: диверсификация, расколы и новые проекты"), Григория Охотина ("Гражданское общество: идея и практика в условиях путинского государства") и Маргариты Завадской ("Политическое участие мигрантов из России: интеграция или политизация"?

Приходите, очень ждем!)

"Признание вины и принятие ответственности — очень часто усилие по-человечески невозможное (человеку куда естественнее пытаться снять с себя вину, «перевести стрелки» и отбиться от обвинителя). Аргументация Ясперса напоминает действие системы механических блоков, помогающих человеку за счет грамотного распределения нагрузки поднять тяжесть, во много раз превышающую его обычные возможности, сделать невозможное возможным.

Чтобы этот процесс начался, необходимы два условия. Во-первых, этот разговор должен объединять всех немцев. Послевоенное германское общество предельно разделено («общее у нас — разобщенность»), оно утратило элементарные навыки ведения дискуссии, умение слышать и понимать другого. Но разговор, призванный привести нацию в себя, возможен, только если она все же хочет мыслить себя единством, а немцы готовы делать усилие движения навстречу друг другу:

«Германия сможет прийти в себя, если мы, немцы, через общение пробьемся друг к другу. Если мы научимся действительно говорить друг с другом, то только при сознании, что мы очень различны».

Такой разговор — именно здесь Ясперс выступает как опытный психолог — не может вестись с внешней позиции. И Ясперс ведет разговор изнутри, как немец и как тот, на ком лежит такая же ответственность, как и на всех прочих, — притом что, желая освободиться от ответственности, он, с риском для жизни отказывавшийся идти на компромисс с режимом, имел бы для этого достаточно оснований. Важнейшее местоимение в этом разговоре «мы», а его важнейший тезис состоит в том, что категория моральной виновности — ключевой, поскольку она стоит в центре всей системы категорий и тесно связана с другими видами виновности, — применима субъектом только к самому себе.

Ее невозможно возложить на человека извне — и это важный тезис, потому что он освобождает субъекта, пытающегося вести мучительную и тонкую работу с совестью, от внешнего давления и моральной паники. Никакой суд победителей, никакие установленные союзниками стенды с фотографиями жертв концлагерей и надписями «Эти зверства — ваша вина» не могут выносить суждение о моральной виновности; «Тут мы предоставлены самим себе». Но предоставленный самому себе для болезненного морального самоанализа, субъект не имеет права на самооправдание. Внутренний поворот, делающий возможным (но не гарантирующий) возрождение и моральное, и политическое, возможен только при условии бескомпромиссной честности с самим собой".

На "Репаблике" (без пэйволла) опубликовано мое предисловие к "Вопросу о виновности" Ясперса.

Приглашаем вас на первый день конференции
“Российские реалии: государство, социум, гражданское общество”

Мы начнем (13.00-15.00 по Берлину // 15.00-17.00 по Москве) политической сессией с докладами Григория Голосова ("Политический режим и его динамика"), Екатерины Шульман ("Российский правящий класс в чрезвычайном положении: функциональные и дисфункциональные элементы системы"), Кирилла Рогова ("Социетальный сдвиг. Природа, причины, перспективы") и Александра Морозова ("Кто? Есть ли в России группы, которые могут быть драйверами спасения?").
Модераторы сессии Сергей Лукашевский и Борис Грозовский.

Григорий Голосов. Российский политический режим и его динамика

на конференции "Российские реалии":

Происходит трагедия, страшное зло. Но не хотелось бы, чтобы мое выступление иллюстрировалось человеком, в отчаянии схватившимся за голову. Для понимания событий нужна трезвая голова.

Путин хотел короткой победоносной войны, как в 2014 г. В этой прагматичной логике нет ничего патологического, так поступают и другие автократы. В России давно установилась персоналистская диктатура. Такие лидеры со временем становятся все более изолированными от общества и совершают фатальные ошибки. Так произошло и у нас 24/02.

Россия - именно персоналистская диктатура. Не монархия и не диктатура военных или силовиков. Путин происходит из этой среды, но уже в начале 1990-х он стал профессиональным политиком. В России правит Путин, а не корпорация силовиков. Верхушка силовиков инкорпорируется в правящий класс, их устраивает существующий порядок. При этом силовые структуры фрагментированы, конкурируют друг с другом и друг другу не доверяют, они подконтрольны. В России и не партийная диктатура - ЕР полностью подконтрольна.

Фашистский режим обязательно должен быть партийным - нельзя построить систему политической мобилизации без мощной партийной структуры на местах, а ЕР - часть госаппарата. Так что у нас персоналистская диктатура. Отличает российский политический режим его происхождение из несовершенной неконсолидированной демократии 1990-х. Обычно персоналистские режимы возникают другим способом.

Персоналистская диктатура в России возникла путем деградации электорального демократического режима. Любой авторитарный режим является более институционализированным, чем персоналистская диктатура. Но и в ней есть правила - что может и что не может делать лидер. Произвол Путина был сильно ограничен в течение его первого срока. Он был ограничен правилами. В олигархическом правлении ничего хорошего нет, но правила взаимоотношений с олигархами составляли важную часть ограничений для лидера в начале 2000-х.

Затем Путин упрочил свое положение, доказав, что может выигрывать выборы. Элита поверила, что Путин - именно тот человек, который может для нее выигрывать выборы. Затем и соблюдение неформальных правил, и способность Путина выигрывать выборы пережили деградацию. Еще передача власти Медведеву подчинялась правилам. После возвращения Путина началась стремительная деградация институтов и правил, которым подчинялась до сих пор автократия.

Выборы стали превращаться в фикцию. Власти уверены, что могут обеспечить любой результат. Что бы ни происходило, а захотев, Путин сможет снова стать президентом. Так российский режим стал чистой персоналистской диктатурой, что не так часто встречается в истории. Эта траектория обусловила и ошибки 2022 года. Обычно ошибки такого масштаба персоналистские лидеры совершают редко.

Установить на месте нынешней другую персоналистскую диктатуру будет сложно. Такие ресурсы передаются только по наследству, но у нас не монархия. Партийный режим исключается: сначала надо создать правящую партию, поделившись с ней властью. Это опасно для диктатора. Глубокая фрагментация силовых группировок помешает установить в стране диктатуру военных или силовиков.

Но одна из силовых группировой может предпринять силовые действия против Путина. За переворотами такого рода обычно следует контрперевороты; такие нестабильны. Военные не могут установить устойчивую власть и постоянно конфликтуют друг с другом, поэтому быстро передают власть гражданским. Эти соображения могут подвести часть российского правящего класса к тому, что и для них самих насилие - не самый подходящий и для них инструмент. Это запустит демократизацию, которая будет отвечать интересам и правящего класса, и населения. Пока ни одна из групп внутри правящего класса не испытывает интерес - они понимают, что Путин создал для них проблемы, но надеются, что он же сможет их и разрешить. Дальнейшие преобразования будут зависеть от настроений правящего класса.

Екатерина Шульман. Российский правящий класс в чрезвычайном положении: функциональные и дисфункциональные элементы системы
 
на конференции "Российские реалии":
 
Если российский политический режим - персоналистская диктатура, то он опирается на гражданскую и силовую бюрократию. Ей принадлежит власть в России. Нет королевского двора, фавориты и фаворитки не характерны для нашего политического режима: значимые фигуры имеют официальные должности, возглавляют госорганы, госкомпании, госбанки и тд. Подпольных кардиналов у нас нет.
 
После 2014 года этот правящий класс значительно расширился. Стало больше госслужащих, сотрудников госкорпораций и госбанков. Мы видим мощный прирост в структурах региональной власти. С 2014 года число сотрудников разных органов власти, сотрудников полиции и тд резко выросло. Хотя и так мы были чемпионами по числу полицейских на душу населения. Больше всего не рядовых сотрудников (участковых в случае полиции), а начальников на "втором" этаже.
 
Этатизация расширила базу социальной поддержки политического режима. Многие в среднем классе - это чиновники и сотрудники правоохранительных органов, они заинтересованы в сохранении существующего положения вещей.
 
Бюрократия плохо дисциплинирована. Поручения президента выполняются плохо. Бюрократическая эффективность государственной машины крайне низкая. Наименее функциональными оказались как раз те элементы госмашины, на которые она больше всего рассчитывала: армия, спецслужбы, разведка, система политпропаганды. Последняя оказалась не в состоянии донести до публики единое и убедительное послание. На эту систему тратилось куча денег, но она оказалась не вполне рабочей.
 
Наоборот, "пасынки" системы, которых она подозревала в либеральном тренде, оказались опорами системы: Минфин, ЦБ, региональные администрации. Законотворческая система в последние месяцы занималась повторением той же практики, что была опробована во время ковид-эпидемии. В 2022 был применен тот же инструментарий: делегирование ответственности и некоторой свободы принятия решений региональным управленцам, дистанцирование президента от плохих новостей, создание координирующих органов, которые преодолевают трудности межведомственной координации.
 
Возрастает роль региональных структур (в Москве об окончании мобилизации объявил Собянин) - это "федерализация поневоле". Не полноценная федерализация, но фактический рост роли региональных властей.
 
Как коллективная бюрократия справилась с мобилизацией? Она ведь похожа на электоральные мероприятия. Мобилизацией на выборы занимались преимущественно губернаторы, которые соревновались друг с другом. После 2016 это стало в большей степени задачей для работодателей. Мобилизация тоже была делом губернаторов - они должны были гасить недовольство, встречаться с родственниками, обещать поддержку. Большую роль в мобилизации сыграли работодатели.
 
Похоже, в больших агломерациях мобилизация прошла плохо - мобилизационное задание было выполнено только на 50%, некоторые гражданские администрации в крупных городах занимались мягким саботажем. Они "потеряли" людей и не знали, где их искать, а сами люди не хотели отправлять на смерть своих родственников и коллег. Система военкомов функционирует плохо, а гражданские власти энтузиазма не проявили.
 
В первые месяцы после начала войны мы не наблюдали эрозии правящего класса. Ситуация изменилась с началом мобилизации. Мы не видим большого числа увольнений, но на 2-3 уровнях есть недостаток людей. Говорят, в структурах мэрии Москвы до трети сотрудников куда-то подевались. Сенатор Клишас озаботился тем, как сделать пребывание россиян за рубежом менее комфортным - значит, проблема есть.
 
Видимые части политической машины оказались сделаны из папье-маше, а те, что привлекали к себе меньше внимания - наоборот, оказались опорами системы. "Ночь любви прошла блестяще, за исключением эректильной дисфункции". Почему-то политическая система решила заняться тем, к чему она не готовилась, что для нее нехарактерно и противоестественно.

Александр Морозов. Кто? Есть ли в России группы, которые могут быть драйверами спасения?

на конференции "Российские реалии":
 
Спасение необходимо: теперь речь не о сценариях перемен или демократического транзита. Эти сценарии отодвинуты в сторону. Война радикально меняет все векторы политики. Начав войну, политический режим радикально изменился. Это нечто обратное режиму, существовавшему до 2008 или даже 2014 года. Тот режим был ориентирован на глобализацию образования, экономики, на укоренение России на различных глобальных рынках.
 
Сейчас происходит прямо обратное. Россия выходит с глобальных рынков. Война делает наш режим аналогом национал-большевизма. Он остается персоналистской диктатурой, но вошел в фазу национал-большевизма. Может быть, его цель – самоубийство? Градус конфликта с Западом, миром в его декларируемой идеологии настолько высок, что не предполагает примирения. Оно невозможно. Режим может двигаться только в направлении все большего градуса конфликта.
 
Эти черты режима находятся в противофазе с состоянием общества. Высокий градус конфликта, нацбольство вызывает в население тревожность, страхи, желание самоизоляции. Население предчувствует и обсуждает возможные тревожные последствия войны для жизни в стране. Один из страхов – перед тем, что возрастет уровень насилия, когда люди вернутся с войны. Другие пытаются адаптироваться с выгодой для себя. Третьи занимают активную провоенную позицию.
 
Война может закончиться поражением или рутинизацией. Очень важны будут люди «на земле». Все будут заинтересованы в том, чтобы ситуация нормализовалась. Например, IT-сектор, киноиндустрия, финансы не могут работать долгосрочно в условиях разрыва с Западом. Заинтересованные в нормализации отношений с Западом группы не могут повлиять на правящий класс, который быстро движется к самоубийству. Если Кремль пойдет на радикальные шаги, многие группы населения будут пытаться нащупать нормализацию самостоятельно. Спрос на это будет очень высоким.
 
Возникают новые языки – язык распада России как желаемого процесса, идея парламентской демократии и демократического транзита. Эти социальные фантазии очень ценны, но они скрывают важную для многих социальных групп перспективу: как вся эта ситуация может быть нормализована? Украинские лидеры мнений говорят о необходимости катастрофического поражения России. Но важен и язык нормализации: как события войдут в нормальное русло? Это нужно учителям, священникам, юристам, многим представителям бюрократии.
 
Едва ли люди адаптируются к долго идущей и настолько тяжелой войне. Длинная война слишком сильно расходится с тем, чего бы сейчас хотело российское общество. Население атомизировано и пребывает в состоянии социальной аномии – поэтому оно не может быть и носителем радикальной идеологии. Население намного слабее того предложения, которое делает ему Кремль, оно непосильно для развития российского общества.

Алексей Левинсон. Идея войны и мира в российском обществе. Отношение к “Западу” и “Востоку” (по материалам исследований Левада-центра)

на конференции "Российские реалии":
 
Россия с давних пор видит себя где-то в развилке между Востоком и Западом. Политическое руководство сделало выбор деидентификации с Западом и поворот на Восток. Но отказываясь от идентификации с Западом, российское общество отказывается видеть культурную или социальную общность с Востоком. Мы – «не-Запад», а позитивной идентификации нет. Ответственность за распространение порочных нравов Западу вменяется скорее, чем поддержка Украины оружием. Дескать, самое страшное оружие Запада, которым он может уничтожить Россию, это ценности ЛГБТ+ и тд. Тут уместно обратиться к психоаналитическим трактовкам: задета приписываемая себе идентичность.
 
Лучше отойти от Запада в сторону, на собственный путь, иначе это грозит потерей идентичности. Эту проблематику люди обсуждают с большим жаром, чем собственно войну. Еще один страх – ядерная война. Самым важным для российской идентичности в последнее время было отстроиться от Запада. Война стала инструментом в этой отстройке. Мы боремся с НАТО – это сделало войну в глазах обывателя осмысленной. В противостоянии двух великих соперников и Украина, и Европа видится бессубъектной, не самостоятельной силой. Поэтому война отвечает высшему предназначению России, полагает общественное мнение. Это борьба с равным противником. Итогом, полагает общественное мнение, может стать разделение мира пополам.
 
Меняется и отношение к войнам, которые Россия вела в прошлом, которые раньше были осуждены как несправедливые (Афганистан, финская кампания). Справедливыми респонденты считают войны, в которых у России были территориальные приобретения. Нет результата – значит, война была несправедливой. Если земли Украины не будут присоединены – значит, война зря. И тут перед массовым сознанием возникает неразрешимый вопрос. Большинство в женском населении выступает за переход к переговорам. Но на каких условиях? Тут единства взглядов нет. Перемирие лучше войны, желание мира – это желание устранить острый моральный дискомфорт (чтобы россияне не погибали).
 
О чувстве ответственности: россияне знают, что многие действия, произведенные государством (включая присоединение Крыма и нынешнее вторжение), нарушают международное право. Но этот аргумент обходится: у нас право не просто «сильного», а «право великого». Россия – великая страна, это дает возможность нарушать международное право (раз так же поступают США), полагают люди. Раз им за это ничего не было, то и нам можно.
 
Российская пропаганда сильно переоценена и широкой публикой, и научным сообществом. Пропаганда сильна лишь в той степени, в какой говорит то, что хочет услышать ее аудитория. Ведь никакая пропаганда не склонила население к вакцинации против ковида. А пропаганда преступлений на Донбассе принималась легко – она поставляла людям средства самооправдания. Люди не верят пропаганде, а используют ее конструкции, чтобы общественное мнение могло себя комфортно расположить там, где ему хочется расположиться.
 
Опасность ЛГБТ+ связана в глазах населения, кроме прочего, с тем, что мало будет населения, чтобы защищать наши бескрайние просторы. Раз уж ввязались – надо идти до конца, так считает большинство мужского населения. Зашли в эти земли – значит, надо их забрать. Иначе война будет зря.

Светлана Ерпылева. Как россияне поддерживают войну (или отстраняются от нее)
 
на конференции "Российские реалии":
 
Аргументы в поддержку войны можно представить в виде континуума: есть позитивные причины (угроза Запада, необходимость борьбы с фашизмом, защиты Донбасса, опережения соперника). Есть более абстрактные идеи: нужно быть со своей страной, даже если она не права, и «раз государство начало войну, значит, есть причины, известные президенту». А те, кто сохраняют нейтралитет по отношению к войне, либо сознательно утверждают, что нужно быть нейтральным в эпоху поляризации и радикализации общества, либо занимают ее просто от бессилия («мы не можем оценить последствия»).
 
Поддержка войны у одних респондентов имеет уверенный характер (это те, кто поддерживал войну еще до войны, и те, кто повторяют клише ТВ-пропаганды). Но есть и «поддерживающие вопреки»: «лучше бы войны не было, скорее бы она закончилась, но война неизбежна и была необходима (Донбасс, фашизм и тд).
 
Часто встречается и неуверенная, аполитичная поддержка от людей, которым присущи неконсистентные высказывания. Эта группа людей патриотично настроена, но не знает, что может считаться победой, и как должна закончиться война. У них много сомнений, и они не находят позитивный смысл войны. Другая информантка тоже говорит и о том, что она против войны, и о том, что свою Родину нужно поддерживать в любой ситуации. Признание вины сочетается с гордостью за свою нацию. Аполитичным людям присущи такие противоречия.
 
Наконец, есть попытка нейтралитета и отстранения по отношению к войне: это те, кто не интересуются политикой и новостями, испытывать по поводу войны какие-то эмоции кажется им лишним. Они стремятся предотвратить свою вовлеченность в тему войны («если только близкие друзья пойдут воевать, стану более вовлечена»). Это разные типы поддержки войны, которые мы видели весной-летом.
 
Интервью осени 2022 показали, что мобилизация вызвала сильную реакцию, но она быстро затухает и не трансформируется в недовольство войной. Позиции людей меняются в обе стороны, сохранять нейтральность становится все сложнее. Так, одна из информанток сомневается, что мобилизация была нужна, и думает, что мобилизовать надо было тех, кто поддерживает войну, а не всех подряд. Одновременно она же говорит, что меньше уважает людей, кто бежит от мобилизации в РФ в другие страны: защищать свою страну нужно. Страшно, что кто-то из близких погибнет, но и уклонение от участия в войне порицается.
 
Другая информантка одобряет тех, кто уехал из страны после объявления мобилизации и об отсутствии у себя патриотизма (раньше она придерживалась нейтрального отношения). Однако она же говорит, что за время войны ее отношение к России изменилось в сторону большего патриотизма. Весь мир объединился против нас, мою страну несправедливо обижают. Нейтральность не сохраняется, но позиция информантки меняется как бы в обе стороны.
 
Поддержка войны российским обществом очень неоднородна. Есть и идеологически фундированная, и аполитичная поддержка. У многих сложности с позитивным видением войны. Общий эмоциональный мотив – принятие и смирение, а не энтузиазм. Недовольство мобилизацией не переходит в критику войны. Мы видим в интервью много сочувствия украинцам, но это тоже не переходит в критику войны. Одна из информаток очень зла, поскольку ее партнер уехал из страны, чтобы не попасть в армию. Но даже недовольство мобилизацией не приводит к заметному и консистентному изменению позиции людей.

Любовь Борусяк. Кому на Руси живется нехорошо (по результатам опроса остающихся несогласных)
 
на конференции "Российские реалии":
 
Вместе со студентами Свободного университета я провела серию интервью и анкетный опрос эмигрантов и оставшихся в России людей, не поддерживающих войну. Всего было получено 1800 анкет, проведено 200 интервью. Эмигранты и оставшиеся в этом исследовании принадлежат к одной и той же социально-политической группе. Это образованная часть населения, противники войны (около 70% - жители Москвы и СПб), в основном средних возрастов, много ученых, сотрудников НКО и тд.
 
Люди охотно принимали участие в опросе: сразу начиналось вирусное распространение анкеты. Остающиеся несогласные (с войной) чувствуют себя неуслышанными, исключенными из социального поля, и им хочется заявить о себе и безопасно высказаться. В начале войны основной реакцией был страх, ужас, паника, около четверти – депрессия, злость, ненависть. Такие же реакции были в мае.
 
В сентябре для 73% объявление мобилизации не было неожиданностью. Резко усилились депрессивные состояния, суицидальные мысли. Многие говорят, что «все выгорело», в ответах интеллигентной публики появилась матерная лексика. После этого 35% респондентов решили остаться в России, а 80% не принимают идею коллективной ответственности.
 
Только 14% говорят, что не уедут ни при каких обстоятельствах. Больше всего боятся перехода к массовым репрессиям, прихода к власти Пригожина и Кадырова, принятие анти-ЛГБТ-закона, военных действий на территории страны, угрозы своей жизни и близких. По-прежнему не боятся закрытия границ, голода, безработицы.
 
Для этой группы неприемлем подход «чем хуже, тем лучше», «пусть все быстрее развалится». Она считает нужным заниматься волонтерством, помогать украинцам, слабым, заниматься просвещением. При этом оставшиеся несогласные не видят оснований для решительных политических действий – их боятся и не верят, что для них будет возможность. Люди нашли способы помогать другим и самим себе. Много тех, кто жертвует на благие цели. Самосохранение для них важнее, чем политическое действие.
 
При этом остающимся несогласным очень сильно не хватает социальных общностей. Они ощущают себя диффузной массой, нет ощущения, что тебя поддержат. И считают, что не могут уехать: нет денег, работы за рубежом, есть обременения (больные родственники, животные)… В последние недели, осенью, часто стали говорить о том, что покинут страну, когда умрут их родственники.

Евгения Лёзина. Сделать из Украины врага: как советский КГБ создавал антиукраинский дискурс, используемый российской пропагандой для оправдания агрессии
 
на конференции "Российские реалии":
 
Советская тайная полиция и институты пропаганды сыграли большую роль в формировании антиукраинского дискурса. Эта пропаганда была фоновой, не масссированной и оказывалась в зоне некритического восприятия. Но она была очень стабильна и постоянна. Сюжет «бандеровского» антиукраинского мифа был включен в структуру мифа о Второй мировой войне, и он определил, кого люди воспринимают как «своего» и кого как «врага».
 
В СССР существовала иерархия врагов: место фашизма в качестве главного врага занял «Запад». Помощниками главного врага в этом мифе стали «власовцы», «бандеровцы» и пр. С реинкарнацией этого мифа мы столкнулись после 2014. Лейтмотивом беспрецедентной кампании стало представление, что власть в Киеве захватили фашисты, а украинцы – братский народ, хотя Украина не обладает политической и исторической субъектностью. Этот миф оказался полностью воспринят, особенно старшим поколением.
 
В ютьюбе после 24 февраля случился невиданный всплеск комментариев под фильмами о бандеровцах, часть из которых была снята при участии КГБ. Ожили, заговорили мифологические конструкции, порожденные советскими спецслужбами около 80 лет назад в первые годы оккупации. Ключевую роль в развитии этих нарративов сыграл КГБ – сначала он боролся с националистическим подпольем военным путем, а затем долгие годы подавлял его «перевоспитанием», «просвещением», при помощи культуры и образования. Много фильмов, книг, тематических вечеров, ТВ- и радио-передачи, - в создании продукции, которая боролась с украинским национализмом, ключевой была роль КГБ.
 
Пропагандистский миф был рожден в середине 1940 – начале 1950-х годов, но просуществовал вплоть до конца СССР. Фильм «Об этом забывать нельзя» (1954) клеймит «презренных наймитов»: западные страны занимаются диверсиями и отправляют шпионов в тыл СССР и стран народной демократии. Националисты и прочие предатели – хитрые пособники «наших главных врагов». От военного покорения Западной Украины осталось множество мемуаров о борьбе с бандеровцами и националистами. Презрительная интонация сопровождает все оценки украинского национализма.
 
В сер.1950-х – сер. 1960-х стали возвращаться узники ГУЛАГа, а партия и КГБ развернули широкую кампанию против национального самоопределения. Цель – создать представление об антисоветской сущности идеологии украинского национализма. Лейтмотивом стало разоблачение преступлений ОУН и УПА во время войны. Эти фильмы и книги читали-смотрели в СССР практически все. КГБ принимал непосредственное участие в их подготовке, вплоть до редакторских правок: «ОУН не брезговал сотрудничеством с Гитлером» и тд.
 
Это постоянное «капание на мозг» достигало эффект постоянного присутствия врага. «Чего же хотели украинские националисты? Самостийной Украины. Это возвращение власти помещиков и богачей», говорилось в одной из популярных книг.
 
В последние 20 лет СССР в Украине возникло сильное диссидентское движение. КГБ напрямую увязывало их деятельность с преступлениями ОУН. Леонид Плющ, Виктор Чорновил – их деятельность КГБ увязывал с действиями националистов во время II Мировой. В 1970-80-е – тоже множество книг, включая «Вечный зов» Анатолия Иванова.

В годы перестройки борьба КГБ с националистами вышла на новый виток. Они боролись, например, с организациями Чорновила теми же методами – дискредитация активистов, компроментация их независимости, «покупка» активистов и тд. Еще в августе 1990 рекомендовалось разоблачать деятельность ОУН-УПА и их связь с нацистскими спецслужбами. В июле 1991 глава КГБ Крючков рекомендовал координировать усилия, направленные на разоблачение практики национал-шовинизма и бандеровщины.
 
Сейчас Россия, ведя войну с Украиной, использует ровно те же методы, приравнивая украинский национализм к фашизму. Многолетняя проработка этой темы создало условия для сегодняшней войны.

Иван Курилла. Историзация или Pastеризация политического дискурса в России: есть ли история в манипуляции прошлым?
 
на конференции "Российские реалии":
 
Российские официальные лица и пропагандисты не производят новые исторические мифы, но активно транслируют старые. В одном из них нам предлагается вернуться в начало XVIII века (Азовское море стало внутренним). Единого нового нарратива не вырабатывается, вместо этого – прыжки в объяснениях от века к веку.
 
История – это постоянно возобновляющийся диалог между современностью и прошлым. Новые поколения задают свои вопросы, и история меняется под их воздействием. Содержание этого диалога – обнаружение разницы между нашим и прошлым временем, это позволяет обществу понять вектор своего развития. Манипуляция прошлым, которую проводит официальная пропаганда, делает противоположное. Она предлагает нам действовать так, как будто мы в 1945 боремся с фашистами или ведем войны XVIII века. Такой подход не позволяет проработать прошлое и выявить дистанцию между нами и прошлыми временами.
 
Не сумев проработать прошлое, мы продолжаем жить внутри прошлого и переживать старые травмы. Установить дистанцию после тяжелых преступлений ХХ века очень сложно. И манипуляция, и ощущение трагичности этого прошлого не оставляют место для дистанции с ним. Таким образом, само государство навязывают обществу восприятие прошлого как большой трагедии. Раз пропаганда постоянно говорит о нынешних событиях как о чем-то похожем на Вторую мировую, то это меняет и представление собственно о Второй мировой. Теперь отношение к ней станет иным под воздействием нынешней войны (в т.ч. в части коллаборации, советских пленных, насилия советских солдат в Германии и Восточной Европе). В ближайшем будущем изучение II Мировой получит неожиданный поворот: из-за войны мы вынуждены посмотреть на нее другими глазами.
 
Вместо того, чтобы использовать прошлое так, чтобы это позволяло двигаться вперед, власть пытается остановить время, погрузить людей в прошлые войны, реконструкцию и косплей предыдущих эпох. Это исключает из истории нынешнее поколение, ему предлагается возвращать русские земли, побеждать нацизм, делать Азовское море внутренним. Это даже не историзация, а pasterизация прошлого, которое показалось власти политически выгодным.
 
Pasterизация истории позволяет делать вид, что никаких новых целей нет, мы следуем традициям, и можем метаться между веками, ставя задачи современным людям. Правда, непонятно, что может в такой ситуации считаться итогом, победой, достижением. Государство активизировало пропагандистские усилия в последние годы, пытаясь сформировать цельный взгляд на прошлое. Низовые попытки (интерес к семейной истории) на сегодня проиграны, но часть людей продолжают сопротивляться пассивно. Чтобы противостоять огосударствлению историю, нужно создать альтернативный исторический нарратив и ясное описание того, куда мы идем.
 
Сегодняшнее российское общество – совсем не то, которое в 1947 боролось с бандеровцами. Но явно мы этого не видим, и поэтому не понимаем, какой путь прошли и куда идем. Обнаружение наших отличий от себя же 30-летней давности помогло бы наметить пути в будущее.

Александр Черкасов. Постсоветские войны: как разорвать цепь безнаказанности
 
на конференции "Российские реалии"
 
30 лет назад казалось, что Россия порвала с советским прошлым, оставила за спиной конфликты, заполыхавшие в последние годы перед распадом СССР. Россия двигалась вперед, решала новые задачи, и если и была вовлечена в дела ближнего зарубежья, то только как миротворец, вынужденный взять на себя ответственность за стабильность на постсоветском пространстве. Так тогда казалось.
 
В «Мемориале» мы занимались постсоветскими конфликтами с первых постсоветских лет. Теперь, глядя в 1992-й, я вижу все совсем не так, как тогда. Сейчас война в Украине многим открыла глаза и на предыдущие годы. Предыдущая волна переосмысления была в 2011/12 годах, когда Путин и Медведев перестали быть «хорошими». Как мы могли так обмануться?
 
1990-е тоже нуждаются в переосмыслении. Разрушенный в 1994 Грозный по числу жертв сопоставим с числом жертв в Мариуполе. А еще было Алеппо (Сирия), где российские войска вели себя сходным образом. Это единство методов, а иногда и акторов действий, выступающих во всех этих конфликтах. Командующие российскими силами в Украине получили свой опыт намного раньше. Подчиненные Суровикина убивали защитников Белого дома в 1993.
 
Символов реванша было много и раньше. Люди, прошедшие через разные войны, самой своей судьбой обозначают их единство. А в 1990-е это казалось не очень значимой стороной жизни. Стрелков воевал в Приднестровье в 1992-м, тогда же был в Боснии, в 1999-2005 координировал систему похищения (исчезновения) людей в Чечне. «Мемориалу» известны как минимум 10 человек, похищенных им. Ответственности за это никто не понес. В Чечне 3-5 тыс человек были похищены и убиты, до суда дошла 0.1% таких случаев.
 
Цепь преступлений не прервана и превращается в цепь безнаказанности, фигуранты старых преступлений совершают новые. Героизация прошлых преступлений побуждает новых преступников, это индульгенция им. Генерал Шаманов на Карабахской войне 1992-го со своим полком взламывал армянскую оборону, был бравым командиром на чеченских войнах. Он фигурирует в 2 делах, которые рассматривал ЕСПЧ («уничтожение чеченских боевиков»). Российские органы военной юстиции решили, что все было нормально, Страссбург с этим не согласился. Там были неизбирательные удары по гражданскому населению. Страссбург рекомендовал изменить военную тактику еще при обучении офицеров военных академиях, чтобы такого не допускать. Этого сделано не было.
 
За преступления чеченских войн практически никто ответственности не понес. Потом «герои» этих войн участвовали в присоединении Крыма и обучали, как соблюдать право во время войны новые поколения офицеров. На этом фоне то, что было сделано в Буче, Изюме и т.д., нельзя считать случайным. Везде были свои комендатуры, тюрьмы и расстрельные ямы. Эта сторона войны миру еще не открылась. Новые преступления были совершены потому, что старые не были наказаны. Из дела Буданова исчез эпизод насилия. Может, это сделало возможным массовое насилие в Украине – Буданов стал символом российского офицера.
 
В 1992-м году Россия участвовала в 5 гибридных войнах (в роли миротворца или делая вид, что ее здесь нет, используя свои «прокси», своего «вагнера» - Басаев воевал в Абхазии, Карабахе и Таджикистане на стороне России). Уже тогда Россия имела «темную сторону», негласно ведя сходную с нынешней политику на постсоветском пространстве. Уже 30 лет назад была установка, вектор, который сегодня приобрел катастрофический характер. Переоценка истории 1990-х годов – важная задача, если мы хотим какого-то иного будущего.

Ирина Щербакова. Историческое просвещение – наше прошлое или будущее
 
на конференции "Российские реалии"
 
Мы подошли к перестройке без структур солидарности, как восточно-европейских странах. Это было общество читателей и научно-техническая интеллигенция. Часто люди в стремлении рассчитаться с прошлым опирались на желание пробиться к фактам, правде, выйти из исторических мифов. Это было важной движущей силой перестройки – на демонстрации вышли читатели журналов. Казалось, что люди узнают правду и отвергнут саму идею диктатуры. «Давайте скажем правду о прошлом» - это было важное движение тех лет. Так возник «Мемориал».
 
Вынести память в публичное пространство, назвать преступления, открыть архивы – этим одухотворялось тогдашнее движение. Затем это начало тормозиться. Санкт-Петербург оказался в Ленинградской области, да и памятники Ленину уцелели. Оказалось, что переосмысление прошлого потребует очень много времени, смены поколений. Пафос этой правды, глубокой рефлексии по поводу прошлого был впоследствии снижен. Начались и более опасные процессы, совпавшие с войной в Чечне. «А мы не хуже других», «другие тоже совершали преступления», «почему надо каяться за последствия диктатуры» и тд.
 
К концу 1990-х массовое сознание вообще стало ставить под вопрос роль науки и знаний. Советская научно-техническая интеллигенция оказалась в жалком состоянии и на обочине жизни. Следующее поколение часто считало получение образования бессмысленной тратой времени. Подрыв веры в науку и гуманитарное знание сопровождался неверием в исторические факты («есть только оценки и интерпретации», «Сталин, Катынь, - одни одно говорят, другие другое, а мы не верим»). Дальше это очень расползлось, упав на почву глубокого сомнения и отвержения знания и просвещения.
 
Это привело к разрыву причинно-следственных связей в историческом сознании. Люди считают репрессии чем-то ужасным, но не готовы считать Сталина и компартию ответственными за это. А сказать, что наше государство было преступным, что это оно организовывало террор? В представлении людей есть жертвы, а вопрос об ответственности даже не поднимался. На этой почве хорошо приживаются теории заговора и ядовитые мифы.
 
Переосмысление может быть долгим. Германия нам пример, но нам сложно надеяться на проведенную союзниками денацификацию, без которой процесс занял бы еще больше времени. Война с Украиной – это не локальная война. Не стоит надеяться, что можно заключить мир, и все вернуться на круги своя. Без осмысления своей истории невозможно дальнейшее развитие. Мы потерпели поражение (несмотря на получение Нобелевской премии), но прошли определенный путь. У нас была иллюзия, что жители больших городов уже все понимают, и что процесс стал необратимым, и думали, что основное уже сделано. Я недооценила, что процесс над КПСС ушел в песок.

Окошко для таких шагов оказалось слишком небольшим. Мы не понимали значение люстрации (опасаясь гражданской войны) и то, насколько опасна релятивизация истории. Потом, уже в 2010-е годы поддержка «Мемориала» сильно выросла, но к тому времени силы оказались слишком неравны. Сейчас на этом пути нас отбросили назад, мы снова в начале, но есть ориентиры и линии, по которым можно двигаться. Будем надеяться, что новая стена не окажется Берлинской.

Алексей Юсупов. Смена эпох и привычных приоритетов: как пробуждается германская внешняя политика.
 
на конференции "Российские реалии"
 
Общество немецкого языка назвало в 2022 назвало «словом года» «смену эпох». 16 лет правления Меркель были спокойным временем, когда Германии не приходилось принимать больших решений. Германскую повестку определяли внутренние вопросы. Политическая элита пришла без внешней повестки, она не думала о том, что нужно будет сильно менять внешнюю политику. Но это пришлось делать.
 
Невозможно было представить, что в Европе начнется война, а Бундесверу будет нечего дать своим союзникам. С февраля каждый день Германии приходится пересекать собственные «красные линии»: поставка оружия, его использование против России, и понимание, что Бундесвер не подготовлен к самостоятельному принятию решений (это кейс с санкцией Швейцарии на поставку боеприпасов). Мы оказались зависимы от других центров принятия решений. Чем больше экономических переплетений – тем лучше: так казалось германским элитам несколько десятилетий. Теперь оказалось, что у экономических связей есть и обратная сторона.
 
Экономические зависимости сделали для Германии крайне сложным проведение самостоятельного внешнеполитического курса. Все реформы и политические решения, связанные с оборонной повесткой, теперь подлежат пересмотру. Это же касается германской оборонной промышленности. Зависимость от американской военной логистики, российских энергоресурсов, от внешней торговли с Китаем ставят вопрос о том, является ли такая зависимость благом. Казалось, что «конец истории»делает такие зависимости благом. Теперь ситуация изменилась.
 
Первая зима военного времени пройдет в Германии хорошо, запасы достаточны. Следующая зима может оказаться более тяжелой. Вопрос зависимости от США и НАТО в военных поставках может оказаться не менее сложным. Германия резко наращивает траты на оборону. В Бундесвере есть структурные проблемы. Но тратя 2% ВВП на оборону, Германия станет сильным игроком. Началась и дискуссия о торговых связях с Китаем. Правительство будет блокировать некоторые сделки, связанные с покупками немецких предприятий китайскими инвесторами.
 
Особые отношения с Россией – наследство Холодной войны и понимание, что в континентальной политике Германии все хорошо, когда у нее «нормальные» отношения с Россией. Сейчас идет тихая деколонизация германского политического мышления: все, что между Берлином и Москвой, считалось недостойным самостоятельного разговора. Внутрироссийские проблемы, Крым – все это казалось девиацией.
 
Новая восточная политика находится в процессе пересмотра, идет жесткая дискуссия об ошибках. Объединяющая роль истории (общая память о Второй мировой войне) оказалась под вопросом. Внутри Германии, в ГДР есть особая культурно-политическая аффилиация с Россией, много сторонников скорее вернуться в отношениях с Россией к business as usual. Процесс воссоединения двух Германий еще не закончен. Разрушен консенсус, что в европейской архитектонике безопасности обязательно должно быть место России. Теперь понятно, что ее придется строить если не против, то без России. Общая экономическая рациональность всегда объединяет – этот тезис теперь тоже под вопросом. Москва действует с какой-то совершенно особой рациональностью. Поэтому санкции не заставляют Россию менять свою политику.
 
С немецкой стороны была недооценена реваншистская сила, взявшая верх в России (казалось, что Россия – уже совсем не СССР). Под сомнение поставлена и ценность диалога как таковая (не важно, о чем он, - главное, что разговор продолжается). Это теперь не так, «Петербургский диалог» закрыт. Наконец, Германии казалось, что она хорошо понимает Россию, и может не вовлекать в этот диалог Украину, Польшу, страны Балтии. Возможно, сейчас траектория движения самой Германии на Запад прошла важный этап: никогда раньше координация между внешнеполитическими действиями Берлина и других западных стран не была столь высокой.

Александр Габуев. Реакция Китая на войну в Украине: за Путина, за международное право или за себя
 
на конференции "Российские реалии":
 
Китай не ожидал этой войны. Все мои контакты считали идею войны американской дезинформацией. Услышав информацию от США, китайцы направили ее в Москву: «США пытаются вбить между нами клин». Китайцы были уверены, что совершенно очевидно: война с Украиной сулит России намного больше минусов, чем плюсов. Китай не верил, что война возможна. Заготовленной реакции на это не было.
 
Отношения с Россией важны для Китая, но вписаны в международный контекст. Главное в нем – убеждение, что отношения Китая с США вступили в эпоху конфронтации. Это стратегический противник. У Китая нет морального отношения к этой войне. Страдания украинского народа близко к сердцу не воспринимаются. Украина в Китае считается прокси Запада и Европы, а Россия воспринимается как самостоятельный игрок.
 
Граница России с Китаем огромная, поэтому отношения с Россией для Китая очень важны. Спокойствие на этой границы позволяет больше тратить на экономику, не особенно заботясь об обеспечении безопасности на этой границе. Вдобавок Китай и Россия – взаимодополняющие друг друга экономики. Китаю нужны природные ресурсы, а России промышленные товары и технологии. А поскольку и Китай, и Россия – авторитарные режимы, это создает комфортную атмосферу во внешнеполитическом процессе.
 
Но если отношения с США и ЕС ухудшаются, есть окно возможностей, пока американские и европейские технологии пока не закрыты для Китая. У Китая есть задача максимально продлить этот доступ, который потом уйдет. Поэтому риторически Китай поддерживает территориальную целостность Украины, не признавая российские приобретения. Но не поддерживает и односторонние санкции.
 
Поэтому Китай, насколько мы знаем, не поставляет России оружие и не нарушает первичные санкции США. Так действовал Китай и в 2014. Он внимательно анализирует supply chains, пытаясь ничего не нарушить и проявляя к ним большое уважение. А все остальное Китаю разрешено, поэтому товарооборот Китая и России вырос на 47% в январе-ноябре 2022. Во многом это рост поставок российских энергоресурсов в Китай со скидками в 20-30%. Китай активно использует открывающиеся возможности. Не отказывается он и от военных учений с Россией, и от контактов по линии спецслужб.
 
Китай может стоять на такой позиции очень долго. Доступ к дешевым энергоресурсам из России и широкое присутствие на китайском рынке очень важны для Европы. Понимая, что пространство маневра для Европы ограничено, Китай этим пользуется. Российская внешняя политика остается для него непредсказуемой, но возможность для извлечения из этой ситуации выгоды у Китая остается, и он этим пользуется. Поскольку же чего-то более значимого США и Европа предоставить Китаю не может, он продолжает свой внешнеполитический курс.
 
Экономика Китая сейчас примерно в 13 раз больше российской, и асимметрия растет. Это позволяет ему извлекать максимум выгод из взаимодействия с Россией даже сейчас, давя на Россию в формате, который не ущемляет ее внешний престиж. Надавив на Путина, Китай не получил бы ничего от США и Европы, и это определяет его действия.
 
У Индии относительно маленький торговый оборот с Россией, но она зависит от России в ВПК. Индия пытается понемногу отходить от этой зависимости, особенно на фоне сближения Китая с Россией, но это вопрос времени, а пока увеличивает покупку нефти в России. У Индии более тесные отношения с Европой и США, поэтому моральное осуждение войны здесь сильнее, чем в Китае. Но в целом ее подход прагматический.
 
Особая позиция у Турции, которая получила огромный переговорный рычаг, но в то же время имеет противоречия с Россией в Сирии и Карабахе. Турция использует рычаг, чтобы поддерживать свою роль как транспортного и логистического хаба, и использует эту переговорную силу для давления на Россию и Армению в Карабахе.

Константин Сонин. Российская экономика после года войны.
 
на конференции "Российские реалии":
 
Интерпретация данных 2022 года сильно затруднена. Правительство засекретило значительное количество данных. Хотя на деле Минфин, ЦБ, администрация президента информированы не лучше широкой публики. Главное, что затрудняет интерпретации: стандартный экономический анализ и прогноз опираются на стационарные модели (все происходит примерно так, как в прошлом году, но слегка иначе). Но они непригодны при резком изменении каких-либо показателей. Это очень заметно во время любого кризиса. Поэтому если сейчас экономист звучит неуверенно или противоречит сам себе – это признак профессионализма.
 
Официальные показатели: спад даже на 2-3% ВВП вместо роста на 3-4% - это много. Реальные доходы и обороты розничной торговли упали на 9-10%. На деле снижение уровня жизни сильнее, чем в официальных показателях. По самым консервативным оценкам, от 500 тыс людей покинули Россию. Такой интенсивности оттока не было с 1918 года. Падение импорта на 20-40%, уход бизнесов, товары которых потребляло большинство россиян – тоже снижение качества жизни, которое плохо отражается в статистике ВВП. Параллельный импорт этого снижения не компенсирует. Потребление товара более низкого качества – это и есть снижение благосостояния.
 
Экономика связана с политикой. Но в экономике не бывает резких катастроф, этого не надо ждать. Когда экономист говорит «наступает ***», это не означает резкой остановки. Значительная часть населения не заметит снижения ВВП на 10-20%. Даже во время тяжелого кризиса значительная часть экономической активности не прекращается и во время очень тяжелого кризиса. Так, во время экономической катастрофы, похоронившей СССР, в городах работал общественный транспорт, поликлиники и тд. А сейчас в Украине при спаде ВВП в 30-40% и постоянных бомбежках продолжается полноценная жизнь.
 
У экономических кризисов и катастроф могут быть разные политические последствия: небольшой спад может вызвать острую политическую реакцию, а даже длительный или резкий спад может не вызвать большой политической реакции. Снижение уровня жизни снижает популярность и поддержку политического руководства, но это не происходит резко и одномоментно.
 
Доходы от нефти и газа в первые месяцы войны были на уровне предыдущих лет, дальше начали постепенно снижаться: все больше стран отказываются от российских нефти и газа. Торговля с другими покупателями требует издержке, у этих покупателей появляется дополнительная рыночная власть, они требуют повышенного дисконта. Эти изменения в структуре внешней торговли России могут стать постоянными. Происходит серьезная переориентация получателей российского экспорта на альтернативные источники.
 
Государство в 2022 получило огромные возможности по управлению экономической деятельностью. Пока они полностью не используются. Возвращение к нормальным рыночным законам потребует, если будет проводиться мирным путем, неслыханных по масштабу реформ. Переход от советских к постсоветским институтам происходил за счет распада старых институтов, а не реформ. Растет влияние «параллельных» военизированных структур, падает авторитет спецслужб – это может привести к феномену децентрализованной коррупции 1990-х.
 
Жизнь под санкциями крайне непроста. Иран – значительно более бедная и отсталая страна. Но из опыта Ирана за последние 40 лет видно, что даже жесткие санкции не мешают стабилизации экономики. Но они не дают шансов на устойчивое развитие, даже при огромных запасах нефти.
 
СССР под санкциями существовал в 1960-1990, и эта бОльшая, чем сейчас у России изоляция, была результатом сознательного политического выбора. Россия сейчас в аналогичной ситуации: вывести войска, заплатить за восстановление разрушенной инфраструктуры резервами, которые все равно потеряны, позволило бы вести переговоры о снятии санкций и восстановлении участия России в мировой экономике. В противном случае даже долгосрочная стагнация может стать недостижимым для России сценарием.

Владислав Иноземцев. Ночь простоять и день продержаться: российская попытка 'пережить' санкции и к чему она может привести
 
на конференции "Российские реалии":
 
Российское руководство не ожидало санкций, которые были введены. Основной расчет заключался в том, что они будут введены не сразу и ненадолго. Санкции действительно принимались и вводились в действие долго. Если бы война принесла РФ быстрый успех, это дало бы Кремлю возможность разговаривать с Западом с других позиций.
 
Российские власти сейчас сосредоточены на очень краткосрочных задачах: запасы прочности без запчастей у самолетов, строительной техники и тд не слишком велики. Поэтому надо просто переждать, считают российские власти. Вдобавок они были уверены, что Европа не сможет отказаться от российских энергоресурсов. Это был неверный расчет.
 
Мобилизация и эмиграция нанесли экономике гигантский ущерб. Было наивно предполагать, что санкции могут изменить политическое поведение России. Российская экономика может рухнуть, но желание Путина последними патронами стрелять по украинской территории от этого не исчезнет. Санкции не уничтожат федеральный бюджет и не лишат правительство возможности финансировать военные расходы. Есть и резервы, и возможность заимствований.
 
Действие санкций будет постепенно усиливаться. Перспектив экономического развития и даже восстановительного роста пока не видно. Санкции ударяют не в момент своего объявления, а через некоторое время после того, как они введены в силу. Тактика «подождем, а там посмотрим» (и в военной, и в экономической сфере), оказывается губительной. Действия экономических ведомств дублируют эту логику.
 
Скорее всего, мы увидим ускорение экономического спада. Пока население ощущает его не очень сильно. Потребительский рынок жив, инфляция умеренная, курс рубля вырос, границы по-прежнему открыты – экономика продолжает работать. Кризис виден только в глубине – удар нанесен по производящему сектору (приходится снижать качество, искать новых поставщиков).
 
А на поверхности большие выплаты «героям» и жертвам войны, перевозка мобилизованных различным транспортом через всю страну – в статистике все это отражается как прирост ВВП. Поэтому реальный сектор скукоживается намного сильнее, чем это отражается в официальной статистике. А власти будут до последнего надеяться, что «нас пронесет, и все образуется». Но добиться таких масштабов военного производства, как в СССР при переходе к мобилизационной экономике, не удастся. Для этого нет ни кадров, ни ресурсов.

Наталья Зубаревич. Регионы России в новых экономических условиях: темпы спада и возможности адаптации
 
на конференции "Российские реалии":
 
Кризис будет долгим. Но у российского бизнеса большие запасы, это позволило пережить трудные месяцы, пока не были выстроены поставки по параллельному импорту. Кризис сильнее ударит по развитым регионам, включенным в цепочки создания добавленной стоимости. Регионы-лидеры российской экономики получили наибольший удар.
 
Реальный сектор под ударом сильнее всего. Сбербанк вышел на прибыльности уже в июле, а промышленность в больших убытках. В нефтедобывающих регионах динамика восстановилась к осени: смена путей продажи работает, хотя пока непонятно, насколько они окажутся долгосрочными. В части угля и руды санкции сработали. Санкции работают, только не кувалдой стучат, а молоточком постукивают.
 
Регионы с сильным автопромом либо лежат, либо заместили иностранные производства упрощенными собственными. Черная металлургия, лесопереработка (северо-запад, поставлявший древесину в Европу) в большом минусе. Переориентация на других потребителей происходит медленно. А в регионах с сильным ВПК и цветной металлургией все прекрасно. Продолжает расти строительство (кроме Урала и Северо-Запада). И с инвестициями все неплохо: +6% в январе-сентябре (в 2021 - +8%). Доля Москвы выросла до 21%, доля Тюменской области – 13%.
 
В лесопереработке, черной металлургии (европейская часть страны), угле, автопроме санкции состоялись. В жилищном строительстве начинается спад, вызванный сокращением ипотеки. Но за счет индивидуального жилищного строительства спад не так заметен. Ритейл упал, но только за счет непродовольственной торговли. Это дает населению возможность экономить. Пока мы не видим, как этот спад может прекратиться. Любой кризис приводит к сдвигу потребления в сторону продовольствия. Услуги при этом оказались достаточно устойчивыми, в конце лета они вышли в зону роста.
 
Живая экономика не грохнулась: на рынке труда радикальных изменений не было. В показателях безработицы, неполной занятости почти ничего не поменялось. В крупном и среднем бизнесе заработки продолжали расти. Этот кризис мы встречаем в удивительной ситуации: на рынок выходит малочисленное поколение, уходит с него многочисленное поколение. У нас дефицит на рынке труда, дополняемый мобилизацией и эмиграцией. Сжатие рабочей силы сопровождается снижением спроса на нее. В Кирове не хватает людей даже на вторую смену. Голод на рабочую силу будет нарастать.
 
Спад реальных доходов – не 9-10%, а 2-3%. Повышение пенсий, МРОТ, прожиточного минимума поддержало доходы населения. Дефицит в федеральном бюджете составит 2% ВВП. У региональных бюджетов до сих пор рост за счет налога на прибыль. Бюджетам очень помог рост цен на экспортную продукцию. В черной металлургии праздник жизни уже закончился (цены снижаются), но это процесс постепенный. Федеральный бюджет готов увеличить помощь регионам, у которых будут трудности. Обвала никакого не будет.
 
Половина регионов к концу года уйдет в дефицит, но его можно покрыть. У регионов немало долгов, но в основном это бюджетные кредиты, которыми управляет Минфин. С ним можно договориться.
 
Основные риски: металлургия, лесопереработка, добыча угля и газа. Растущий риск – сокращение ввода жилья, особенно в Москве. Потребление услуг стагнирует, но резко не упадет. Медленный спад доходов позволяет населению приспособиться к новой ситуации, сдвинув потребление в сторону продовольствия.

Численность занятость будет сокращаться все 2020-е годы, возникает новый баланс спроса и предложения рабочей силы на более низком уровне. Аграрные регионы юга и черноземья пройдут кризис мягче, центр сможет поддержать регионы, а Москва может пройти кризис мягче, чем другие регионы, за счет своих преимуществ и инвестиционных возможностей. Перспектив развития нет, но перспектива адаптации просматривается очень хорошо.

Владимир Гимпельсон. Труд под санкциями и контрсанкциями
 
на конференции "Российские реалии":
 
Даже при значительном снижении ВВП (под 10%) Ростислав Капелюшников и я весной 2022 не ожидали большого роста безработицы. Намного серьезнее отток человеческого капитала. Импортзамещение ведет к технологическому упрощению, деградации. Но на рынке труда это не должно было вызвать больших катаклизмов. Российский рынок труда адаптируется к спадам не через увольнения, а сокращениями зарплат и неполной занятостью.
 
Имеющая статистика не видит даже размеры заработных плат (мы видим лишь фонд зарплаты крупных и средних предприятий). Это не статистика зарплат во всей экономике, а лишь освещенная фонарями часть улицы. В динамике промышленного производства мы тоже видим лишь то, что происходит на крупных и средних предприятиях (а это лишь 32 млн занятых из 72 млн).
 
Статистика не видит серьезных изменений на рынке труда в 2022. В статистике «занятый» - это человек, имеющий трудовой доход и работавший хотя бы 1 час на предыдущей неделе. Это так же, как наполовину освещенной улицей. Около 30 млн – самозанятые, индивидуальные предприниматели и т.д. Теряя работу на крупном предприятии, человек может переместиться в неформальный сектор. Он как губка абсорбирует любое количество занятых. Гибкость зарплаты, низкое пособие по безработице обеспечивают абсорбирование рынком труда таких перетоков рабочей силы.
 
При этом весь ТЭК – лишь 1.5% занятости. Из 32 млн, занятых на крупных и средних предприятиях, половина – бюджетники. Всего 5 млн человек заняты в обрабатывающей промышленности (пищепром. Текстиль и тд). Но даже падение этого сектора на 30% вызовет рост безработицы всего на 1.5 млн. А гибкая зарплата позволяет сокращать издержки без высвобождения работников. Более сильное влияние на рынок труда оказывает то, что предприятия сильно сокращают новый найм. Но данных по зарплатам всех занятых в России мы просто не видим. Номинальные и реальные зарплаты тоже никакого резкого спада не показывают. А накачка деньгами бюджетников и ВПК позволяет экономике держаться на плаву. Есть представление, что российский рынок труда очень немобилен. В 2022 наймы и увольнения заметно выросли – мобильность активизировалась.
 
Сильный удар нанесен по науке, образованию. Люди, работающие с более простыми технологиями, накапливают меньше человеческого капитала. Мобилизация и эмиграция уменьшают количество в экономике людей с ключевыми навыками в различных областях экономики. Даже 300 тыс мобилизованных и столько же уехавших – это не очень много. Но в соотношении с цифрой мужчин в соответствующей возрастной группе это внушительная пропорция. Когда все ухудшается, уезжают лучшие профессора, затем их ученики, затем ученики учеников… Опустошение советской физики происходило с конца 1980-х: первая линия ученых, затем вторая, третья… Самоподдерживающиеся процессы отрицательного отбора оказываются очень существенны. В таких условиях на поверхность стремится та субстанция, которая не тонет. Будучи патриотами, они поднимутся на поверхность и будут очень влиятельны на рынке труда.
 
Даже повышение зарплаты не приведет девушку работать из офиса на станкостроительный завод. Вся обрабатывающая промышленность – лишь 5 млн, и привлечение к ней работников может оказаться нерешаемой задачей.