не бывает музыки другой -
не было ни в десять, ни в пятнадцать.
флаги машут левою рукой,
карусель не знает, с кем остаться.

жутко в парке юному отцу
в день повиновения усопшим:
прижимает девочку к лицу,
обещает, что ещё возропщем.

но избыт бедняцкий бадминтон,
курточка перегорает птичья.
в склянках тополиный ацетон
собран и подкрашен для двуличья.

девочка не знает, что поёт.
ничего собой не означает,
над урочной чашкою скучает,
жизни прекратиться не даёт.

2015

А.

перед сном говорили о крысах и саранче.
ты никак не сдавалась, напрашивалась: ещё
расскажи про опасных животных, и я наконец
рассказал, как китайцы сломили своих воробьёв.

разумеется, с этим я слишком не угадал:
возмущённая, ты готова была тотча́с
обернуться драконом, чтобы лететь за амур
и казнить всех причастных, я еле тебя сдержал.

как обычно, ты быстро забыла и улеглась,
но пока я ещё говорил
про столетний голод, про трудный китайский хлеб,
я догадывался, что всё это ни о чём.

что вообще может как-нибудь выстоять перед твоей
правотой, подбирающей слизняков из листвы
и дающей им американские имена,
потому что без имени как мы узнаем их?

лёжа с тобой в темноте, я же слышу, как
выбравшие сгореть тибетцы, уйгуры в их лагерях,
пограничники, павшие на ненужной земле,
ждут, что ты скажешь, верят в тебя как никто.
 
2019

из ольги берггольц

я хочу увидеть их живыми
на последнем проклятом движке
это же рябое, рыбье имя
повторяющих в хромом прыжке

так же чётко, как они стояли
в брониках иконками к себе
и рукав, омоченный в каяле
плыл в невыносимой синеве

и когда уже до самой дрожи
всё что можно будет введено
пусть они подобны будут тоже
певшим про бамут и ведено

чтобы, новой подставляясь лаже
я бы так и поняла, что им
было здесь ещё страшней, чем даже
нам пришлось двоим или троим

2021

по собственной дурости и чужой необязательности (блестящее сочетание) скатался в спб, где так и не решился никому предложить повидаться; много ходил, мало думал;

был на лютеранской службе в аннекирхе, ближе к Богу не стал, но был внезапный момент, когда служители идут в толпу (ну человек полсотни пришло) и пожимают всем руки с пожеланием "мира Божьего", это вышел такой маленький подарок. ко всему в соседнем ряду находилась девушка с идеальной на мой взгляд жопкой, но я (удивительно) не посмел ей об этом сказать;

смотрел в александринке грядки красные партера рыжаковскую "оптимистическую трагедию" - спектакль, что называется, не мой (до этого ничего рыжакова не видел), но клево сделанный, cheers;

в постановке пели среди прочего "был пацан и нет пацана/ без него на земле весна/ и шапки долой и рюмку до дна/ за этого пацана"; а на следующий день я отправился в кладбищенский тур (богословское+пискаревское) и эта песня не шла из пустой моей головы: возник соблазн думать, что поминальная культура как таковая - это тоже какой-то пережиток, который мешает нормально жить в том смысле, что мертвые становятся для нас как бы "удобнее" живых, и эта песня, не помню чья - яркий пример такого отношения: при жизни непонятно, как быть с человеком, он слишком непредсказуем, а после смерти очень просто все устроить: уж щас то-мы его уважим, сделаем дорого богато, и ладненько. кажется, в "своём кругу" у Петрушевской есть отчасти та же мысль;

на богословском искал (долго) могилу Германов, приставал к интеллигентным с виду людям, но все они думали что Германы это какие-то говнорокеры вроде горшка или цоя, уложенных тут же (гугл-карты, где отмечена могила цоя, пишут "в это время загруженность выше обычной", сука), но в итоге нашёл сам благодаря человеку, отметившему Германов на викимапии, честь ему и хвала;

на пискаревское поехал как обычный советский ребенок и испытал все положенные чувства; обратил внимание, что у родины-матери, опускающей венок, руки разведены как бы в огромном разочаровании, и этот момент делает стояние перед ней очень интимным - мы же никогда не узнаем, имел ли скульптор это в виду;

стихотворение берггольц, которое всегда казалось мне почти идеальным с учётом обстоятельств, живьём предстало многословным и туповатым;

ездить куда-то один и вообще быть один я давно отвык, все кажется ненастоящим, если Клава не рядом; сейчас допью пиво в jawsspot'е , куплю семье торт или даже два (пива тоже куплю) и по домам.

очень понимаю тех, кого раздражает коллективная медуза, призывающая уезжать если не лох, но саму эту стратегию "напоминания" считаю верной, потому что помимо тех, кто уехал и как-то устроился и тех, кто блядь ну никак никуда не едем здесь горим, есть ещё неиллюзорное количество по-прежнему мнущихся и взвешивающих, и за них вовсе не стыдно и не странно вести борьбу. за уехавших я рад ровно так же, как в прошлом марте, а тем, кто остался, стал ещё больше благодарен за это время. но если у кого-то из оставшихся получится уехать, буду точно так же радоваться за них.

беспилотник пожалел мой и так несчастный город

самый рвотный литературный жанр придуманный лично путиным это конечно скриншоты переписок с ватнопатриархальной мамкой (самое тошное там то, что ответы публикатора обычно состоят из абсолютно ходульных формул, со стороны вызывающих просто никому давно не нужную жалость) .

тут некоторый разговор про лакинск проджект с прекрасными людьми; вообще никогда не думал, что кто-то действительно слушает подкасты (тем более те, в которые занесло меня), но прошлый опыт показал, что такое случается (как-то где-то Алексей Масалов процитировал мою реплику из одного такого аудио, и я сказал себе ого)

Из книги «Lakinsk Project» Дмитрия Гаричева:

«Домой нас ждали к девяти, мы никогда не позволяли себе задержаться или даже вернуться впритык, и только в новогодний вечер все было не так: в десятом часу мы лишь выбирались на улицу, чтобы особенно медленно обойти поселок, сам по себе не подававший заметных признаков праздника: улицы были пусты и бесшумны, мало кто украшал свои окна, не было даже слышно, чтобы у кого-то подчеркнуто громко вещал телевизор, но и молочный пар, висящий над плитами теплотрассы, и вечно взмокшие навесы пожарной казармы, и черные бревна нашего дома с газетами, тогда еще стоявшего, обнимало прямо сейчас развивающееся волшебство…».

На первый взгляд произведения Дмитрия Гаричева можно причислить к «поколенческой прозе». На деле это гораздо более усложненный, болезненный разговор — с памятью о трагических событиях, с местом, в котором ты родился и живешь, с друзьями, которых уже нет в живых. Важную роль играет и поэтическая ипостась Гаричева — язык его прозы становится живым, полноценным персонажем текста. В новом выпуске подкаста «Аудиофикшн» Денис Маслаков и Денис Ларионов поговорили с Дмитрием Гаричевым о взаимосвязи прозы и поэзии, особой роли музыки в тексте, и о том, как писать ярко о неприметных местах.

Слушайте подкаст на сайте, а также в Apple Podcasts, Google Podcasts, Яндекс Музыке и других стриминговых платформах.

большую книгу получу я, васякина и прилепин.

в никчемск заезжал Игорь Лёвшин, я ему все показал; с содроганием провел вокруг своей "самой красивой школы россии", прибитой мелким дождём, отвёл к "новым домам" и казармам; потом импровизированно посидели на пляже, пока не были вежливо попрошены с места прихлынувшими из-за стрельбища бичами, одна из которых (два курса миита, non penis canina) безупречно опознала во мне сына Игоря Викторовича, и мы не стали её разочаровывать.