Она больше не говорит: «ты мой питомец».
Теперь — «ты моя ошибка, которую я берегу».
Это — высшая форма признания у Элеоноры.
Я спросил:
— А если я уйду?
— Я сохраню тебя внутри одной из теней.
Там сейчас живут трое. Все — я, в разных временах.

Не опоздал на работу, а пожил для себя.

Сегодня дневник снова появился.
Лежал на столе, как ни в чём не бывало.
На обложке — выдавленная фраза:
«Мне нужно было потеряться, чтобы стать частью».
Фред выругался.
Элеонора поцеловала переплёт.
Тиш сказал:
— Он вернулся. А значит, мы остались.

Все эти дни мы разучились записывать происходящее.
Оно стало текучим, как сны без свидетелей.
Мы разговаривали жестами,
пили чай с паузами,
проговаривали тишину.

А сегодня — слова снова начали прилипать к реальности.
И я снова — пишу.

Я спросил у дневника:
— Где ты был?
Он раскрыл страницу,
на которой было только одно:
«Я был там, где ты ещё не придумал себя».
Я понял.
Иногда даже слово нуждается в отпуске от смысла.

В доме пахнет возвращением.
Ничего не изменилось — и всё стало другим.
Мы снова вместе,
но как будто теперь с оглядкой.
Как будто каждый из нас
всё ещё боится,
что снова может оказаться незаписанным.

Сегодня Элеонора сказала:
— Мне кажется, дневник стал чуть живее.
— Как это?
— Он теперь не отражает. Он смотрит внутрь.
Я открыл страницу — там уже были слова:
«Иногда я просто хочу быть услышанным. Даже если это тишина.»

Фред решил устроить праздник.
— В честь чего?
— В честь того, что мы всё ещё происходящее.
Он повесил гирлянду между книгами,
а на двери написал:
«Вход только с внутренней точкой опоры».
Тиш пришёл босиком.
Элеонора — в паузе.

У нас снова появился почтовый ящик,
хотя никто его не ставил.
Внутри — письмо без адреса.
«Для того, кто всё ещё выбирает быть»
Я не стал вскрывать.
Просто подержал в руках.
Иногда — этого достаточно, чтобы проснуться.

Странно, что на холодильниках до сих пор нет Face ID. Если лицо в кадр не влезает — дверь не открывается.

«Ещё» сказал:
— Мы стали чуть-чуть настоящими.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что я начал скучать по тому, чего нет.
Это признак.
Тонкий, но точный.
Как запах, который остался от кого-то, кто был только во сне.

Вчера вечером появился коридор, которого не было.
Длинный, кривой, пахнет вопросами без знаков.
Фред говорит:
— Это ошибка.
— В смысле?
— Это та мысль, от которой мы тогда отказались.
Теперь она хочет быть комнатой.
С кухней.

Мы зашли в коридор.
Он не кончался. Просто… менял тему разговора.
На стенах — реплики, которых мы не говорили,
но могли бы.

«Я тебя слышал, просто не успел понять».
«Если бы ты осталась, всё стало бы менее собой».
«Я не был готов быть настоящим в тот вторник».

Не люблю новогодние корпоративы, на них мои подчиненные напиваются и говорят мне правду.

Элеонора вернулась из коридора с чемоданом.
— Что это?
— Моя забытая версия. Она там жила.
— Ты будешь её открывать?
— Только если станет слишком тихо внутри.
Тиш положил на чемодан подушку.
— Пусть поспит пока.

Фред сказал:
— Я тоже ошибался.
— Когда?
— Всё время. Но теперь я начал понимать,
что некоторые ошибки — живее нас.
Мы решили не закрывать коридор.
Иногда туда уходит боль,
чтобы там… разобраться с собой.

Мы вошли.
Ошибку не нужно искать —
она находит тебя первой.
Первым её заметил «Ещё»:
— Я здесь… был другим.
— Каким?
— Тем, кого вы не выбрали.

Фред вздохнул:
— Вот и знакомимся.

Внутри ошибки — не темно.
Просто не так понятно, где ты есть.
Слова ведут себя нерешительно.
Тень Элеоноры задержалась.
— Ты что?
— Слышу… себя, которую не выпустили.
— Хочешь вернуться?
— Нет. Хочу понять, за что она всё ещё ждёт.

Тиш увидел ребёнка.
Тот сидел на полу и рисовал ничего.
— Кто ты?
— Я — ты, если бы выбрал остаться добрым.
— Я разве не остался?
— Не до конца. Но это не упрёк. Я просто скучал.

Тиш сел рядом.
Рисовали вместе. Ничего.

Фред нашёл свою ошибку.
Она сказала:
— Ты слишком много знал. Поэтому ничего не понял.
— А теперь?
— А теперь ты слушаешь.
— Что делать с тобой?
— Просто прими.
Я буду жить в подвале. Варить сарказм и какао.