Как я не раз писал ранее, политикой я в целом не интересуюсь, однако в последнее время южнокорейские официальные лица всё чаще вторгаются в сферу моих интересов.

То корону другу Дональду подарят, то предложат всех иностранцев гнать поганой метлой из Кореи. Однако на этот раз меня заинтересовал инцидент скорее лингвострановедческий, нежели исторический, но мне как корееведу показавшийся весьма любопытным.

На минувшей неделе господин, или скорее товарищ, Ли Чжэмён решил ещё раз подчеркнуть демократичность и эгалитарность своей личности и правления в целом, сделав филологическое замечание, зашвырнувшее нас в далёкое средневековье… Не буду затягивать более вступление, речь пойдёт об обращении «какха» (각하) в корейском языке.

Данное обращение, первоначально возникшее в имперском Китае в качестве именования высокопоставленного чиновника ведомства Чжуншушэн (中書省), использовалось в периоды Корё и Чосон в Корее, но было книжным и официальным, в обычной речи почти не имело хода.

Однако в Республике Корея его начали использовать в обращении к высшим должностным лицам, в чём можно увидеть японское влияние, так как там в период Мэйдзи-Сёва данный титул был эквивалентом западного обращения «Ваше превосходительство», в том числе в дипломатической переписке.

Интересно, что в период авторитарных лидеров начиная с Пак Чонхи его применяли исключительно к президенту, а Ро Дэу (урождённый Но Тхэу), придя к власти, запретил его употребление как пережиток колониализма или авторитаризма (тут не уверен). Впрочем, в публичном пространстве оно периодически появлялось, как и буквально неделю назад.

Этот милый архаизм с историей длиной в несколько столетий неожиданно всплыл во время визита Ли Чжэмёна в мою любимую картофельную провинцию Канвон с целью проверки готовности армии и лесной службы к борьбе с лесными пожарами.

Один из бойцов лесной пожарной охраны обратился к президенту со словами «Сейчас всё объясню, Ваше превосходительство» (각하 설명드리겠습니다), на что самый демократичный из демократов заявил, что в Республике Корея «Ваших превосходительств» нет.

Южнокорейские газеты тут же подхватили эту новость. Действительно, когда ещё выпадет шанс обсудить, уместно ли в XXI веке обращаться к избранному должностному лицу, используя титул, пришедший из эпохи абсолютной монархии и авторитаризма или – что ещё хуже – японского колониального ига?

Однако на мой личный взгляд использование «какха» хорошо отражает сохраняющуюся консервативность и иерархичность части южнокорейского общества, особенно бюрократии, которой, как говорится, сам Бог велел…

И ещё один интересный момент. Как я уже писал выше, «какха» можно встретить в ранних дипломатических документах и… в официально переписке современной КНДР по отношению к (западным) зарубежным лидерам. Например, письма нынешнему президенту РФ начинаются с официального «로씨야련방 대통령 울라지미르 울라지미로비치 뿌찐각하».

Не успела отгреметь слава Марка Мэнсона с его обличающим роликом о «самой депрессивной стране мира», как на страницах The Korea Herald появилось шедевральное интервью американского социолога Сэма Ричардса, вновь возвращающее нас к старому академическому жанру – попыткам объяснить корейское общество через набор штампов про иерархию, конфуцианство и культурную особость.

И вопрос, на самом деле не в том, правильно ли автор рассуждает о «креативности» корейцев, а в том, что вроде бы академический учёный на вполне серьёзных щах рассуждает о «корейцах» как о цельном и однородном объекте.

Фактически Ричардс объясняет через «корейскую иерархию» феномен популярности Squid Game, K-pop и остального южнокорейского культурного экспорта, а затем делает важный вывод о том, что она же формирует «специфический тип культуры», одинаковый и для кино, и для музыки.

Стоит ли говорить, что подобный взгляд автоматически превращает 51 миллион южнокорейцев в некую монолитную абстракцию, будто мигранты из КНДР, пенсионеры в глубинке, городские айтишники, феминистские активистки, консервативные старшеклассники и представители корейской диаспоры, собравшиеся буквально со всего света, – это одно и то же «иерархичное» социальное существо.

Такое объяснение не просто однобоко, оно воспроизводит тот же набор ориенталистских представлений, с которыми востоковедение борется уже (как минимум) полвека. По сути, перед нами очередная попытка рассуждать о культуре, не выходя за пределы собственного комфортного набора стереотипов.

Фактически уважаемый профессор говорит о корейской культуре, но в итоге описывает собственный воображаемый объект – удобный, схематичный, поддающийся общим рассуждениям.

И да, вопрос, который напрашивается: почему The Korea Herald считает необходимым публиковать на своих страницах рассуждения человека, который объясняет местной аудитории на английском языке их же собственную реальность с позиции внешнего культурного арбитра?

Возможно, всё дело в пресловутой «иерархичности» корейского общества, но это не точно…

Начало 70-х годов до н.э., Когурё копит силы для завоевания ханьского военного округа Лолан, а в государстве Наннан со столицей в Пхеньяне чтят древние традиции корейского народа и тщательно охраняют побережье Западно-Корейского моря от вторжения китайских варваров.
#альтернативнаяистория

С годовщиной «юнoвa безумия»! По странной иронии судьбы сегодня я как раз читаю студентам Университета Корё лекцию о России 1990-х, в том числе о штурме Белого дома в октябре 1993 года…

Вчера стало известно о том, что ушёл из жизни посол России в КНДР Александр Иванович Мацегора. Это без преувеличения огромная утрата для российского корееведения. Мне посчастливилось в составе делегаций побывать в посольстве в Пхеньяне и понять, насколько это высокопрофессиональный дипломат, преданный России и глубоко уважающий КНДР.

Он прошёл вместе с Кореей самые сложные для неё времена. Я очень рекомендую всем, кто КНДР знает плохо, знакомиться с этой страной именно по его интервью, которых, к счастью, он дал много.

Вот выдержка из интервью 14 апреля 2021 (ТАСС)

"Для корееведов со стажем ковидная блокада — это не самое трудное испытание. В 1991–1993 годах, когда рушился Советский Союз, а Россия только-только обретала свою субъектность, было гораздо хуже. В те времена у нас в Пхеньяне тоже не было ротации сотрудников и отпусков, мы месяцами не получали зарплату, испытывали острый дефицит продуктов питания и медикаментов, тревожились за оставшихся дома близких. Но если тогда на фоне слома государства "совзагранработники" вообще никому не были нужны в московских коридорах, то сейчас Родина нас не оставляет: мы чувствуем ее постоянную поддержку и знаем: случись что — она в беде нас не бросит..."

Светлая память

Что-то новость про уход Александра Ивановича Мацегоры меня совершенно прибила.

Мы были знакомы лишь по работе, но у меня ощущение, как будто ушёл близкий человек. Наверно, потому, что он всегда был очень открытым, контактным. Если были вопросы по КНДР, к нему всегда можно было обратиться, и он не отказывал в разговорах, всегда был щедр на рассказы и говорил нетривиальное, редкое, ценное. Мы записывали, хотя цитировать можно было не каждый раз.

Считал, что настоящим северокорееведом можно быть, только прилично пожив в стране. И, в общем-то, был прав. Сам всегда с гордостью подчёркивал, что прожил в Пхеньяне половину жизни, родил там с женой детей.

Всегда говорил - "Приезжайте в Пхеньян"! И мне повезло. Когда я была там, АИ нашёл время, пригласил в посольство, показал-рассказал. Я его всё мучила вопросами про северокорейскую кухню. Он со смехом делился наблюдениями, сказал, что у него есть специальный булыжник из Тэдонгана для гнёта, когда капусту квасишь. Смешно шутил. Очень верил в свои принципы. Смело их отстаивал. Интересно было всегда читать его соцсети. Иногда аж дух захватывало, как он спорил с оппонентами. С восхищением читала. С его мнением считались даже те, кто придерживался совсем других позиций.

Каждый год ставил первые в посольстве розы к портрету трагически погибшего посла Андрея Карлова.

А как он с командой героически пересидел весь ковид в посольстве!

Пхеньян без него совершенно невозможно представить. Александр Иванович, ну как же так?

PS. На фото в посольстве РФ в Пхеньяне 2017 г. // Внизу это лето, АИ приходил к нам в институт, а я потом ему показывала нашу библиотеку. Он обещал нам присылать кое-что из литературы.

Честно признаюсь, лично Александра Ивановича я никогда не знал – к большому моему сожалению. Говорю это искренне, потому что таких профессионалов своего дела встречаешь редко. Даже заочное знакомство через редкие интервью на страницах российских периодических изданий оставляло впечатление человека глубоко порядочного, рассудительного и обладающего по-настоящему глубоким пониманием того, что и для чего он делает.
Ещё большей утратой мне кажется то, что ушёл из жизни непосредственный свидетель огромного числа важнейших событий исторического масштаба в КНДР, который мог бы пролить на них свет, приблизив нас к пониманию изменений, произошедших там за последние сорок лет.
Светлая память.

С конца прошлой недели в Южной Корее не утихает скандал, связанный с якобы внезапно открывшейся у Ли Чжэмёна любовью к «Хвандан коги». По этому поводу уже высказался ряд российских коллег, причем тональность их заявлений не всегда одинакова и, возможно, зависит от того, какой именно материал использовался при формировании мнения по данному вопросу.

Насколько известно мне, магическое сочетание звуков «хван-дан-ко-ги» сорвалось с губ президента Ли во время краткой беседы с главой Фонда истории Северо-Восточной Азии г-жой Пак Чихян, в ходе которой он в полушутливой форме поинтересовался, не является ли «Хвандан коги» письменным источником.

Дело в том, что чиновница с самого начала отвечала довольно сбивчиво, что, возможно, связано с тем, что президент сразу задал весьма неординарный вопрос по поводу дискуссии вокруг псевдоистории. А когда та не нашлась, что ответить, президент стал развивать дискуссию в сторону: «Вы там древнюю историю вообще изучаете?»

Стоит отметить, что Ли назвал псевдоисториков «хванппа», что само по себе указывает на пренебрежительное к ним отношение. А название сомнительного «памятника» ему вообще подсказал кто-то из помощников… Так что очень сомневаюсь, что Ли Чжэмён пролистывает один из вариантов современного перевода этого «фолианта» на сон грядущий, грезя о былом величии Великой Тангунской Империи.

Вот что действительно вызвало у меня интерес, так это ответы председателя правления фонда госпожи Пак Чихян, которая еще раз подтвердила, что фонд сотрудничал с псевдоисториками, хотя результаты этого сотрудничества она и охарактеризовала как «не очень хорошие».

На самом деле хайп, поднятый президентом Ли, является удобным поводом для того, чтобы снова вспомнить, как в действительности обстоят дела с изучением древней истории в Южной Корее.

А дела обстоят не очень хорошо.

То, что в СССР считалось тихой гаванью, куда от политизированных вопросов современной истории уходили во внутреннюю миграцию выпускники исторических факультетов, здесь является «горячей картошкой».

И это заслуга в основном тех самых «хванппа», старательно клеймящих «продавцами родины» и «приспешниками колониальной историографии» всех несогласных с существованием Великой Тангунии от Тихого до Атлантического океана.

Как говорится, Choseon people – Chosen people…

Однако, как справедливо отмечает коллега Сим Чжэхун, за всеми этими дискуссиями вокруг «хванппа» от внимания ускользает такой очевидный «слон в комнате» как, к примеру, карта из учебника по истории Кореи.

Парадокс в том, что она была одобрена и продолжает оставаться нормой благодаря тем же исследователям, которые публично выступают с резкой критикой псевдоистории.

При этом возникает простой и, на мой взгляд, принципиальный вопрос: кто из исследователей древней истории Кореи действительно готов признать такую реконструкцию научно состоятельной?

В этом смысле недовольство со стороны псевдоисторического лагеря – вторично. Куда важнее то, что подобные визуальные и концептуальные схемы продолжают воспроизводиться внутри самой академической среды, создавая питательную почву для новых спекуляций.

Уверен, что пока подобные карты остаются в массовом сознании, псевдоистория не исчезнет – она будет лишь менять формы.

Безусловно, нельзя не признать, что за последние десятилетия число откровенно фантастических построений в академической среде сократилось. Однако по-прежнему остаётся открытым вопрос: насколько часто сами исследователи древней истории готовы прямо и публично критиковать чрезмерно раздутое изображение корейской древности – в том числе то, которое давно стало «привычным».

Противостоять агрессивным атакам псевдоистории необходимо. Но, возможно, не менее важно параллельно предпринимать усилия по возвращению корейской древней истории в более взвешенные и методологически обоснованные рамки.

Для тех, кто всё-таки хочет разобраться в том, кто такие «хванппа», предлагаю ознакомиться с моей статьёй.

А если букв покажется слишком много, вот ссылка на предыдущие посты на эту тему.

А как вы представляете себе Корею?

Контекст: визитка одного южнокорейского господина, увлекающегося историей и лингвистикой.

PS: «Странно, что на карте нет Сахалина, Токто, Уллындо, Чечжудо, Тэмадо и прочих исконно корейских островов».

Удивительно, но спич Ли Чжэмёна про «хванппа» как будто прорвал какой-то нарыв, давно назревший вокруг темы псевдоистории. Целых 48 различных исторических организаций объединились в призыве к государственным мужам, наконец, определиться с тем, с кем они: с плоскоземельщиками или академической наукой.

Эти 48 организаций представляют практически всё историческое и археологическое сообщество страны. Даже во времена скандалов вокруг государственной унификации учебников истории (во времена Пак Кынхе) подобной степени консолидации не наблюдалось.

Ситуация тем более примечательна, что поводом послужили не новые «открытия» и не очередной всплеск интернет-мифотворчества, а фактическое возвращение в публичное пространство давно разобранных и многократно опровергнутых конструкций, связанных с «Хвандан коги» и близким к нему набором псевдоисторических представлений.

При этом важно зафиксировать принципиальный момент: между академической историей и так называемой «псевдоисторией» не существует научной полемики. Нет двух равноправных интерпретаций, конкурирующих друг с другом в научном поле. Есть корпус профессиональных исследований, источниковая критика, методология - и есть тексты, не выдерживающие даже минимальной проверки по языку, понятийному аппарату и происхождению.

В этом смысле ситуация действительно сопоставима с отношением науки к теории плоской Земли: предметом научной дискуссии она не является.

Историческое сообщество обращает внимание и на политическое измерение проблемы. Мало того, что из рассказов о Великой Империи Тангуна торчат уши японского паназиатизма, так эти же теоретические построения еще и активно использовали в эпоху авторитарных режимов для легитимации националистических интерпретаций прошлого и вмешательства государства в историческую политику.

Показательно и то, что псевдоистория охотно мимикрирует под «альтернативное знание», апеллируя к риторике антиколониализма и обвиняя профессиональных историков в «служении колониальной науке».

Именно поэтому нынешнее коллективное заявление - это не просто реакция на конкретное высказывание или эпизод, а попытка обозначить красную линию: государство не должно поддерживать или поощрять псевдоисторические конструкции - ни прямо, ни косвенно, ни в форме «неоднозначных» намёков.

В результате 48 научных организаций решили не ограничиваться постами в ФБ и гневными публичными спичами, а выдвинули 17 декабря совершенно конкретные требования к южнокорейским политикам:

1. Правительство Ли Чжэмёна и другие политические силы должны прямо признать опасность псевдоистории.

2. Правительство Ли Чжэмёна должно чётко обозначить свою позицию по вопросу псевдоистории и не оказывать ей никакой поддержки.

3. Политические силы, независимо от партийной принадлежности, должны отказаться от сиюминутной политической выгоды и занять твёрдую позицию в отношении псевдоистории.

4. Правительство Ли Чжэмёна и другие политические силы должны уважать мнение специалистов при разработке и реализации исторической политики.

В конце прошлой недели активно обсуждалось упоминание президентом Ли Чжэмёном «чосончжок» (этнических корейцев – граждан КНР), в контексте обеспечения равноправия в политике в отношении зарубежных соотечественников. Данный вопрос действительно давно назрел, так как деление этнических корейцев на классы в зависимости от страны их проживания, на мой взгляд, вряд ли можно считать удачной идеей.

Конечно, у этого деления есть свои причины, в том числе негативный образ «чосончжок», который явно не способствует продвижению идеи равенства всех зарубежных соотечественников перед законом среди граждан Южной Кореи, а они, как известно, и являются источником власти (1-я статья Конституции). Да и Юн в рамках своей политики борьбы с коммуняками и их наследием всячески давал понять, что корейцам из Китая и бывшего СССР здесь не так чтобы очень рады.

И вот, наконец, президент Ли говорит: хватит дискриминации, давайте будем проводить единую политику в отношении этнических корейцев. Правильные слова, которые давно хотели услышать те, кто подумывает о смене места жительства и гражданства в пользу «исторической родины», как принято в последнее время называть Южную Корею в данном контексте.

Однако меня несколько обескуражили ответы главы ведомства, которое, казалось бы, создано для того, чтобы такими вопросами заниматься - Агентства по делам зарубежных соотечественников. Зачем было вилять во время ответа на вопрос о дискриминации отдельных групп соотечественников – непонятно. Можно было просто сказать: да, дискриминация существует, мы занимаемся этим вопросом.

Кроме того, лично у меня сложилось мнение, что глава агентства как будто сам не до конца понимает, кто именно является объектом его заботы. Хотя здесь, возможно, всё дело в сложной терминологии. Ведь есть: «соотечественники, проживающие за рубежом», «граждане, проживающие за рубежом», а также отдельные группы соотечественников типа «чосончжок» или «корёин» (корё-сарам) и совсем уж монструозные – «соотечественники, проживающие в стране» или «иностранцы корейского происхождения». Последние уж больно напоминают «силлян ёкчхон» (身良役賤 или благородные по происхождению, но презренные по занятиям) периода Чосон.

Несмотря на то, что вопрос объединения виз H-2 и F-4 снова прозвучал (причем из уст представителей агентства), о проблеме членов семей зарубежных соотечественников, которые не являются этническими корейцами, кажется, благополучно забыли. Пока активность госчиновников ограничилась по этому направлению невнятной попыткой объединить статусы F-1 и F-3, что, IMHO, является переливанием из пустого в порожнее, так как никаких прав, кроме совместного проживания, оба статуса не дают, фактически становясь серьёзной преградой для переезда в Южную Корею для «нечистых» семей.

Видимо, это не считается дискриминацией по этническому признаку. Южнокорейское законодательство просто как бы намекает, что нужно выбирать себе «правильного» партнёра – этнического корейца (в стране или регионе, где их может и вовсе не быть), чтобы не испытывать потом проблем с возвращением в лоно «исторической родины».

Отрадно, впрочем, что вспомнили о корейцах, проживающих в США, Канаде и Австралии, которые, судя по всему, получив гражданство этих государств, спят и видят, как бы поскорее вернуться на горячо любимую родину.

Я тут проверил, число «возвращающихся» действительно растёт, причём очень бодро, особенно из США. Хотя злые языки говорят, что такое «статистическое» возвращение может быть связано с дороговизной медицинских услуг в странах исхода, а само возвращение – кратковременным и ровно на тот срок, чтобы данные услуги получить.

Интересно также прозвучало обещание создать единую структуру, которая бы занималась вопросами адаптации этнических корейцев, приехавших из-за рубежа, поскольку сейчас накопилось огромное количество проблем, особенно связанных с адаптацией детей, приехавших буквально со всего мира.

Главное, чтобы в рамках этого органа приоритет не стали отдавать какой-то одной группе зарубежных соотечественников, а работали над унификацией их статуса, не забывая про особенности потребностей отдельных групп.

Пожелаем же господам чиновникам удачи в новом году и достижения всех намеченных целей!