👆Облегчу задачу для тех, кто затрудняется выносить основную мысль из длинных текстов: широкое распространение оперативно-тактических (то есть дальнобойных) вооружений в лице крылатых и баллистических ракет, а также различных типов беспилотников, стирают как таковые привычные понятия «фронта» или «тыла» – фактически, безопасной территории теперь нет нигде.
И для противодействия возможностям врага необходимо как можно жестче и как можно активнее работать на территории противника, принуждая его замыкаться в защите собственных военных активов и инфраструктуры. «Выстраивать оборону по вражеским базам», если переиначивать слова Черчилля.
В противном же случае любая и пассивность и неуверенность ведет к тому, что противник получает полный карт-бланш для работы уже вашей территории – по вашим собственным военным активам, инфраструктуре и городам.
@atomiccherry 💯
И для противодействия возможностям врага необходимо как можно жестче и как можно активнее работать на территории противника, принуждая его замыкаться в защите собственных военных активов и инфраструктуры. «Выстраивать оборону по вражеским базам», если переиначивать слова Черчилля.
В противном же случае любая и пассивность и неуверенность ведет к тому, что противник получает полный карт-бланш для работы уже вашей территории – по вашим собственным военным активам, инфраструктуре и городам.
@atomiccherry 💯
«Как мы убедились во Вьетнаме, высокотехнологическое оружие настолько подавляет рациональное мышление, что может считаться сродни психостимуляторам. Как ЛСД, который способен убедить наркоманов, будто они умеют летать, заставляя их выпрыгивать из окон, так оружие может внушить людям излишнюю самоуверенность. Исказить их оценку ситуации».
Нил Стивенсон, «Лавина».
@atomiccherry 💯
Нил Стивенсон, «Лавина».
@atomiccherry 💯
@grey_zone одной из своих недавних «израильских» публикаций натолкнул меня на мысль произвести подсчеты погибших офицеров ЦАХАЛ – конечно, в рамках официальных данных, предоставленных самим военным командованием Израиля.
1) Полковник Рой Йосеф Леви, спецвойска, «Мультидоменное подразделение»
2) Полковник Йехонатан Штайнберг, бригада «Нахаль»
3) Подполковник Авихай Амсалем, резервная бригада специального назначения
4) Подполковник Элим Абдалла Мианух Джат, замкомандира 300-й бригады
5) Подполковник Эли Гинзберг, военно-морские силы
6) Подполковник Йонатан Цур, бригада «Нахаль»
7) Подполковник Сахар Сион Махлуф, штаб дивизии Газы
1) Майор Или Зиссер, военная разведка
2) Майор Исраэль Амихай Витцен, Корпус пограничной охраны
3) Майор Эйтан Менахем Нааман, резервная бригада специального назначения
4) Майор Уриэль Биби, парашютно-десантная бригада
5) Майор Юваль Габбай, подразделение охраны правопорядка
6) Майор Мордехай Шамир Микир, бригада «Голани»
7) Майор Лиор бен Яаков, военная полиция
8) Майор Таль Маман, военная полиция
9) Майор Идо Исраэль Шани, бригада «Нахаль»
10) Майор Тал Коэн, спецвойска
11) Майор Рой Чапел, бригада «Нахаль»
12) Майор Пелег Салем, офицер службы тыла
13) Майор Ариэль Бен Моше, спецвойска
14) Майор Виталий Скипкевич, спецвойска
15) Майор Идо Иегошуа, спецназ ВВС
16) Майор Авраам Ховлашовили, Корпус пограничной охраны
17) Майор Чен Бухрис, спецвойска
1) Капитан Бен Бронштейн, спецвойска
2) Капитан Юваль Ливни, резервная бригада специального назначения
3) Капитан Раз Перец, бригада «Голани»
4) Капитан Рой Негри, инструктор
5) Капитан Таль Грош, бригада «Нахаль»
6) Капитан Ор Йосеф Ран, спецвойска
Глядя на список, можно было бы пошутить про «полковникопад», однако он весьма красноречиво демонстрирует ряд интересных фактов.
На момент написания этого текста в израильских списках погибших числится 170 военнослужащих – 24 из них приведены выше, и они имеют отношение к старшему офицерскому составу.
Это совершенно аномальное соотношение потерь в командном составе к составу рядовому – оно свидетельствует о том, что на израильских офицеров велась целенаправленная и компетентно организованная охота.
Если бы потери были как-либо связаны с высокой интенсивностью боев, то мы бы видели большое количество погибших капитанов (их список специально приведен выше для сравнения) и лейтенантов, но никак не майоров или же полковников. Также на себя обращает внимание, что немалая доля погибших имеет отношение к элитным подразделениям – парашютистам и коммандос (а не пехоте что, опять же, было бы логично в отношении интенсивных боев); если же сделать отдельную выборку из погибших, имеющих отношение к элитным частям, то мы вновь увидим аномальное соотношение потерь в личном составе спецподразделений к пехотинцам (часть потерь объясняется тем, что израильские СпН были использованы в качестве «пожарной команды», и это логично).
В остальном, такое количество убитых бойцов спецвойск (людей с первоклассной подготовкой) вкупе с числом погибших старших офицеров достаточно красноречиво свидетельствует о том, что за кадром остались некие крайне интересные события, главными участниками которых были отнюдь не ополченцы ХАМАС.
P.S.: в сети часто можно встретить списки, включающие убитых «генерал-майоров», однако это ошибка машинного переводчика, который адаптирует таким образом с иврита «сержант-майора». Пока что каких-либо подтверждений по пленным/погибшим израильским генералам нет.
@atomiccherry 💯
1) Полковник Рой Йосеф Леви, спецвойска, «Мультидоменное подразделение»
2) Полковник Йехонатан Штайнберг, бригада «Нахаль»
3) Подполковник Авихай Амсалем, резервная бригада специального назначения
4) Подполковник Элим Абдалла Мианух Джат, замкомандира 300-й бригады
5) Подполковник Эли Гинзберг, военно-морские силы
6) Подполковник Йонатан Цур, бригада «Нахаль»
7) Подполковник Сахар Сион Махлуф, штаб дивизии Газы
1) Майор Или Зиссер, военная разведка
2) Майор Исраэль Амихай Витцен, Корпус пограничной охраны
3) Майор Эйтан Менахем Нааман, резервная бригада специального назначения
4) Майор Уриэль Биби, парашютно-десантная бригада
5) Майор Юваль Габбай, подразделение охраны правопорядка
6) Майор Мордехай Шамир Микир, бригада «Голани»
7) Майор Лиор бен Яаков, военная полиция
8) Майор Таль Маман, военная полиция
9) Майор Идо Исраэль Шани, бригада «Нахаль»
10) Майор Тал Коэн, спецвойска
11) Майор Рой Чапел, бригада «Нахаль»
12) Майор Пелег Салем, офицер службы тыла
13) Майор Ариэль Бен Моше, спецвойска
14) Майор Виталий Скипкевич, спецвойска
15) Майор Идо Иегошуа, спецназ ВВС
16) Майор Авраам Ховлашовили, Корпус пограничной охраны
17) Майор Чен Бухрис, спецвойска
1) Капитан Бен Бронштейн, спецвойска
2) Капитан Юваль Ливни, резервная бригада специального назначения
3) Капитан Раз Перец, бригада «Голани»
4) Капитан Рой Негри, инструктор
5) Капитан Таль Грош, бригада «Нахаль»
6) Капитан Ор Йосеф Ран, спецвойска
Глядя на список, можно было бы пошутить про «полковникопад», однако он весьма красноречиво демонстрирует ряд интересных фактов.
На момент написания этого текста в израильских списках погибших числится 170 военнослужащих – 24 из них приведены выше, и они имеют отношение к старшему офицерскому составу.
Это совершенно аномальное соотношение потерь в командном составе к составу рядовому – оно свидетельствует о том, что на израильских офицеров велась целенаправленная и компетентно организованная охота.
Если бы потери были как-либо связаны с высокой интенсивностью боев, то мы бы видели большое количество погибших капитанов (их список специально приведен выше для сравнения) и лейтенантов, но никак не майоров или же полковников. Также на себя обращает внимание, что немалая доля погибших имеет отношение к элитным подразделениям – парашютистам и коммандос (а не пехоте что, опять же, было бы логично в отношении интенсивных боев); если же сделать отдельную выборку из погибших, имеющих отношение к элитным частям, то мы вновь увидим аномальное соотношение потерь в личном составе спецподразделений к пехотинцам (часть потерь объясняется тем, что израильские СпН были использованы в качестве «пожарной команды», и это логично).
В остальном, такое количество убитых бойцов спецвойск (людей с первоклассной подготовкой) вкупе с числом погибших старших офицеров достаточно красноречиво свидетельствует о том, что за кадром остались некие крайне интересные события, главными участниками которых были отнюдь не ополченцы ХАМАС.
P.S.: в сети часто можно встретить списки, включающие убитых «генерал-майоров», однако это ошибка машинного переводчика, который адаптирует таким образом с иврита «сержант-майора». Пока что каких-либо подтверждений по пленным/погибшим израильским генералам нет.
@atomiccherry 💯
Новый израильско-палестинский конфликт ожидаемо вызвал множество бурных споров относительно его влияния на иные военно-политические процессы в мире – и, само собой, на ход российско-украинского конфликта.
Дискуссии, как правило, концентрируются вокруг темы оказания дальнейшей военно-политической помощи Киеву – одна часть участников спора заявляет, что они будут урезаны, другая – что происходящее на них никак не повлияет.
В действительности ложными являются оба тезиса – с одной стороны, поддержка Тель-Авива никоим образом не пересекается с поставками, которые получает Украина по линии НАТО, более того, военно-техническая поддержка Израиля замыкается исключительно на США, американский же военно-промышленный комплекс и военные запасы. Боевые действия против ХАМАС не несут для израильтян неких рисков в тотальном истощении арсеналов – по самым скромным оценкам, они рассчитаны на несколько месяцев интенсивных боев с технически развитым противником, и едва ли могут быть истрачены в ходе бомбардировок иррегулярных сил палестинцев, которые едва ли можно назвать армией.
С другой стороны, следует понимать, что после завершения зачистки Сектора Газа военно-политическая ситуация на Ближнем Востоке едва ли вернется в состояние относительного нейтралитета, который можно было наблюдать на протяжении последних лет – про очевидные намеки на то в виде срыва соглашения с Саудовской Аравией знают, пожалуй, уже все, а вот про неочевидные в лице того, что Израиль без всяких сантиментов способен переходить к тотальной войне и восприятия этого фактора соседями можно только догадываться. Как минимум это приведет к тому, что страны региона начнут новый виток милитаризации – или в целях безопасности, а может и в рамках подготовки к новому арабо-израильскому противостоянию.
Здесь и сыграет интересный в контексте Украины фактор – Тель-Авив вынужден будет усиливать собственные военные возможности, расширять объемы военных запасов, вооружений, проводить реформы и модернизации. Собственными силами Израиль сделать подобное не может в силу размеров военной промышленности. Любые действия такого рода так или иначе будут происходить при задействовании американского ВПК, который еще до российско-украинского конфликта имел определенные проблемы с выполнением больших военных заказов, а по итогам 2022 года они из «определенных» стали вполне себе масштабными, что выражено в многочисленных переносах сроков исполнения крупных иностранных контрактов на целые годы вперед. Украина не рассматривалась США с точки зрения первостепенного заказчика даже в самые критические для нее моменты боевых действий в первый год конфликта, и уж тем более не будет рассматриваться в роли такового на фоне стран Европы, Тайваня, Японии и, конечно, Израиля в последующие годы.
Не стоит расценивать этот фактор с точки зрения прекращения военно-технического обеспечения Киева как такового – потому что это не так. Но он сыграет на двух других ключевых нюансах – увеличиваться объемы ВТП совершенно точно не будут, а о массовой передаче высокотехнологичных вооружений и активах для коренной модернизации ВСУ можно будет и не поднимать речи (то есть в целом украинские вооруженные силы в перспективе «замрут» на том уровне качества и оснащения, какой имеют на данный момент – что-то будет убывать, что-то прибывать, но никаких глобальных изменений с большей вероятностью не предвидится).
Есть, впрочем, и иной вариант развития событий – большая война на Ближнем Востоке с участием Ирана и его прокси. Пока что этот сценарий следует рассматривать как крайний и сугубо теоретический, однако в случае его реализации военно-техническая поддержка Украины с большей вероятностью будет фактически приостановлена (осуществлять ее сможет только Европа при условии того, что ее производства не будут нагружены сторонними военными заказами) – в боевые действия на стороне Израиля с практически 100%-м исходом вступят США, и все доступные Вашингтону материально-технические средства будут направлены на обеспечение боеспособности и функционирования собственных вооруженных сил в зоне конфликта.
@atomiccherry 💯
Дискуссии, как правило, концентрируются вокруг темы оказания дальнейшей военно-политической помощи Киеву – одна часть участников спора заявляет, что они будут урезаны, другая – что происходящее на них никак не повлияет.
В действительности ложными являются оба тезиса – с одной стороны, поддержка Тель-Авива никоим образом не пересекается с поставками, которые получает Украина по линии НАТО, более того, военно-техническая поддержка Израиля замыкается исключительно на США, американский же военно-промышленный комплекс и военные запасы. Боевые действия против ХАМАС не несут для израильтян неких рисков в тотальном истощении арсеналов – по самым скромным оценкам, они рассчитаны на несколько месяцев интенсивных боев с технически развитым противником, и едва ли могут быть истрачены в ходе бомбардировок иррегулярных сил палестинцев, которые едва ли можно назвать армией.
С другой стороны, следует понимать, что после завершения зачистки Сектора Газа военно-политическая ситуация на Ближнем Востоке едва ли вернется в состояние относительного нейтралитета, который можно было наблюдать на протяжении последних лет – про очевидные намеки на то в виде срыва соглашения с Саудовской Аравией знают, пожалуй, уже все, а вот про неочевидные в лице того, что Израиль без всяких сантиментов способен переходить к тотальной войне и восприятия этого фактора соседями можно только догадываться. Как минимум это приведет к тому, что страны региона начнут новый виток милитаризации – или в целях безопасности, а может и в рамках подготовки к новому арабо-израильскому противостоянию.
Здесь и сыграет интересный в контексте Украины фактор – Тель-Авив вынужден будет усиливать собственные военные возможности, расширять объемы военных запасов, вооружений, проводить реформы и модернизации. Собственными силами Израиль сделать подобное не может в силу размеров военной промышленности. Любые действия такого рода так или иначе будут происходить при задействовании американского ВПК, который еще до российско-украинского конфликта имел определенные проблемы с выполнением больших военных заказов, а по итогам 2022 года они из «определенных» стали вполне себе масштабными, что выражено в многочисленных переносах сроков исполнения крупных иностранных контрактов на целые годы вперед. Украина не рассматривалась США с точки зрения первостепенного заказчика даже в самые критические для нее моменты боевых действий в первый год конфликта, и уж тем более не будет рассматриваться в роли такового на фоне стран Европы, Тайваня, Японии и, конечно, Израиля в последующие годы.
Не стоит расценивать этот фактор с точки зрения прекращения военно-технического обеспечения Киева как такового – потому что это не так. Но он сыграет на двух других ключевых нюансах – увеличиваться объемы ВТП совершенно точно не будут, а о массовой передаче высокотехнологичных вооружений и активах для коренной модернизации ВСУ можно будет и не поднимать речи (то есть в целом украинские вооруженные силы в перспективе «замрут» на том уровне качества и оснащения, какой имеют на данный момент – что-то будет убывать, что-то прибывать, но никаких глобальных изменений с большей вероятностью не предвидится).
Есть, впрочем, и иной вариант развития событий – большая война на Ближнем Востоке с участием Ирана и его прокси. Пока что этот сценарий следует рассматривать как крайний и сугубо теоретический, однако в случае его реализации военно-техническая поддержка Украины с большей вероятностью будет фактически приостановлена (осуществлять ее сможет только Европа при условии того, что ее производства не будут нагружены сторонними военными заказами) – в боевые действия на стороне Израиля с практически 100%-м исходом вступят США, и все доступные Вашингтону материально-технические средства будут направлены на обеспечение боеспособности и функционирования собственных вооруженных сил в зоне конфликта.
@atomiccherry 💯
Стратегия без логического конца (часть I)
Не так давно издание The Economist опубликовало нашумевшее интервью с Главнокомандующим Вооруженными силами Украины В.Ф. Залужным – а также его эссе, посвященное теме современной позиционной войны. Оба материала в значительной степени интересны и примечательны, и написаны были отнюдь не для широкой аудитории, что само по себе подтверждается неадекватной реакцией на них как в российском, так и украинском информпространстве, где весь смысл написанного был сведен в набор низкопробных пропагандистких речевок. В меру своих скромных, увы, сил и возможностей я бы хотел постепенно разобрать некоторые ключевые моменты и тезисы, заключенные в интервью и эссе – и текущий текст будет посвящен именно этому.
В масс-медиа тема российско-украинского конфликта продолжает служить неисчерпаемым источником как для спекуляций, так и вполне адекватных рассуждений и анализа, однако все это чаще всего лежит в плоскости обсуждения каких-либо узких моментов – БПЛА, пехотных тактик, реже – военной промышленности, еще реже – логистики. Тема стратегии как таковая не затрагивается, и это, в общем, неудивительно – касаться ее просто-напросто страшно как в «разговорах на кухне», так и в ходе профессиональных дискуссий. Причина тому прозаична – стратегии-то в происходящем фактически нет.
С чего начинается материал The Economist?
Еще в первый год конфликта я не раз и не два писал о том, что ключевой замысел западного военно-политического руководства заключался и заключается отнюдь не в пресловутом «полном и безоговорочном разгроме Москвы», а именно в плоскости стратегии нанесения недопустимых потерь и последующего выхода на переговорный процесс. На этих же принципах строилась и украинская военная стратегия еще до начала полномасштабных боевых действий – и, соответственно, военное строительство Украины.
Этот, казалось бы, абсолютно очевидный факт чрезвычайно редко озвучивается, хотя он и дает объяснения многим «конспирологическим» вопросам о том, почему, например, западная военно-техническая поддержка Киева имеет именно такой формат, и никакой иной (гораздо проще не признавать его, пестуя душевнобольные фантазии о невероятно закрученных тайных планах стратигов, которые в одной интерпретации «сливают Киев», а в другой – «раскручивают маховик своей невероятно военной промышленности»).
@atomiccherry 💯
Не так давно издание The Economist опубликовало нашумевшее интервью с Главнокомандующим Вооруженными силами Украины В.Ф. Залужным – а также его эссе, посвященное теме современной позиционной войны. Оба материала в значительной степени интересны и примечательны, и написаны были отнюдь не для широкой аудитории, что само по себе подтверждается неадекватной реакцией на них как в российском, так и украинском информпространстве, где весь смысл написанного был сведен в набор низкопробных пропагандистких речевок. В меру своих скромных, увы, сил и возможностей я бы хотел постепенно разобрать некоторые ключевые моменты и тезисы, заключенные в интервью и эссе – и текущий текст будет посвящен именно этому.
В масс-медиа тема российско-украинского конфликта продолжает служить неисчерпаемым источником как для спекуляций, так и вполне адекватных рассуждений и анализа, однако все это чаще всего лежит в плоскости обсуждения каких-либо узких моментов – БПЛА, пехотных тактик, реже – военной промышленности, еще реже – логистики. Тема стратегии как таковая не затрагивается, и это, в общем, неудивительно – касаться ее просто-напросто страшно как в «разговорах на кухне», так и в ходе профессиональных дискуссий. Причина тому прозаична – стратегии-то в происходящем фактически нет.
С чего начинается материал The Economist?
«Ход контрнаступления подорвал надежды Запада на то, что Украина благодаря наступательной операции сможет продемонстрировать России, что победа в войне невозможна, вынудив Владимира Путина пойти на переговоры. Неудача также опровергла предположения генерала Залужного о том, что он сможет остановить РФ, обескровив ее войска»
Еще в первый год конфликта я не раз и не два писал о том, что ключевой замысел западного военно-политического руководства заключался и заключается отнюдь не в пресловутом «полном и безоговорочном разгроме Москвы», а именно в плоскости стратегии нанесения недопустимых потерь и последующего выхода на переговорный процесс. На этих же принципах строилась и украинская военная стратегия еще до начала полномасштабных боевых действий – и, соответственно, военное строительство Украины.
Этот, казалось бы, абсолютно очевидный факт чрезвычайно редко озвучивается, хотя он и дает объяснения многим «конспирологическим» вопросам о том, почему, например, западная военно-техническая поддержка Киева имеет именно такой формат, и никакой иной (гораздо проще не признавать его, пестуя душевнобольные фантазии о невероятно закрученных тайных планах стратигов, которые в одной интерпретации «сливают Киев», а в другой – «раскручивают маховик своей невероятно военной промышленности»).
@atomiccherry 💯
Стратегия без логического конца (часть II)
Мы никогда не пытались хотя бы тезисно описать военно-политическую стратегию Киева, принятую в качестве ответа на события 2014-15 годов – в РФ, скажем, это не делалось ни на уровне отдельных лиц, ни госаппарата, что, безусловно, является чудовищной ошибкой (из которой, в свою очередь, проистекает и множество иных).
Помимо очевидных решений, связанных с расширением вооруженных сил и повышением уровня их боеготовности, усиления аппарата спецслужб и прочих процессов, связанных с силовым контуром государственной машины, украинское военное руководство детально анализировало возможности своего противника в лице РФ – и материал для анализа это был чрезвычайно примечательный.
Во-первых, уже после конфликта с Грузией в 2008 году стал очевидным факт того, что Москва стремится переориентировать свои военные возможности в сторону экспедиционно-полицейских операций или локальных краткосрочных конфликтов – Кремль стремился к тому, чтобы не повторить опыт советской войны в Афганистане и кампаний на Кавказе, которые виделись российскому военно-политическому руководству наиболее близким примером того, что ожидает его в ближайшей перспективе с военной точки зрения (в целом, если мы взглянем на содержание большей части российских военных учений в последние десятилетия, то это будут преимущественно акции, отрабатывающие противостояние иррегулярным вооруженным формированиям). На эту же почву легла и российская кампания в Сирии, которая продемонстрировала, что Москва стремится к минимизации потерь в личном составе вооруженных сил, заменяя последние в боях на наемные подразделения или же на подразделения союзных сил.
Во-вторых, не менее примечательным было и поведение Москвы в ходе событий 2014-15 годов. Что можно увидеть, если хотя бы поверхностно разбирать российскую операцию по взятию под контроль Крыма, или же операции на Донбассе? Чрезвычайную осторожность. Кремль аккуратно, небольшими шагами «прощупывал» границы возможного (тот же Крым постепенно, в течение месяца наполнялся войсками, объем которых увеличивался низкими темпами – и при этом Москва всячески отвергала все заявления о том, что «зеленые человечки» имеют хоть какое-то отношение к ВС РФ), выжидая реакцию на свои действия как со стороны Киева, так и со стороны западных стран. Отсутствие реакции диктовало дальнейшие действия – но когда она все-таки проявилась в ходе боевых действий на Донбассе (мобилизация в Украине, экономические санкции, политическое давление и пр.), Кремль молниеносно заморозил кампанию и несколько лет предпринимал активные попытки уйти от токсичной темы прокси-республик.
Это был паттерн действий, четко зафиксированный всеми сторонними наблюдателями. Осторожность, расчетливость, взвешенный цинизм, готовность к диалогу в случае неудачи.
Этот же паттерн лег и в основу как украинской, так и западной военно-политической мысли и видения того, как события будут развиваться и далее.
@atomiccherry 💯
Мы никогда не пытались хотя бы тезисно описать военно-политическую стратегию Киева, принятую в качестве ответа на события 2014-15 годов – в РФ, скажем, это не делалось ни на уровне отдельных лиц, ни госаппарата, что, безусловно, является чудовищной ошибкой (из которой, в свою очередь, проистекает и множество иных).
Помимо очевидных решений, связанных с расширением вооруженных сил и повышением уровня их боеготовности, усиления аппарата спецслужб и прочих процессов, связанных с силовым контуром государственной машины, украинское военное руководство детально анализировало возможности своего противника в лице РФ – и материал для анализа это был чрезвычайно примечательный.
Во-первых, уже после конфликта с Грузией в 2008 году стал очевидным факт того, что Москва стремится переориентировать свои военные возможности в сторону экспедиционно-полицейских операций или локальных краткосрочных конфликтов – Кремль стремился к тому, чтобы не повторить опыт советской войны в Афганистане и кампаний на Кавказе, которые виделись российскому военно-политическому руководству наиболее близким примером того, что ожидает его в ближайшей перспективе с военной точки зрения (в целом, если мы взглянем на содержание большей части российских военных учений в последние десятилетия, то это будут преимущественно акции, отрабатывающие противостояние иррегулярным вооруженным формированиям). На эту же почву легла и российская кампания в Сирии, которая продемонстрировала, что Москва стремится к минимизации потерь в личном составе вооруженных сил, заменяя последние в боях на наемные подразделения или же на подразделения союзных сил.
Во-вторых, не менее примечательным было и поведение Москвы в ходе событий 2014-15 годов. Что можно увидеть, если хотя бы поверхностно разбирать российскую операцию по взятию под контроль Крыма, или же операции на Донбассе? Чрезвычайную осторожность. Кремль аккуратно, небольшими шагами «прощупывал» границы возможного (тот же Крым постепенно, в течение месяца наполнялся войсками, объем которых увеличивался низкими темпами – и при этом Москва всячески отвергала все заявления о том, что «зеленые человечки» имеют хоть какое-то отношение к ВС РФ), выжидая реакцию на свои действия как со стороны Киева, так и со стороны западных стран. Отсутствие реакции диктовало дальнейшие действия – но когда она все-таки проявилась в ходе боевых действий на Донбассе (мобилизация в Украине, экономические санкции, политическое давление и пр.), Кремль молниеносно заморозил кампанию и несколько лет предпринимал активные попытки уйти от токсичной темы прокси-республик.
Это был паттерн действий, четко зафиксированный всеми сторонними наблюдателями. Осторожность, расчетливость, взвешенный цинизм, готовность к диалогу в случае неудачи.
Этот же паттерн лег и в основу как украинской, так и западной военно-политической мысли и видения того, как события будут развиваться и далее.
@atomiccherry 💯
Стратегия без логического конца (часть III)
Новая российская кампания в Украине, как предполагалось в Киеве, будет иметь элементы как кампаний предыдущих, так и элементы новые – в лице, собственно, масштабного задействования вооруженных сил РФ на наиболее перспективных направлениях. Украинцы ожидали, что первый этап начнется с активизации волны «зеленых человечков», «антимайдана» и прочих небольших вооруженных групп, задачей которых будет парализация крупных (и не только) областных центров, захват административных зданий, препятствование работе силовых структур и так далее (и они, в целом, не так уж и ошиблись – пусть и в несколько ином формате, но данная технология была применена на южном направлении вторжения, где украинская оборона и работа силовых структур была полностью развалена саботажем, в результате чего ВС РФ беспрепятственно заняли переправы из Крыма на материк, Бердянск, Херсон, Каховку, Мелитополь и почти взяли Николаев).
В случае достижения успехов российскими спецслужбами и силами спецопераций, как ожидалось, должны были быть задействованы компактные батальонно-тактические группы, задачей которых предполагалось полное подавление вооруженного сопротивления, а по итогу – задействование полнокровных армейских контингентов, «закрепляющих» за собой новые территории.
Ключевой первичной мерой противодействия этому сценарию были как качественные, так и количественные изменения в аппарате украинских силовых структур – увеличение возможностей СБУ, формирование полнокровной и боеспособной Нацгвардии (внутренних войск), а также мобилизация местного населения в качестве инструмента вооруженной борьбы, что вылилось в конечном итоге в формирование ТрО (территориальной обороны, фактически – вооруженного ополчения). МВД и СБУ должны были задавить в зародыше любые попытки взятия под контроль городов (как это произошло когда-то в Луганске, Донецке, Славянске и т.д.), имея карт-бланш на задействование любых мер противодействия – это, в свою очередь, должно было заморозить и задействование подразделений российской армии и их последующий ввод на территорию Украины.
Москва при таком сценарии должна была или пойти на отказ от своих планов, или же пойти ва-банк и организовать полномасштабное вторжение на Донбассе, где в игру включались ВСУ.
Задача украинской армии заключалась не в вооруженной победе, а в создании позиционного тупика – под данную цель ВСУ и прошли целый ряд трансформаций на протяжении последних 10 лет, получив отлаженный механизм железнодорожной логистики, реанимированную советскую систему массовой мобилизации, шесть отлично оснащенных артиллерийских бригад, обновленную структуру ПВО и ряд неплохо подготовленных укрепрайонов на юго-востоке страны. Дополнительным фактором, играющим на руку ВСУ, была плотная городская застройка, сложная местность (с большим количеством посадок, высот, водных преград, вязким черноземом и т.д.).
Все перечисленное в совокупности должно было продемонстрировать Москве бесперспективность военной кампании и по мере достижения определенного порога потерь (хорошо запомните этот момент), как предполагалось, дело должно было окончиться переговорами и дальнейшим разрешением ситуации уже политико-экономическими методами.
Словом, история должна была быть почти что красивой – Украина празднует национальный реванш, Британия где-то на заднем плане продает свои комплексные услуги по стратегическому планированию (в противовес США, потерпевшим ряд крупных неудач в последние годы), РФ выходит из ситуации с несколько потрепанной репутацией, но без потери лица и с некоторыми территориальными приобретениями – и так далее.
Но в реальности ситуация оказалась несколько сложнее.
@atomiccherry 💯
Новая российская кампания в Украине, как предполагалось в Киеве, будет иметь элементы как кампаний предыдущих, так и элементы новые – в лице, собственно, масштабного задействования вооруженных сил РФ на наиболее перспективных направлениях. Украинцы ожидали, что первый этап начнется с активизации волны «зеленых человечков», «антимайдана» и прочих небольших вооруженных групп, задачей которых будет парализация крупных (и не только) областных центров, захват административных зданий, препятствование работе силовых структур и так далее (и они, в целом, не так уж и ошиблись – пусть и в несколько ином формате, но данная технология была применена на южном направлении вторжения, где украинская оборона и работа силовых структур была полностью развалена саботажем, в результате чего ВС РФ беспрепятственно заняли переправы из Крыма на материк, Бердянск, Херсон, Каховку, Мелитополь и почти взяли Николаев).
В случае достижения успехов российскими спецслужбами и силами спецопераций, как ожидалось, должны были быть задействованы компактные батальонно-тактические группы, задачей которых предполагалось полное подавление вооруженного сопротивления, а по итогу – задействование полнокровных армейских контингентов, «закрепляющих» за собой новые территории.
Ключевой первичной мерой противодействия этому сценарию были как качественные, так и количественные изменения в аппарате украинских силовых структур – увеличение возможностей СБУ, формирование полнокровной и боеспособной Нацгвардии (внутренних войск), а также мобилизация местного населения в качестве инструмента вооруженной борьбы, что вылилось в конечном итоге в формирование ТрО (территориальной обороны, фактически – вооруженного ополчения). МВД и СБУ должны были задавить в зародыше любые попытки взятия под контроль городов (как это произошло когда-то в Луганске, Донецке, Славянске и т.д.), имея карт-бланш на задействование любых мер противодействия – это, в свою очередь, должно было заморозить и задействование подразделений российской армии и их последующий ввод на территорию Украины.
Москва при таком сценарии должна была или пойти на отказ от своих планов, или же пойти ва-банк и организовать полномасштабное вторжение на Донбассе, где в игру включались ВСУ.
Задача украинской армии заключалась не в вооруженной победе, а в создании позиционного тупика – под данную цель ВСУ и прошли целый ряд трансформаций на протяжении последних 10 лет, получив отлаженный механизм железнодорожной логистики, реанимированную советскую систему массовой мобилизации, шесть отлично оснащенных артиллерийских бригад, обновленную структуру ПВО и ряд неплохо подготовленных укрепрайонов на юго-востоке страны. Дополнительным фактором, играющим на руку ВСУ, была плотная городская застройка, сложная местность (с большим количеством посадок, высот, водных преград, вязким черноземом и т.д.).
Все перечисленное в совокупности должно было продемонстрировать Москве бесперспективность военной кампании и по мере достижения определенного порога потерь (хорошо запомните этот момент), как предполагалось, дело должно было окончиться переговорами и дальнейшим разрешением ситуации уже политико-экономическими методами.
Словом, история должна была быть почти что красивой – Украина празднует национальный реванш, Британия где-то на заднем плане продает свои комплексные услуги по стратегическому планированию (в противовес США, потерпевшим ряд крупных неудач в последние годы), РФ выходит из ситуации с несколько потрепанной репутацией, но без потери лица и с некоторыми территориальными приобретениями – и так далее.
Но в реальности ситуация оказалась несколько сложнее.
@atomiccherry 💯
Стратегия без логического конца (часть IV)
Ориентировочно в 2020-2021 году стратегический расклад будущего конфликта изменился. Я не возьмусь утверждать, что было причинами этих изменений – информация такого рода находится в распоряжении высшего государственного руководства, и мы можем судить о ней лишь по косвенным признакам. Одним из подобных признаков стала резкая активизация украинских операций на восточном направлении, которая также весьма зловеще сочеталась с подготовкой высокомобильных соединений. По всей видимости, военное ведомство Украины было удовлетворено достигнутыми результатами подготовки к войне оборонительной, по результату чего начало подготовку к войне наступательной. Зафиксируйте этот момент – срыв Стамбульских соглашений и дальнейшие действия Киева (успешно проведенные Харьков-Изюмская и Херсонская наступательные операции, подготовка к стратегической наступательной операции на Запорожско-Крымском направлении) проистекали именно из уверенности военного руководства ВСУ в собственной готовности не только создать позиционный тупик, но и разрешить его.
Косвенные признаки подготовки РФ были... размыты. Откровенно говоря, все они до последнего момента говорили о том, что Москва планирует действия в ограниченном масштабе – войсковая группировка ВС РФ, собранная на украинском направлении, имела откровенно скромные масштабы, у нее фактически полностью отсутствовала логистическая компонента (что было очевидно еще по ноябрьским-декабрьским спутниковым снимкам), подготовку к боевым действиям российское командование вело лишь на донецком-луганском направлениях (где складировалось огромное количество боеприпасов, что как факт намекало на планируемый ТВД). Вероятно, основной целью вторжения предусматривался т.н. «сухопутный коридор» – это подтверждает и то, что наибольший успех РФ достигла именно на южном направлении, которое было взято без крупных боев (исключением стал Мариуполь) с полностью сохраненной инфраструктурой, а украинская оборона была развалена изнутри (одним словом, все наработки российского командования долгое время были направлены именно на сухопутный коридор, и там же был получен впечатляющий результат). Почему российское военно-политическое руководство изменило планы и расширило их без кардинальной переработки – остается только гадать (здесь я, опять же, не имею никаких четких ответов).
Совокупная картина позволяет нам сделать любопытный вывод – на стратегическом уровне боевые действия были успешны для стран-участниц строго в рамках того процесса подготовки, который они вели до начала полномасштабной фазы конфликта. Москва добилась результата на юго-восточном направлении, фактически «откатившись» со всех прочих направлений, которые изначально были не предусмотрены стратегическим планированием. Киев успешно создал запланированную ситуацию позиционного тупика и зафиксировал ее, также добившись определенных целей в наступательных операциях осеннего периода 2022 года (но сверх этого украинский наступательный потенциал был исчерпан, о чем можно судить по итогам наступательной операции на Запорожском направлении в 2023 году).
Центральной проблемой происходящего оказалось сомнительное видение сторонами конечной точки, логического конца, который должен был зафиксировать военные достижения их стратегического планирования. Целеполагание в духе времен Холодной войны, предполагающее краткосрочную схватку с дальнейшим ожесточенным политическим соперничеством, полностью себя не оправдало. Возможно, в данном контексте была бы уместна аналогия с первыми годами Ирано-иракской войны, когда Тегеран, выйдя на собственные государственные границы, вопреки всем увещеваниям принял решение продолжать боевые действия, но уже на территории Ирака (что не принесло Ирану никаких успехов, и стало весьма сомнительным решением, которое диктовалось не стратегией, а сиюминутными выводами).
@atomiccherry 💯
Ориентировочно в 2020-2021 году стратегический расклад будущего конфликта изменился. Я не возьмусь утверждать, что было причинами этих изменений – информация такого рода находится в распоряжении высшего государственного руководства, и мы можем судить о ней лишь по косвенным признакам. Одним из подобных признаков стала резкая активизация украинских операций на восточном направлении, которая также весьма зловеще сочеталась с подготовкой высокомобильных соединений. По всей видимости, военное ведомство Украины было удовлетворено достигнутыми результатами подготовки к войне оборонительной, по результату чего начало подготовку к войне наступательной. Зафиксируйте этот момент – срыв Стамбульских соглашений и дальнейшие действия Киева (успешно проведенные Харьков-Изюмская и Херсонская наступательные операции, подготовка к стратегической наступательной операции на Запорожско-Крымском направлении) проистекали именно из уверенности военного руководства ВСУ в собственной готовности не только создать позиционный тупик, но и разрешить его.
Косвенные признаки подготовки РФ были... размыты. Откровенно говоря, все они до последнего момента говорили о том, что Москва планирует действия в ограниченном масштабе – войсковая группировка ВС РФ, собранная на украинском направлении, имела откровенно скромные масштабы, у нее фактически полностью отсутствовала логистическая компонента (что было очевидно еще по ноябрьским-декабрьским спутниковым снимкам), подготовку к боевым действиям российское командование вело лишь на донецком-луганском направлениях (где складировалось огромное количество боеприпасов, что как факт намекало на планируемый ТВД). Вероятно, основной целью вторжения предусматривался т.н. «сухопутный коридор» – это подтверждает и то, что наибольший успех РФ достигла именно на южном направлении, которое было взято без крупных боев (исключением стал Мариуполь) с полностью сохраненной инфраструктурой, а украинская оборона была развалена изнутри (одним словом, все наработки российского командования долгое время были направлены именно на сухопутный коридор, и там же был получен впечатляющий результат). Почему российское военно-политическое руководство изменило планы и расширило их без кардинальной переработки – остается только гадать (здесь я, опять же, не имею никаких четких ответов).
Совокупная картина позволяет нам сделать любопытный вывод – на стратегическом уровне боевые действия были успешны для стран-участниц строго в рамках того процесса подготовки, который они вели до начала полномасштабной фазы конфликта. Москва добилась результата на юго-восточном направлении, фактически «откатившись» со всех прочих направлений, которые изначально были не предусмотрены стратегическим планированием. Киев успешно создал запланированную ситуацию позиционного тупика и зафиксировал ее, также добившись определенных целей в наступательных операциях осеннего периода 2022 года (но сверх этого украинский наступательный потенциал был исчерпан, о чем можно судить по итогам наступательной операции на Запорожском направлении в 2023 году).
Центральной проблемой происходящего оказалось сомнительное видение сторонами конечной точки, логического конца, который должен был зафиксировать военные достижения их стратегического планирования. Целеполагание в духе времен Холодной войны, предполагающее краткосрочную схватку с дальнейшим ожесточенным политическим соперничеством, полностью себя не оправдало. Возможно, в данном контексте была бы уместна аналогия с первыми годами Ирано-иракской войны, когда Тегеран, выйдя на собственные государственные границы, вопреки всем увещеваниям принял решение продолжать боевые действия, но уже на территории Ирака (что не принесло Ирану никаких успехов, и стало весьма сомнительным решением, которое диктовалось не стратегией, а сиюминутными выводами).
@atomiccherry 💯
Стратегия без логического конца (часть V)
Текущее положение (тот самый широко обсуждаемый «тупик») является полностью заранее спланированным и последовательно реализованным процессом, происходящем не из области военных технологий (это, впрочем, вопрос для отдельного обсуждения), а в сфере стратегического планирования – участники конфликта (в широком смысле – не лишь Москва и Киев) не предусматривали его разрешение какими-либо иными инструментами, кроме как политико-дипломатическими, и их текущие военно-политические решения диктуются именно попытками «перезагрузки» переговорного процесса путем демонстрации своей политической решимости и военных возможностей. Фактически, процесс боевых действий сведен не столько к решению военных задач, сколько к процессу военно-политического устрашения (достаточно красноречив сам по себе факт постановки военных задач на оперативном и стратегическом уровнях, предусматривающих исключительно задачи территориального контроля, а не уничтожения сил противника, что полностью противоречит военной теоретике и теории планирования операций как таковых).
Исходя из этого, можно с большой степенью вероятности предположить, что закончится история российско-украинского конфликта не в результате неких стратегических достижений на поле боя, а благодаря неким политико-дипломатическим решениям – как в свое время и произошло в ходе Ирано-иракской войны. Пресловутый «военный тупик», по всей видимости, будет преодолен только по мере накопления странами-участницами определенного порога «усталости» от боевых действий, причем взаимного, а не одностороннего. Ключевым моментом, который определенно стоит извлечь на будущее, является тот самый фактор «порога усталости» – стратегическая ставка на него всеми сторонами конфликта была глубоко ошибочна вследствие невозможности его объективной оценки. Стратегия не может основываться на догадках, предположениях и человеческом факторе – это наука, построенная прежде всего на логике фактов и методичности.
Если система не создает заранее подготовленный ресурсный резерв под различные сценарии, включая неблагоприятные, то фактически реализовать их в дальнейшем путем импровизаций она не способна.
@atomiccherry 💯
Текущее положение (тот самый широко обсуждаемый «тупик») является полностью заранее спланированным и последовательно реализованным процессом, происходящем не из области военных технологий (это, впрочем, вопрос для отдельного обсуждения), а в сфере стратегического планирования – участники конфликта (в широком смысле – не лишь Москва и Киев) не предусматривали его разрешение какими-либо иными инструментами, кроме как политико-дипломатическими, и их текущие военно-политические решения диктуются именно попытками «перезагрузки» переговорного процесса путем демонстрации своей политической решимости и военных возможностей. Фактически, процесс боевых действий сведен не столько к решению военных задач, сколько к процессу военно-политического устрашения (достаточно красноречив сам по себе факт постановки военных задач на оперативном и стратегическом уровнях, предусматривающих исключительно задачи территориального контроля, а не уничтожения сил противника, что полностью противоречит военной теоретике и теории планирования операций как таковых).
Исходя из этого, можно с большой степенью вероятности предположить, что закончится история российско-украинского конфликта не в результате неких стратегических достижений на поле боя, а благодаря неким политико-дипломатическим решениям – как в свое время и произошло в ходе Ирано-иракской войны. Пресловутый «военный тупик», по всей видимости, будет преодолен только по мере накопления странами-участницами определенного порога «усталости» от боевых действий, причем взаимного, а не одностороннего. Ключевым моментом, который определенно стоит извлечь на будущее, является тот самый фактор «порога усталости» – стратегическая ставка на него всеми сторонами конфликта была глубоко ошибочна вследствие невозможности его объективной оценки. Стратегия не может основываться на догадках, предположениях и человеческом факторе – это наука, построенная прежде всего на логике фактов и методичности.
Если система не создает заранее подготовленный ресурсный резерв под различные сценарии, включая неблагоприятные, то фактически реализовать их в дальнейшем путем импровизаций она не способна.
@atomiccherry 💯
(дополнение к текстам выше)
При написании «Стратегии без логического конца» у меня была возможность обсудить излагаемое с человеком, ставшим участником ряда ключевых событий 2022 года, чье мнение и опыт я весьма ценю и уважаю.
Он резонно дополнил мои слова несколькими важными фактами. Приводить их целиком я по понятным причинам не стану, но мы коснемся самых общеизвестных:
1) Выход российских частей к Киеву и попытки захвата украинского руководства – даже в СМИ был зафиксирован факт локальных стычек в районе Банковой (это оно и было, собственно);
2) Российские колонны уже на вторые сутки конфликта огибали Николаев, беря город в окружение, и двигались на Южноукраинск (один из транспортных узлов в регионе, где к тому же находится одна из украинских АЭС).
Оба примера – демонстрация имевшихся на тот момент перспектив и достижения значительного оперативного успеха, развитие и закрепление которого стало невозможно из-за разлада управления войсками и, что особенно важно, из-за неготовности логистики поддерживать высокие темпы продвижения.
Если брать шире, мы отчетливо видим отношение этих фактов к обсуждаемым особенностям стратегии – все направления, помимо «сухопутного коридора», (что планировался изначально) оказались неуспешными по причине неготовности системы к каким-либо осложнениям и нестандартным ситуациям (т.е. отсутствию планирования) и из-за острой нехватки ресурсов. Это был выход за рамки собственного стратегического планирования.
Также стоит несколько прояснить момент относительно стратегической готовности ВСУ к проведению наступательных операций и реализации этой готовности на практике.
Речь не идет о том, что некий гений военного искусства в ГШ МОУ предсказал будущее и за несколько лет до начала конфликта знал, как все будет развиваться. Речь идет о том, что украинский Генштаб сформировал определенный наработанный ресурс в этой области и у него вышло впоследствии применить его на практике – т.е. был создан кадровый резерв, имеющий необходимую подготовку, имелось понимание теоретических аспектов и т.д.
@atomiccherry 💯
При написании «Стратегии без логического конца» у меня была возможность обсудить излагаемое с человеком, ставшим участником ряда ключевых событий 2022 года, чье мнение и опыт я весьма ценю и уважаю.
Он резонно дополнил мои слова несколькими важными фактами. Приводить их целиком я по понятным причинам не стану, но мы коснемся самых общеизвестных:
1) Выход российских частей к Киеву и попытки захвата украинского руководства – даже в СМИ был зафиксирован факт локальных стычек в районе Банковой (это оно и было, собственно);
2) Российские колонны уже на вторые сутки конфликта огибали Николаев, беря город в окружение, и двигались на Южноукраинск (один из транспортных узлов в регионе, где к тому же находится одна из украинских АЭС).
Оба примера – демонстрация имевшихся на тот момент перспектив и достижения значительного оперативного успеха, развитие и закрепление которого стало невозможно из-за разлада управления войсками и, что особенно важно, из-за неготовности логистики поддерживать высокие темпы продвижения.
Если брать шире, мы отчетливо видим отношение этих фактов к обсуждаемым особенностям стратегии – все направления, помимо «сухопутного коридора», (что планировался изначально) оказались неуспешными по причине неготовности системы к каким-либо осложнениям и нестандартным ситуациям (т.е. отсутствию планирования) и из-за острой нехватки ресурсов. Это был выход за рамки собственного стратегического планирования.
Также стоит несколько прояснить момент относительно стратегической готовности ВСУ к проведению наступательных операций и реализации этой готовности на практике.
Речь не идет о том, что некий гений военного искусства в ГШ МОУ предсказал будущее и за несколько лет до начала конфликта знал, как все будет развиваться. Речь идет о том, что украинский Генштаб сформировал определенный наработанный ресурс в этой области и у него вышло впоследствии применить его на практике – т.е. был создан кадровый резерв, имеющий необходимую подготовку, имелось понимание теоретических аспектов и т.д.
@atomiccherry 💯
«Господа, мы атакуем завтра. Первая волна будет перебита. Вторая тоже. И третья. Несколько мужчин из четвертой достигнет своей цели. Пятая волна захватит позицию. Спасибо, господа»
– Генерал Шарль Мари Эммануэль Манжен, 1917 год, командовал 6-й армией во второй битве у Эны, большие потери в ходе которой привели к катастрофе французской армии; среди своих солдат получил прозвище «Мясник».
(Раз уж сегодня все так много пишут о Первой Мировой войне, я тоже присоединюсь)
@atomiccherry 💯
– Генерал Шарль Мари Эммануэль Манжен, 1917 год, командовал 6-й армией во второй битве у Эны, большие потери в ходе которой привели к катастрофе французской армии; среди своих солдат получил прозвище «Мясник».
(Раз уж сегодня все так много пишут о Первой Мировой войне, я тоже присоединюсь)
@atomiccherry 💯
Шарль Манжен собственной персоной. Что примечательно, несмотря на неудачи в битве у Эны, он был отстранён от командования лишь на короткий срок, после чего возглавил уже 10-ую армию; его военная карьера никак не пострадала, и он успешно продолжил её и после окончания Первой Мировой.
Внимательно рассмотри человека на фотографии. Можешь ли ты представить, как этот мужчина мямлит про какой-то позиционный тупик, оправдаваясь перед прессой? Можешь представить, что он не проводит наступательную операцию из-за отсутствия спутниковой связи? Или не может командовать без GPS? Ты видишь в нем человека, который стесняется сказать руководству, что в сегодняшней атаке погибло 20 тысяч солдат?
Посмотри на него еще раз. Видишь ли ты на нём стильные брендовые вещи в мультикаме? Он увешан тепловизорами и цифровыми рациями? У него есть дроны? Сзади него стоит высокоточный снаряд?
Посмотри снова и спроси самого себя, что с ним не так? Почему в его взгляде — железо, в его осанке — сталь, а кожа — свинец?
@atomiccherry 💯
Посмотри на него еще раз. Видишь ли ты на нём стильные брендовые вещи в мультикаме? Он увешан тепловизорами и цифровыми рациями? У него есть дроны? Сзади него стоит высокоточный снаряд?
Посмотри снова и спроси самого себя, что с ним не так? Почему в его взгляде — железо, в его осанке — сталь, а кожа — свинец?
@atomiccherry 💯
ПВО для Украины (часть I)
Некоторое время назад в западной прессе начали появляться сообщения о том, что американские инженеры ведут активную работу по переделке советских зенитно-ракетных комплексов «Оса» и «Бук» с целью их адаптации к западным авиационным ракетам AIM-120 AMRAAM и «Сайдвиндер»; сам проект, как заявлялось, носит название FrankenSAM («Франкенштейн-ПВО»).
История крайне любопытная, я бы сказал – но отнюдь не с точки зрения описываемых нам технических решений.
Начнем по порядку. На момент начала полномасштабного конфликта Украина имела 53 зенитно-ракетных дивизиона – в 2 раза больше, чем было в 1991 году у Ирака, – оснащенных пусть не самыми современными, но все еще крайне опасными и эффективными образцами вооружений (с 80-ых годов прошлого века – периода, в который были произведены большинство зенитно-ракетных комплексов, имевшихся в распоряжении Киева, – ПВО фактически не развивалось. Основные изменения касались перевода новых моделей на цифровые ЭВМ). Советское наследство в виде баз хранения позволило ВВСУ организовать за 7 лет 5 бригад и 11 полков ПВО (в эту цифру включены 4 ПВО полка Сухопутных войск).
Словом, численность и техническое оснащение не были для Украины серьезной проблемой – слабое место украинского ПВО заключалось в возрасте самих зенитно-ракетных комплексов.
Еще в ходе процесса восстановления возможностей ПВО страны в период с 2015 по 2019 год украинское военное руководство неоднократно делало акцент на том, что ЗРК, введенные в строй с хранения – это лишь временная мера; деградация парка наземного ПВО была вопросом 2024 года – к этому моменту времени свыше 80% зенитных систем должны были полностью исчерпать свой рабочий ресурс (как предполагалось, это произойдет в мирное время, т.е. в условиях минимальной эксплуатации ЗРС!).
Удивляться здесь нечему – уже к 2020 году среднестатический украинский зенитно-ракетный комплекс имел возраст в 40 лет; при этом немалый срок своего жизненного цикла он провел в неблагоприятных условиях технического отстойника под открытым небом. Особенно большой проблемой была радиоэлектроника – средств на ее обновление у Киева не было, поэтому ЗРК проходили восстановление и капитальные ремонты с сохранением старой элементной базы.
Боевые действия, само собой, ускорили общий процесс износа и деградации ЗРС – столь интенсивная эксплуатация негативно сказывается даже на свежевыпущенных системах вооружений, и остается только догадываться, как она повлияла на повидавшие еще генсека Андропова зенитно-ракетные комплексы, в целом являющиеся крайне «нежной» техникой (это танк может 60 лет простоять в отстойнике без существенных последствий для своих основных систем, но не радиолокатор и не зенитная ракета).
Итак, вернемся к началу – к проекту FrankenSAM. Возможна ли теоретически адаптация американских авиационных ракет к советским ЗРК? Вполне вероятно, да. Но вопрос заключается в том, что адаптировать ракеты просто-напросто не к чему – советские системы ПВО в распоряжении ВВСУ с большей вероятностью представляют собой полностью изношенную и более неработоспособную технику. Сам по себе проект FrankenSAM является, вероятно, не более чем пропагандисткой историей, какой в свое время стал «неуловимый» БПЛА Phoenix Ghost (якобы тысячами предоставляемый ВСУ, но в действительности несуществующий). Необходим он именно для сокрытия кризиса, в который вошло украинское ПВО еще в прошлом году – впрочем, исключительно пропагандой все не ограничивается; Украина все-таки получает и военно-техническое обеспечение для поддержания своих возможностей, но об этом – в следующем тексте.
@atomiccherry 💯
Некоторое время назад в западной прессе начали появляться сообщения о том, что американские инженеры ведут активную работу по переделке советских зенитно-ракетных комплексов «Оса» и «Бук» с целью их адаптации к западным авиационным ракетам AIM-120 AMRAAM и «Сайдвиндер»; сам проект, как заявлялось, носит название FrankenSAM («Франкенштейн-ПВО»).
История крайне любопытная, я бы сказал – но отнюдь не с точки зрения описываемых нам технических решений.
Начнем по порядку. На момент начала полномасштабного конфликта Украина имела 53 зенитно-ракетных дивизиона – в 2 раза больше, чем было в 1991 году у Ирака, – оснащенных пусть не самыми современными, но все еще крайне опасными и эффективными образцами вооружений (с 80-ых годов прошлого века – периода, в который были произведены большинство зенитно-ракетных комплексов, имевшихся в распоряжении Киева, – ПВО фактически не развивалось. Основные изменения касались перевода новых моделей на цифровые ЭВМ). Советское наследство в виде баз хранения позволило ВВСУ организовать за 7 лет 5 бригад и 11 полков ПВО (в эту цифру включены 4 ПВО полка Сухопутных войск).
Словом, численность и техническое оснащение не были для Украины серьезной проблемой – слабое место украинского ПВО заключалось в возрасте самих зенитно-ракетных комплексов.
Еще в ходе процесса восстановления возможностей ПВО страны в период с 2015 по 2019 год украинское военное руководство неоднократно делало акцент на том, что ЗРК, введенные в строй с хранения – это лишь временная мера; деградация парка наземного ПВО была вопросом 2024 года – к этому моменту времени свыше 80% зенитных систем должны были полностью исчерпать свой рабочий ресурс (как предполагалось, это произойдет в мирное время, т.е. в условиях минимальной эксплуатации ЗРС!).
Удивляться здесь нечему – уже к 2020 году среднестатический украинский зенитно-ракетный комплекс имел возраст в 40 лет; при этом немалый срок своего жизненного цикла он провел в неблагоприятных условиях технического отстойника под открытым небом. Особенно большой проблемой была радиоэлектроника – средств на ее обновление у Киева не было, поэтому ЗРК проходили восстановление и капитальные ремонты с сохранением старой элементной базы.
Боевые действия, само собой, ускорили общий процесс износа и деградации ЗРС – столь интенсивная эксплуатация негативно сказывается даже на свежевыпущенных системах вооружений, и остается только догадываться, как она повлияла на повидавшие еще генсека Андропова зенитно-ракетные комплексы, в целом являющиеся крайне «нежной» техникой (это танк может 60 лет простоять в отстойнике без существенных последствий для своих основных систем, но не радиолокатор и не зенитная ракета).
Итак, вернемся к началу – к проекту FrankenSAM. Возможна ли теоретически адаптация американских авиационных ракет к советским ЗРК? Вполне вероятно, да. Но вопрос заключается в том, что адаптировать ракеты просто-напросто не к чему – советские системы ПВО в распоряжении ВВСУ с большей вероятностью представляют собой полностью изношенную и более неработоспособную технику. Сам по себе проект FrankenSAM является, вероятно, не более чем пропагандисткой историей, какой в свое время стал «неуловимый» БПЛА Phoenix Ghost (якобы тысячами предоставляемый ВСУ, но в действительности несуществующий). Необходим он именно для сокрытия кризиса, в который вошло украинское ПВО еще в прошлом году – впрочем, исключительно пропагандой все не ограничивается; Украина все-таки получает и военно-техническое обеспечение для поддержания своих возможностей, но об этом – в следующем тексте.
@atomiccherry 💯
ПВО для Украины (часть II)
В рамках проекта FrankenSAM фигурирует восстановление и модернизация американских ЗРК Hawk – комплекса периода Холодной войны, снятого с вооружения в США, но находящегося на хранении; «Хоук» является приблизительным аналогом советского ЗРК С-125, т.е. системой ПВО средней дальности (по старым стандартам), ориентированной на поражение преимущественно низколетящих целей.
Существующая техническая часть проекта с большой степенью вероятности концентрируется как раз именно вокруг MIM-23 – помимо наличия на базах хранения в США как определенного резерва самих комплексов, так и зенитных ракет к ним (в прошлом, еще до конфликта, мне встречалась информация о том, что к «Хоукам» на американских складах имеется ~7 тысяч зенитных ракет – насколько она достоверна, я судить не могу, но нужно понимать, что это не резерв первой линии – ракеты нуждаются в полном цикле технического обслуживания и, вероятно, модернизации), данные зенитно-ракетные системы имеют существующие и даже воплощенные в металле проекты по переводу их на цифровую элементную базу, что многократно повышает возможности ЗРК, его надёжность и облегчает эксплуатацию и обслуживание.
Более того, MIM-23 Hawk уже неоднократно поставлялись в Украину (пусть и в разных модификациях от разных стран) – соответственно, у ВВСУ было время на освоение комплекса в эксплуатации, выработку тактики его применения и подготовку дополнительного военного персонала.
Объем поставок ЗРК «Хоук» вряд ли будет достаточно интенсивным – как было сказано выше, комплекс нуждается в капремонтах и обновлении, и США вряд ли смогут предоставлять больше 3 батарей данной ЗРС в год.
С другой стороны, даже общее плачевное состояние украинской ПВО никак не влияет на стратегическую обстановку – российские ВВС давно переориентированы исключительно на выполнение задач тактического уровня, и основную опасность для Киева представляют самолеты-снаряды и крылатые ракеты, интенсивность ударов которыми также существенно снизилась (крылатые ракеты по результатам бомбардировочной компании 2022 года применяются и вовсе в крайне ограниченных масштабах, но об этом стоит поговорить отдельно). Для купирования подобных угроз не требуются массовые современные зенитно-ракетные системы, поэтому в качестве мер усиления ПВО Украина получает или ЗРК времён Холодной войны, или различные зенитные орудия.
Некой интенсификации боевых действий в ближайшее время ожидать не приходится, и в условиях позиционного тупика подобная степень оснащения вполне позволяет закрыть большую часть потребностей в противовоздушной обороне.
@atomiccherry 💯
В рамках проекта FrankenSAM фигурирует восстановление и модернизация американских ЗРК Hawk – комплекса периода Холодной войны, снятого с вооружения в США, но находящегося на хранении; «Хоук» является приблизительным аналогом советского ЗРК С-125, т.е. системой ПВО средней дальности (по старым стандартам), ориентированной на поражение преимущественно низколетящих целей.
Существующая техническая часть проекта с большой степенью вероятности концентрируется как раз именно вокруг MIM-23 – помимо наличия на базах хранения в США как определенного резерва самих комплексов, так и зенитных ракет к ним (в прошлом, еще до конфликта, мне встречалась информация о том, что к «Хоукам» на американских складах имеется ~7 тысяч зенитных ракет – насколько она достоверна, я судить не могу, но нужно понимать, что это не резерв первой линии – ракеты нуждаются в полном цикле технического обслуживания и, вероятно, модернизации), данные зенитно-ракетные системы имеют существующие и даже воплощенные в металле проекты по переводу их на цифровую элементную базу, что многократно повышает возможности ЗРК, его надёжность и облегчает эксплуатацию и обслуживание.
Более того, MIM-23 Hawk уже неоднократно поставлялись в Украину (пусть и в разных модификациях от разных стран) – соответственно, у ВВСУ было время на освоение комплекса в эксплуатации, выработку тактики его применения и подготовку дополнительного военного персонала.
Объем поставок ЗРК «Хоук» вряд ли будет достаточно интенсивным – как было сказано выше, комплекс нуждается в капремонтах и обновлении, и США вряд ли смогут предоставлять больше 3 батарей данной ЗРС в год.
С другой стороны, даже общее плачевное состояние украинской ПВО никак не влияет на стратегическую обстановку – российские ВВС давно переориентированы исключительно на выполнение задач тактического уровня, и основную опасность для Киева представляют самолеты-снаряды и крылатые ракеты, интенсивность ударов которыми также существенно снизилась (крылатые ракеты по результатам бомбардировочной компании 2022 года применяются и вовсе в крайне ограниченных масштабах, но об этом стоит поговорить отдельно). Для купирования подобных угроз не требуются массовые современные зенитно-ракетные системы, поэтому в качестве мер усиления ПВО Украина получает или ЗРК времён Холодной войны, или различные зенитные орудия.
Некой интенсификации боевых действий в ближайшее время ожидать не приходится, и в условиях позиционного тупика подобная степень оснащения вполне позволяет закрыть большую часть потребностей в противовоздушной обороне.
@atomiccherry 💯
Прежде вроде бы Атомная вишня писал, что первые дни операции ХАМАС мол были глубоко продуманы и хорошо подготовлены иранскими спецслужбами. Эти выводы оказались скоропалительными. Дальнейшее развитие событий показало, что у ХАМАС нет иранского оружия
https://news.1rj.ru/str/zhivoff/11652
Когда я встречаю в интернетах упоминания о себе и своих текстах, то часто прихожу к двум выводам, и никак не могу понять, какой из них верный. Первый: я плохо пишу на русском языке, и написанное мной сложно трактовать без ошибок. Второй: в интернетах много людей, у которых есть проблемы с чтением длинных текстов на русском языке и пониманием написанного.
Итак, тезисно о том, что же я все-таки писал:
1) Действия ХАМАС были лишь прикрытием для иранской операции на территории Израиля. Для тех, у кого есть проблемы с терминологией – «операция» не равно «кампания». Это сжатый по срокам процесс, суть которого состоит в достижении неких конкретных целей. Конкретной целью иранских спецслужб была ликвидация израильского командного состава и захват разведданных. Палестинские боевики были лишь средством отвлечения внимания – они не рассматривались и не использовались в качестве некого более функционального инструмента.
2) ХАМАС не является даже полноценным прокси Ирана, а выступает ситуативным партнером. Возможно, на этом нужно было сделать больший акцент в текстах, но я в любом случае не несу ответственности за то, что в России люди самостоятельно придумали и поверили в историю о том, что палестинцы – это братский народ для Ирана. ХАМАС, как и любая другая группировка – лишь инструмент, и не более того.
3) Несколько раз я вполне четко писал о том, что Сектор Газа будет превращён в руины – и почему в России решили, что кто-то должен спасать палестинцев, понять решительно сложно. С военной точки зрения – особенно иранской, – все происходящее абсолютно великолепно. Тегеран получил возможность увидеть полное военное развертывание израильских вооружённых сил, не вмешиваясь самостоятельно в боевые действия и потратив на это токсичный и дешевый ресурс в лице ХАМАС. Это огромный объем бесценной информации для анализа по минимально возможной стоимости.
ХАМАС, как и прочие палестинские группировки, никогда не находился в подчинении Тегерану – более того, они даже выступали противниками Ирана в Сирии. Это радикальные и неподконтрольные никому силы, существование которых в текущем своем виде является нежелательным в том числе и для противников Израиля – поэтому их уничтожение является крайне выгодным предприятием для всех сторон.
Стратегия – это всегда цинизм. Очень, очень много цинизма. В стратегии нет ни людей, ни союзников – есть лишь допустимый порог потерь, ресурсы и инструменты.
Стенаний и причитаний о неправильных поступках в стратегии тоже нет – есть только неэффективные решения, и в наличии таковых Иран упрекнуть сложно.
@atomiccherry 💯
Завышенные ожидания (в частности, на постсоветском пространстве) от встречи Байдена и Си сложно назвать хоть сколько-нибудь оправданными.
Подсознательно многие видят ее новой Потсдамской конференцией – старая система мировой безопасности (несовершенная, конечно же, и далеко не всегда эффективная – но все-таки работавшая на протяжении одного из самых сложных периодов в истории – в ходе Холодной войны, и удержавшая мир от нового масштабного противостояния) более фактически не функционирует. Она исчерпала себя уже почти десяток лет как, и сейчас процессы её разложения начали проявлять себя наиболее полным образом. Мировое сообщество ждет новых решений, но... оно их не получит.
Си и Байден – Китай и США – хищники старой эпохи. Они стремятся договориться не для того, чтобы предложить новую альтернативу, рабочий механизм разрешения огромного пласта накопившихся проблем, а чтобы постараться зафиксировать в моменте остатки того, что когда-то не позволило начаться Третьей Мировой войне. У них нет новых идей, нет новых концепций – есть лишь желание вернуть старый мир... старый мир, которого больше нет.
И масштабные боевые действия на востоке Европы, каких она не видела со времен окончания Второй Мировой войны, очень красноречиво подчеркивают данный факт.
Миру требуется новая система обеспечения безопасности – полноценная наднациональная система, включающая в себя не только политико-дипломатическую, но и силовую компоненту, которая будет убедительно подкреплять слово международного закона огневой мощью. Но увидим мы таковую не сейчас и не сегодня – существующие на данный момент государства прошли недостаточное количество потрясений, чтобы хоть что-то могло сподвигнуть их на осмысление сложившейся ситуации и поиск действительно новых и эффективных решений.
@atomiccherry 💯
Подсознательно многие видят ее новой Потсдамской конференцией – старая система мировой безопасности (несовершенная, конечно же, и далеко не всегда эффективная – но все-таки работавшая на протяжении одного из самых сложных периодов в истории – в ходе Холодной войны, и удержавшая мир от нового масштабного противостояния) более фактически не функционирует. Она исчерпала себя уже почти десяток лет как, и сейчас процессы её разложения начали проявлять себя наиболее полным образом. Мировое сообщество ждет новых решений, но... оно их не получит.
Си и Байден – Китай и США – хищники старой эпохи. Они стремятся договориться не для того, чтобы предложить новую альтернативу, рабочий механизм разрешения огромного пласта накопившихся проблем, а чтобы постараться зафиксировать в моменте остатки того, что когда-то не позволило начаться Третьей Мировой войне. У них нет новых идей, нет новых концепций – есть лишь желание вернуть старый мир... старый мир, которого больше нет.
И масштабные боевые действия на востоке Европы, каких она не видела со времен окончания Второй Мировой войны, очень красноречиво подчеркивают данный факт.
Миру требуется новая система обеспечения безопасности – полноценная наднациональная система, включающая в себя не только политико-дипломатическую, но и силовую компоненту, которая будет убедительно подкреплять слово международного закона огневой мощью. Но увидим мы таковую не сейчас и не сегодня – существующие на данный момент государства прошли недостаточное количество потрясений, чтобы хоть что-то могло сподвигнуть их на осмысление сложившейся ситуации и поиск действительно новых и эффективных решений.
@atomiccherry 💯
Forwarded from Александр Сайгин
Я бы ещё напомнил, что на конференциях, определивших судьбу мира после ВМВ, было три страны-участницы. Одна из них - отживающая Британская империя, которая тем не менее играла колоссальную роль. Но у СССР и США на тот момент был общий враг и общая коалиция. Коалиция победителей. А сейчас пока договариваться не о чем
https://news.1rj.ru/str/atomiccherry/581
https://news.1rj.ru/str/atomiccherry/581
Telegram
𝐀𝐓𝐎𝐌𝐈𝐂 𝐂𝐇𝐄𝐑𝐑𝐘
Завышенные ожидания (в частности, на постсоветском пространстве) от встречи Байдена и Си сложно назвать хоть сколько-нибудь оправданными.
Подсознательно многие видят ее новой Потсдамской конференцией – старая система мировой безопасности (несовершенная…
Подсознательно многие видят ее новой Потсдамской конференцией – старая система мировой безопасности (несовершенная…
Причины формирования позиционного тупика (часть I): военная теоретика
Позиционный тупик затруднительно назвать малоизвестным военной науке явлением. Развитие средств логистики и транспортировки войск в начале второй половины 19-го века стало первым отчетливым кирпичом в фундаменте нарождающейся позиционной войны. Последовавшая затем эволюция артиллерии, стрелкового оружия и, что самое важное, средств их массового производства вовсе, казалось, предопределила конец маневра, являвшегося ключевым элементом оперативного искусства на протяжении предыдущих столетий.
Все центральные военные технологии Великой Войны, за исключением танка и химического оружия, появились на свет до ее начала – более того, неоднократно применялись в боевых действиях. Армии имели «мускулы» (технику, человеческий ресурс и технологии производства) – но им не хватало «мозга». Военные ведомства были лишены пласта военной теории, необходимого для увязывания военных технологий в рамках армейской системы организации войск, управления войсками, межвидового взаимодействия.
Каждая новая военная технология нуждается во всестороннем техническом анализе (изучении свойства оружия), на основе которого проводятся исследования в сфере тактики и выстраивается понимание материальных требований армии. Это первичный, базовый слой военной теоретики, который впоследствии становится фундаментом для формирования военных доктрин и стратегических концепций ведения войны.
В чем состоит кардинальное отличие WWI от WWII? Именно в количестве накопленной в предвоенный период военной теории, позволяющей с высокой степенью эффективности применять новейшие военные технологии на поле боя, сочетая их с классическими методиками ведения боевых действий – в частности, с вышеупомянутым маневром.
Колоссальную пропасть, что лежала между форматом боевых действий в период мировых войн – позиционным тупиком и маневренной «войной моторов», – формируют, в сущности, четыре вопроса, сформулированные командующим Рейхсвера Хансом фон Зектом в рамках директивы по созданию комитетов и подкомитетов, посвященных исследованию и анализу опыта боевых действий:
а) Какие новые ситуации возникли в войне, которые не изучались перед войной?
б) Насколько эффективными оказались наши довоенные представления, столкнувшись с данными ситуациями?
в) Какие новые тенденции появились с использованием новых видов вооружений?
г) Какие новые проблемы, выдвинутые войной, еще не нашли своего решения?
Четыре вопроса, положившие начало масштабной военно-теоретической деятельности, которая за менее чем 20 лет реформировала боевые действия из формата траншейной позиционной войны до глубоких прорывов механизированных частей.
Необходимо понимать, что средний срок формирования военной теории – от 10 до 20 лет, предшествующих военному периоду. Военная теоретика не формируется в ходе самих боевых действий, сколь бы не был велик их масштаб – опыт, полученный отдельными людьми, трансформируется в некие организационные решения непосредственно в ходе войны неполноценным, урезанным образом. Так или иначе, армии ведут боевые действия, опираясь преимущественно на свои довоенные наработки – и в случае их отсутствия они получают позиционный тупик.
@atomiccherry 💯
Позиционный тупик затруднительно назвать малоизвестным военной науке явлением. Развитие средств логистики и транспортировки войск в начале второй половины 19-го века стало первым отчетливым кирпичом в фундаменте нарождающейся позиционной войны. Последовавшая затем эволюция артиллерии, стрелкового оружия и, что самое важное, средств их массового производства вовсе, казалось, предопределила конец маневра, являвшегося ключевым элементом оперативного искусства на протяжении предыдущих столетий.
Все центральные военные технологии Великой Войны, за исключением танка и химического оружия, появились на свет до ее начала – более того, неоднократно применялись в боевых действиях. Армии имели «мускулы» (технику, человеческий ресурс и технологии производства) – но им не хватало «мозга». Военные ведомства были лишены пласта военной теории, необходимого для увязывания военных технологий в рамках армейской системы организации войск, управления войсками, межвидового взаимодействия.
Каждая новая военная технология нуждается во всестороннем техническом анализе (изучении свойства оружия), на основе которого проводятся исследования в сфере тактики и выстраивается понимание материальных требований армии. Это первичный, базовый слой военной теоретики, который впоследствии становится фундаментом для формирования военных доктрин и стратегических концепций ведения войны.
В чем состоит кардинальное отличие WWI от WWII? Именно в количестве накопленной в предвоенный период военной теории, позволяющей с высокой степенью эффективности применять новейшие военные технологии на поле боя, сочетая их с классическими методиками ведения боевых действий – в частности, с вышеупомянутым маневром.
Колоссальную пропасть, что лежала между форматом боевых действий в период мировых войн – позиционным тупиком и маневренной «войной моторов», – формируют, в сущности, четыре вопроса, сформулированные командующим Рейхсвера Хансом фон Зектом в рамках директивы по созданию комитетов и подкомитетов, посвященных исследованию и анализу опыта боевых действий:
а) Какие новые ситуации возникли в войне, которые не изучались перед войной?
б) Насколько эффективными оказались наши довоенные представления, столкнувшись с данными ситуациями?
в) Какие новые тенденции появились с использованием новых видов вооружений?
г) Какие новые проблемы, выдвинутые войной, еще не нашли своего решения?
Четыре вопроса, положившие начало масштабной военно-теоретической деятельности, которая за менее чем 20 лет реформировала боевые действия из формата траншейной позиционной войны до глубоких прорывов механизированных частей.
Необходимо понимать, что средний срок формирования военной теории – от 10 до 20 лет, предшествующих военному периоду. Военная теоретика не формируется в ходе самих боевых действий, сколь бы не был велик их масштаб – опыт, полученный отдельными людьми, трансформируется в некие организационные решения непосредственно в ходе войны неполноценным, урезанным образом. Так или иначе, армии ведут боевые действия, опираясь преимущественно на свои довоенные наработки – и в случае их отсутствия они получают позиционный тупик.
@atomiccherry 💯
Причины формирования позиционного тупика (часть II): военная теоретика
Пожалуй, практически все страны-участницы Второй Мировой войны так или иначе демонстрировали важность процесса накопления военной теории в предвоенный период. Впрочем, стоило бы остановиться и на некоторых отдельных, наиболее примечательных примерах.
Соединенные Штаты Америки в межвоенный период фактически вернулись к лекалам военного строительства, какие были в ходу еще до вступления США в Первую Мировую войну. Основное внимание в развитии уделялось, прежде всего, флоту, а на втором месте стояла авиация. Сухопутные войска как таковые фактически не модернизировались, да и в целом вооруженные силы едва ли были готовы к масштабному развертыванию в условиях масштабной войны.
Однако американцы вели чрезвычайно мощную военно-теоретическую деятельность, сочетаемую с технологическими прорывами (связанными, прежде всего, с радиолокацией, баллистическими вычислителями, системами управления огнем, авиационными двигателями), формированием инновационной системы военного менеджмента и промышленной базы. США не вкладывали деньги в конкретные системы вооружений и не занимались наращиванием их объемов – они вели, прежде всего, мощную теоретико-организационную деятельность, локомотивом которой стал Индустриальный колледж Армии США. Колледж занимался вопросами изучения ключевых вопросов ведения масштабной войны – долгосрочным планированием в области промышленности и снабжения, т.е. вопросами экономической мобилизации.
Параллельно с этим на теорию экономической мобилизации накладывались сложные оперативные и стратегические концепции «войны нового типа», связанной, прежде всего, с действиями хорошо оснащенной современной стратегической авиации и масштабных флотских операций, что и было наглядно воплощено США на практике в ходе Второй Мировой.
Итак, еще раз наглядно:
1) Первичным инструментом выступает анализ и осмысление, в результате которого происходит формирование соответствующего военно-теоретического задела;
2) Далее следует процесс формирования конкретных технических решений и промышленной базы;
3) Итоговым результатом является реализация перечисленных выше наработок на практике.
Какие очевидные параллели можно было бы провести между Первой Мировой войной и нашим временем? Прежде всего, отсутствие военно-технического анализа, изучения свойств военных технологий – не только новых, но классических. Отсутствие изучения опыта масштабных военных конфликтов и тенденций, которые в них проявлялись – современная «военная теоретика» изучала исключительно опыт удачных локальных конфликтов «колониального» типа, как это происходило и перед Великой Войной везде, исключая, пожалуй, Германию. Игнорирование вопросов военной экономики, промышленности и снабжения. Чрезвычайно низкий уровень компетенций и образования в офицерской среде, массовое упразднение и упадок разведывательно-аналитических структур в рамках военных ведомств (или ошибочная делегация их функционала гражданским «аналитическим структурам»).
Подытоживая, можно сказать, что позиционный тупик – сложное, системное явление с глубокими и долгосрочными причинами, корень которых кроется в интеллектуальном, прежде всего, потенциале.
Но ведь интеллектуальный потенциал – фактор, существование которого тесно завязано на человеческий капитал. А как дело обстоит с ним?
@atomiccherry 💯
Пожалуй, практически все страны-участницы Второй Мировой войны так или иначе демонстрировали важность процесса накопления военной теории в предвоенный период. Впрочем, стоило бы остановиться и на некоторых отдельных, наиболее примечательных примерах.
Соединенные Штаты Америки в межвоенный период фактически вернулись к лекалам военного строительства, какие были в ходу еще до вступления США в Первую Мировую войну. Основное внимание в развитии уделялось, прежде всего, флоту, а на втором месте стояла авиация. Сухопутные войска как таковые фактически не модернизировались, да и в целом вооруженные силы едва ли были готовы к масштабному развертыванию в условиях масштабной войны.
Однако американцы вели чрезвычайно мощную военно-теоретическую деятельность, сочетаемую с технологическими прорывами (связанными, прежде всего, с радиолокацией, баллистическими вычислителями, системами управления огнем, авиационными двигателями), формированием инновационной системы военного менеджмента и промышленной базы. США не вкладывали деньги в конкретные системы вооружений и не занимались наращиванием их объемов – они вели, прежде всего, мощную теоретико-организационную деятельность, локомотивом которой стал Индустриальный колледж Армии США. Колледж занимался вопросами изучения ключевых вопросов ведения масштабной войны – долгосрочным планированием в области промышленности и снабжения, т.е. вопросами экономической мобилизации.
Параллельно с этим на теорию экономической мобилизации накладывались сложные оперативные и стратегические концепции «войны нового типа», связанной, прежде всего, с действиями хорошо оснащенной современной стратегической авиации и масштабных флотских операций, что и было наглядно воплощено США на практике в ходе Второй Мировой.
Итак, еще раз наглядно:
1) Первичным инструментом выступает анализ и осмысление, в результате которого происходит формирование соответствующего военно-теоретического задела;
2) Далее следует процесс формирования конкретных технических решений и промышленной базы;
3) Итоговым результатом является реализация перечисленных выше наработок на практике.
Какие очевидные параллели можно было бы провести между Первой Мировой войной и нашим временем? Прежде всего, отсутствие военно-технического анализа, изучения свойств военных технологий – не только новых, но классических. Отсутствие изучения опыта масштабных военных конфликтов и тенденций, которые в них проявлялись – современная «военная теоретика» изучала исключительно опыт удачных локальных конфликтов «колониального» типа, как это происходило и перед Великой Войной везде, исключая, пожалуй, Германию. Игнорирование вопросов военной экономики, промышленности и снабжения. Чрезвычайно низкий уровень компетенций и образования в офицерской среде, массовое упразднение и упадок разведывательно-аналитических структур в рамках военных ведомств (или ошибочная делегация их функционала гражданским «аналитическим структурам»).
Подытоживая, можно сказать, что позиционный тупик – сложное, системное явление с глубокими и долгосрочными причинами, корень которых кроется в интеллектуальном, прежде всего, потенциале.
Но ведь интеллектуальный потенциал – фактор, существование которого тесно завязано на человеческий капитал. А как дело обстоит с ним?
@atomiccherry 💯
Причины формирования позиционного тупика (часть III): роль личности и качество командного состава
Возвращаясь к теме очевидных параллелей между текущим упадком военного искусства и аналогичными ситуациями прошлого, необходимо сделать акцент на чрезвычайно важной детали – роли человека в процессе строительства вооруженных сил и развития теории их применения.
С появлением средств массового промышленного производства военное искусство неоднократно деградировало под влиянием глубоко ошибочных теорий и концепций, суть которых остается неизменной с 19-го века по наши дни – «роль человека на войне убывает, технологии являются ключевым элементом военного строительства, военная теоретика должна быть зафиксирована исключительно на вопросах технического превосходства и превосходства в огневом поражении над потенциальным противником».
Яркие примеры ошибочности подобных воззрений раз за разом демонстрирует практика боевых действий: зацикленные на фортификации и артиллерии доктрины маршала Петена, остановившие всякое развитие французской армии в Интербеллум; идеи генерала RAF Хью Тренчарда, опирающиеся на взгляды Дуэ с «войной, идущей исключительно в воздухе»; американский «Новый взгляд» министра обороны Роберта МакНамары, свято уверовавшего в идею, что количество микрочипов способно одолеть любого врага, и полностью провалившегося во Вьетнаме; наконец, советские доктрины механизированной войны, с остервенелой болезненностью стремящиеся низвести солдата и офицера до уровня придатков к массам бронированной техники. Апофеозом веры в технологии можно назвать нынешние идеи сетецентрической роботозированной войны, которые фактически являются реинкарнацией идей Роберта МакНамары, воплощенных на новом поколении микроэлектроники.
Военное искусство в подобные периоды забвения закономерным образом деградирует – прежде всего, на уровне людей – носителей военных знаний. Армия превращается в механистического монстра, лишенного инициативы, корпоративной этики, интеллектуального аппарата; концепции боевых действий выстраиваются на основе откровенных фантазий, подкрепленных верой в то, что каждый без исключения фрагмент войны может быть просчитан, прописан и реализован в строгом соответствии со сценарием. Индивидуальные качества солдата (от рядового до генерала) умаляются и воспринимаются как исключительно зловредные – во главу угла становится исполнение приказов в строгом соответствии с методиками вертикальной системы управления.
Фактически, живая мысль, интеллект, в таком подходе к военному строительству истребляется – на замену же ему приходит жестко регламентированная бюрократия.
Обстановка, предшествующая Первой Мировой, рисует перед нами именно такую картину. Череда колониальных войн и промышленная революция взрастили несколько поколений негибких, зацикленных на собственном «победоносном» опыте офицеров и генералов; появление новых военных технологий и их влияние на поле боя де-факто не рефлексировались (несмотря на очевидные тенденции ряда войн, начиная от Крымской и Гражданской войны в США, заканчивая Русско-японской, которые демонстрировали высокую степень вероятности того, что масштабный конфликт грозит быть именно позиционным).
Подкрепляя данные тезисы неким показательным примером, следует рассмотреть британского командующего операцией в Галлиполи Яна Гамильтона – заслуженного генерала, ветерана целого ряда колониальных войн (Афганистана, Бирмы, Южной Африки), имевшего репутацию опытного командира. Однако заслуги Гамильтона оказались бессильны в новой войне – он оказался слабым, безграмотным тактиком; не смог верно оценить возможности противника, по инерции воспринимая османов словно диких туземцев, и дальнейшие перспективы проведения операции (неоднократно откладывая отход своих сил, он погубил тысячи солдат).
Ян Гамильтон – не исключение из правил; лишь один из многих. Фактически, 3 из 4 лет Великой Войны были затрачены воюющими армиями именно на кадровые чистки и попытки формирования новой, прогрессивной тактики, призванной объединить военные технологии с организационными возможностями.
@atomiccherry 💯
Возвращаясь к теме очевидных параллелей между текущим упадком военного искусства и аналогичными ситуациями прошлого, необходимо сделать акцент на чрезвычайно важной детали – роли человека в процессе строительства вооруженных сил и развития теории их применения.
С появлением средств массового промышленного производства военное искусство неоднократно деградировало под влиянием глубоко ошибочных теорий и концепций, суть которых остается неизменной с 19-го века по наши дни – «роль человека на войне убывает, технологии являются ключевым элементом военного строительства, военная теоретика должна быть зафиксирована исключительно на вопросах технического превосходства и превосходства в огневом поражении над потенциальным противником».
Яркие примеры ошибочности подобных воззрений раз за разом демонстрирует практика боевых действий: зацикленные на фортификации и артиллерии доктрины маршала Петена, остановившие всякое развитие французской армии в Интербеллум; идеи генерала RAF Хью Тренчарда, опирающиеся на взгляды Дуэ с «войной, идущей исключительно в воздухе»; американский «Новый взгляд» министра обороны Роберта МакНамары, свято уверовавшего в идею, что количество микрочипов способно одолеть любого врага, и полностью провалившегося во Вьетнаме; наконец, советские доктрины механизированной войны, с остервенелой болезненностью стремящиеся низвести солдата и офицера до уровня придатков к массам бронированной техники. Апофеозом веры в технологии можно назвать нынешние идеи сетецентрической роботозированной войны, которые фактически являются реинкарнацией идей Роберта МакНамары, воплощенных на новом поколении микроэлектроники.
Военное искусство в подобные периоды забвения закономерным образом деградирует – прежде всего, на уровне людей – носителей военных знаний. Армия превращается в механистического монстра, лишенного инициативы, корпоративной этики, интеллектуального аппарата; концепции боевых действий выстраиваются на основе откровенных фантазий, подкрепленных верой в то, что каждый без исключения фрагмент войны может быть просчитан, прописан и реализован в строгом соответствии со сценарием. Индивидуальные качества солдата (от рядового до генерала) умаляются и воспринимаются как исключительно зловредные – во главу угла становится исполнение приказов в строгом соответствии с методиками вертикальной системы управления.
Фактически, живая мысль, интеллект, в таком подходе к военному строительству истребляется – на замену же ему приходит жестко регламентированная бюрократия.
Обстановка, предшествующая Первой Мировой, рисует перед нами именно такую картину. Череда колониальных войн и промышленная революция взрастили несколько поколений негибких, зацикленных на собственном «победоносном» опыте офицеров и генералов; появление новых военных технологий и их влияние на поле боя де-факто не рефлексировались (несмотря на очевидные тенденции ряда войн, начиная от Крымской и Гражданской войны в США, заканчивая Русско-японской, которые демонстрировали высокую степень вероятности того, что масштабный конфликт грозит быть именно позиционным).
Подкрепляя данные тезисы неким показательным примером, следует рассмотреть британского командующего операцией в Галлиполи Яна Гамильтона – заслуженного генерала, ветерана целого ряда колониальных войн (Афганистана, Бирмы, Южной Африки), имевшего репутацию опытного командира. Однако заслуги Гамильтона оказались бессильны в новой войне – он оказался слабым, безграмотным тактиком; не смог верно оценить возможности противника, по инерции воспринимая османов словно диких туземцев, и дальнейшие перспективы проведения операции (неоднократно откладывая отход своих сил, он погубил тысячи солдат).
Ян Гамильтон – не исключение из правил; лишь один из многих. Фактически, 3 из 4 лет Великой Войны были затрачены воюющими армиями именно на кадровые чистки и попытки формирования новой, прогрессивной тактики, призванной объединить военные технологии с организационными возможностями.
@atomiccherry 💯
Причины формирования позиционного тупика (часть IV): роль личности и качество командного состава
«Должным образом обученный офицер никогда не приходит на поле боя впервые, даже если до этого он никогда на него не ступал в реальности, если этот офицер достаточно умен, чтобы читать, тем самым перенимая боевой опыт тех, кто получил его в прошедшие времена»
– генерал-лейтенант Пол Ван Рипер, Корпус морской пехоты США.
Военное строительство не является некой абстракцией. Это набор решений, которые предпринимаются не некими «системами», а конкретными людьми – и именно люди определяют степень развития военного искусства и готовности армии к ведению боевых действий. Закономерно и то, что в таком случае лица, принимающие решения, должны иметь не только соответствующий уровень компетенций, но и высокий уровень интеллекта (по некой таинственной причине, данные факторы в лице фактора качества интеллектуального потенциала офицера и генерала поднимались как само собой разумеющиеся исключительно в Рейхсвере и Вермахте).
Великая Война (которую мы привычно называем Первой Мировой) была таковой не только потому, что она имела невероятный масштаб; настоящая подоплека крылась в том, как сильно она потрясла незыблемые, казалось, структуры, ибо стала крайне отрезвляющим ледяным душем для групп лиц, по обыкновению именуемых «национальными элитами». Новая мировая война была лишь вопросом времени, и едва ли хоть кто-то питал иллюзии относительно того, что она будет менее ожесточенной, чем Первая; военное строительство отныне стало вопросом выживания.
По сути, Первая Мировая запустила ряд мер критического характера – в систему военного управления впервые за долгое время были допущены лучшие не по происхождению, а по заслугам, потенциалу и умению учиться. Кадровые чистки и перестановки безостановочно продолжались не только во время боевых действий, но и по их окончанию – там же, где это не происходило, как, например, во Франции, исход был закономерно печальным.
@atomiccherry 💯
«Должным образом обученный офицер никогда не приходит на поле боя впервые, даже если до этого он никогда на него не ступал в реальности, если этот офицер достаточно умен, чтобы читать, тем самым перенимая боевой опыт тех, кто получил его в прошедшие времена»
– генерал-лейтенант Пол Ван Рипер, Корпус морской пехоты США.
Военное строительство не является некой абстракцией. Это набор решений, которые предпринимаются не некими «системами», а конкретными людьми – и именно люди определяют степень развития военного искусства и готовности армии к ведению боевых действий. Закономерно и то, что в таком случае лица, принимающие решения, должны иметь не только соответствующий уровень компетенций, но и высокий уровень интеллекта (по некой таинственной причине, данные факторы в лице фактора качества интеллектуального потенциала офицера и генерала поднимались как само собой разумеющиеся исключительно в Рейхсвере и Вермахте).
Великая Война (которую мы привычно называем Первой Мировой) была таковой не только потому, что она имела невероятный масштаб; настоящая подоплека крылась в том, как сильно она потрясла незыблемые, казалось, структуры, ибо стала крайне отрезвляющим ледяным душем для групп лиц, по обыкновению именуемых «национальными элитами». Новая мировая война была лишь вопросом времени, и едва ли хоть кто-то питал иллюзии относительно того, что она будет менее ожесточенной, чем Первая; военное строительство отныне стало вопросом выживания.
По сути, Первая Мировая запустила ряд мер критического характера – в систему военного управления впервые за долгое время были допущены лучшие не по происхождению, а по заслугам, потенциалу и умению учиться. Кадровые чистки и перестановки безостановочно продолжались не только во время боевых действий, но и по их окончанию – там же, где это не происходило, как, например, во Франции, исход был закономерно печальным.
@atomiccherry 💯