Для всех, кому необходима поддержка в кризисной ситуации (приступ паники, тревоги, страха за близких) — номера Телефонов Доверия и горячих линий:

Украина

🔸 Всеукраинский телефон доверия: 0-800-501-701

🔸 «Телефон доверия» Центра медико-психологической помощи и профилактики кризисных состояний :
044 456 17 02 | 044 456 17 25

🔸 Горячая линия психологической помощи:
044 294 9300

Россия

🔸 Горячая линия пси-помощи МЧС РФ:
8 499 2165050
8 495 9895050

🔸 Общероссийский ТД для детей, подростков и их родителей - 88002000122

🔸 Телефон Психологической помощи:
8 800 3334434

🔸 Многопрофильная психологическая помощь для взрослых: 8 800 2004703

🔸 Бесплатно по Москве: 84959884434
🔸 Горячая линия анонимной пси-помощи (работают опытные клинические психологи)
8 495 0251535

Ребятки. Буду стараться поддерживать вас тем, что держит меня.

Вот психологи и психиатры подписывают коллективное открытое письмо. На самом деле много кто подписывает, но этот документ особенно приятен мне тем, что его с гордостью подписала я сама. Можете заглянуть, я здесь под номером 230. А коллеги могут подписаться сами, если ещё не.

И вообще. Вокруг так много хороших, небезразличных, сочувствующих и смелых людей. И их так ярко видно ❤️

https://docs.google.com/document/d/1LLriJQUuhqidxJFK88EFBkY6zXQp6kTZQHBDxW2bICg/edit

#от_лица_психолога

В эти дни моя иллюзорная терапевтическая корона с идеей о том, что я должна вывозить, справляться и помогать другим, со звоном рухнула на пол. С самого первого дня у меня появлялись идеи того, что можно написать, но сделать этого не получалось. Я до сих пор не закупилась антидепрессантами, что уж говорить про посты.

Вчера мне удалось немного выплыть из фазы депрессивного уныния и полной дизморали. Давайте теперь что ли состыкуемся, кто на каких этапах находится, чтобы я знала, о чем с вами сейчас важно разговаривать.

О чем я могу сейчас написать?

1. Наиболее объединяющие нас сейчас чувства и эмоции. Я вижу, что вне зависимости от способа реагирования на происходящее чувства у нас всех очень похожие. Возможно, будет важна валидация вашего состояния, если она еще не была получена. Приятно бывает знать, что в шоке не только ты, но и куча других людей.
2. Эти новоиспеченные буковки зет меня вчера совсем добили. То, что помогло мне лично выйти из дизморали - примерное понимание того, как работает механизм идентификации с агрессором.
3. Комплекс вины выжившего. По ходу усиления репрессий в нашей стране этот пункт, вероятно, будет менее актуальным, но пока что вина поглотила очень и очень многих.

Если есть какой-то еще интерес - тоже пишите. Внизу будет честное свободное голосование (хоть где-то). Если нужно, я могу наполнять контент мало появляющимися здесь вещами - петь вам песни, записывать поддерживающие видео. Искренний человеческий контакт это то, на чем можно выехать из очень многих сложностей.

P.S. Так как этот блог в большей степени про меня и через меня, избежать встречи с этими темами здесь у вас не получится. Если вам становится хуже от фокусировки на происходящем, лучше не читайте. Это тоже нормально.

В итоге написала обо всем по чуть-чуть, раз уж нет ярко выраженного победителя.

В то время как у одних людей с началом [роскомнадзор] земля ушла из-под ног, другие бессознательно присоединились к предложенной им картине мира, которую они готовы поддерживать. Сразу скажу, что людей с антисоциальным расстройством личности в общей популяции микроскопическое количество. Большая часть людей не станет искренне радоваться человеческим смертям, просто потому что они актуализируют собственный страх смерти (не говоря уж о моральной стороне вопроса), а это всегда неприятно. Что же тогда происходит?

Идентификация с агрессором — механизм психологической защиты, заключающийся в бессознательном отождествлении человека с тем, кто угрожает его безопасности. Этот механизм позволяет внутренне занять сторону совершающего насилие, дабы не оставаться на стороне жертвы.

Это очень ригидный и довольно ранний механизм защиты, возникающий в экстремальных для человека ситуациях. Чтобы вы понимали интенсивность переживаний, от которых он охраняет психику, скажу, что в основе стокгольмского синдрома лежит он же.

Если в ответ на насилие я замечаю свою собственную агрессию и направляю ее обратно насильнику, все ок (ребята из Украины, сил вам и поддержки). Но если по каким-то причинам я не могу вернуть свою злость тому, кому она предназначается, дальше появляются варианты реагирования. Идентификация с агрессором - один из таких вариантов. И да, я убеждена, что ведение [роскомнадзор] на территории Украины от имени нашей страны - это государственное насилие в том числе по отношению к жителям России.

Я знаю, что многих моих соотечественников прикрыло страхом смерти, несмотря на то, что на нашу страну как раз никто не нападал. К этому добавляется ощущение полнейшего бессилия, непрекращающейся тревоги от неопределенности, ярости, которую нельзя вернуть по назначению. Чувство, что все вокруг - дурной сон, и нужно всего лишь проснуться - то, что объединяло многих людей в первые дни [роскомнадзор]. Периодически появлялись отрицание и дереализация (тоже психические защиты, к слову).

Этот кризис, как и любой другой, требует от нас изменить представления о себе и об окружающем мире. Я знаю, что многих из нас накрывает виной. За то, что делаем недостаточно. За то, что не смогли предотвратить. За то, что спим по ночам в теплой кровати, пока кто-то другой ночует в метро. За то, что реагируем на происходящее не так ярко, как в первый день. То, какими мы хотели себя видеть, не соответствует тому, каковы мы на самом деле. Оно и не удивительно, ведь мало кому довелось побывать в похожей ситуации и сформировать о себе реалистичное мнение на основе пережитого опыта. Оказывается, я могу смеяться шуткам, когда где-то рядом умирают люди. Больно узнавать это про себя. Больно узнавать это о мире вокруг.

И все это происходит в голове человека, даже если он вообще не интересовался политикой. Даже если он не поддерживал текущую власть, не голосовал за нее на выборах. Даже если он занимался политическим активизмом. Менять представление о себе и о мире все равно больно.

А теперь представьте, как должен взорваться мозг человека, который эту власть поддерживал. Как кардинально должно измениться его представление о себе и об окружающем его мире. Какой силы страх готов затопить его переживания. Конечно, психика заботливо бережет его от таких финтов и позволяет перейти от пассивности жертвы к активности агрессора, сместить свою злость с опасного насильника на безопасную жертву.

Это же, только в гораздо менее смертоносном формате, происходит в процессе булинга. Всегда есть агрессор, жертва и наблюдатели. И травма при этом может формироваться у всех участников процесса, не только у жертвы.

#нет_рскмндзр

Ребята, меня попросили рассказать про бесплатную группу взаимоподдержки во главе со специалистами по ментальному здоровью. Ещё есть места, вы можете присоединиться. Стучаться нужно вот сюда SolidMind.space

Завтра постараюсь собрать воедино текст про вину, так много в этом аспектов, конечно.

Я не могу написать цельный текст, поэтому будут зарисовки, коих уже множество

- Тебе кажется нормальным, что протестующих на улице бьют дубинками?
Сначала мама не верит: "они заблуждаются, с ними просто разговаривают". Наконец выдает: "ну а как с ними еще?". В этот момент мне срывает крышу и я падаю в истерику. Потому что опыт регулярного физического насилия в детстве был и у меня, и с точно таким же оправданием: "ну ты же не понимаешь по-другому!".

Любой кризис помимо текущей боли вынимает изнутри то, что было заложено, спрятано, вытеснено раньше. Все эти выносящие чувства от соприкосновения с чужим, отличающимся от моего мнением - признак того, что затрагивается что-то глубоко личное. Если можно бить протестующих, значит можно бить и меня. Если можно допустить смерти других людей, значит и моя жизнь кажется тебе не такой уж и ценной, ну потому что какая к черту разница? Я точно такой же человек.

Так много людей рвут близкие связи из-за этих расхождений, но они куда более личные, чем может показаться на первый взгляд. Если говорить про переживания и чувства, а не стараться доказать свою правоту, шанс быть услышанным возрастает. Хоть и гарантий я вам, конечно, дать не могу.

***

Моя работа - одна из немногих вещей, что держала меня этот месяц. Я не смогла занять роль всеподдерживающего утешителя (как бы мне ни хотелось), и поддержки хватало только для клиентов. На этой неделе у меня будет очередной семинар специализации по кризисам и травмам, и я раз за разом вспоминаю, как нам говорили: "с острым стрессом вы будете встречаться крайне редко, в таком состоянии клиенты обычно не приходят". Угу.

***

Абсолютно несравнимый ни с чем опыт ведения сессии, на фоне которой слышны взрывы.

***

Я остаюсь в России. Хочу видеть свою страну свободной. Хочу работать для того, чтобы люди вокруг меня ощущали свою ценность, значимость и способность влиять на события вокруг. Могли отстаивать свои границы. Могли любить себя и ближнего. Могли трезво смотреть на мир даже в критической ситуации.

Это единственное, что мотивирует меня не уйти во внутреннюю эмиграцию от чувства собственного бессилия.

Я тут конструирую личный смысл дальнейшего существования. Хочу поделиться с вами.

#от_лица_психолога

Мне очень не нравится идея дележки людей на «мы» и «они», но в данном случае это как-то очень сложно обойти, и я постараюсь донести свою идею без негатива в какую-либо сторону.

Развитие все равно происходит. Можно очень стараться повернуть реку вспять, но это лишь добавит боли и страданий, а к желаемому результату все равно не приведёт. В этом смысле у меня есть место, из которого я могу попробовать оценить происходящее с экспертной точки зрения.

Хочешь не хочешь, а у нас с вами было относительно спокойное время, чтобы успеть повзрослеть и рассмотреть свои детские травмы, под лупой проанализировать поведенческие стратегии и способы психической защиты, погоревать и взрастить на этой основе собственные ценности. У старшего поколения в большинстве своем такого времени не было, они просто стоически перенесли и отреагировали многое из того плохого, что с ними случилось. Они переработали свой травматичный опыт в той мере, в которой это было возможно. А вот молодое поколение шагает дальше, как и должно процессу.

На моей памяти мы перешли от состояния дел, при котором к психологу ходят психи (на первом курсе универа моя профессия все ещё не была чем-то модным), до той точки, где это стало желательной нормой, профилактикой, заботой о своем ментальном здоровье наравне с физическим. Оказывается, у меня есть чувства. Оказывается, они что-то мне говорят. Оказывается, они имеют ценность в первую очередь для меня самого, а дальше - и для других тоже. Серьезно, окружающим может быть не все равно, как я себя чувствую! Наконец, оказывается, что я могу влиять на маленький мир вокруг себя, чтобы делать себе хорошо. И вот из своего информационного пузыря я вижу восприятие многих людей примерно так - есть я, я важен и ценен (пусть и не безусловно), и я (пусть даже и в нерешительности) ищу варианты того, как можно сделать свою частную жизнь лучше.

Но это же не конец процесса. Дальше-то оказывается, что влиять можно не только на отношения с другом или начальником. Дальше можно влиять и на более глобальные процессы. Потому что мы и есть взрослые, кого-то принципиально взрослее и ответственнее нас нет. И вместе мы можем повлиять в итоге и на более глобальные события. Но к этому самоощущению нужно еще прийти. Чувствую свою задачу именно в этой поддержке нашей взрослой части. Довольно нарциссично, но почему бы и нет?

P.S. Каждый раз удивляюсь - столько замечательных специалистов страдают от синдрома самозванца, в то время как у руля сидят все эти люди, о которых пишут в новостях. Абсурд, конечно. Надо же было так загазлайтить людей, чтобы убедить их в собственной некомпетентности решать глобальные вопросы.

У меня снова появилось, что вам сказать

Возвращаемся к себе, вспоминаем, кто я, какой я, что я люблю, что я терпеть не могу, каковы мои ценности, где моя зона ответственности, что я могу контролировать, а что уже нет.

У нас одна жизнь, и, не смотря на всю хрень, выпавшую на наш век, длиннее она не становится. Прошло уже почти два месяца, и если вы все еще открываете глаза по утрам, есть смысл делать это и дальше.

Сейчас важно нащупать то, что в нас неизменно, и вернуться в цельное состояние, насколько это возможно. Если вам давно плохо, обратитесь за бесплатной помощью (ее сейчас предостаточно), сходите к психиатру (или неврологу, он тоже должен быть компетентен в вопросах ментального здоровья), старайтесь высыпаться и хорошо есть. Если вам нужны люди для общения и поддержки, пишите об этом в комментариях и находите друг друга. Я думаю, что сейчас так же самое время организовать курс по поддержке, о котором я так давно грезила и который я так давно планировала. В начале мая у меня отпуск (да, я только сейчас почувствовала, что мне бы пора отдохнуть), тогда и думаю этот курс провести. Оплата будет за донат, а если вы сейчас не в России, можно будет перевести деньги в благотворительный фонд.

Вокруг и внутри сейчас много боли, но и много любви, они неотделимы. Постарайтесь заметить в себе (и к себе) обе эти части.

А еще у меня подарок. Из-за откладывания дел на потом (прикиньте, даже [роскомнадзор] не излечила от синдрома отложенной жизни!) оказалось, что я не смогу доехать до Питера на концерт группы АлоэВера 30 апреля. Поэтому себе я взяла билет в другой город, а питерский билет подвешиваю, как кофе, для кого-то из вас. Если у вас не было возможности купить билет, но вы очень хотите и точно можете попасть на концерт - напишите мне, я вам его отдам.

P.S. Я сейчас в Воронеже делаю себе длинные розовые дреды, но даже тут постоянно слышны истребители. Ей-богу, в плацкарте с двумя детьми на нижних полках спать было приятнее.

Как волонтёрка ФАС несу вам возможность присоединиться к группе поддержки сегодня. Веду не я, но я поприсутствую 🌿

Давно я здесь не писала.

В какой-то момент это стало так сложно, что я даже перестала стараться. Но вчера мне исполнилось 28 лет, и это стало толчком к тому, чтобы наконец появиться.

За это время я успела сертифицироваться на специализации по работе с кризисами и травмами (осталось забрать сам сертификат), в процессе сертификации понять, что сама с конца февраля просидела в ретравматизации (поэтому такие симптомы как потеря аппетита, веса, сна и способности жить остальную жизнь на протяжении пары месяцев у некоторых клиентов казались мне вполне себе адекватной реакцией на стресс, ведь я реагировала так же), и решить, что, вероятно, это и станет основным моим интересом на ближайшее время.

Что ж, теперь я чуть больше знаю и о себе, и о травме. За несколько дней с упоением прочитала книжку Брюса Перри "Мальчик, которого растили как собаку". Если вам интересны клинические истории детской травматизации и того, как стресс может влиять на мозг, советую ознакомиться, написана она очень кайфово.

Я все еще в процессе размышления о том, каким мне хочется видеть этот канал. И я все еще люблю писать. Буду стараться делать это интуитивно.

Ткните на кнопку, если вдруг захотите меня поздравить.

Я наткнулась на еще одну потрясающую книжку про травмы, и множество разрозненных кусков личного опыта начали складываться в замысловатую, но вполне себе связную картинку. Что-то из разряда: "ах, вот эта странная штука в моей личности взялась вот отсюда, ну ясно". Все это осознание и раскладывание по полочкам приносит нескончаемое удовлетворение.

Началась эта книга с описания взаимосвязи между преобладающими в медико-психологическом исследовательском поле формами травм и политическим состоянием общества. К слову, об этой взаимосвязи мне хотелось почитать уже много лет, но эта информация нигде не попадалась мне на глаза. А здесь - пожалуйста: вот причины так ярко проявившихся в истории симптомов истерии, а вот причины, по которым эти исследования в какой-то момент заглохли; вот военные и (что логично) антивоенные движения, приведшие к усиленной фокусировке внимания на военных неврозах и формальному появлению синдрома ПТСР в диагностических руководствах; а вот уже общество оказалось чуть более готовым к принятию столь уязвимого положения женщин и детей в ситуациях домашнего насилия (то, на чем сфокусировались науки о травме в последнее время). Сейчас вот снова возвращаемся к военным травмам.

Я бы не смогла полностью прочувствовать содержание этого текста, если бы долгие годы не отслеживала проявление травмы у себя и у других людей, не обратилась в какой-то момент в сторону феминизма и более глубокого понимания социального неравенства, и если бы война не оказалась так близко. И сейчас чтение этой книги дается мне одновременно и больно, и желанно.

Вообще-то, я собиралась кратенько рассказать про эту часть взаимосвязи исследований травмы с политическими условиями. Авторка здесь выделяет три этапа (собственно, исследования истерии, "военного невроза" и последствий домашнего насилия). Но для этого нужно перестать читать. А я пока не хочу.

Если вы тоже не хотите ждать, внизу будет фото книги. Она более профессионально направлена, чем моя рекомендация выше, но тут уж на ваше усмотрение. Я со своими профдеформациями, к сожалению, плохо стала различать, что будет интересно неспециалисту, а что нет.

Пока собираюсь с мыслями по поводу книжки (и думаю, куда поставить еще несколько недавно купленных кирпичей), расскажу вам порадовавшую меня историю.

В одном из этих кирпичей перечислены методики, используемые при диагностике хронической травмы. Планомерное гугление показало, что этих методик не только нет на русском языке, но даже и на английском в свободном доступе можно найти (если повезет) лишь сами вопросы, а правила по обработке и интерпретации скрыты от глаза людского. Будь я редактором книги, я бы, конечно, указала этот неприятный факт в какой-нибудь сноске, но речь не об этом. Одна из методик (на исследование диссоциации, 200 с лишним вопросов) увлекла меня настолько, что я нашла официальный сайт, почту администратора этого ресурса и написала, мол, хотелось бы получить информацию по обработке и интерпретации, возможно ли это?

На следующий день приходит ответ: очень круто, что интересуетесь, только подтвердите свою врачебную лицензию или покажите хотя бы какой-нибудь официальный документ, подтверждающий, что методика вам нужна для исследовательских целей. А я не врач, я клинический психолог. И я в России, у нас в стране у психологов нет никакой лицензии. Да и к тому же методика мне нужна не для большого официального исследования, а для личного пользования по работе в частной практике. Примерно так я и ответила, предложив на крайний случай показать свой диплом на русском языке. Потом догадалась глянуть, куда я вообще пишу. Оказалось, в США (уже считается, что я под иностранным влиянием?). Честно говоря, про русский диплом я писала от безысходности, потому что ну несерьезно, он даже не переведен. Плюс не угадать, как сейчас отреагируют на фразу "Здравствуйте, я из России".

Однако вчера вечером мне прислали мануал на 109 страниц, посвященных обработке желаемой методики, включая ее использование для дифференциальной диагностики (чтобы отделять одно расстройство от другого). Представляете? Мир бывает такой открытый, я в восторге. Даже диплом показывать не пришлось.

В общем, теперь засяду за перевод и постараюсь внести свой небольшой вклад в развитие науки.

Перейдем уже к травмам

Есть еще одна причина, по которой я довольно долго не
писала никаких текстов. Мысли, витающие в моей голове, могут вызвать много сильных эмоций у читателей, а я не то чтобы очень смелая и храбрая (ну то есть иногда да, но не сейчас). Давайте я просто вынесу предупреждение: что-то в моих текстах может вас сильно зацепить, потому что актуальные для меня темы сами по себе очень заряжены. Если вы чувствуете, что вас куда-то понесло эмоциональной волной, перепроверьте, правильно ли вы поняли идею. Переспросите. А потом, когда убедитесь в моей ужасной неправоте, с чистой совестью высказывайте свое недовольство.

Все. Вроде подстелила себе соломки, так что начну мини-цикл постов об истории изучения психотравмы (и как это, оказывается, актуально политическому контексту!). Всего таких постов будет 4-5. Дальнейшие тексты - это вольный пересказ с некоторыми цитатами работы Дж.Герман "Травма и исцеление" с вкраплениями идей и цитат из работ других авторов, исследующих ту же тематику. Все ссылки на исследования можно найти в оригинальных источниках.

Начинается книга с любопытной аналогии: история исследований психологической травмы включает в себя периоды эпизодической амнезии (как зачастую бывает при самой психологической травме). Исследования начинались по одним и тем же направлениям, потом внезапно сворачивались, и тема травмы как будто бы пропадала из поля научных изысканий. Но через какое-то время она снова неизбежно становилась востребованной, а все исследования начинались по новой.

Такие сложности связаны с высокой интенсивностью чувств, возникающих при знакомстве и более глубоком изучении темы. А так же с большим количеством психологических защит, которые позволяют затушевать в сознании ужасы окружающего мира. И в особенности - те из них, что совершены человеком. А если и не затушевать, то хотя бы отвести от себя в противоположную сторону, ведь я точно хороший, значит там, на другой стороне, точно плохой. Такое расщепление здорово спасает при сильном стрессе. Но оно так же влияет на поле исследовательской деятельности.

Из доклада израильской специалистки А.Голомб: "В течение многих лет невозможно было лечение жертв холокоста из-за заговора молчания вокруг пережитых ими ужасов. Еще менее возможно было лечить какого-нибудь героя войны, если у того возникали проблемы, так как это считалось критикой того, кто спасал жизни. Этих людей идеализировали, а у идеальных людей нет недостатков <...> Много лет назад я встретила женщину, скрывавшую многих евреев у себя в погребе во время войны в Европе. Потом она переехала в Израиль, а значительно позднее у нее развился острый истерический психоз и она попала в больницу. Ее нельзя было обсуждать на собраниях персонала. Никто не хотел ставить вопрос, не были ли ее истерические черты одним из тех качеств, которые позволили ей совершать героические поступки. Ее подвиги не подлежали обсуждению врачами. Женщина нуждалась в помощи — но врачи были частью общества, которому были нужны герои. Для них эта женщина была героем, и препарировать ее мотивы было не актом помощи, а оскорблением святыни".

Вопрос о том, будут ли существовать систематические исследования в области психотравмы сам по себе политический. "Исследование боевой психической травмы становится допустимым только в контексте, который высказывает сомнения в правильности принесения в жертву ради войны молодых людей. Исследование травм в сексуальной и семейной жизни становится допустимым только в контексте, который подвергает сомнению подчиненную роль женщин и детей. <...> Подавление, диссоциация и отрицание - феномены как индивидуального, так и общественного сознания".

Далее мы посмотрим на три этапа в исследовании психологической травмы: 1) исследования истерии (которые выросли из антиклерикального политического движения конца XIX в. во Франции), 2) исследования боевой психической травмы (начавшиеся в Англии и США после Первой Мировой войны и войны во Вьетнаме), 3) исследования сексуального и домашнего насилия (за что спасибо феминисткам Западной Европы и Северной Америки).

Исследования истерии

Первый этап в исследовании психологической травмы связан с понятием "истерия". Из этих исследований впоследствии вырос психоанализ и психотерапевтическая практика в целом.

Обрисуем политический контекст этого этапа. Центральный конфликт во Франции разворачивается между республиканцами и монархистами, страна раз за разом то яростно шагает в сторону республики, то возвращется в лоно монархии. Тем, кто считал себя идеологом просвещения, предстояло сразиться с аристократией и духовенством. На этом пути важной целью стало продвижение науки, и в том числе - научные описания того, что ранее называлось "одержимостью демонами", "результатом колдовства" и "религиозным экстазом". К примеру, впервые начали говорить о стигматах как об истерических проявлениях, а не божественном промысле. Таким образом, крупное политическое движение поддерживало научные исследования, и в том числе - в психиатрии.

На этом фоне довольно популярным становится невролог Ж.М. Шарко, занявшийся исследованием и классификацией истерических проявлений. Он организовал площадку для исследований в больничном комплексе, куда отовсюду съезжались маститые ученые того времени. Впервые больных истерией перестали считать симулянтками (в основном это были женщины) и относились к ним серьезно (но как к объектам исследования). Шарко устраивал открытые лекции и демонстрировал, как при помощи гипноза можно было внушить пациенткам, что они страдают параличом. При выходе из состояния гипноза так они себя и чувствовали, что бесконечно поражало публику.

Пока Шарко классифицировал истерические проявления, другие ученые , заинтересованные этим феноменом (Фрейд, Брейер, Жане), исследовали причины развития подобных симптомов. И как бы вы думали? Через разговор. Так с пациентами наконец-то начали разговаривать, что заложило основы всей немедикоментозной психотерапии. Пациентки впервые почувствовали истинный интерес к своей истории. А так как не было еще никакого сеттинга (встречи с терапевтом на 1 час 1 раз в неделю, например), лечение проходило очень интенсивно, по нескольку часов подряд, зачастую - каждый день. Представляете, как здорово, когда впервые в жизни к вам проявляют такой неподдельный интерес и внимание? Есть даже гипотеза, что состояние некоторых пациенток улучшалось только за счет того, что им наконец-то удавалось выговориться в доверительной и принимающей обстановке. Но вернемся к истории.

Частота терапевтических сессий приводила к тому, что одновременно вести многих клиентов не представлялось возможным, поэтому к моменту доклада Фрейда "К этиологии истерии" в Венском клубе психиатрии и неврологии в 1896 году он проанализировал всего 18 клиентских случаев с истерической симптоматикой (12 женщин и 6 мужчин). В своей работе он пришел к выводу о том, что телесные симптомы, маскирующиеся под неврологические, но не имеющие под собой никаких видимых нарушений, это проявления событий, связанных с сильным стрессом и удаленных из памяти. А если возвращать эти события в поле осознания, то есть пробуждать скрытые воспоминания, симптомы истерии уходят. При этом пациенты вспоминали произошедшее не только на рациональном уровне, но и заново проживали их со всеми сопутствующими болезненными ощущениями (в чем Фрейд видел одно из доказательств реальности этих воспоминаний). Один за другим пациенты стали вспоминать о травматических событиях детства, и поначалу Фрейд им очень верил. Его анализ истерических проявлений подвел его к созданию теории обольщения, согласно которой корни истерии крылись в ранней сексуальной эксплуатации. Кажется, что за этим должно было последовать разрывное открытие, признанное научным сообщетсвом.

Однако коллеги неврологи и психиатры, выслушавшие доклад, к такому явно не были готовы. В медицинском журнале, где традиционно печатались краткие содержания и обсуждения докладов, указали лишь автора и название, опустив все подробности, а теорию (вместе с теоретиком) накрыло лавиной молчания и изоляции.

Уже в следующем году Фрейд писал В.Флиссу о своем «удивлении тем, что во всех случаях отца, не исключая и моего собственного, приходится обвинять в извращении»; и «осознании неожиданной частоты истерии», тогда как, конечно, такие широко распространенные извращения в отношении детей маловероятны.

Социальные последствия признания широты проблемы были слишком высокими, и общество предпочло снова стигматизировать больных истерией симулянтами. Примерно в то же время правление республики во Франции окончательно устоялось. Политический импульс, поддерживающий научные изыскания в сфере психиатрии, иссяк. Феминистическое движение в Европе было еще слабым, а поднимать на поверхность проблемы сексуальной эксплуатации детей и женщин (тем более, со стороны мужчин, занимавших доминирующее положение и в политике, и в науке, и где только ни где) стало как-то не к месту.

Со временем, находясь в научной изоляции, подвергаясь тотальному остракизму со стороны своих коллег, встречая все больше и больше свидетельств глубины бездны сексуальной эксплуатации женщин и детей, кукушечка у Фрейда начала съезжать, и в дело вступили психологические защиты, кои он так много и с удовольствием впервые описал. В какой-то момент помимо признания травматического опыта у одной из его пациенток (Доры), он стал настаивать на том, что она сама жаждала быть сексуально использованной. В конце концов теория обольщения заместилась теорией Эдипова комплекса, в основании которой лежали не травматические события, а внутренние либидозные импульсы. Фрейд заключает, что выслушанные им истории совращения представляли собой лишь запрещенные фантазии и выдумки (за что его критикуют до сих пор). Однако сложно противостоять всеобщему стремлению к вытеснению и отрицанию существующих ужасов, тем более, когда собственная психика тоже не особенно стремится это принять.

Фрейд сам отказался от исследования истерии через призму сексуальной травматизации, постарался стереть ее из исследовательского поля. Были и те, кто продолжил работу в этом направлении. Можете уже догадаться, что их усилия на том этапе предались забвению.

Потому что это слишком неприятно, чтобы проникнуть в массовое социальное сознание.