***
Дальний тыл от войны устал;
Кружит его зима.
В призрачном вальсе огни летят,
перетаптываются в снегу дома.
Шубок и шапок пушистый мех,
предновогодняя кутерьма.
Смех из реклам, смена слов и вех,
очередная измена календаря.

Ближний тыл и хотел бы так:
верить грядущему, дни до него считать;
набивать закрома, наудачу.
Только помнит - изнанкою быть назначен
ткани столь тонкой, что сквозь нее
мрака и холода бесперебойна подача.
И, к батарее чуть теплой ладонь прижав,
молится мать о сыне, что в нескольких километрах:
лишь бы тот не холодным в степи лежал.
И надежда растет,
когда радиатор затеет греться.

А «на нуле» не помыслят о будущем лишний раз -
времени не существует.
Из него выхваченный, один из нас
чем ты живешь и о чем тоскуешь?
…минуты отщелкивают, как патроны.
Снаряженные в твой магазин.
Он не дает рекламы.
Не делает скидок.
Один, один, один.
И еще один.

Чш-ш-ш, дитя, усни, усни, слышишь, то не волки — меделяны мчат в ночи, то не скрип двуколки, то полозьев скрип и визг, гайдуков разбойный свист, то Хозяйка наша и хохочет, и поёт, землю стужею скуёт, реки запирает на хрустальные ключи, тише, мальчик, не кричи, каша томится в печи, твой отец пропал в Сечи, загулял с Весною иль запил с бедою, ниц не вем с тобою... Гайдуки в ворота бьют снегом и ветрами, и Зима летит в санях — юная, над нами.

(30.11.2021)
#круговорот

«Вот же у нас зубки!»: До этого маленькая панда в московском зоопарке пыталась кусаться, но у нее не было зубов. А сейчас ей исполнилось три месяца - и теперь все по-настоящему.

Как в старом добром СССР побывал. В углу автомат с газированной вонючей водопроводной водой, справа проход в тёмную инструменталку, всюду сквозняк, вонь туалетов, копоть на стенах, поверх плакаты "Решения Демократической партии в жизнь!" и "Байден жил, Байден жив, Байден будет жить!" Парторг родом из Милуоки призывает "Руки прочь от Херсонщины!" и строго следит за правами ЛГБТ-активистов Майкла и Хулио при бригадном голосовании о коэффициентах трудового участия. Не удивлюсь наличию пищащего модема в конторе и обмену межцеховыми сводками по факсу.

Срочно отправить туда Костю Сёмина и Прилепина с лекциями о марксизме-ленинизме.

Для закрепления разрушительного эффекта нет лучше оружия массового поражения, чем активный болтун-тунеядец.

https://news.1rj.ru/str/ia_steklomoy/21583

О том, как танки идут в атаку

А пехоты и правда не было.
Она утопала в песках,
шла, захлёбываясь пылью,
едва дыша.
Лётчик, посланный на разведку,
впереди неё
в облаках
летел как оторванная от тела душа.
Он знал:
за десять минут отсюда уже начинался бой.
Проклятье!
Он мог
эти сутки для них
сделать за десять минут.
Если б можно
их всех
на канатах
потянуть вверх, за собой,
поднять,
перенести
и поставить
за сто вёрст,
там, где их ждут.
Он делал над их головами смертельные номера:
двойной разворот,
штопор,
двойной разворот.
И смертельно усталые люди снизу хрипло
кричали «ура».
Они понимали, что он им хочет помочь
скоротать переход.
— Что ж, придется одним. —
Майор потушил папиросу о клёпку брони.
Комиссар дострочил на планшете
последнюю строчку жене.
Начальник штаба молча кивнул:
— Что ж, одни так одни, —
и посмотрел на багровое солнце, плывшее в стороне.
Все посмотрели на солнце.
Открыв верхние люки
на всех,
сколько было,
танках,
сдвинув на лоб очки,
положив на поручни башен чёрные кожаные руки,
танкисты смотрели на солнце,
катившееся через пески.
Не всем им завтра встретить восход под этими облаками.
Майор поднялся на башню:
— За Родину!
— В бой!
Сигналист крест-накрест взмахнул флажками,
и стальные люки с грохотом захлопнулись над головой.
В броневом стекле вниз и вверх метались холмы.
Не было больше ни неба,
ни солнца,
только узкий кусок
земли, в которую надо стрелять,
только они
и мы.
Только мы
и они,
которых надо вдавить в этот песок.
— За Родину —
значит за наше право
раз и навсегда
быть равными перед жизнью и смертью,
если нужно — в этих песках.
За мою мать,
которая никогда
не будет плакать, прося за сына,
у чужеземца в ногах.
— За Родину —
значит за наши русские в липах и тополях города,
где ты бегал мальчишкой,
где, если ты стоишь того,
будет памятник твой.
За любимую женщину,
которая так горда,
что плюнет в лицо тебе, если ты трусом вернешься домой.
Облитая бензином, кругом горела трава,
майор, задыхаясь от дыма, вытер глаза чёрным платком,
крикнул:
— Вперед, за Родину!
Стрелок не расслышал слова,
но по губам угадал
и, стреляя,
повторил их беззвучным ртом.
Снаряд ворвался в самую башню.
На мгновение глухота,
как будто страшно ударили в ухо
Стараясь содрать тишину,
майор провёл по лицу ладонью.
Ладонь была залита,
стрелок привалился к его плечу,
как будто клонило ко сну.
Майор рванул рукоять.
Пулемёт замолк.
Замок
у орудья разодран в куски.
Но танк ещё шёл!
Танк ещё шёл!
Танк ещё мог…
Ещё сквозь пробоину плыло небо и летели пески.
И вдруг застрял
и опять рванулся страшным рывком.
— Денисов! —
Водитель молчал.
— Денисов! —
Молчал.
— Денис… —
Майор качнулся вправо и влево в обнимку с мёртвым стрелком
и, оторвав ослепшие пальцы,
пролез вниз.
Водитель
сидел, как всегда, — руки на рычагах.
Посмертным усильем воли он выжал
передний ход,
Исполняя его последнее желанье,
в мёртвых зрачках
земля, как при жизни, ещё летела вперёд.

Константин Симонов, из поэмы "Далеко на Востоке",
1/2

Похоронный марш,
слава,
вечная память —
это всё потом.
А пока на мокром от крови кресле
тесно сидеть вдвоём.
Майор отодвинул мёртвого,
повернул лицом к броне
и, дотянувшись до рычагов,
прижался к его спине…
Семь танков уже горело.
Справа,
слева
и сзади
были воткнуты в небо столбы дыма.
Но согласно приказу
оставшиеся в живых
шли, не глядя,
шли мимо,
мимо праха товарищей,
мимо горящих могил,
недописанных писем,
недожитых жизней.
Перед смертью каждый из них попросил
только горсть воды себе
и победы в бою отчизне.
Есть у танкистов команда:
«Делай, как я!»
Смерть не может прервать её исполненья.
Заместитель умершего
повторяет:
— Делай, как я! —
Умирает,
и его заместитель
ведет батальон в наступление.
Экипаж твой убит.
Но ещё далеко до отбоя,
и соседи не знают,
что мёртвым не прикажешь стрелять.
Если ты повернёшь,
вдруг они повернут за тобою,
вечность,
тридцать секунд
потеряв, чтоб понять.
Да!
Но ты ещё жив.
И разодранный,
страшный,
молчащий,
танк майора прорвался к реке.
Да, пускай не стрелять,
только б в землю их вмять, только б чаще
догонять их машины,
оставляя за собой скорлупу на песке.
Майор срывает флягу с ремня.
Воды больше нет. Ну и чёрт с ней!
Он сжимает сожжённый рот.
В эту минуту победы
больше нет
ни тебя,
ни меня,
ни жажды,
ни смерти,
ничего,
кроме — вперёд!

Константин Симонов, из поэмы "Далеко на Востоке"
2/2

"Опять мы отходим, товарищ,
Опять проиграли мы бой,
Кровавое солнце позора
Заходит у нас за спиной.

Мы мертвым глаза не закрыли,
Придется нам вдовам сказать,
Что мы не успели, забыли
Последнюю почесть отдать.

Не в честных солдатских могилах —
Лежат они прямо в пыли.
Но, мертвых отдав поруганью,
Зато мы — живыми пришли!

Не правда ль, мы так и расскажем
Их вдовам и их матерям:
Мы бросили их на дороге,
Зарыть было некогда нам.

Ты, кажется, слушать не можешь?
Ты руку занес надо мной…
За слов моих страшную горечь
Прости мне, товарищ родной,

Прости мне мои оскорбленья,
Я с горя тебе их сказал,
Я знаю, ты рядом со мною
Сто раз свою грудь подставлял.

Я знаю, ты пуль не боялся,
И жизнь, что дала тебе мать,
Берег ты с мужскою надеждой
Ее подороже продать.

Ты, верно, в сорочке родился,
Что все еще жив до сих пор,
И смерть тебе меньшею мукой
Казалась, чем этот позор.

Ты можешь ответить, что мертвых
Завидуешь сам ты судьбе,
Что мертвые сраму не имут,—
Нет, имут, скажу я тебе.

Нет, имут. Глухими ночами,
Когда мы отходим назад,
Восставши из праха, за нами
Покойники наши следят.

Солдаты далеких походов,
Умершие грудью вперед,
Со срамом и яростью слышат
Полночные скрипы подвод.

И, вынести срама не в силах,
Мне чудится в страшной ночи
Встают мертвецы всей России,
Поют мертвецам трубачи.

Беззвучно играют их трубы,
Незримы от ног их следы,
Словами беззвучной команды
Их ротные строят в ряды.

Они не хотят оставаться
В забытых могилах своих,
Чтоб вражеских пушек колеса
К востоку ползли через них.

В бело-зеленых мундирах,
Павшие при Петре,
Мертвые преображенцы
Строятся молча в каре.

Плачут седые капралы,
Протяжно играет рожок,
Впервые с Полтавского боя
Уходят они на восток.

Из-под твердынь Измаила,
Не знавший досель ретирад,
Понуро уходит последний
Суворовский мертвый солдат.

Гремят барабаны в Карпатах,
И трубы над Бугом поют,
Сибирские мертвые роты
У стен Перемышля встают.

И на истлевших постромках
Вспять через Неман и Прут
Артиллерийские кони
Разбитые пушки везут.

Ты слышишь, товарищ, ты слышишь,
Как мертвые следом идут,
Ты слышишь: не только потомки,
Нас предки за это клянут.

Клянемся ж с тобою, товарищ,
Что больше ни шагу назад!
Чтоб больше не шли вслед за нами
Безмолвные тени солдат.

Чтоб там, где мы стали сегодня,—
Пригорки да мелкий лесок,
Куриный ручей в пол-аршина,
Прибрежный отлогий песок,—
Чтоб этот досель неизвестный
Кусок нас родившей земли
Стал местом последним, докуда
Последние немцы дошли.

Пусть то безыменное поле,
Где нынче пришлось нам стоять,
Вдруг станет той самой твердыней,
Которую немцам не взять.

Ведь только в Можайском уезде
Слыхали названье села,
Которое позже Россия
Бородином назвала".

Константин Симонов, 1942 год

Сегодня родился Симонов
https://youtu.be/SGgRxfxiVo4?si=aGKeAb49B9dNRGBE

Сегодня родился Симонов.

https://youtu.be/syQqDHQwu1w?si=4zGVtoVVXI0bBzFu

Как попасть в телевизор не знаю, а для всего остального есть Российский радиоуниверситет Радио России: это и радио, и видео на Смотрим ВГТРК, и соцсети — Российский радиоуниверситет выходит 5 раз в неделю по будням, это 1200 премьерных выпусков за 5 лет работы.

🙃
https://news.1rj.ru/str/youngscienceofficial/1312