Я, с одной стороны, хорошо понимаю этот вайб, о котором пишет Пронченко (поэтому такие встречи стараюсь избегать — там всегда действительно очень душное ощущение — и самоощущение тоже), а с другой я вижу сколько всего начинает с трудом но делаться, где куча воздуха: кто-то какие-то бизнесы запускает, кто-то стартапы делает, спектакли начали вылезать и фестивали, уже далеко не только на тесный мир эмигрантов. Мне кажется, что одновременно с грустным увяданием (совершенно понятным и необратимым) есть и ростки жизни, нового и хоть разгон будет очень долгим я все-таки чувствую, что он есть.
❤80👍18🤔5🙈2🕊1
История про бар Schwarzsauer на Kastanienallee, про бары, про Берлин. Рассказывает Tagesspiegel
Есть такой бар, он обычно битком. Жители пожаловались на шум, служба порядка района Панков замерила шум и запретила бару обслуживать на улице после 10 вечера. Бар пошел в суд, суд в срочном порядке изучил дело и пришел к такому выводу: в района где сформировалась ночная жизнь и/или много туристов не должны действовать обычные правила, особенно когда пожаловалось не очень много людей. Бару разрешили работать с воскресенья по четверг до 23:30, а в пятницу и субботу до 0:30. Сегодня бар и район окончательно договорились — теперь это решение должны учитывать по всему Берлине.
Есть такой бар, он обычно битком. Жители пожаловались на шум, служба порядка района Панков замерила шум и запретила бару обслуживать на улице после 10 вечера. Бар пошел в суд, суд в срочном порядке изучил дело и пришел к такому выводу: в района где сформировалась ночная жизнь и/или много туристов не должны действовать обычные правила, особенно когда пожаловалось не очень много людей. Бару разрешили работать с воскресенья по четверг до 23:30, а в пятницу и субботу до 0:30. Сегодня бар и район окончательно договорились — теперь это решение должны учитывать по всему Берлине.
❤68👍31😨20🥰6🤔2
Продолжение: справку дали, в аэропорту не спросили ни одного документа.
https://news.1rj.ru/str/derimmigrant/1627
https://news.1rj.ru/str/derimmigrant/1627
Telegram
Der Immigrant
Внимание, хорошая история про немецкую бюрократию
Собираюсь послезавтра везти кошку на самолете (первый раз в жизни). Повел сегодня к ветеринару за справкой, ветеринар говорит: вам нужно ветеринарное свидетельство официальное, его выдает ветслужба. Я думаю:…
Собираюсь послезавтра везти кошку на самолете (первый раз в жизни). Повел сегодня к ветеринару за справкой, ветеринар говорит: вам нужно ветеринарное свидетельство официальное, его выдает ветслужба. Я думаю:…
😁75👍38🔥16🥰6❤3
В Spiegel большая статья (пейвол) про то, сколько в Германии придется платить соцвзносов в ближайшие годы (в немецкой реальности ближайшие годы — это до 2080 года) в случае, если государство ничего не изменит в своей социальной политике (что оно и планирует пока делать, из-за чего такой срач поднимается). Из этих графиков становится понятно, почему тема пенсий вырвалась сейчас на второе место по важности в Германии и находится где-то неподалеку с миграцией.
Короче, имеем следующее:
1. Люди стали очень долго жить — и будут жить дольше
2. Женщины стали очень мало рожать — и будут рожать меньше
3. Люди из поколения, когда была взрывная рождаемость (бебибумеры) стали массово выходить на пенсию
Если совсем коротко постараться обобщить (немного косплею ChatGPT, который всегда обещает коротко и по делу, без воды и лишних слов, а недавно совсем охамел и написал мне «вот тебе минимальный факт-пакет»), то держите два графика.
На первом — усредненный сценарий: «долгосрочный коэффициент рождаемости 1,47 ребенка на одну женщину, чистая иммиграция 250 000 человек в год и рост ожидаемой продолжительности жизни при рождении к 2070 году до примерно 85 лет для мужчин и 88 лет для женщин»
А второй нам, иммигрантам, особенно должен быть интересен, потому что он показывает, насколько Германия нуждается в притоке рабочей силы. Это тот же сценарий, но если чистая миграция (то есть разница между уехавшими и приехавшими) будет нулевая.
При этом пугают оба сценария. Уже сейчас 42 процента от зарплаты уходит в соцвзносы. А 60 процентов? Серьезно?
Собственно, глава отдела экономики Spiegel в рассылке, где я увидел ссылку на этот материал, бьет тревогу:
Короче, имеем следующее:
1. Люди стали очень долго жить — и будут жить дольше
2. Женщины стали очень мало рожать — и будут рожать меньше
3. Люди из поколения, когда была взрывная рождаемость (бебибумеры) стали массово выходить на пенсию
Если совсем коротко постараться обобщить (немного косплею ChatGPT, который всегда обещает коротко и по делу, без воды и лишних слов, а недавно совсем охамел и написал мне «вот тебе минимальный факт-пакет»), то держите два графика.
На первом — усредненный сценарий: «долгосрочный коэффициент рождаемости 1,47 ребенка на одну женщину, чистая иммиграция 250 000 человек в год и рост ожидаемой продолжительности жизни при рождении к 2070 году до примерно 85 лет для мужчин и 88 лет для женщин»
А второй нам, иммигрантам, особенно должен быть интересен, потому что он показывает, насколько Германия нуждается в притоке рабочей силы. Это тот же сценарий, но если чистая миграция (то есть разница между уехавшими и приехавшими) будет нулевая.
При этом пугают оба сценария. Уже сейчас 42 процента от зарплаты уходит в соцвзносы. А 60 процентов? Серьезно?
Собственно, глава отдела экономики Spiegel в рассылке, где я увидел ссылку на этот материал, бьет тревогу:
Немногое, что осталось от осени реформ, будет обсуждаться на этой неделе в столице... То, что обсуждается в области социальной политики, либо слишком малодушно, либо идет в неправильном направлении. Мне сложно решить, что хуже.
В вопросе о Bürgergeld кабинет министров запутался в спорах вокруг планов министра труда Барбель Бас (SPD). В вопросе об уходе за престарелыми решение комиссии, которая должна была представить предложения по реформе, неясно. А в отношении пенсий Федеральный совет, как ожидается, в пятницу одобрит реформу, которая в основном возложит на молодое поколение бремя в размере сотен миллиардов евро...
Интересный вывод: к 2050 году социальные взносы, возможно, должны будут вырасти до 53 процентов от валовой заработной платы. Не так давно некоторые политики считали разумным пределом максимум 40 процентов. Одним из них был Йенс Шпан (глава фракции Union в Бундестаге — И.К.).
😱55🤬16❤9👏2😁1
Сел в такси в Тбилиси. Думаю: тут не надо пристегиваться на заднем сидении, не буду. Потому думаю: ну бред же. В безопасной Германии я всегда пристегиваюсь, а в суперопасной в смысле вождения Грузии — нет? Пристегнулся. Вы бы видели взгляд водителя.
😁293🤪37👍13❤8💯8
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Господи, какой стыд. Репортаж главной (?) немецкой новостной передачи Tagesschau с улиц Москвы. Репортерка спрашивает прохожих, готовы ли они на компромиссы в войне. Нет! — отвечают прохожие. По крайней мере, те, кто, как говорится в репортаже, «готовы были с нами говорить». Ну мб надо уточнить, что может быть с теми, кто на камеру даст комментарий немецкому каналу, отличный от генеральной линии? Неа, ни слова. Я не говорю, что в России дефицит людей, желающих воевать до последнего украинца (да и россиянина), но такие вот репортажи с так называемым опросом общественного мнения — это, как говорят тут в Германии, бюльщит.
💯187🙈49😭20👍9❤3
Рассылка Чекпоинт о том, чего хорошего случилось в Берлине в этом году:
«Была принята давно назревшая административная реформа, в гражданских учреждениях снова появились свободные даты. Рассыпающиеся мосты, рельсы и дороги наконец-то ремонтируются, однако в связи с давно назревшей капитальной реконструкцией город на долгие годы превратится в строительную площадку, тем более что под землей многие старые водопроводные трубы грозят прорваться. Новый закон о деревьях также вселяет надежду: город наконец-то понимает, что в условиях изменения климата ему нужно больше воздуха для дыхания. И, в любом случае, больше пространства для общения: фактический комендантский час для заведений был сдвинут на более позднее время после летних жалоб на шум, а по выходным столы теперь могут стоять на улице до полуночи. В новом году мы сможем сидеть здесь вместе и думать о том, что же на самом деле хорошо получается у часто ворчащего Берлина»
«Была принята давно назревшая административная реформа, в гражданских учреждениях снова появились свободные даты. Рассыпающиеся мосты, рельсы и дороги наконец-то ремонтируются, однако в связи с давно назревшей капитальной реконструкцией город на долгие годы превратится в строительную площадку, тем более что под землей многие старые водопроводные трубы грозят прорваться. Новый закон о деревьях также вселяет надежду: город наконец-то понимает, что в условиях изменения климата ему нужно больше воздуха для дыхания. И, в любом случае, больше пространства для общения: фактический комендантский час для заведений был сдвинут на более позднее время после летних жалоб на шум, а по выходным столы теперь могут стоять на улице до полуночи. В новом году мы сможем сидеть здесь вместе и думать о том, что же на самом деле хорошо получается у часто ворчащего Берлина»
❤58👍13😁10😢2
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
В берлинских медиа массово обсуждается такая тема: видимо, курьеры делают пометки у фамилий жильцов у входа.
Говорят, кто-то помечает крестиками тех, кто неприятный и кому лучше посылки не приносить. А как-то помечают тех, кому обычно можно вгрузить все посылки. Код ясен не до конца — кажется, курьерам в том числе. Вот вам рилс с субтитрами.
Насколько я понимаю, все началось с этого треда в Реддите. При этом полиция говорит, что бывают и менее приятные пометки:
Полиция Берлина подтвердила по запросу региональной редакции t-online, что такие кодовые знаки в принципе известны. Однако они редко играют реальную роль в расследованиях. Гораздо более значимыми являются едва заметные клейкие нити, которые натягиваются между дверью и коробкой.
«В Берлине мы время от времени обнаруживаем такие нити, как правило, сразу в нескольких квартирах в одном и том же или соседнем доме», — говорит представитель полиции. Если нить не перерезается в течение нескольких дней, преступники делают вывод о длительном отсутствии хозяев — возможном признаке выгодной цели.
По данным полиции, отметки мелом или ручкой, такие как упомянутая «X», не считаются значимыми для расследования. Надежных данных по этому вопросу нет, в том числе потому, что такие наблюдения не регистрируются централизованно.
Говорят, кто-то помечает крестиками тех, кто неприятный и кому лучше посылки не приносить. А как-то помечают тех, кому обычно можно вгрузить все посылки. Код ясен не до конца — кажется, курьерам в том числе. Вот вам рилс с субтитрами.
Насколько я понимаю, все началось с этого треда в Реддите. При этом полиция говорит, что бывают и менее приятные пометки:
Полиция Берлина подтвердила по запросу региональной редакции t-online, что такие кодовые знаки в принципе известны. Однако они редко играют реальную роль в расследованиях. Гораздо более значимыми являются едва заметные клейкие нити, которые натягиваются между дверью и коробкой.
«В Берлине мы время от времени обнаруживаем такие нити, как правило, сразу в нескольких квартирах в одном и том же или соседнем доме», — говорит представитель полиции. Если нить не перерезается в течение нескольких дней, преступники делают вывод о длительном отсутствии хозяев — возможном признаке выгодной цели.
По данным полиции, отметки мелом или ручкой, такие как упомянутая «X», не считаются значимыми для расследования. Надежных данных по этому вопросу нет, в том числе потому, что такие наблюдения не регистрируются централизованно.
🤯64👍5😁5
А вы сейчас принимаете витамин D?
Anonymous Poll
35%
Да, каждый день
22%
Да, но нерегулряно
38%
Нет
5%
Я живу в солнечной стране, мне эти ваши проблемы пффф
Наткнулся на такую колонку в Guardian журналистки, сценаристки и писательницы Каролины Вюрфель — про то, что немцы не умеют отвечать на вопрос «Как дела?»
Мне кажется, что эта проблема русским знакома — расстерянность, когда тебя спрашивают «How are you?» и неловкость, когда ты не понимаешь, насколько нужно раскрываться, насколько нет и вообще норм ли говорить про себя. А вторая знакомая вещь — это объяснять что-то, происходящее сейчас, событиями 80-летней давности. Почитайте:
В начале осени, за пиццей и вином, я беседовала с близким другом. Он турок. Мы находились в Айвалыке, небольшом городке на побережье Эгейского моря в Турции, и обсуждали культурные особенности, когда он внезапно замолчал и посмотрел на меня. « Знаешь что? — сказал он. — Когда я спрашиваю тебя, как у тебя дела, ты никогда не отвечаешь по-настоящему. Ты сразу уходишь в метапространство — говоришь о политике или о более важных вещах, которые тебя беспокоят, — но никогда не говоришь, как у тебя на самом деле дела».
С тех пор я размышляю над его замечанием, мысленно споря, верно ли это, и недавно пришла к выводу, что, к сожалению, он был прав.
Как бы мне ни хотелось, чтобы меня считали легким в общении человеком, вопрос «Как у тебя дела?» вызывает у меня сильный стресс. Я замораживаюсь, когда мне задают этот вопрос, и хотела бы просто обойти его стороной. Мне было бы стыдно погрузиться в глубокий анализ своего состояния — что, по секрету, именно то, что я бы хотела сделать. Но это может быть слишком тяжело для собеседника и невежливо — не говоря уже о том, что несправедливо обременять его своими внутренними проблемами. (Меня воспитывали родители, ориентированные на потребности. Меня учили сжимать ягодицы, продолжать идти, оставаться рациональной и видеть вещи такими, какие они есть: мрачными и сложными).
Из хорошего: я не питаю иллюзий, что я единственная такая. Мое странное отношение к этому вопросу, как я подозреваю, является феноменом немецкой культуры. Как бы я ни презирала обобщения и расплывчатые разговоры о коллективном «мы», в этом случае речь идет о нас.
В большинстве стран, с которыми я знакома, например, в Турции или Великобритании, люди приветствуют друг друга вежливым: «Здравствуйте, как поживаете?» Никто не ожидает подробного ответа, только дружеское, безобидное: «Хорошо, а вы?» Это скорее социальная смазка или ритуал, чем реальный запрос информации. Но в Германии «Как поживаете?» — это не просто вопрос. Это своего рода каверзный вопрос. «Хорошо» считается нереальным, наивным, поверхностным, иллюзорным и, прежде всего, нечестным ответом. Кому на самом деле хорошо? Мы чувствуем себя обязанными ответить правдиво, одновременно решая, насколько раскрыться и насколько быть честными, не потеряв при этом лицо.
Типичный диалог поэтому звучит примерно так:
«Как дела?»
«Ах. Я в порядке...» (пауза) «Ну...» (вздох) «Вообще-то... вы видели, что творится в новостях?»
Мы отвлекаемся, запинаемся, бормочем. Почему?
Вот моя теория: мы испытываем глубокое отвращение к тому, чтобы показаться уязвимыми, и подозрительно относимся к поверхностности. Мы не можем сказать что-то только для поддержания хорошей атмосферы. Все должно быть серьезно.
Некоторые могут сказать, что эта одержимость глубиной — это хорошо: никаких фальшивых улыбок, никакой пустой вежливости — и, прежде всего, точность. Немецкий язык способен передать целый внутренний мир одним словом. У кого еще есть Weltschmerz (печаль или меланхолия по поводу состояния мира) или Geborgenheit (чувство безопасности и тепла)?
Но действительно ли эти слова служат для выражения эмоционального состояния — или же они скорее являются крепостью, за которой мы прячемся, чтобы не показывать своих настоящих чувств?
Мне кажется, что эта проблема русским знакома — расстерянность, когда тебя спрашивают «How are you?» и неловкость, когда ты не понимаешь, насколько нужно раскрываться, насколько нет и вообще норм ли говорить про себя. А вторая знакомая вещь — это объяснять что-то, происходящее сейчас, событиями 80-летней давности. Почитайте:
В начале осени, за пиццей и вином, я беседовала с близким другом. Он турок. Мы находились в Айвалыке, небольшом городке на побережье Эгейского моря в Турции, и обсуждали культурные особенности, когда он внезапно замолчал и посмотрел на меня. « Знаешь что? — сказал он. — Когда я спрашиваю тебя, как у тебя дела, ты никогда не отвечаешь по-настоящему. Ты сразу уходишь в метапространство — говоришь о политике или о более важных вещах, которые тебя беспокоят, — но никогда не говоришь, как у тебя на самом деле дела».
С тех пор я размышляю над его замечанием, мысленно споря, верно ли это, и недавно пришла к выводу, что, к сожалению, он был прав.
Как бы мне ни хотелось, чтобы меня считали легким в общении человеком, вопрос «Как у тебя дела?» вызывает у меня сильный стресс. Я замораживаюсь, когда мне задают этот вопрос, и хотела бы просто обойти его стороной. Мне было бы стыдно погрузиться в глубокий анализ своего состояния — что, по секрету, именно то, что я бы хотела сделать. Но это может быть слишком тяжело для собеседника и невежливо — не говоря уже о том, что несправедливо обременять его своими внутренними проблемами. (Меня воспитывали родители, ориентированные на потребности. Меня учили сжимать ягодицы, продолжать идти, оставаться рациональной и видеть вещи такими, какие они есть: мрачными и сложными).
Из хорошего: я не питаю иллюзий, что я единственная такая. Мое странное отношение к этому вопросу, как я подозреваю, является феноменом немецкой культуры. Как бы я ни презирала обобщения и расплывчатые разговоры о коллективном «мы», в этом случае речь идет о нас.
В большинстве стран, с которыми я знакома, например, в Турции или Великобритании, люди приветствуют друг друга вежливым: «Здравствуйте, как поживаете?» Никто не ожидает подробного ответа, только дружеское, безобидное: «Хорошо, а вы?» Это скорее социальная смазка или ритуал, чем реальный запрос информации. Но в Германии «Как поживаете?» — это не просто вопрос. Это своего рода каверзный вопрос. «Хорошо» считается нереальным, наивным, поверхностным, иллюзорным и, прежде всего, нечестным ответом. Кому на самом деле хорошо? Мы чувствуем себя обязанными ответить правдиво, одновременно решая, насколько раскрыться и насколько быть честными, не потеряв при этом лицо.
Типичный диалог поэтому звучит примерно так:
«Как дела?»
«Ах. Я в порядке...» (пауза) «Ну...» (вздох) «Вообще-то... вы видели, что творится в новостях?»
Мы отвлекаемся, запинаемся, бормочем. Почему?
Вот моя теория: мы испытываем глубокое отвращение к тому, чтобы показаться уязвимыми, и подозрительно относимся к поверхностности. Мы не можем сказать что-то только для поддержания хорошей атмосферы. Все должно быть серьезно.
Некоторые могут сказать, что эта одержимость глубиной — это хорошо: никаких фальшивых улыбок, никакой пустой вежливости — и, прежде всего, точность. Немецкий язык способен передать целый внутренний мир одним словом. У кого еще есть Weltschmerz (печаль или меланхолия по поводу состояния мира) или Geborgenheit (чувство безопасности и тепла)?
Но действительно ли эти слова служат для выражения эмоционального состояния — или же они скорее являются крепостью, за которой мы прячемся, чтобы не показывать своих настоящих чувств?
❤52👍48💯6🤯2
Мой друг, с которым я ела пиццу в Айвалыке, тоже напомнил мне об этом. Какой смысл в этих красивых словах, если ты их не чувствуешь? Чувствовать и обладать, как он с серьезным лицом заметил, — это две совершенно разные вещи.
За годы работы журналистом я брала интервью у многих писательниц и художниц, выросших в Германии в 1930-х и 1940-х годах. Многие из них рассказывали мне, что в их детстве вопрос «Как дела?» не существовал — его никто никогда не задавал. Я думаю, что наша проблема с этим вопросом является межпоколенческим наследием. Она связана с разрушениями первой половины XX века и с тем, что часто называют немецким страхом — коллективной склонностью к тревоге, пессимизму и чрезмерной осторожности. Она несет в себе отголоски стыда и послевоенной вины и мешает нам открываться, рисковать и — что наиболее показательно — высказываться, когда это важно.
Ирония заключается в том, что мы любим публично говорить о Vergangenheitsbewältigung — официальной политике «примирения с прошлым». Но мы редко обсуждаем, как жестокая история преступлений нацистской Германии и двух мировых войн сформировала нас эмоционально до сегодняшнего дня. Поэтому, в некотором смысле, неудивительно, что я — что мы — не можем правильно ответить на вопрос «Как дела?». У нас есть проблемы.
Автор Хайке Гайслер в своем недавнем эссе «Arbeiten» (На работу) также размышляет об этом сложной вопросе. «Чувство подавленности, которое я иногда испытываю, когда пытаюсь ответить на этот вопрос, и понимаю: я не знаю. Я даже не хочу знать. Я предпочитаю не отвечать. То, что когда-то считалось банальным вопросом, теперь обременено другим обвинением: на него невозможно ответить — никто не может на него ответить. Отвечать на него стало актом усилия, заявлением о своей позиции, признанием того, что ты за или против чего-то».
Это печальное положение дел. Потому что наше нежелание отвечать на этот вопрос означает, что нас воспринимают как холодных, сдержанных, всегда немного отстраненных. Мы продолжаем упускать возможность легких, теплых, повседневных контактов с другими людьми. А эти мелкие, обычные нюансы имеют значение. Это то, что вы ощущаете в первую очередь при встрече: не глубину, а атмосферу — то, как вы себя чувствуете после краткого общения с кем-то.
Поэтому я возлагаю надежды на молодое поколение — тех, кто благодаря все еще в некоторой степени сохранившейся системе здравоохранения Германии имеет доступ к терапии и действительно ею пользуется. Они умеют свободно выражать свои мысли и высмеивают старую идею о том, что нужно «сжать ягодицы и продолжать, несмотря ни на что».
Они тоже не могут сказать «Я хорошо», но проговаривают все остальное — свои чувства, заботы, самоанализ. С моей точки зрения миллениала, это кажется гораздо более здоровым и искренним подходом. Когда мы собираемся с друзьями на Рождество и Новый год, возможно, нам тоже стоит перестать быть настороже и признать недостатки, которые мы поколениями пытались скрыть. Что может случиться в худшем случае?
За годы работы журналистом я брала интервью у многих писательниц и художниц, выросших в Германии в 1930-х и 1940-х годах. Многие из них рассказывали мне, что в их детстве вопрос «Как дела?» не существовал — его никто никогда не задавал. Я думаю, что наша проблема с этим вопросом является межпоколенческим наследием. Она связана с разрушениями первой половины XX века и с тем, что часто называют немецким страхом — коллективной склонностью к тревоге, пессимизму и чрезмерной осторожности. Она несет в себе отголоски стыда и послевоенной вины и мешает нам открываться, рисковать и — что наиболее показательно — высказываться, когда это важно.
Ирония заключается в том, что мы любим публично говорить о Vergangenheitsbewältigung — официальной политике «примирения с прошлым». Но мы редко обсуждаем, как жестокая история преступлений нацистской Германии и двух мировых войн сформировала нас эмоционально до сегодняшнего дня. Поэтому, в некотором смысле, неудивительно, что я — что мы — не можем правильно ответить на вопрос «Как дела?». У нас есть проблемы.
Автор Хайке Гайслер в своем недавнем эссе «Arbeiten» (На работу) также размышляет об этом сложной вопросе. «Чувство подавленности, которое я иногда испытываю, когда пытаюсь ответить на этот вопрос, и понимаю: я не знаю. Я даже не хочу знать. Я предпочитаю не отвечать. То, что когда-то считалось банальным вопросом, теперь обременено другим обвинением: на него невозможно ответить — никто не может на него ответить. Отвечать на него стало актом усилия, заявлением о своей позиции, признанием того, что ты за или против чего-то».
Это печальное положение дел. Потому что наше нежелание отвечать на этот вопрос означает, что нас воспринимают как холодных, сдержанных, всегда немного отстраненных. Мы продолжаем упускать возможность легких, теплых, повседневных контактов с другими людьми. А эти мелкие, обычные нюансы имеют значение. Это то, что вы ощущаете в первую очередь при встрече: не глубину, а атмосферу — то, как вы себя чувствуете после краткого общения с кем-то.
Поэтому я возлагаю надежды на молодое поколение — тех, кто благодаря все еще в некоторой степени сохранившейся системе здравоохранения Германии имеет доступ к терапии и действительно ею пользуется. Они умеют свободно выражать свои мысли и высмеивают старую идею о том, что нужно «сжать ягодицы и продолжать, несмотря ни на что».
Они тоже не могут сказать «Я хорошо», но проговаривают все остальное — свои чувства, заботы, самоанализ. С моей точки зрения миллениала, это кажется гораздо более здоровым и искренним подходом. Когда мы собираемся с друзьями на Рождество и Новый год, возможно, нам тоже стоит перестать быть настороже и признать недостатки, которые мы поколениями пытались скрыть. Что может случиться в худшем случае?
❤70👍14🤔9🔥4
Что совершенно поменялось после эмиграции 2022 года, так это восприятие русского языка на улицах разных городов.
Я хорошо помню это ощущение давнее дурацкое и неловкое — приезжаешь за границу, слышишь русскую речь, хочется спрятаться. Сейчас совершенно не так. Я почти всегда радуюсь русскому языку, когда слышу (а слышу я его очень часто). Что еще изменилось — это мне стали гораздо более заметны выговоры. Точнее, мне стал гораздо лучше слышен, скажем так, московский или, возможно, московско-петербургский выговор — конечно, многие скажут, что это разный выговор, но не уверен, что сейчас это уже так. Я даже не знаю, чем этот выговор отличается, но он слышится в каких-то микродеталях). И вот я когда его слышу от молодых людей, мне становится очень тепло.
Не в смысле я хочу сразу лезть обниматься (к тому же всегда есть ненулевая вероятность, что тебя узнают, причем, опять же, не факт, что для тех, кто тебя узнал, это радостная встреча), но просто сразу включается эмоция «мы ту не одни». И если в этот момент было одиноко, становится не так одиноко.
Есть у вас такое? Не про московский выговор, а про родной вам выговор.
Я хорошо помню это ощущение давнее дурацкое и неловкое — приезжаешь за границу, слышишь русскую речь, хочется спрятаться. Сейчас совершенно не так. Я почти всегда радуюсь русскому языку, когда слышу (а слышу я его очень часто). Что еще изменилось — это мне стали гораздо более заметны выговоры. Точнее, мне стал гораздо лучше слышен, скажем так, московский или, возможно, московско-петербургский выговор — конечно, многие скажут, что это разный выговор, но не уверен, что сейчас это уже так. Я даже не знаю, чем этот выговор отличается, но он слышится в каких-то микродеталях). И вот я когда его слышу от молодых людей, мне становится очень тепло.
Не в смысле я хочу сразу лезть обниматься (к тому же всегда есть ненулевая вероятность, что тебя узнают, причем, опять же, не факт, что для тех, кто тебя узнал, это радостная встреча), но просто сразу включается эмоция «мы ту не одни». И если в этот момент было одиноко, становится не так одиноко.
Есть у вас такое? Не про московский выговор, а про родной вам выговор.
❤187😁23🙉11💯9🙈3
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
1959 год. Западнонемецкие школьники рассказывают, что они знают о Гитлере.
Это отрывок из передачи Гессенского телерадио, она не про Гитлера, а про то, что немецкие школьники не знают ничего про Германию, можете посмотреть, замечательное рождественское кино (нет)!
Про то, что немцы думали про нацизм и Гитлера в 1950-е, хорошо написано в книге, которую я пересказал недавно.
Это отрывок из передачи Гессенского телерадио, она не про Гитлера, а про то, что немецкие школьники не знают ничего про Германию, можете посмотреть, замечательное рождественское кино (нет)!
Про то, что немцы думали про нацизм и Гитлера в 1950-е, хорошо написано в книге, которую я пересказал недавно.
🤯50👀9👍4😁2👌2
Тбилиси не Берлин
В Берлине все сложно, в Тбилиси все просто. В Тбилиси нет документов, налогов и, возможно, будущего. С другой стороны, про что мы знаем про берлинское будущее и про будущее вообще?
В Берлине нет солнца, в Тбилиси солнце каждый день. Холодно, тепло, неважно, солнце всегда и темнеет на полтора часа позже.
В Берлине ты эмигрант, в Тбилиси гость. Жданный или нет, зависит от ситуации. Но уровень заметности совершенно разный. Гость кто-то, эмигрант вообще неясно кто.
В Берлине ты восточный европеец, в Тбилиси ты россиянин. Эффекты эти статусы тоже имеют разные, в зависимости от ситуации и встречаемых людей.
Из Тбилиси уезжают, в Берлине думают, зачем приехали.
В Берлине нет Москвы, в Тбилиси она повсюду: от рейсов в аэропорту, до вайлберис с озоном и московских номеров на машинах и московских гостей в банях и ресторанах.
В Берлине предсказуемо, в Тбилиси непредсказуемо. Пустят ли в следующий раз через границу? Можно ли вообще сюда лететь? Что здесь вообще дальше будет? Не дают ответа.
В Берлине ты дома, в Тбилиси ты дома. Но в Берлине ты не дома и в Тбилиси ты не дома.
(все субъективно)
В Берлине все сложно, в Тбилиси все просто. В Тбилиси нет документов, налогов и, возможно, будущего. С другой стороны, про что мы знаем про берлинское будущее и про будущее вообще?
В Берлине нет солнца, в Тбилиси солнце каждый день. Холодно, тепло, неважно, солнце всегда и темнеет на полтора часа позже.
В Берлине ты эмигрант, в Тбилиси гость. Жданный или нет, зависит от ситуации. Но уровень заметности совершенно разный. Гость кто-то, эмигрант вообще неясно кто.
В Берлине ты восточный европеец, в Тбилиси ты россиянин. Эффекты эти статусы тоже имеют разные, в зависимости от ситуации и встречаемых людей.
Из Тбилиси уезжают, в Берлине думают, зачем приехали.
В Берлине нет Москвы, в Тбилиси она повсюду: от рейсов в аэропорту, до вайлберис с озоном и московских номеров на машинах и московских гостей в банях и ресторанах.
В Берлине предсказуемо, в Тбилиси непредсказуемо. Пустят ли в следующий раз через границу? Можно ли вообще сюда лететь? Что здесь вообще дальше будет? Не дают ответа.
В Берлине ты дома, в Тбилиси ты дома. Но в Берлине ты не дома и в Тбилиси ты не дома.
(все субъективно)
❤160💔37🤔15🍾5👌2
Ну что, этот канал прожил свой первый полный год. Спасибо, что были с нами.
Расскажите в комментариях, почему читаете: что нравится, что бесит. Мне будет интересно, приятно и полезно это прочитать.
Этот канал я завёл когда-то для нескольких целей:
1. Чтобы он помогал мне разбираться с Германией. Дело в том, что разбираться с ней довольно сложно и не всегда получается себя мотивировать. Ну, вы знаете. А когда есть канал, то, с одной стороны, просто интереснее, а с другой — ты как будто не один во всём этом разбираешься.
2. Чтобы больше не писать ни о чём другом. В какой-то момент высказываться по любым поводам стало настолько токсично, бессмысленно и контрпродуктивно, что я решил спрятаться в Германии: вот я ничерта про неё не понимаю — буду разбираться и не буду брать на себя слишком много. В целом сработало. А когда не срабатывало и прибегали толпы людей не почитать, а поговнить, в дело вступал наш добрый друг-лесник по имени Массовый Бан.
3. В следующем году я думаю расширить сферу интересов канала. Недавно мы были в гостях, и одна наша знакомая сказала: «Ребята, вы же понимаете, что вы живёте не в Берлине, а в Европе?» Эта фраза подействовала на меня неожиданно мощно: я же привык всю жизнь жить в городе. Вот я жил в Москве — всё происходило в Москве. Иногда можно было куда-то выехать, конечно, но я всё равно думал городом. А Европа гораздо более децентрализована. Везде что-то происходит, и почти куда угодно можно добраться — обычно быстро, просто и недорого.
К чему я это: да, я живу в Берлине, но вообще-то — в Европе. И мне интересно, что это у нас за жизнь такая в этой Европе: гораздо более сложной, чем нам казалось, когда мы были туристами, но всё равно невероятной, свободной и прекрасной. Мне интересно, как живут те, кто уехал в последние годы — в Польше, Англии, Испании, Чехии, Франции, Нидерландах. Всё это очень разное, и эмигрантский опыт в этих странах тоже разный, но кажется, что в наших новых жизнях сейчас намного больше общего, чем между мной и моими оставшимися друзьями в Москве — как бы грустно это ни было.
Короче, Immigrant всё ещё der, но, может быть, станет немного и the, и l’, и el, и ten, и de — дальше по списку. Может даже с вашей помощью. Посмотрим. Никакого плана на самом деле нет, это я себе отрезаю пути к отступлению.
С наступающими! И прошедшими! Херцлихен глюквунш (какое зубодробительное все-таки поздравление)
Расскажите в комментариях, почему читаете: что нравится, что бесит. Мне будет интересно, приятно и полезно это прочитать.
Этот канал я завёл когда-то для нескольких целей:
1. Чтобы он помогал мне разбираться с Германией. Дело в том, что разбираться с ней довольно сложно и не всегда получается себя мотивировать. Ну, вы знаете. А когда есть канал, то, с одной стороны, просто интереснее, а с другой — ты как будто не один во всём этом разбираешься.
2. Чтобы больше не писать ни о чём другом. В какой-то момент высказываться по любым поводам стало настолько токсично, бессмысленно и контрпродуктивно, что я решил спрятаться в Германии: вот я ничерта про неё не понимаю — буду разбираться и не буду брать на себя слишком много. В целом сработало. А когда не срабатывало и прибегали толпы людей не почитать, а поговнить, в дело вступал наш добрый друг-лесник по имени Массовый Бан.
3. В следующем году я думаю расширить сферу интересов канала. Недавно мы были в гостях, и одна наша знакомая сказала: «Ребята, вы же понимаете, что вы живёте не в Берлине, а в Европе?» Эта фраза подействовала на меня неожиданно мощно: я же привык всю жизнь жить в городе. Вот я жил в Москве — всё происходило в Москве. Иногда можно было куда-то выехать, конечно, но я всё равно думал городом. А Европа гораздо более децентрализована. Везде что-то происходит, и почти куда угодно можно добраться — обычно быстро, просто и недорого.
К чему я это: да, я живу в Берлине, но вообще-то — в Европе. И мне интересно, что это у нас за жизнь такая в этой Европе: гораздо более сложной, чем нам казалось, когда мы были туристами, но всё равно невероятной, свободной и прекрасной. Мне интересно, как живут те, кто уехал в последние годы — в Польше, Англии, Испании, Чехии, Франции, Нидерландах. Всё это очень разное, и эмигрантский опыт в этих странах тоже разный, но кажется, что в наших новых жизнях сейчас намного больше общего, чем между мной и моими оставшимися друзьями в Москве — как бы грустно это ни было.
Короче, Immigrant всё ещё der, но, может быть, станет немного и the, и l’, и el, и ten, и de — дальше по списку. Может даже с вашей помощью. Посмотрим. Никакого плана на самом деле нет, это я себе отрезаю пути к отступлению.
С наступающими! И прошедшими! Херцлихен глюквунш (какое зубодробительное все-таки поздравление)
❤157👍21👏17🔥10🤝1