Жители Няндомского района Архангельской области передали властям более 4 тысяч подписей против мусорного полигона.

4 213 человек – 17 процентов от числа жителей района - заявили о своём несогласии с проектом мусорного полигона посреди болот и речушек в окрестностях Няндомы, где планируется закапывать по 60 тонн мусора каждый год. Для многих это первый опыт гражданской активности.

У 18-летнего активиста из Новосибирска Павла Лукина провели обыск по делу о ложном сообщении о минировании ( ч. 2 ст. 207 УК РФ), сообщает ОВД-Инфо.

Полицейские отвезли Лукина на допрос, а затем вернулись в квартиру, чтобы провести обыск. При обыске они забрали системный блок от компьютера.

Силовики заявили Лукину, что он якобы написал в МЧС о минировании 20 школ и здания суда и потребовал 150 тысяч рублей за то, чтобы убрать бомбы. При этом Лукин проходит по делу как свидетель. О других участниках дела и обысках он не знает.

Павел Лукин занимается политической деятельностью в рамках незарегистрированной партии «Всероссийское социальное единство». По его словам, полицейские говорили ему, что не надо писать о политике, а также быть «политически активным».

Экс-ведущая телеканала "Россия-1", уроженка Казани Фарида Курбангалеева написала в издании "Холод" о жизни татар и других нерусских в России:

"То, что Путин называет "денацификацией", — не борьба с нацизмом, а желание уничтожить национальную идентичность, сделать так, чтобы украинцев не существовало как народа. Вот почему на оккупированных территориях, по сообщениям украинских властей, из библиотек изымают и потом сжигают украинские книги, а в школах отменяют изучение украинского языка. Нет языка — нет культуры, нет идентичности, нет народа. При этом, до этого в России уже были денацифицированы другие народы. В большей или меньшей степени кроваво — но, в любом случае, довольно успешно.

Моя личная денацификация началась, когда мне было чуть больше трех, — тогда я пошла в детский сад. В этом возрасте я прекрасно говорила на родном татарском. Моя родственница любит вспоминать, как я бойко объясняла ей значения картинок из книжки про окружающий мир: "Менә бу әшәке гөмбә, ә менә бусы — әйбәте" ("Это — несъедобный гриб, а это — правильный").

Признаюсь, я с трудом смогу повторить этот трюк сейчас. Воспитателями детского сада было строго-настрого наказано: у советского ребенка должен быть только один язык — русский. Все остальное — от лукавого, забудьте.

Приблизительно в то же время можно было услышать в казанском трамвае: "Эй вы! А ну перестаньте разговаривать на своем языке!".

Могу сказать, что почти все мои городские ровесники-татары — те, чье детство пришлось на 1980-е, — это поколение языковых инвалидов. Говорить по-татарски было неловко и стыдно...".