Было ли страшно? Конечно, было. Я же живой человек. Но забавно, что намного сильнее я боялась заранее, когда ещё только обдумывала план поездки и возможные варианты развития событий. Объективно самое сложное было - найти адвоката, который согласится на мою безумную авантюру и не запросит при этом в качестве гонорара миллионы. Но была и другая сложность: смириться с риском. Продумать всё до мелочей, чтобы его минимизировать, но всё же осознанно принять ненулевую вероятность того, что всё может пойти не по моему плану и закончиться очень плохо. И даже если ты понимаешь, что скорее всего план сработает, и в твоём случае жестить не станут, твой мозг невольно концентрируется на не самых вероятных, но зато на самых ужасных сценариях и ты буквально не можешь заснуть без снотворного, часами ворочаешься в кровати, представляя камеры, допросы, пытки и все такое прочее.

Перед поездкой я решила, что мне нужно обязательно освежить в памяти историю Мохаммеда Ульд Слахи* и внимательно перечитала его книгу "Дневник Гуантанамо" от корки до корки. Читая, я понимала, что я и близко не выдержу то, через что он прошёл. Чтобы сломать меня, понадобится гораздо меньше времени. Единственный мой шанс - провернуть всё так, чтобы им невыгодно было меня ломать, сажать и пытать - чтобы им выгоднее было отпустить меня с миром. Но риск того, что они не станут действовать в соответствии с моим планом, что их логика отличается от моей, а на медийный эффект им наплевать - этот риск пробирался в мои сны по ночам, не давал мне нормально работать, отравлял мои будни, отчуждал меня от моих друзей и близких невидимой стеной. Буквально как в поговорке: у страха глаза велики. Реальность оказалась намного менее пугающей, чем моё собственное воображение.

*Увы, мало кто читал его книгу. А зря. Довольно многим Слахи известен по фильму "Мавританец", фильм тоже хорош, но книга по-настоящему пробирает до костей.

...Первые минуты пикета у меня буквально тряслись руки от волнения. Я замерла с плакатом в руках и не шевелилась, даже с ноги на ногу не переступала. Задним числом звучит смешно, но в моём воображении за мной должны были прийти прям сразу, как только я встану с листком бумаги в руках. Я думала: буквально несколько минут, и всё закончится. Но минуты шли, а за мной всё не приходили. Тогда я немного расслабилась и стала морально готовиться к тому, что, возможно, стоять придется долго - до вечера. Погода в городе в этот день была скорее питерская, чем грозненская, и руки начали замерзать быстро.

Непосредственно мимо меня почти никто не ходил: у памятника оказалось не самое оживлённое место. Но с другой стороны улицы люди на меня поглядывали с интересом. Кто-то даже фотографировал на телефон. Достаточно часто проезжающие мимо машины притормаживали, чтобы посмотреть, что написано на плакате.

И вот очередная машина останавливается. Водитель опускает стекло и что-то мне говорит. Я не слышу его и подхожу ближе. Он спрашивает, кто такая Седа Сулейманова. Я говорю: моя подруга. Незнакомец кивает и властным тоном заявляет: ну поехали до отдела, там разберемся. Я очень сильно удивляюсь, потому что машина самая обычная, светлого цвета, без малейшего намека на полицейскую символику, чувак за рулём тоже в штатском и похож скорее на таксиста, чем на сотрудника полиции. Никаких корочек он мне не предъявляет и не представляется. Поэтому я смотрю на него в некотором замешательстве и говорю: я к незнакомцам в машины не сажусь. После чего отхожу со своим плакатом назад к памятнику. Он продолжает что-то мне говорить из машины, но поняв, что настаивать бесполезно, он уезжает.

Через 15-20 минут та же светлая машина возвращается, а с ней ещё три или четыре - полицейские. Все они совершенно красиво, как в кино, одновременно останавливаются около меня, и на этот раз нет ни малейших сомнений - это за мной. Я успеваю подумать, что это мощно - ради меня одной с плакатиком вызывать целый кортеж. Из всех машин выходят люди и направляются в мою сторону. Со мной здороваются и говорят, что я провожу несанкционированное мероприятие.

Я отвечаю, что это одиночный пикет - разрешённое действие, не требующее согласования. Мне отвечают: нет, одиночные пикеты запрещены. Я спрашиваю - почему? На что мне выдают коронную фразу - по законодательству Чеченской Республики.

Я уточняю, задерживают ли меня. Мне говорят, что да, я должна проехать с ними до выяснения обстоятельств. Я беру свою сумку с вещами, а потом растерянно оглядываюсь - в какую именно машину мне садиться? Они выбирают ту самую светлую машину чувака, который первым меня обнаружил. Водитель из него, как выяснилось, максимально жёсткий: газует с места, бибикает всем подряд и перестраивается так, как будто он главный на дороге. В паре моментов я реально переживала, как бы он сейчас не цепанул кого-нибудь и не устроил аварию. При этом он ещё разговаривает по телефону - и хотя говорит по-чеченски, по отдельным русским словам я улавливаю, что речь точно про меня.

Ехали мы недолго, буквально несколько минут. Подъезжаем к воротам отделения. Чувак вспоминает, что забыл отнять у меня телефон и начинает на меня орать, чтобы я его отдала. Я пытаюсь отмазаться и вру, что у меня его нет, но вскоре понимаю, что пререкаться бесполезно - ведь меня всё равно обыщут. Поэтому я сдаюсь и молча отдаю телефон. Он забирает его и выключает.

Внутрь отделения меня ведёт уже другой сотрудник. Вообще сотрудники и кабинеты, в которые меня приводили, менялись быстрее, чем я успевала к ним привыкнуть. У меня возникло ощущение, что ребята сами не очень понимают, что же им со мной делать.

В какой-то момент кто-то из полицейских спрашивает, когда я приехала в Грозный. Я отвечаю, что сегодня утром. Следующий вопрос: где я собиралась сегодня ночевать. Я смотрю ему в глаза и улыбаюсь: у вас. Полицейский тоже улыбается, кажется, этой шуткой мне удалось хоть немного разрядить атмосферу. Но в то же время я боюсь показаться чересчур наглой и уточняю: нет, нет, не переживайте, у меня есть возможность снять гостиницу, если вы меня отпустите. А то ещё подумают ребята, что я напрашиваюсь на их гостеприимство. Однако, другие сотрудники сами говорят мне чуть позже, что я останусь у них как минимум на одну ночь.

Досматривала меня женщина - не жестила, до трусов раздеваться не заставляла, просто обычный шмон. Не успела она досмотреть мои вещи в сумке, как за мной снова вернулись мужчины, и мы пошли в какой-то другой кабинет.

Что женщины, что мужчины не знали, кто такая Седа Сулейманова и с интересом задавали мне вопросы. Я коротко пересказывала им её историю. Каждый раз, когда я доходила до момента, что Седу могли убить родственники, полицейские говорили, что такого не может быть, либо говорили, что это семейное дело и нечего мне туда лезть. Но был один сотрудник, который уточнил у меня: в Питере Седа общалась* с русским? Я говорю: да. Услышав мой ответ, сотрудник кивнул и сказал: да, тогда могли и убить. В отличие от других, он по крайней мере был со мной честен.

*"Общались" на Северном Кавказе означает то же, что в России значит слово "встречались".

Отдельную порцию вопросов у полицейских вызвал тот факт, что на моём плакате было две надписи: на русском и на чеченском. Они допытывались до меня, кто же стоит за моей акцией: наверняка, мол, кто-то из местных надоумил. Я попыталась объяснить, что никто меня не надоумил - просто у меня есть друзья чеченцы, которых я спросила, как правильно написать на их языке. Причина, по которой я решила сделать надпись на чеченском очень простая - из уважения к чеченскому народу. Раз я провожу свой пикет в столице их республики, то и надпись должна быть не только на русском, но и на их родном языке. Мой ответ сотрудников не устроил: мне заявили, что даже бумага моего плаката - местная, грозненская, следовательно, я явно вышла на акцию по указке кого-то в Грозном. Я не знала, как мне доказать, что бумага не "грозненская", что плакат я нарисовала в Питере и привезла с собой, что никто меня не надоумил и ни по чьей указке я не действую.

К счастью, вскоре наш разговор прервался. В кабинет зашёл какой-то человек и обратился по-чеченски к остальным, после чего лица у всех сделались крайне напряжённые. Мне было велено срочно идти с одним из них вниз на первый этаж к начальнику. Мой провожатый буквально побежал вниз по лестнице, оглянулся на меня и крикнул, чтобы я бежала за ним. Во всей сцене было что-то дико комичное. Несмотря на страх, я невольно улыбнулась, ускорила шаг, но бежать не стала: что бы там ни ждало меня впереди, я понимала, что ни на собственную казнь, ни на собственное освобождение я опоздать не могу по определению.

Первое, что я увидела в кабинете начальника - это журналистку, которая меня фотографировала во время пикета. Я ужасно расстроилась: из-за меня пострадал совершенно невиновный человек. Но вскоре я осознала, что журналистка отнюдь не выглядит напуганной и спокойно общается и с самим начальником, и с остальными сидящими вокруг стола мужчинами. Исходя из тона разговора я сделала однозначный вывод - кажется, ни расстреливать, ни пытать, ни даже оставлять на ночь в отделе нас всё таки не собираются. Всё остальное меня мало волновало, и я практически не вмешивалась в разговор журналистки и полицейских. Как по мне, так уважаемые господа начальники просто лили нам воду на уши: меня одновременно хвалили за гражданское неравнодушие и журили за выбранные методы. Нам сказали, что Следственный Комитет работает не покладая рук, но в то же время заявили, что, возможно, Седа сама не хочет, чтобы её нашли, и в этом случае следователи, якобы, обязаны сохранить в тайне её местоположение.

Я не видела ни малейшего смысла в том, чтобы спорить или задавать какие-либо вопросы. Меня вполне устраивал вариант закончить беседу поскорее и разойтись с мирой. Вскоре так и случилось. И мне, и журналистке вернули телефоны, паспорта и вещи - и повели нас к проходной, где я увидела своего адвоката и окончательно успокоилась.

Когда мы вышли из здания на улицу, меня попросили дать журналистам из ЧГТРК Грозный небольшое интервью: точнее ответить буквально на пару вопросов под запись камеры. Один из вопросов был прекрасен: молодой человек спросил меня, были ли нарушены мои права в полицейском участке? Я решила, что ответить "да, были нарушены" - это, пожалуй, будет не самое мудрое решение для человека, который до сих пор стоит на территории отделения в окружении толпы полицейских. Но и врать, что нарушений не было я не стала - ведь само моё задержание незаконно. Поэтому вместо того, чтобы ответить "да" или "нет", я просто сказала: ну, по крайней мере мне вернули все мои вещи. Журналист уточнил, всё ли у меня сейчас хорошо, это я смогла подтвердить, не покривив душой. На этом "интервью" со мной закончилось.

После этого и я, и мой адвокат смогли беспрепятственно уехать с территории Чеченской Республики. У журналистки уже был заранее куплен обратный билет на вечер, поэтому она осталась в Грозном ждать своего рейса. В итоге за ней до самого самолёта следили некие мужчины в штатском: видимо, на случай, а вдруг она передумает, и не улетит? Девушка даже в туалет не могла отойти без сопровождения: мужчин не смущало, что туалет женский, они буквально следовали за ней как тень и в какой-то момент даже заходили в соседнюю кабинку. Но в самолёт горе-сыщики садиться вместе с ней не стали - и на том спасибо.

...Вот такими были мой пикет в Грозном и его последствия. Окей, но что же дальше, спросите вы? А дальше предстоит всё то же самое: я буду продолжать использовать все законные способы, чтобы добиться справедливости ради Седы Сулеймановой. Я не оставлю в покое ни преступников, ни тех, кто их покрывает и стремится отмазать. Рано или поздно ребятам, принимающим решения, надоест шум вокруг этой истории, и они предпочтут провести справедливое расследование и суд над преступникам и поставить, наконец, точку в этой истории.

Если Седа жива, то сегодня ей исполнилось 28 лет. Она родилась 24 марта 1997 года.

Я уже очень много про неё рассказывала - как мы познакомились и подружились, какой она светлый и прекрасный человек. Но сегодня мне бы хотелось, чтобы вы прочитали о ней слова другого человека - нашей общей с ней подруги, Марьям. Одно интервью Марьям я здесь уже выкладывала. Недавно Марьям дала ещё одно интервью - оно вышло, как раз 20 марта, в день моего пикета.

Что касается меня, невольно сейчас вспоминаю этот же день - год назад. Вспоминаю свой текст, написанный тогда. Многое ли изменилось за год? СК ЧР завёл уголовное дело об убийстве, я дважды побывала в Чечне (первый раз как свидетель ездила на допрос), но результата нет до сих пор - Седу не нашли ни живой, ни мёртвой, преступники на свободе. Но сколько бы ни прошло времени, я не сдамся.

Комментарии пока закрою. Знаю, что люди, заражённые тьмой, потерявшие ценностные ориентиры в жизни, забывшие Свет, жаждут оставить здесь свои грязные глумливые сообщения. У кого внутри тьма, кто болен ею, тот только и может дарить миру тьму - желать людям смерти или убивать их собственными руками. А у кого в душе Свет, тот даже если погиб, не будет забыт. Седа не будет забыта никогда, я обещаю.

Ровно год назад СК Чеченской Республики завёл уголовное дело по статье 105 ("Убийство") по факту безвестного исчезновения Седы Сулеймановой. Обнародована эта информация была не сразу. Я узнала об этом только в начале апреля, когда мне позвонил следователь.

Какую же работу проделало следствие за целый год? Это тайна, покрытая мраком. Могу сказать лишь о том, что знаю непосредственно из первых рук. Меня (одного из важных свидетелей) допросили за это время лишь дважды - первый раз в Чечне в апреле, второй раз - летом, в Питере, задали всего пару уточняющих вопросов. Более того, мне предложили пройти полиграф (детектор лжи), и я, естественно, согласилась - но в итоге меня так и не пригласили. Станислава Кудрявцева (очевидно одного из важнейших свидетелей) тоже допросили всего один или два раза. Были ли допрошены родственники Седы, её мать, её брат, её сестры, её дяди и двоюродные братья? История об этом умалчивает.

Как бы то ни было, за целый год следователи не осилили найти Седу ни живой, но мёртвой, никто из преступников также не был найден и не был привлечен к ответственности.

В то же время, мои великие "преступления" в Питере без должного внимания не остались. За пикет, проведенный 29 января на мосту Кадырова, меня приговорили к 20 часам обязательных работ (приговор ещё не вступил в силу, ещё предстоит суд по обжалованию), а из-за расклейки листовок на том же мосту 8 марта - уже 11 марта к двери моей квартиры пришли сотрудники полиции. Меня они не застали, я была на работе. Поэтому господа полицейские позвонили в двери всем моим соседям и напугали их. Со слов соседей, сотрудники заявили им, что они "из уголовного розыска" (!) и очень меня ищут. После этого, в тот же день, сотрудники полиции вспомнили про такое современное средство связи как телефон и догадались просто мне позвонить и поговорить. Они попросили прийти к ним, внимание: в убойный отдел (!!!) и написать объяснительную по поводу расклейки листовок. Я сразу согласилась, пришла на следующий же день и всё написала. Почему уважаемые сотрудники убойного отдела полиции занимаются расследованием "дела о листовках" я, признаюсь, так и не поняла. Сами полицейские не смогли вразумительно ответить на этот вопрос, но пожаловались, что в убойные отделы в принципе часто спускают "политические" дела.

Что я могу сказать? Именно вот это безумие, в котором мы живём, и приводит к тому, что настоящие преступники оказываются не найденными и не наказанными. Вот она современная Россия: в Чечне за целый год так и не смогли раскрыть дело по 105 статье, зато в Питере буквально за несколько дней убойный отдел смог найти великую преступницу-рецидивистку, Лену Патяеву, злостно расклеивающую листовки о пропаже человека. Интересно, они такими темпами и волонтёров "Лиза Алерт" скоро преступниками считать начнут?