Скукоживаюсь на краешке сиденья, как зяблик на жердочке. Автобусный попутчик с интересом разглядывает мои коленки, рдеющие пупырышками цыпок сквозь прозрачный капрон. На улице -20. Отрезвляющий диагноз скоренько учат уму-разуму, и уже много лет начиная с октября и до весны нижняя часть моей красоты облачена в два слоя.
⠀
Поэтому весна у кого климатическая, у кого календарная, а у меня колготочная. И бесколготочная – когда температурный рубикон позволяет переключиться в однослойный режим. То есть, снять, наконец, колготки из-под брюк)
Как может согревать паутина из пластика – вопрос к физикам-теоретикам, а у меня по тэгу #колготки в памяти всплывает вот что:
⠀
Мне четыре. В дефиците все, кроме хозяйственного мыла. В квартире холодина, и очень кстати мама отхватывает где-то шерстяные колготки. Мама ликует – чадо спасено. Чадо сопротивляется – темно-зеленая раздвоенная тварь оказывается невероятно кусачей. В первом раунде побеждает холод.
⠀
Но что может победить разум, даже если тебе всего четыре? Подозреваю, что установка «моль-враг шерсти» перекочевала в мою голову прямиком из генетической памяти – откуда еще могла взяться идея призвать на помощь моль?! К сожалению, явления «маникюрные ножницы» в нашем мире еще не существует, поэтому моей «насекомой» помощнице приходится орудовать тем, что нашлось в хозяйстве.
⠀
Н-да, дыры явно великоваты для мизерных мольих зубов… Мама поэтому не верит?
⠀
Раунд три – несправедливость. На голых коленках недоеденные колготки, в руках иголка с ниткой. Мне обидно: девочки не едят шерсть, почему тогда их наказывают? Я показательно громко вою. Чтоб все догадались – я не умею шить.
⠀
Вечер.
⠀
Я рисую, поджав под себя ноги в заштопанных колготках. Мне тепло и колюче. Скоро мама позовет ужинать. Интересно, что она приготовит: жареную картошку или мою любимую «лафшу»?

Да разве это снег? Подумаешь, часок помело, и к утру, ладно – к вечеру, растаяло. То ли дело сугробы в 15 сантиметров в июне! Да, это достоверный исторический факт, случившийся именно в Перми аккурат в год моего рождения.

В марте стояла штатная погода: -5 в день пришествия и что-то типа при выписке. «А-а-а еще чего было интересненького?» – меня, легко увлекающуюся натуру, моментально понесло в периодику того времени. Выпуск газеты «Правды» под номером 82 – за 22 марта 1967 года восхитил объемом печатного слова и утомил занудством – станки, производственные же фельетоны и лозунги. Господи, ЭТО читали?!

К счастью, нудный слог – не самая большая беда, потому я продолжила интернет-раскопки, въедливо допросила маму, и вот чего выяснила:

Зарплата мамы – воспитателя в детском саду была аж 42–50, папы – шофера (между прочим, 1 класса!) – 60 рублей. Колбаса стоила 2–20, мясо 2 рубля, сахар 85, банка сгущенки 55, литр молока 24 или 28, а буханка белого хлеба 20 копеек. На обед у папы в среднем уходил рубль с учетом пачки Беломора за 22 копейки, а у мамы вычитали 3 рубля за целый месяц. Белые туфли на шнурках за 5р казались невероятной удачей, а верхняя одежда покупалась только в кредит.

В 67 году в Перми начали функционировать новенький аэровокзал и автомобильный мост через Каму.

Сборная СССР по хоккею в пятый раз выиграла чемпионат мира, а на киноэкраны страны вышла «Кавказская пленница». Стартовало строительство ВАЗа и завершилось возведение Останкинской телебашни. В марте была введена пятидневка с ДВУМЯ выходными: как считаете – в честь меня?!

США бомбили Вьетнам, Израиль воевал с соседями, а в Боливии был убит Че Гевара. Зато завязались переговоры Советского союза и Штатов по ограничению количества ядерных ракет, что было началом конца холодной войны.

Н-да, впечатляющий масштабом событий год. Хотя цикличность истории бесит не на шутку – сколько можно танцевать с одними и теми же граблями?!

Среди озарений расслабляющая мысль о том, что кредитная зараза передается по наследству, а снег в апреле – вовсе не беда. Еще увидим, какие сюрпризы припасло для нас лето!

Большой – с трудом обхватишь, теплый. Мммлею…
⠀
Сколько в нем, говорите, слоев? От 32 до 50?! Ого!
⠀
У меня гедонистический эксперимент – завтрак на французский манер. Заказываю каппучино, хотя обычно его не пью, и примеряюсь, как бы макнуть здоровенный круассан. Целиком? По-дурацки, держать не удобно. Сдаюсь и отрываю неровный кусок – аккуратно не получается, свежий круассан разматывается бесконечной лентой. Оглядываюсь и, мысленно махнув рукой, тычу куском в чашку. Кофейная пенка облепляет пальцы, повисает усами на верхней губе. Плотоядно облизываюсь и повторяю. Стол и коленки обсыпаны крошкой, и выгляжу я наверняка как порося, но, божечки, как мне вкусно! Все-таки знают французы толк в еде, они бы точно не выдумали ничего безобразного. Как некоторые…
⠀
Не, я не ретроградка, новинкам рада, дегустировать бегу одной из первых. И если уж речь про круассан, то как не вспомнить про недавешних его геометрических собратьев.
⠀
Первый родом из Нью-Йорка – круассан-сюпрем. Он же – крублик, он же койн, он же рондель. На деле – толстенькое колесо из слоеного теста с кремом и шоколадной глазурью. Второй – шведский кубик с начинкой. Всем хорош, стервец: и ровными румяными боками, и размером. Одна печаль – есть его страшно неудобно!
⠀
На этом, видимо, 3d-фантазия кулинарных гуру закончилась, и на сцену вышел постаревший еще до своего рождения представитель 2d. Или приполз, судя по плоской сухопарой тушке, прямиком из Кореи. Там его выдумали, а скорее, увидели в кошмарном сне и воплотили наяву. Крунж, флэт, а по мне – расплющенный автокатком труп круассана. Посмертный макияж в виде той же глазури и яркой посыпки не вернули покойника к жизни. Даже в круассановой семье не обошлось без урода!
⠀
Конечно, я попробовала. И вам советую, дабы не повторять никогда. Как общепитовка со стажем, я понимаю, что это замечательное средство спасения непроданной выпечки, и только. Но уж очень, на мой взгляд, неказистое.
⠀
И если без спасательной фудофилии никак, есть свежая идея – назвать круассан не плоским, а вяленым. Сделать его остро-соленым: с сыром, чесноком, специями и подавать к пиву вместо тараньки, воблы и осточертевших сухариков. Ни шелухи, ни рыбной вони.
По-моему, гениально!)

#молчаливая_собака_исподтишка_хватает

Мы молчим и старательно обходим друг друга. Шпагатом очерчен кусок леса, за пределы – ни-ни. Подъем в 4, отбой в 21-30. Мы добровольно вписались в эту историю на ближайшие 10 дней.
⠀
Нас 40, и в этом никакого символизма, так бывает. Познакомиться успели разве что с соседками по комнате, и то в смысле узнать, как кого зовут. На большее не хватило времени – включился режим «благородной тишины».
Здесь у меня оказывается только одна знакомая, остальных вижу в первый раз. Ну как вижу… в общих чертах. Возможности по-человечески рассмотреть друг друга нет, мы не встречаемся взглядами – даже невербальные контакты под запретом. А потому я зыркаю исподтишка.
⠀
Особым телосложением из общего ряда не выбивается, пожалуй, никто. В итоге идентифицирую людей по бросающимся в глаза деталям одежды, сами носительницы стают просто ее продолжением.
⠀
Не заметить хозяйку шикарного черного, с ярко-рыжей подкладкой, плаща на запАх, невозможно. Она буквально несет себя по дорожке; полы плаща устрашающе развеваются, на макушке здоровенный шиш темных волос: ни дать, ни взять – Малифесента! Так бы ей и называться, но на груди черной толстовки белыми буквами красуется крупное VAGINA. На который слог ударение – мне неведомо.
Как-то вдруг не опознаю длинноволосую брюнетку: «Это кто?!», а в следующий момент спохватываюсь: «Да это VAGINA, только без обычного своего пучка!»
⠀
Кудрявая блондинка в розовом худи – OGUREZ. «О, сегодня OGUREZ в голубом!»
⠀
Судя по надписи на спине, мир знает, что в нем существует еще одна блондинка, вот эта – хорошенькая, с прямыми ниже плеч волосами и пухлыми губами.
⠀
Невысокая приятная дама не расстается с термосом. Термос и тапки у нее одного, тон в тон, салатового цвета.
⠀
Единственное на всех платье. Черное, в горох.
⠀
Крепкие ноги, туго обтянутые яркими разноцветными лосинами, решительно отбивают шаг поношенными туристическими ботинками с развязанными шнурками.
⠀
Еще двух запоминаю потому, что сидим рядом в зале медитации. Та, что справа, похоже, самая взрослая среди нас. Спойлер – самой взрослой оказываюсь я.
⠀
Кстати, вы ж в курсе, что худи – для худышек, а толстовки – для тех, кто… покрупней? Если что, при описании образов я это аспект учла)

- Никто не видит?! – озираюсь я и заталкиваю в рот только что сорванные пятилистники сирени. Ну и гадость, скажу я вам, особенно от этой – особо душистой белой особи, что растет у забора маминого двора. Вот трубочки клевера гораздо вкуснее. Их целиком есть совсем не обязательно, главное, облизать эээ попку – место, которым она-трубочка, крепится к головке цветка. Однажды проделав такое, вы освоите альтернативный способ добычи сахара, породнитесь с пчелами, шмелями и прочей жалящей живностью и с полным правом сможете заклинать: «Мы с тобой одной крови…» в надежде, что своих они не кусают.

Да, вкусности в моем детстве, не обремененном радостями сегодняшнего кондитерского ада рая, добывались путем свободного выгула и выпаса. Все подножное и придорожное оценивалось на зубок в самом прямом смысле.

Мы ели горькую редьку, почищенный стебель которой и правда напоминал редьку, но не такую ядреную, как всамделишная с грядки; кочерыжки лопуха, росшего вдоль всех деревенских заборов сразу – сочные, хрустящие. Помню вкус – свежий, горьковато-пресный и сладкий одновременно. Словами не описать, надо пробовать. Кислицу – мелкую трехлистную травку. У нас она числилась кисленицей, как и щавель, который изредка – невероятная удача! – попадался на поляне. Увы, в огородах его тогда не выращивали.

Пряно-кисленькие самолетики клена, сожранные мной в промышленном объеме, вызвали незатыкаемый фонтан, бивший одновременно из вершин и глубин чахлого 5-летнего организма, и скорую помощь. Вусмерть перепуганная мама вмиг согласилась на госпитализацию.

Думаете, горбатого исправила неделя в дизентерийном отделении? Ха! Я знаю эту историю только потому, что мама рассказывала. Никаких ранящих и хоть чему-то научивших воспоминаний. Видимо, травоядность у меня в крови, потому я продолжаю в прежнем духе.

Побеги полевого хвоща, которые у нас зовут пистиками, в пирожках и пельменях. Крапива в супах, пирогах и омлетах. Свекольная ботва в борще, окрошке и просто салате. Только все это скучно, чинно-важно и по большей части термически обработано. Никакой спонтанности!

То ли дело на воздухе. Одуряюще пахнущие желтые цветочки акации – тоже снизу сладенькие, между прочим. Намедни нашла рецепт печенья из сирени. Рискнуть?

А самое вкусное из сезонного – это только что проклюнувшиеся на концах веток лиственницы светло-зеленые кисточки – побеги. Они нежные, ароматные и восхитительно-кисленькие. Когда я вычитала, что это клазезь всего полезного, что есть на белом свете, то вообще превратилась в алчное кистеядное. Если лиственниц не оказывается в зоне доступа, я на худой конец поедаю то, что предлагает сосна. Тоже кисленько, но жестче, с брутальным хвойным духом – так себе из сосны девочка.

В общем, рядом не только познавательное, но и жевательное. Скажите, я одна такая ненормальная или кто-то еще пасется в живой природе?
Отзовитесь, друзья-парнокопытные!

Коза внутри меня ошалело замирает, узрев высоченную лиственницу, с головы до пят увешанную вожделенными салатовыми кисточками. Откусывать пахучие побеги прямо с ветки без помощи рук – так я еще не пробовала!
⠀
– Хочешь ко мне на дачу? – пишет несколькими часами раньше подруга.
– Она еще спрашивает! – радостно взбрыкивает моя козья сущность и бодро сучит копытами в сторону кладовки: за рюкзаком.
⠀
Заросли щавеля, кинза и прочая петрушка, кусты с длинненькими фиолетовыми ягодами – жимолостью и первый в сезоне самолично сорванный огурец. Ох, и попасемся! Жалко, что я всего на пару дней…
⠀
Перед отъездом мне, не сумевшей сжевать все, что выросло, вручают здоровенный пакет «навынос»:
– Ешь, мы не успеваем. Что не влезет – заморозишь!

⠀Вываливаю крапивно-щавелевую кучу на кухонный стол и удовлетворенно потираю ладошки: «Ох, и покулинарим!»
⠀
Помните про кроликов: это не только ценный мех?! Так вот: то, что мясоеды презрительно называют силосом – это не только свежие витамины, которые надо пихать в себя через силу, это ВАУ кулинарный ингредиент!
Добавляю во все салаты – раз. В зеленые щи, простые борщи и вообще в любой суп, включая уху. В окрошку – взбиваю щавель в блендре с водой и получаю прекрасную кисленькую основу, это два.
⠀
Три – зеленый омлет и зеленый же ленивый пирог.
Ленивый до того, что для него не нужно даже тесто, вместо него беру тонкий лаваш.
⠀
В большую миску кромсаю кухонными ножницами лаваш и зелень – как попало. Брынзу разминаю вилкой. Разбалтываю пару яиц со стаканом молока, сыплю любимых специй: например, молотый пажитник, паприку и черный перец. Заливаю омлетной смесью содержимое миски, размешиваю с помощью двух вилок, посыпаю тертым сыром и отправляю в духову. Верх-низ или конвекция, 180 градусов, 25-30 мин.

Когда пирог зарумянился, а от запаха закапала слюна, вынимаю. Путем несложной акробатики выкладываю на тарелку сырной корочкой вверх и пытаюсь дать ему остыть.
Вкусно теплым, вкусно холодным. А лучше всего наутро - когда остается)
⠀
Разрезаю пирог и любуюсь собственными пальчиками с идеальным маникюром. Обожаю рецепты, не посягающие на его-маникюрью, девственность.

Скооолько?! – я щурюсь, пытаясь сфокусироваться: от 1300 рэ за кг шоколада против 610 в прошлом году?! К такой реальности я оказываюсь не готовой – это последний гвоздь в крышку гроба моего так толком и не взлетевшего шоколадного бизнеса.

А как все начиналось!

Красивая идея. Торговая марка, фирменный стиль, упаковка. Вкус и состав продуктов, которыми я безмерно гордилась, ела сама, дарила. Учет, технология, сертификация, сайт-блог, маркетплейсы – все по линеечке. Поддержка семьи – материальная тоже, моя фанатичная увлеченность… Увы, этого оказалось недостаточно.

Может, роковыми были вселенские подножки в виде пандемии, февраля у нас, погодного звездеца в Африке и всего, что за этим следует. Может и правда я сунулась в слишком узкую нишу, перекормленную предложениями. Может, мне не хватило знаний, энергии и того, что называют чуйкой. Или элементарного везения – не в то время и не в том месте)

В общем, пора признать, что это был фальстарт, перестать хлестать себя и … неживую лошадку. Она никуда не везет, с нее просто надо слезть. Но как же трудно расставаться с мечтами!

Что я могу сказать себе, честно глядя на то, что получилось? Вернее – не получилось)

– Я лузер. Мне очень стыдно признавать этот факт.
– Я про**ала энное количество денег, в том числе не своих. Я виновата.
– Подруга, предрекавшая тот самый «невзлет», оказалась права. Почему-то именно это ранит больше всего.

И все же это – чертовски красивая неудача. Горжусь каждым сделанным шагом, несмотря на то что это был путь в никуда. Я научилась разбираться в шоколаде, обзавелась новыми приятными знакомствами и новым же хобби – трюфели. Или трюфеля, так и эдак – правильно.

Я по-прежнему легко могу составить цельную картинку любого процесса, а значит, организовать все, что угодно – хоть кондитерку, хоть удобрения, и с полной уверенностью заявляю, что на шоколаде можно зарабатывать приличные деньги: убедительные примеры этому я наблюдаю прямо сейчас. Провал – мой личный.

Увы, неудачи случаются, ура – чаще всего они не фатальны.

Учусь жить, не отворачиваясь от того, на что вовсе не хочется смотреть. Нет, это не мазохизм, скорее, трезвое восприятие реальности – взрослое, наконец.

Не хочу больше для себя никаких бизнес-приключений, ни больших, ни маленьких. Хочу размеренности, простых житейских радостей и творчества в чистом виде. Да, тревога про обеспеченность ближайшего будущего продолжает шагать со мной – удивительно прилипчивая особа.

А трюфели у меня и правда получаются волшебными. Кто пробовал, не даст соврать)

Даже слепая свинья может найти трюфель. Французская народная мудрость

Ага, как же. Это у них, во франциях. А я намедни в Перекрестке не поленилась, перечитала все коробочки: кокосовое масло, сахар, сыворотка, какао-порошок…. Куда девался шоколад, Зин?! В этих конфетах к трюфелю отсылают только форма и название.

Знаю я, пословица про грибы, но уж очень к месту) Да и шоколадный грибной тезка, не изуродованный пищепромовской оптимизацией, как ни крути деликатес. Самый ярый ненавистник сладкого, и тот в состоянии оценить настоящий трюфель. Ключевое здесь – настоящий.

В классической рецептуре шоколад, сливки и сливочное же масло – это все. Понятно, что скоропорт, а потому искать такое на магазинных полках нет никакого смысла. Но не честнее было бы писать «трюфельные конфеты» по аналогии с «творожным продуктом», если шоколад в тех конфетах даже не планировался? Лично я такое не покупаю ни себе, ни на подарки, предпочитаю делать сама. Из моей шоколадной эпопеи, о крахе которой писала намедни, трюфели остаются самым желанным воспоминанием. Первый же кривой ганаш – так называют трюфельную массу, я съела единолично, даже посуду облизала!

Упрощенно процесс выглядит так: смесь из шоколада, горячих сливок и сливочного масла пробивают блендером – получают густой, гладкий, божественный ганаш. Охлаждают, катают подобие шариков, обваливают в чем придется. Хранят в холодильнике)
Усложнения: сливки ароматизируют специями, травами, цедрой – раз, вместе или вместо сливок добавляют фруктовое или ягодное пюре – два. Алкоголь – три. Орехи, сухофрукты, сыр, вяленые томаты, сушеные грибы – на что осмелится шоколатье.

Если действовать по науке, то состав трюфеля рассчитывается по формуле, ингредиенты взвешиваются – специи тоже, а ганаш дважды отправляется на созревание. При глазировке не обойтись без спецприбора-пирометра и маломальских знаний как темперировать шоколад. Это чтоб корочка на конфете была тонкой, блестящей, хрустящей, и таяла исключительно на языке. Несколько видов сахаров и всякие там процентовки вообще оставим за скобками)

Когда всласть поваришься в теме, поймаешь суть и забьешь на сроки и продажи, наука становится не так уж важна. Остается чистая радость творения – я изгаляюсь в свое удовольствие!

Теперь перед большими праздниками мой холодильник оккупируют мисочки с разномастными ганашами – я готовлю подарки. Среди любимцев – капризный смородиновый, изначально придуманный знаменитым Уильямом Керли, и сговорчивый арахисовый, который получается всегда. Открытие последнего сезона – яблочный, из Симиренки.

Летом, в жару, особо не развернешься – трюфельную нежнятину есть придется, не отходя от холодильника. А если очень хочется, то, наверное, тот же арахисовый в плотной обсыпке какао-порошком или что-нибудь еще проще. Да поЗОЖней, чтоб совесть не мучила!
Например, домашние трюфели с овсяными хлопьями. Шоколад, геркулес, чуток сливок или сока (или банана), любые сухофрукты, семечки или вовсе без них. Измельчить, растопить, смешать, налепить, охладить) Пропорции интересны?

Кстати, идеальный вес трюфеля – 13 граммов, выведено на практике) Не большой, не маленький, что называется, в самый раз.
Да, я зануда – все по весу, по линеечке!

До булочной – рукой подать: наискосок по газону, через дорогу и свернуть за угол «Сладкоежки». Наташка уже знала, что четыре буквы на вывеске означают слово ХЛЕБ, на телевизоре написано РУ-БИ-Н, а на холодильнике – СА-РА-ТО-В.

Сжимая в ладошке 20-копеечную монету, она чинно переступила порог. Тетя в белом халате и кружевной короне шелестела бумажками на столе, а чья-то бабушка тыкала батон большой двурогой вилкой. За вилкой тянулся толстый серый шнурок и заканчивался растрепанным бантиком на шляпке гвоздя в хлебной полке. А полки в булочной чудные – наклонные, как горка во дворе: хлеб по ним скатывается и теснится у прозрачной крышки. Крышку следует держать рукой – только отпустишь, она падает и качается как шторка: «Ерунда какая-то, а не полка», – по-взрослому подумала Наташка. Она встала на цыпочки, левой рукой подняла крышку, а правой потянулась за вилкой – потыкать хлеб надо обязательно!

Ухватить блестящую ручку, не разжимая кулака, никак не получалось, и Наташка шлепнула монету на узкий прилавок. Та подпрыгнула, скользнула в щелку и с тоненьким дзыньком укатилась по желто-коричневым клеткам вглубь магазина.
Тетя продавец щелкала счетами, бабушка укладывала батон в красную авоську – на Наташку никто не смотрел. Она решительно схватила буханку, нырнула под железную трубу ограждения и выскочила за дверь.

Наташка была худющей голенастой пятилеткой с бесцветными русыми волосами, подстриженными кружком ниже ушей, и прямой, по линейке, короткой челкой. Пышный капроновый бант на ее макушке моментально превращался в блин и сползал на бок. Карие с зелеными крапинами глаза глядели на мир с веселой щенячьей верой, а на выразительном и подвижном, как у обезьянки лице читалась каждая мысль.

Дома ее прозвали Трандычихой – в Наташкиной компании никто не мог вставить ни слова. Она читала стихи со всех утренников сразу; пела, тарахтела скороговорки и травила анекдоты, среди которых попадаются такие, что взрослые краснели и пучали глаза в попытке сдержать смех, а папа притворно хмурил брови: «Вот ты у меня получишь!»

Наташка – не сорви-голова, а сорви-все-сразу, носилась во дворе с утра до позднего вечера. Она падала и разбивала коленки; носы у новых туфель царапались и оббивались за утро, ремешки босоножек рвались, ключи терялись.

Наташка все время попадала в дурацкие истории – вот и сегодня: она влетела в квартиру и еще не закрыв за собой дверь, выпалила: «Мама, я своровала хлеб! Меня теперь в милицию посадят?»

Шляпки с грибочков исчезали в первую очередь; на поверхности оставались толстые бледные масляные ножки – бее, однако спрятанное внизу корзиночки кисленькое яблочное повидло перевешивало всю мою нелюбовь. Заварные с кремом лебеди – несбыточная мечта, к которой даже прикоснуться было страшно, зато в памяти осталось разочарование от несъедобной жесткости грациозных шей. Редкие лакомства тех лет, аж по 22 копейки за штуку, для нашей семьи – настоящее расточительство.

На полках в кулинарии красовались подносы с длинными сахарными языками, коржиками, творожными сочнями и горами зажаренных завитушек хвороста. Все было красивым и недоступным, как в музее. А году в 79, на дне рождения девочки с волшебно звучащим именем Лера Гофман, я попробовала странные шоколадные комочки, налепленные руками красивой Лериной мамы. На зубах узнаваемо хрустели кусочки обычного печенья, но даже это не умаляло степени моего восторга. Чудо называлось пирожным Картошка. Это уже потом Картошка стала популярной и доступной до неприличия, а сейчас и вовсе превратилась в пищепромовскую штамповку и продается во всех супермаркетах страны.

Считается, что так называемое крошковое пирожное изначально было придумано для утилизации всех видов кондитерских остатков и обрезков. Хотя Картошка продавалась в таких количествах, что мне просто не верится в существование адекватного им объема производственных отходов.

Рецептурами предписывалось выпечь полноценный бисквит, подсушить, размолоть и смешать с масляным кремом. По сборнику 1953 года в крем, помимо масла, входили молоко, яйцо и сахар, а Картошка внутри оставалась светлой. Ровно через 20 лет крем стали готовить из масла, сгущенки и какао, т.е. пирожное внутри потемнело)

Моя картошечная страсть с годами не угасла – я ее все так же вожделею. Супермаркетовский эрзац есть не желаю, а модные кондитерские Картошкой брезгуют, видимо, сиротский десерт им не по статусу. Приходится готовить самой. Однако, убиваться на кухне – не мое, выпечку специального бисквита считаю мазохизмом и по-прежнему предпочитаю рецепты легкие, с ветерком.

Кулинарные блогеры в один голос предлагают использовать юбилейное печенье и тот самый крем на сгущенке. Результат: ядерно-сладкая субстанция с жесткой скрипучей песочной крошкой – ничего общего с ностальгической мягкостью!

Лично я после нудных интернет-раскопок и кухонных экспериментов остановилась на 2 вариантах: пряники или затяжное печенье типа Кременкульского размалываю в однородную, без кусочков, мелкую крошку. На втором этапе можно приготовить заварной крем и перемешать с ним крошку, либо еще проще: влить в крошку теплое молоко и соединить с размягченным сливочным маслом. Дальше уже совсем отсебятина: сахара я не добавляю, мне достаточно сладости печенья, зато кладу плитку растопленного темного шоколада – для выраженной шоколадности вкуса и цвета.

Обваливать готовое пирожное ГОСТ рекомендует в смеси какао и сахарной пудры, знаменитый Александр Селезнев – в тертом шоколаде. Я предпочитаю просто качественный какао-порошок.
И никакой глазури!
Картошка – она про нежность и беззащитность, доверие. Корками мы обрастаем потом – для модного глянца и обороны, что в детстве нам было совсем ни к чему.

Кто это?! – я недоверчиво провела рукой по плечам, груди, талии. Талии?!

Нежно-бирюзовое, тончайшего трикотажа платье с мелкими пуговками от мыска треугольного выреза до смелого разреза, открывающего коленки – сидело на мне... облегало? – нет! – ПРЕВРАЩАЛО меня почти что в сказочную красавицу: подчеркивало невесть откуда взявшуюся талию, делало то ли карего, то ли болотного цвета глаза непривычно яркими, ведьмински-зелеными. Отвести взгляд от трюмо казалось невозможным.

Платье привезла сестра. Из Италии, которая существовала для меня исключительно в виде неряшливого пятна на карте, в котором какой-то фантазер сумел разглядеть сапог. Но видимо песни гондольеров и вечная «примавера» живут в каждой девичьей душе – просто хорошо законсервированы!

И жесть моей действительности вдруг с треском взорвалась: передо мной появилась хрупкая и нежная, как одуванчик, мечта. Да, я видела в зеркале не себя, мечту – о загадочной и красивой жизни с путешествиями, белыми кораблями и принцами на Мерседесах. Тоже белых.

Я сняла платье и бережно определила в шкаф, сурово сдвинув в сторону все, что там обреталось – рыночное барахло не должно касаться мечты! Каждое утро я примеряла, любовалась собой и вешала платье обратно, не понимая, куда и зачем его можно надеть. Мечта никак не хотела вписываться в мою зебру повседневности – все было не ко времени и не к месту: слишком нарядно, слишком ярко, слишком заметно… И, в конце концов, слишком жалко!

«Ты в нем как стюардесса», – восторженно закатила глаза соседка, узрев меня как-то в обновке – все-таки я его выгуливала. Раз пять. Или десять – от силы. Подруга, которой досталось такое же платье, только черного цвета, носила его почти не снимая, на каждый день. Я смотрела на нее в молчаливом осуждении – как можно бездумно растрачивать подобную красоту? А вдруг пятно или еще какая оказия? Это ведь как есть из парадного сервиза убогую вермишель с сосиской на завтрак. Поцарапается-разобьется и … исчезнет. И больше никогда не появится.

Осень сменила лето, потом весна и снова лето. В гардероб подселялись новенькие и актуальные к «здесь и сейчас» вещички, а мечта потихоньку задвигалась в дальний угол. В очередной раз наткнувшись взглядом на знакомую бирюзу, я вдруг поняла, что платье – практически новое, безнадежно состарилось, вышло из моды. Я так им дорожила, так боялась потерять, что просто… проквасила, как молоко, купленное про запас, да так и не выпитое.

Я не помню, куда оно в итоге подевалось, будто бы просто растаяло – как сон, как греза. Но с тех пор сожаление об «ой-боюсь» профуканных встречах, мечтах, возможностях, так и не сделанных делах живет в моей душе в виде немодного бирюзового платья.

«Лысая», – припечатано на обороте моей подростковой рукой. Снимок меня-двухлетней, прям скажем, не вдохновляет слащаво гундосить: «Ой, какая холёоосенькая!» Может он просто реалистичный, но признавать родство с этим неказистым созданием я точно не хочу.

Вот я – голопопый крепыш. Хорошенькая проказница с бантиками. Школьница; наивная девчушка с накрашенными ресницами. В колясочке, на прогулке в детском саду, на выпускном. С колясочкой. Ну есть же куча фотографий, от которых ностальгически мурлычешь: «Помнишь, мам…». А тут это! Торопливо переворачиваю страницу: «Я не могла быть такой!»

В детстве зеркало не приносило никаких разочарований, я жила в полном согласии с собственной внешностью. Да я просто о ней не думала! Меня никогда не дразнили из-за того, как выгляжу, я не была ни красавицей, ни страхолюдиной – обыкновенной, как все. Я не знаю, когда и где подцепила страх «нетакучести», но с годами эта зараза крепнет и продолжает меня изводить.

Интересно, какого отражения ждет мой внутренний идеалист? То, что есть, ему точно не нравится. Бывают дни, когда я с ним моментально соглашаюсь, и мы хором решаем: «Сегодня к зеркалу не подходить!»: провела рукой по волосам, глянула на одежку сверху вниз – ничего дополнительно ужасающего? Значит сойдет!

Любым проявлениям личной некрасивости и неудачности (по личной же оценке) я сопротивляюсь изо всех сил. Все неприятное – в угол, под веник: не дай бог, кто заметит.

Старение во всех его проявлениях для меня тоже про некрасоту. При хорошем освещении и с удачным макияжем я соглашаюсь со своим лицом – да, не эталон, но вполне себе. А поймав нечаянно в витрине настоящее, не постановочное отражение – какой меня видят другие – отшатываюсь: «Это не я!» На такую себя я смотреть не желаю.

Когда-нибудь мне будет смешно, как сейчас, когда вспоминаю себя 30-летнюю. Тогда я страдала, вбив себе в голову, что жизнь уже прошла. Стороной) Эх, вернуться бы в то страдающее малолетье) Остаться вечно 30-летней, конечно, можно – если в 30 же и помереть. Однако с этим я безнадежно опоздала!

Блуждаю в соснах гнева, отрицания и торга и потихоньку скатываюсь в яму отчаяния. Психологи говорят, что на дне ждет принятие. Как думаете, стоит им верить?

Ее звали Ангелина. По паспорту. А по жизни – Нина. Интересно, почему моей прабабушке не нравилось ее имя? Лично я от него в полном восторге и периодически подначиваю дочь: «Может, еще девочку, а? Ангелину!» С именем дочь согласна, а вот с идеей третьего отпрыска, увы, нет.
⠀
Ангелину талантами господь наделил сверх всякой меры, я даже подозреваю, что понятие «золотые руки» пошло именно от нее: на машинке Зингер она шила все – обувь, кружево, шапки… Меховые, само собой, жили-то в Сибири.
⠀
Бабушка и мама тоже шили всю жизнь. Бабушка преподавала швейное дело, а мама в эпоху жесткого дефицита и безденежья вынуждена была во что-то одевать сначала себя, а потом и двух дочерей. Сестра – настоящий талант: кройка и шитье, ручная и машинная вышивка, плетение кружев, плиссе… Как же жалко, что рукоделие ей наскучило!
⠀
Я, как выяснилось, тоже не паршивая овца в этом золоторунном стаде. Но производить утилитарные вещи типа одежды или, упаси Господь! – пледов-одеял, мне совсем не интересно. Пробовала шить текстильных кукол. Сильно не преуспела, но когда-нибудь к ним точно вернусь: как минимум освою все купленные курсы и материалы! Вяжу игрушки крючком – впрочем, этим я уже хвасталась.
⠀
И был в моей вязальной эпопее период, когда рождались одни ангелы – 10-саниметровые разноцветные девочки с хвостиками-бантиками, ажурными крылышками и даже нимбом. Параллельно я собирала фигурки ангелов, выискивала книжки про ангелов, а одна из моих любимых песен «Где-то ангелы кричат…» – от незабвенных Шуры и Левы.
⠀
Видимо, прабабушка благословила – страсть ко всему ангельскому меня не отпускает. Как и желание творить. Вот на пересечении этих интересов я и осваиваю новую рукодельную технику – папье-маше.
⠀
Глядя на вышедшую из-под моих рук красоту и нежность, вспоминаю ахматовское «Когда б вы знали, из какого сора…» Нуу…, не совсем из сора, конечно. Из ПВА и бумаги двух видов: оберточной и туалетной.
⠀
Но вы же никому об этом не скажете?

– Не ссы, Наташа! Хэрэ ужаститься! – подбадривали снизу вежливые дочины отпрыски. К тому моменту все три уровня обезьянней веревочной радости были освоены нашим дикошарым семейством: нижний зеленый Федькой, средний синий Левкой, верхний красный их дядюшкой Данилом. Дочь туда-сюда просвистела на тарзанке над речкой, и дуэт внизу превратился в разноголосое трио.

Из бездны несло дымом и паленым мясом – грешники провожали лето. Бесстрастная амазонка-инструктор, стоя на краю дощатого эшафота, ласково шептала: «Ну встаньте на чурочку…» Честно говоря, пенек был невысок и ассоциаций с табуретом, который вот-вот выбьют из-под ног, не вызывал, но подняться на него было все-таки страшно.

Карабины один за другим лязгнули зубами по тросу, ремни страховки дернулись вверх и врезались в мою тушку, как бечевка в колбасу. Я неуверенно загарцевала на цыпочках и обреченно ступила на пенек.

– Столкните ее, – проорала из преисподней добрая дочь. Я вцепилась мокрыми руками в веревки и подогнула коленки. Ролик с веселым троллейбусным визгом покатил меня над пустотой, а я неожиданно для себя открыла глаза, широко раскинула руки и захохотала. Под ногами игрушечно-нестрашная речка, позади – беснующаяся родня, впереди, на берегу – рыжее нечто. Ощущение полетной легкости оказалось вдруг хорошо знакомым, а в голове всплыло: «Во-о-от как оно – на метле!»

С гуттаперчевым чмоком моя заджинсованная попа затормозила о рыжее, оказавшееся вполне комфортным матом. Еще одна амазонка в шлеме, полет обратно – низенько, как стриж перед дождем, короткий адреналиновый отходняк и осторожная мысль-лазутчик: «Ну что, теперь на параплан?!»

К началу третьего урока я тоже не успела, всего минут на 15. Англичанка Эльвира Александровна – редкой выдержки дама, понимающе кивнула:
– Да, Наташа, красота требует времени…
⠀
Класс в обалдении молчал, пока Жорка Леонтьев не заржал, тыча в меня длинным пальцем: «Поседела!» Никакого понимания у человека: не седая, а пепельная!
⠀
Покраситься в вожделенный пепельный я сначала пыталась сама – коробочка краски в «Сюрпризе» стоила чуть больше рубля. Делов-то: к разболтанным в стакане таблеткам перекиси выдавить содержимое тюбика, перемешать, намазать на голову, подождать. Скальп нещадно драло, я приплясывала вокруг будильника, стрелки которого вдруг почти замерли. Отмытые от ядреной пакости волосы оказались такими же, как до экзекуции, зато макушка полыхала, как макакин зад и чесалась еще целые сутки.
⠀
Соседка-парикмахерша просветила: сначала надо вытравить лохмы перекисью до стерильной белизны, а уж потом красить, в какой хочешь. Я опасливо погладила страдалицу-макушку и пошла думать.
⠀
– Вот еще, деньги в парикмахерской тратить, – фыркнула подружка, – мне папа принес со стройки алюминиевую пудру!
– Ей вроде трубы малюют, – засомневалась я.
– Потому и волосы берет, – она отмерила в майонезную банку ровно 5 столовых ложек и проинструктировала: – Главное, спи потом в платке, а то я так подушку уделала, что мать потом долго орала!
⠀
Процесс платинизации проходил над газеткой, расстеленной на кухонном столе. После того, как мама ушла на работу. Тонкими прядочками: каждую присыпать, прочесать – как тут успеешь хотя бы ко второму уроку?!
⠀
Потом наступила эра химии. Волосы накручивались на тонкие деревянные шпильки и обильно пропитывались вонючим раствором. С макушки долго не сходили коросты. Зато на голове качался жизнерадостный кудреватый пух, и вопрос с укладкой надолго покидал повестку. Папа называл меня Анжелой Дэвис.
⠀
А однажды после отчаянного эксперимента с моей бывшей одноклассницей Юлькой, я вышла из парикмахерской с ярко-синей шевелюрой.

– Ниче се, – протянули мы хором, разглядывая результат.
– Перекрашиваем? – с готовностью спросила Юлька.
Я легкомысленно махнула рукой и отправилась отмечать уже не помню чей день рождения. Синеву с волос я оттирала потом питьевой содой – бедная макушка!
⠀
Уже будучи взрослой, я узнала, что некоторые мои современницы становились блондинками с помощью Уральского отбеливателя, а волосы для получения устойчивых кудрей завивали на гретые на плите гвозди. Еще более отчаянные над той самой плитой проводили сеансы депиляции.
⠀
Полагаю, мой волосяной покров должен быть благодарен хозяйке за бережное к нему отношение. Вы ведь тоже так считаете?

– Ну за что мне такая тяжкая судьба, – причитала про себя я (имя в виду судьбу исключительно климатическую)); натягивая резиновые штаны, непромокаемую куртку на меху и отыскивая в шкафу старые ботинки. Щастье, что в прошлом году так их и не выбросила: почти еще не отстой модные, почти не промокают, почти не скользят! И главное, добивать их уже не жалко, шастая по разъедающей даже бетон мешанине из грязи, снега, ошметков листьев и нарядно-белой нетающей антигололедной крупы.
⠀
На самом деле, все вполне ожидаемо, коль уж меня угораздило родиться и угнездиться в местности, где треть года зима, а остальное – межсезон. Справедливости ради, случаются и провалы в нежданное лето, где я немедленно начинаю умирать от жары, но об этом как-нибудь потом.
⠀
– Антивандальный наряд, однако, – оценила мой прикид знакомая. И правда: протерла все заляпанное влажной тряпочкой, и опять как новенькая.
⠀
В снопе, увенчанном глухим капюшоном, совершенно невозможно разглядеть никаких очертаний фигуры, не говоря уж о выраженных половых признаках. Надеюсь, что женщина в этом все же угадывается. А дальше – энигма, маска. И заметьте, какой открывается простор для воображения!
⠀
Я могу оказаться любой – блондинкой, брюнеткой, длинноволосой, стриженой под ноль и этаким кудрявым облачком. Стройной или корпулетной, вариации размеров от XS до XL – на любой вкус. Студенткой, пенсионеркой, нимфеткой, матерью семейства… Как же приятно, черт возьми, ощущать себя женщиной-загадкой!
⠀
Разве что на статус леди посягать не приходится. Кстати, не знаете, как выглядит леди на улице посреди ноябрьского мрака и жижи? Или они в нашем климате не водятся?

Мутное с утра, будто это и не небо вовсе, а переползающая со стен на потолок грязно-мышастая войлочная обивка, к вечеру очистилось и явило не ожидаемо голубое, а бледное, голубовато-обморочное лицо. Нынешняя несмелая, как практикантка-первогодка, зима выдала пробные -10 и боязливо замерла: «Получилось?»

В наступившей вдруг тишине притихли даже туда-сюда снующие машины: их стало почти не слышно. В воздухе носится и оседает на щеках невесомая снежная пудра. У ограды сквера покорно ржавеет труп лиственницы, по бедра утонувший в наконец-то выпавшем снегу. В снова наступающих сумерках устрашающе белеет шеренга елок в ку-клукс-клановских капюшонах.

Крохоборы-ходики с громких стрекотом отгрызают драгоценные минуты у декабрьского коротышки-дня: вдруг-не-хватит, вдруг-не-хватит, вдруг…

Еще неделя, и они угомонятся, на пару дней задумаются, а потом уже не суетно, размеренно начнут выдавать припрятанное прозапас, да так и не потраченное время. Выматывающее душу безвременье закончится. А там новый год, бог даст – новые дороги.

Солнце стряхнет с себя слякотный морок и хмарь, глянет по сторонам и повернется в сторону апреля. Который точно когда-то будет.

Ступенька, вторая, третья. Четвертая почему-то оказывается неожиданно низкой, и ноги соскальзывают в черную ледяную пустоту. Я оказываюсь по грудь в воде, руки неумолимо скатываются по нарядно блестящим в свете фонаря поручням. Понимаю, что не удержу себя, не вытяну. В панике смотрю на стоящего наверху с полотенцем Женьку – он ободряюще улыбается, не слышит моего немого вопля. Вдохнуть, тем более сказать что-то, невозможно, горло и грудь намертво перехвачены спазмом. Ни одной мысли, всепоглощающий страх, точнее – ужас.

Кто-то, не я, сгибает левую ногу и нашаривает скользкую ступеньку, подтягивает правую, выпрямляет мое тело в полный рост. И уже я – сама, поднимаюсь наверх: третья, вторая, первая. Лед!

Трясет, но не от холода. От осознания того, что каких-то тридцать секунд назад я чуть не утонула в этой крещенской проруби на глазах Женьки и всей длиннющей, одетой в теплые махровые халаты и тапочки, очереди на льду Мотовилихинского пруда.

Не знаю, какого святого, ангела благодарить за то мое спасение. Но урок усвоен: никаких больше шуток с открытыми водоемами.
Ради бога, будьте осторожны, не повторяйте моих ошибок!

Трудно верить в существование Деда Мороза, когда мама работает в твоем же детском саду. Ты точно знаешь, что никакой это не дед, а воспитательница Руфа Андреевна с бородой на резинке  в длинной шубе и шапке с приклеенными изнутри волосами. Еще бы не знать, если все примерки-подгонки и обсуждения проходят прямо на твоих глазах!

Я, видавшая реальную изнанку чуда, чудес и не ждала. Я грезила о совершенно прозаичной вещи – роли Снегурочки на утреннике. Внешность у меня была, прям скажем, не сказочная: жидкие коротко стриженые волосенки, зеленовато-карие глаза, тонкие ручки-ножки и полнейшее отсутствие любых намеков на артистизм и грацию. Я походила на беспородного щенка – смешливая, болтливая, шабутная. Куда мне до загадочной красавицы – вся, как на ладошке!

Но новогодним мечтам, даже самым прозаичным, положено сбываться. Маму попросили организовать Деда Мороза на елку (вы же помните, что так назывались все новогодние утренники?) для детей сотрудников какого-то института. Желающих не нашлось, но мы и сами с усами. Примеряя костюм, мама поворачивается ко мне: «Снегурочкой будешь?»

И вот украшенный разноцветным дождиком зал, елка со звездой под потолком, я – в блестящей голубенькой шубке и сапожках, а главное, блондинистом парике с двумя длинными косами, скандирую вместе с малышами: «Елочка, зажгись!» Наверное, я была не самой обаятельной Снегуркой в мире, но так ли это важно, если в тот день исполнились сразу две мои мечты.

Вторая была несбыточной, той, что из категории чуда: я безнадежно мечтала о косе, завидовала всем подружкам с длинными волосами. Природа и порода в этом плане на мне здорово сэкономили. Но это же Новый год – я обезьянничаю перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон; верчу головой – тяжелые, толстенькие – с мою руку, косы бьют по спине, плечам. И да, у меня их две, хотя и мечтала я всего об одной!

Мы с сестрой росли в пролетарской семье в эпоху тотального дефицита. И вот за несколько дней до Нового года папа приносит домой целую сумку мандаринов!!!

Голодными и восторженными глазами мы тут же начали поедать одну мандаринку за другой - быстро, не жуя, соревнуясь, кто быстрей и больше. Но..., действительность разочаровала: нам выдали по паре-тройке штук, напомнили про диатез и железно пообещали "завтра". Мы переглянулись: "И точно, завтра вам на работу, а мы тут сами разберемся!"

Утром на кухонном столе нас ждала та же сиротская пайка, зато сумки как не бывало. Пока я шумно и бестолково разорялась на тему взрослой несправедливости, сестрица - продуманная тихушница, не сходя с места, мысленно просканировала все подходящие по размеру и немногочисленные (в силу маломерности площади) места и уверенно ткнула пальцем: "Там!"

За дверкой крошечной кладовки из-под наспех накинутого сверху осеннего маминого пальтеца выглядывала вожделенная сумка. Праздник начался! И уже не надо было торопиться и соревноваться - мандаринов, как и времени на их освоение, вагон! В дверь постучала подружка. Потом другая. Гора шкурок на столе росла. Правда, перед приходом родителей мы их продуманно пристроили в мусорное ведро.

Все съесть мы так и не смогли - на дне остался еще рядок-другой. Надо было видеть выражение лица мамы, когда в кухню со ставшей уже злосчастной сумкой в руках вошел онемевший папа...

Удивительно, но нам не попало! И вроде как мы даже не облезли. Но с того самого случая родители от нас ничего и никогда не прятали)