278.
Как-то раз было так.
Совершенно достали половцы. Их посол требовал непрерывно переговоров о судьбе то гуннов, то хазар. А то, бывало, и вообще несносно так говорил боярам спросонья «а вы кто такие, а?»
В общем, боярам пришлось пообещать дебаты.
Поехали в степь половецкую. В большом шатре все устроили. Отрядили по три человека с каждой стороны и давай хлестаться словами. И пребольно так хлещутся, даже зрителям не по себе.
Устали потом, конечно. И как-то без особых разочарований в конце концов обошлось. Договорились в следующий раз в думе боярской так же сделать .
Половцы очень довольные были. Проводили бояр с удовольствием. Правда, почему-то без застолья.
Бояре ехали обратно - и долго, и обидно.
Все-таки эти половцы нисколько не лучше печенегов, решили они, когда уже до дому добрались.
Лучше, конечно, может, с хазарами, сказал один из них.
А может и так – закивали остальные. А еще лучше в Орде. Там хоть кормят.
«Дома, дома надо сидеть, – назидательно сказал на заседании думы старший боярин, когда отчитались бояре о поездке. – Вы же фишку не сечете, а без фишки за околицу ни-ни. Если что я сам лучше, или как царь батюшка велит».

279.
Однажды Корней Иванович Чуковский пришел к детям. А дети заперлись и не пускают.
Великий сказочник завис и не знает, что делать – ведь у него не закрыта путевка от общества любителей, – так и денег не дадут. А без денег невозможно ничего делать даже в сказочном мире.
Но Чуковский не сдался и говорит, мол, им пустите – расскажу вам, чем на самом деле занимались Гарри Поттер с тараканицем, когда горело море.
Дети ошалели от таких перспектив и открыли двери, все открыли и на выход и на вход.
Корней Иванович в жесткой, как это за ним водилось, форме попросил воспитательницу отметить путевку, ну она и отметила. Несколько раз.
Дети были счастливы. Стало понятно, что дядя Корней писал сказки в их садике. Все же правда.
Вот на стене крокодил, вот шланг пожарный. А вот и таракан с Поттером играют на волынке.
Просто надо смотреть на мир открытыми глазами – сказал Чуковский и, прищурившись, по-доброму погладил подвернувшегося мальца по голове.
Тут и обедать позвали.

280.
«Мечты, мечты, где Ваша сладость? А почему вопрос, а почему, где «а» не «о»? О, ваша сладость – было бы куда лучше,» – так начал боярам рассказывать о парадоксах мироздания великий знаток зданий Иван Кузьмич Стрежевой.
Сам он был из служивых крепостных, выбрался через общественный дизайн. Было одно время такое модное течение. Называлось «все балбесы в одном месте». Впрочем, тут всегда так – где больше трех, там все балбесы вместе.
Бояре в основном спали на этих лекциях, которые их заставляли слушать по линии корпоративного монархического университета, где и подвязался ныне Стрежевой, получив вольную от своего помещика.
«Не надо горевать об ушедшем, – продолжал лектор, – вы все бессмертные, а поэтому всего у вас будет еще вдоволь. Только бессмертие и бесконечность принадлежит боярам, а все остальное народу. Вот, говорят, человек смертен. Да. И это все потому, что он совершенно не старается, не хочет в бездну погружаться, не желает постигать пространство и время. Но вы, обладатели ума и таланта и наличнооо капитала ( тут его глаза увлажнились – они всегда у него блестели, когда он говорил о чужих деньгах), а вы, черт бы вас побрал, все спите и спите!» – выдохнул Иван Кузьмич, и привратник выставил его за дверь.
«Потом приходи, – сказал, – видишь, господа отдыхают».
Стрежевой вздохнул, достал из вещмешка зачерствелую горбушку и почвтый полуштоф да так и побрел в сторону Стромынки.
Ждали в Суздале.

281.
Бояре это бояре.
Феномен боярина в его бояре. Бояр – это как баян, но только в голове.
Он играет там всегда бодрую музыку с утра и еще более бодрую вечером.
Бояр провоцирует боярина на совершение полезных дел. Радение о бюджете или вот еще – о воспитании чувств.
Также бояр отвечает на позывной «свой-чужой», причем автономно, не спрашивая самого боярина.
В конце каждого боярского года бояры перезаряжаются в зарядном приказе, где дьяки проверяют, как боярин провел зиму и лето.
Потом принимается решение о выдаче дальнейшего разрешения боярину использовать бояр.
Если бояр прекращает свое действие, то и боярин тоже перестает быть боярином, а становится гардеробщиком в думе боярской.
Поэтому, проходя мимо вешалки, на удивляйтесь обилию там розовощеких намытых, но с бессмысленным взглядом человечков.
Это они. Экс-бояре. Небояры, в общем.
Такая у них непростая судьба.

282.
Решили бояре поговорить о нравственности.
Нужен был авторитетный докладчик. Сначала думали из синода кого нибудь позвать, потом думали насчет Талейрана , но в результате остановились на герцогине де Шеврез.
Почему – объяснил анонимно кто-то из бояр – эффектная женщина, ну и вообще.
Явилась к боярам герцогиня в алмазных подвесках и ну их всех соблазнять. Еле успокоили.
После перерыва знатная дама, вышедшая из народа, рассказала, как надо отделять нравственные поступки от всех прочих.
Если это весело и приносит прибыль – это нравственно, если скучно и бедно, то без-.
Вот и все. Все просто, господа бояре.
Кстати, обратилась она к старшему боярину, где мой гонорар?
Тот заверил ее, что все уже в карете ждёт. Тогда не смею вас задерживать – сказала де Шеврез и вышла.
Бояре долго потом сидели и разделяли свои поступки по методу дерзкой иностранки.
Статистика была не в пользу скуки. И бояре решили устроить вечеринку. Чего грустить-то?
Жизнь хороша, и все веселее становится.

283.
Набоков не любил Достоевского – он любил Толстого.
Толстой был граф, и Набоков был из хорошей семьи. Поэтому, когда они играли в лапту в отеле Монтрё, Набоков просил управляющего Достоевского не пускать.
Когда такое случилось в очередной раз, Федор Михайлович так рассердился, что написал – «суки».
Потом, когда отошел, исправил – «бесы».
Впрочем, Толстой снобизма Набокова не разделял и часто давал Достоевскому на еду, когда тот в очередной раз проигрывался в пух и прах.
«Из милосердия,» – смущенно говорил он, когда Набоков хмурился.
Его интересовали бабочки, а Толстого - бабы.
Что связывало этих людей – никто в толк взять не мог.
Один Тургенев что-то знал. Но в свои блокноты не записывал, и Виардо не говорил.
И правильно. Зачем омрачать и без того тяжелый гений Достоевского?

284.
Светлая грусть охватила Наполеона.
Он глядел на бородатых бояр, и они напоминали ему … Черт, он забыл, кого они ему напоминали.
Он приехал на семинар, проводимый думой на тему объединения Европы: пути и способы. Он надеялся застать в Москве Шопенгауэра, чтобы плюнуть ему в лицо. Но Артур уклонился от величия весьма изящно - не приехал.
Написал, что общение с людьми не его конек.
Весьма удачный, впрочем, оказался шопинг в ГУМе. Скоро Новый год и Бонапарт накупил всем подарков.
После всего пережитого он выступал перед боярами. Стоял перед ними. Они сидели перед ним. И все думали, кто кем больше пренебрег. «Сукины дети» – как-то само родилось в сознании корсиканца. «Тварь» – сдержанно отзывалось у бояр.
По окончании двухчасового плохо скрываемого сеанса взаимной ненависти перешли в трапезную и без остановки утонули в приливе взаимной любви.
Водка была прекрасна. А розовый брют, привезенный Бонапартом, был прям кстати, ибо, кто не запивал водку шампанским, тот и не жил вовсе. Так думали все, и тепло растекалось по чреслам.
«Славные какие эти бородачи!» – думал Наполеон.
«Хорош, шельма!» – вторили ему из бояре.
Жизнь и впрямь удалась.
И как-то само собой они начали петь под руководством посольского дьяка. А потом и сами по себе.
И снова третье сентября.

285.
Ленин не ждал гостей. Но Маркс и Энгельс явились без приглашения. «Они что, не знают, что я вождь мирового пролетариата?» – подумал он. «А нам насрать!» – ответили они.
«Тогда, – он сказал, – мы закрыты. Приходите когда мавзолей открыт».
«У нас вездеход круглосуточный,» – ответили они.
«Что вам надо?» – сдался он.
«Так-то лучше!» – сказали они, сели на пол к стене и закурили.
«Что-то пошло не по плану, Володя?»
«А что могло пойти по твоему дурацкому плану, Карл? Ты не решил главного вопроса.»
«Какого?» – спросил Энгельс . «Распределение прибавочной стоимости. Мы попробовали по труду. – Засмеялся Ильич. – И, конечно, дожидаться распределения по способностям никто уже не стал».
«Но у нас написано правильно!» – настаивал Карл.
«Да ну! – надругался над ним Ленин интонационно. – И что мы видим?»
«Неумелый менеджмент в основном,» – сделав глубокую затяжку, тихо сказал Фридрих.
«Да идите вы оба в жопу!» – сказал Владимир Ильич и повернулся на другой бок.
«Он всегда был выразителен, – засмеялся Энгельс. – Пошли Карл».
«Вы чего приходили-то?» – спохватился Ленин. Но ребят уже не было.
«Стремные они какие-то’э – подумал он и закрыл глаза.
В вечность смотреть можно не открывая глаз.

286.
Бояре решили разобраться с глубинным государством.
Откуда они про него узнали? Какой-то турок рассказал, когда делегация посещала Османскую империю. Привязался к боярину Морозову, уж очень ему его борода понравилась. Все купить хотел, но в перерывах торга плел про глубинариев, которые правят Портой поперек султана.
Морозов бороду не продал, а по возвращении рассказал тему товарищам. И вот теперь он (Морозов) обрушил свой рассказ на всех сразу.
Бояре ему не поверили, ну про то, что у них это возможно. Боярин Стромынский сказал, что дьяки и есть глубинное государство, ибо, если смотреть со стороны, они рулят. как хотят. Но если смотреть изнутри ,то все путем они (дьяки) под контролем, а значит вместе и в едином порыве.
Все аплодировали, кричали "мы тут тебе не турки!" и, быстро собравшись, пошли обедать.
Вот так отбились бояре от страшного нашествия глубинариев. И себя, и всех спасли.
Морозов написал депешу турку тому, мол, не прокатила тема, и тогда тот принялся за Трампа.
В него зашло легко. И теперь он требует от бояр обуздать дьяков.
Вот какая загогулина у этих османов приключилась.

287.
«Скрипичный ключ упал на ногу// И я воспрял, и глянул ввысь.// Там прорастала понемногу//
Надысь.»
Нет, все-таки стихи не были сильной стороной писателя Вислоуха.
Степаныч, как звали его знакомые, славился способностью угадывать события. И пользовался заслуженной славой поэтому.
В основном он угадывал беременности и аресты, с другим выходило хуже.
Трагедия – вот его был удел.
Залет.
Человека залетевшего всегда видно – любил говорить Вислоух.
Он всегда весенний, искрящийся. Он думает, что весь мир его. Он победитель и чемпион. И без него никак.
А еще Степаныч не любил секретарей генеральных, лидеров конгрессов, президентов и премьеров.
Вот, говорил, они думают о наследии, а должны думать о последствиях, и эта вилка ведет их граждан в запой.
«В забой» – поправляли случайные слушатели. Не соглашался Степаныч – в запой или куда еще похуже.
Ты сгущаешь – упирались собутыльники. Вислоух удивлялся и предлагал оглянуться вокруг или прочитать пару новостей. Одно спасение: никто не читает и не думает.
В этом сила народа, который всегда побеждает и проигрывает. Да ну тебя – махали руками слушатели – писатель ты никакой и человек говно.
А вы читали?
Ярился Степаныч, все отводили глаза, а он радостно смеялся и засыпал.

288.
Боярская комиссия по сбору средств в казну заседала третью неделю, а хороших идей все не было.
Однако свет в конце тоннеля ведущего из кремля в Кремль наконец забрезжил, когда на заседании появился дьяк Степанов (он заведовал информационным приказом).
«Приказано уведомить вас, бояре, – сказал он, – что в Нью-Йорке… Это такой большой богатый город, далеко, правда, от нас. Ну да ладно, это не важно. Так вот там к власти пришел коммунист из Уганды. Только не начинайте задавать свои глупые вопросы».
«А зачем нам такая информация?» – сказал боярин номер один.
«Там, – он неопределенно махнул рукой с зажатым в ней треухом, – считают, что может пригодиться в вашем нелегком деле».
«Так, –начал крутить головой второй боярин, – может, нам ему продать чего, чего ему надо?»
«Чего-чего, он же коммунист, – подхватил третий боярин,– значит мавзолей».
«Опа! – восхитился дьяк, быстро вы неликвиды сбываете».
– А почем толкать будем?
– Триллион.
– Это скоко?
«Это много, – уселся сверху на тему старший боярин, – очень много. Дьяк, напиши коммунисту этому, что прибудет скоро к нему торговая делегация».
«Ехать долго?» – спросил первый боярин.
«Порядочно,» – отвел глаза дьяк.
«Так чего же мы сидим? Пора собираться!» – сказал старший, и все задвигали своими не то креслами, не то чреслами. Кто их этих бояр разберет.
А дьяк побежал своим докладывать о прорыве в бюджетном процессе.
Шатдауна не будет.

289.
«Тупизна - конкурентное преимущество группы, но не одиночки. Впрочем, возможно, у вас другое мнение коллега,» – Маркс взглянул на Ленина из-под бороды.
«Нет, отчего же, Карл, я вполне согласен. Толпа идет быстрее при снижении градуса рефлексии. Так говорят социальные инженеры,» – быстро добавил собеседник и зааашлялся.
«Ну ну не смущайтесь, Владимир, я же знаю, что это ваша находка. И, право, она весьма оригинальна. Освобождение масс от каких-либо обязательств при наличии единого порыва в стремлении достигнуть цели. Браво!»
«Вы меня в краску вгоняете, коллега!» – наклонил порозовевшую лысину Ленин и поглядел на свои ботинки». «Сколько еще предстоит пройти!» – подумал он, а вслух продолжил: « Тр есть один умный на десять тысяч – этого достаточно, вы полагаете?»
«Право, я не знаю. Кетле вон вообще предлагает собирать среднего человека. На таких, может, и на сто тысяч одного достаточно, и то, знаете ли, неочевидно».
«Да,.. – задумчиво произнес Ильич - Может еще пива?»
Маркс отмахнулся – еще работать
«Ну как хотите, а я выпью, люблю баварское, а выпадает такой шанс нечасто».
«Ну разумеется, разумеется!» – улыбнулся ему собеседник.
«Вежливый, собака, умный слишком что ли?» – подумал про себя вождь всех вождей.
И немедленно выпил (с).

290.
«Оно ведь как бывает, Антон Палыч, висит-висит ружье да и стрельнет».
«Да иной раз и палка стреляет, дорогой вы мой человек,» - отвечал молодому поэту гений русской словесности.
«Может быть пора популярить изыски?» - продолжал наседать поэт.
«Вы имеете ввиду мороженное из сирени?» - усмехнулся Чехов.
«Да хоть и так!» - с досадой хлопнул рюмку Игорь Северянин.
«Вы, голубчик, не пейте так много,» - с нежностью сказал писатель.
«А то что?» - задирался дальше поэт.
«А то, что, может быть, и не свежи будут розы однажды,» - сощурился от дыма папиросы писатель.
«Я гений!» - отвечал поэт.
«Мудак ты!» - подумал про себя писатель.
А вслух сказал: «Вы безусловный талант, жалко вас».
«А мне вас нет - окончательно нажравшись сказал поэт и обвел комнату мутным взглядом. Вы кто? Где мы?»
«Ну вот, - огорчился Антон Павлович, - надо давно в театре быть а тут это вот навязалось. Нет, положительно все золотое лучше серебряного.».
Он встал и вышел.
А поэт кричал вслед; «Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!»
«Б-р-р, - поежился писатель, - и вкуса никакого».

291.
«Трепетала листва на деревьях, и сблизились глаза на ветру. Не пойду я от края до края и совсем никуда к черту все,» – Вислоух был не в ударе сегодня и сломал палец об экран монитора, пытаясь добиться рифмы.
Степаныч вообще стал замечать изменения мира вокруг и ощущений в себе. Он полагал себя теперь хозяином Вселенной, способным решать и укрощать.
Возможно, приближающийся Новый год так его размотал, а может, ящик виски, подаренный случайным почитателем.
Алкоголь творил с Вислоухом чудеса. Он ночи напролет общался со звездами, а днем спал, вернее находился в забытьи, чутком и нетрезвом.
А потом опять наступала ночь. «Будь она проклята!» – взвыл Степаныч и достал последнюю бутылку. Вот выпью – ее решил он – и все. Все прекратится, заживу, как прежде.
«А как прежде?» – раздался голос.
«Кто тут?» – насторожился писатель.
«Я,» – ответил голос.
«Я?» – не поверил Степаныч.
«Ну да, я, бутылка виски».
«А! – облегченно вздохнул Вислоух. – Я уж думал, у меня галлюцинации».
Да что ты! – засмеялся голос. – Что от нас от висок будет. Только польза».
Степаныч согласился и выпил. Прям из горла.
Голос пропал. Мир тоже. Остались только звезды и тепло.
Красота.
«Ну, конечно!» – сказал кто-то. Опять? Степаныч отпил еще.
«Не, ты не мучайся! – сказал голос. – Я твой экзистенциальный выбор».
«И?» - негодовал Степаныч.
«И все будет хорошо, и даже лучше. Как только выбор – ты пьешь, и он становится экзистенциальным. А значит, взятки гладки».
Засмеялся голос. Улыбнулся Вислоух: «Прям для писателей придумали вас».
«Ну, конечно, – сказал голос. – Давай, вперед. Твори и пробуй».
Вислоух спал, и снилось ему что-то ни на что не похожее, но очень нужное. Экзистенциальность мать ее.