Как и всякая наука, политическая экономия возникает первоначально из практических потребностей человечества в его трудовой борьбе с природой. По своей основной задаче, экономическая наука занимается изучением общественно-трудовых отношений между людьми.
Но она не может, однако, не касаться при этом других сторон процесса производства: она необходимо должна принимать во внимание его техническую и идеологическую сторону, поскольку от той и другой зависит его развитие.
<... >
Развитием технических способов производства определяются экономические отношения. Ясно, до какой степени важны для нашего исследования факты технической жизни. Если мы не примем в расчет таких явлений, как технический переворот конца XVIII века, как изобретение паровой машины и механического ткацкого станка, или как применение пара к мореплаванию и т. п., то мы не поймем целого ряда экономических явлений первостепенной важности.
<... >
Сами идеологические формы возникают, как сказано выше, из технических условий производства и экономических отношений; но, раз появившись, они, как орудия организации, в свою очередь, оказывают влияние на технику и экономику, именно — они способствуют или же накладывают путы на развитие производства.
Экономической науке, вообще говоря, нет никакого дела до догматов католической церкви; но коль скоро эта церковь становится опорой отживающих феодально-крепостнических отношений, коль скоро она этим самым становится поперек пути более прогрессивным, с точки зрения политической экономии, отношениям капиталистическим, наша наука не может не учитывать этого факта.
Александр Богданов
(Краткий курс экономической науки).
Но она не может, однако, не касаться при этом других сторон процесса производства: она необходимо должна принимать во внимание его техническую и идеологическую сторону, поскольку от той и другой зависит его развитие.
<... >
Развитием технических способов производства определяются экономические отношения. Ясно, до какой степени важны для нашего исследования факты технической жизни. Если мы не примем в расчет таких явлений, как технический переворот конца XVIII века, как изобретение паровой машины и механического ткацкого станка, или как применение пара к мореплаванию и т. п., то мы не поймем целого ряда экономических явлений первостепенной важности.
<... >
Сами идеологические формы возникают, как сказано выше, из технических условий производства и экономических отношений; но, раз появившись, они, как орудия организации, в свою очередь, оказывают влияние на технику и экономику, именно — они способствуют или же накладывают путы на развитие производства.
Экономической науке, вообще говоря, нет никакого дела до догматов католической церкви; но коль скоро эта церковь становится опорой отживающих феодально-крепостнических отношений, коль скоро она этим самым становится поперек пути более прогрессивным, с точки зрения политической экономии, отношениям капиталистическим, наша наука не может не учитывать этого факта.
Александр Богданов
(Краткий курс экономической науки).
Труд и вознаграждение находятся теперь между собою в обратном отношении: чем больше труда, тем меньше вознаграждения; чем меньше труда, тем больше вознаграждения. От этого на одном конце лестницы сидит праздность, а на другом бедность.
И та и другая порождает свой ряд общественных зол. От праздности происходит умственная и физическая дряблость, стремление создавать себе искусственные интересы и увлекаться ими, потребность сильных ощущений, преувеличенная раздражительность воображения, разврат от нечего делать, поползновения помыкать другими людьми, мелкие и крупные столкновения в семейной и общественной жизни, бесконечные раздоры равных с равными, старших с младшими, младших с старшими, словом - весь бесконечный рой огорчений и страданий, которыми люди угощают друг друга без малейшей надобности и которых существование может быть объяснено только выразительною поговоркою: "с жиру собаки бесятся".
От бедности идут страдания и материальные, и умственные, и нравственные, и какие угодно: тут и голод, и холод, и невежество, из которого хочется вырваться, и вынужденный разврат, против которого возмущается природа самых загрубелых созданий, и горькое пьянство, которого стыдится сам пьяница, и вся ватага уголовных преступлений, которых нельзя было не совершить преступнику.
<... >
По всей лестнице сверху донизу господствуют ненависть к труду и вечный антагонизм частных интересов. Немудрено, что труд производит при таких условиях мало продуктов; немудрено и то, что любовь к ближнему встречается только в назидательных книгах.
Писарев (Мыслящий пролетариат).
И та и другая порождает свой ряд общественных зол. От праздности происходит умственная и физическая дряблость, стремление создавать себе искусственные интересы и увлекаться ими, потребность сильных ощущений, преувеличенная раздражительность воображения, разврат от нечего делать, поползновения помыкать другими людьми, мелкие и крупные столкновения в семейной и общественной жизни, бесконечные раздоры равных с равными, старших с младшими, младших с старшими, словом - весь бесконечный рой огорчений и страданий, которыми люди угощают друг друга без малейшей надобности и которых существование может быть объяснено только выразительною поговоркою: "с жиру собаки бесятся".
От бедности идут страдания и материальные, и умственные, и нравственные, и какие угодно: тут и голод, и холод, и невежество, из которого хочется вырваться, и вынужденный разврат, против которого возмущается природа самых загрубелых созданий, и горькое пьянство, которого стыдится сам пьяница, и вся ватага уголовных преступлений, которых нельзя было не совершить преступнику.
<... >
По всей лестнице сверху донизу господствуют ненависть к труду и вечный антагонизм частных интересов. Немудрено, что труд производит при таких условиях мало продуктов; немудрено и то, что любовь к ближнему встречается только в назидательных книгах.
Писарев (Мыслящий пролетариат).
Юридический статус русских женщин в отношении собственности и права наследования был значительно выше статуса их европейских сестер.
Жена могла владеть собственностью и наследовать одну седьмую часть недвижимого и одну четвертую часть движимого имущества своего мужа. Право наследования наряду с сыновьями имели и дочери, хотя и на разных условиях.
Подобные положения российского законодательства резко контрастировали с законами европейских стран, по которым права женщин на владение собственностью были либо минимальными, либо вовсе отсутствовали.
Поэтому противники женской эмансипации в России зачастую ссылались на эти законы, как на «доказательство» того, что русские женщины не нуждаются в освобождении.
Ричард Стайтс ( Женское освободительное движение в России. Феминизм, нигилизм и большевизм 1860-1930).
Жена могла владеть собственностью и наследовать одну седьмую часть недвижимого и одну четвертую часть движимого имущества своего мужа. Право наследования наряду с сыновьями имели и дочери, хотя и на разных условиях.
Подобные положения российского законодательства резко контрастировали с законами европейских стран, по которым права женщин на владение собственностью были либо минимальными, либо вовсе отсутствовали.
Поэтому противники женской эмансипации в России зачастую ссылались на эти законы, как на «доказательство» того, что русские женщины не нуждаются в освобождении.
Ричард Стайтс ( Женское освободительное движение в России. Феминизм, нигилизм и большевизм 1860-1930).
Мартин Борман - идеологу Третьего Рейха Альфреду Розенбергу:
«Славяне призваны работать на нас. Когда же мы перестанем в них нуждаться, они могут преспокойно умирать. Поэтому обязательные прививки, немецкая система здравоохранения для них излишни.
Размножение славян нежелательно. Они могут пользоваться противозачаточными средствами или делать аборты. Чем больше, тем лучше. Образование опасно. Вполне достаточно, если они смогут считать до 100…
Каждый образованный человек — это будущий враг. Мы можем оставить им религию как средство отвлечения. Что касается пищи, то они не должны получать ничего сверх того, что абсолютно необходимо для поддержания жизни. Мы господа. Мы превыше всего».
«Славяне призваны работать на нас. Когда же мы перестанем в них нуждаться, они могут преспокойно умирать. Поэтому обязательные прививки, немецкая система здравоохранения для них излишни.
Размножение славян нежелательно. Они могут пользоваться противозачаточными средствами или делать аборты. Чем больше, тем лучше. Образование опасно. Вполне достаточно, если они смогут считать до 100…
Каждый образованный человек — это будущий враг. Мы можем оставить им религию как средство отвлечения. Что касается пищи, то они не должны получать ничего сверх того, что абсолютно необходимо для поддержания жизни. Мы господа. Мы превыше всего».
В конце апреля по нашей губернии была объявлена мобилизация. О ней глухо говорили, ее ждали уже недели три, но все хранилось в глубочайшем секрете. И вдруг, как ураган, она ударила по губернии. В деревнях людей брали прямо с поля, от сохи.
В городе полиция глухою ночью звонилась в квартиры, вручала призываемым билеты и приказывала немедленно явиться в участок. У одного знакомого инженера взяли одновременно всю его прислугу: лакея, кучера и повара. Сам он в это время был в отлучке, – полиция взломала его стол, достала паспорты призванных и всех их увела.
Было что-то равнодушно-свирепое в этой непонятной торопливости. Людей выхватывали из дела на полном его ходу, не давали времени ни устроить его, ни ликвидировать. Людей брали, а за ними оставались бессмысленно разоренные хозяйства и разрушенные благополучия.
Наутро мне пришлось быть в воинском присутствии, – нужно было дать свой деревенский адрес на случай призыва меня из запаса. На большом дворе присутствия, у заборов, стояли телеги с лошадьми, на телегах и на земле сидели бабы, ребята, старики.
Вокруг крыльца присутствия теснилась большая толпа мужиков. Солдат стоял перед дверью крыльца и гнал мужиков прочь. Он сердито кричал:
– Сказано вам, в понедельник приходи!.. Ступай, расходись!
– Да как же это так в понедельник?.. Забрали нас, гнали, гнали: «Скорей! Чтоб сейчас же явиться!»
– Ну, вот, в понедельник и являйся!
– В понедельник! – Мужики отходили, разводя руками. – Подняли ночью, забрали без разговоров. Ничего справить не успели, гнали сюда за тридцать верст, а тут – «приходи в понедельник». А нынче суббота.
– Нам к понедельнику и самим было бы способнее… А теперь где ж нам тут до понедельника ждать?
По всему городу стояли плач и стоны. Здесь и там вспыхивали короткие, быстрые драмы. У одного призванного заводского рабочего была жена с пороком сердца и пятеро ребят; когда пришла повестка о призыве, с женою от волнения и горя сделался паралич сердца, и она тут же умерла; муж поглядел на труп, на ребят, пошел в сарай и повесился.
Другой призванный, вдовец с тремя детьми, плакал и кричал в присутствии:
– А с ребятами что мне делать? Научите, покажите!.. Ведь они тут без меня с голоду передохнут!
Он был как сумасшедший, вопил и тряс в воздухе кулаком. Потом вдруг замолк, ушел домой, зарубил топором своих детей и воротился.
– Ну, теперь берите! Свои дела я справил.
Его арестовали.
Викентий Вересаев
(На японской войне).
В городе полиция глухою ночью звонилась в квартиры, вручала призываемым билеты и приказывала немедленно явиться в участок. У одного знакомого инженера взяли одновременно всю его прислугу: лакея, кучера и повара. Сам он в это время был в отлучке, – полиция взломала его стол, достала паспорты призванных и всех их увела.
Было что-то равнодушно-свирепое в этой непонятной торопливости. Людей выхватывали из дела на полном его ходу, не давали времени ни устроить его, ни ликвидировать. Людей брали, а за ними оставались бессмысленно разоренные хозяйства и разрушенные благополучия.
Наутро мне пришлось быть в воинском присутствии, – нужно было дать свой деревенский адрес на случай призыва меня из запаса. На большом дворе присутствия, у заборов, стояли телеги с лошадьми, на телегах и на земле сидели бабы, ребята, старики.
Вокруг крыльца присутствия теснилась большая толпа мужиков. Солдат стоял перед дверью крыльца и гнал мужиков прочь. Он сердито кричал:
– Сказано вам, в понедельник приходи!.. Ступай, расходись!
– Да как же это так в понедельник?.. Забрали нас, гнали, гнали: «Скорей! Чтоб сейчас же явиться!»
– Ну, вот, в понедельник и являйся!
– В понедельник! – Мужики отходили, разводя руками. – Подняли ночью, забрали без разговоров. Ничего справить не успели, гнали сюда за тридцать верст, а тут – «приходи в понедельник». А нынче суббота.
– Нам к понедельнику и самим было бы способнее… А теперь где ж нам тут до понедельника ждать?
По всему городу стояли плач и стоны. Здесь и там вспыхивали короткие, быстрые драмы. У одного призванного заводского рабочего была жена с пороком сердца и пятеро ребят; когда пришла повестка о призыве, с женою от волнения и горя сделался паралич сердца, и она тут же умерла; муж поглядел на труп, на ребят, пошел в сарай и повесился.
Другой призванный, вдовец с тремя детьми, плакал и кричал в присутствии:
– А с ребятами что мне делать? Научите, покажите!.. Ведь они тут без меня с голоду передохнут!
Он был как сумасшедший, вопил и тряс в воздухе кулаком. Потом вдруг замолк, ушел домой, зарубил топором своих детей и воротился.
– Ну, теперь берите! Свои дела я справил.
Его арестовали.
Викентий Вересаев
(На японской войне).
Пшеницу, хорошую рожь мы отправляем за границу, к немцам, которые не станут есть всякую дрянь. Лучшую, чистую рожь мы пережигаем на вино, а самую что ни на есть плохую рожь, с пухом, костерем, сивцом и всяким отбоем, получаемым при очистке ржи для винокурен — вот это ест уж мужик.
Но мало того, что мужик ест самый худший хлеб, он ещё недоедает. Если довольно хлеба в деревнях — едят по три раза; стало в хлебе умаление, хлебы коротки — едят по два раза, налегают больше на яровину, картофель, конопляную жмаку в хлеб прибавляют. Конечно, желудок набит, но от плохой пищи народ худеет, болеет, ребята растут туже, совершенно подобно тому, как бывает с дурносодержимым скотом…
Имеют ли дети русского земледельца такую пищу, какая им нужна? Нет, нет и нет. Дети питаются хуже, чем телята у хозяина, имеющего хороший скот. Смертность детей куда больше, чем смертность телят, и если бы у хозяина, имеющего хороший скот, смертность телят была так же велика, как смертность детей у мужика, то хозяйничать было бы невозможно.
А мы хотим конкурировать с американцами, когда нашим детям нет белого хлеба даже в соску? Если бы матери питались лучше, если бы наша пшеница, которую ест немец, оставалась дома, то и дети росли бы лучше и не было бы такой смертности, не свирепствовали бы все эти тифы, скарлатины, дифтериты.
Продавая немцу нашу пшеницу, мы продаём кровь нашу, то есть мужицких детей.
Александр Энгельгардт
(Письма из деревни).
Но мало того, что мужик ест самый худший хлеб, он ещё недоедает. Если довольно хлеба в деревнях — едят по три раза; стало в хлебе умаление, хлебы коротки — едят по два раза, налегают больше на яровину, картофель, конопляную жмаку в хлеб прибавляют. Конечно, желудок набит, но от плохой пищи народ худеет, болеет, ребята растут туже, совершенно подобно тому, как бывает с дурносодержимым скотом…
Имеют ли дети русского земледельца такую пищу, какая им нужна? Нет, нет и нет. Дети питаются хуже, чем телята у хозяина, имеющего хороший скот. Смертность детей куда больше, чем смертность телят, и если бы у хозяина, имеющего хороший скот, смертность телят была так же велика, как смертность детей у мужика, то хозяйничать было бы невозможно.
А мы хотим конкурировать с американцами, когда нашим детям нет белого хлеба даже в соску? Если бы матери питались лучше, если бы наша пшеница, которую ест немец, оставалась дома, то и дети росли бы лучше и не было бы такой смертности, не свирепствовали бы все эти тифы, скарлатины, дифтериты.
Продавая немцу нашу пшеницу, мы продаём кровь нашу, то есть мужицких детей.
Александр Энгельгардт
(Письма из деревни).
Вошел Сталин. Все встали.
О чем бы ни думал каждый из троих англичан, в эту минуту все они ощутили некоторое волнение. Дрейк уже встречался со Сталиным раньше, но каждый раз испытывал чувство безотчетного тревожного любопытства, которое никак не мог преодолеть.
Мак-Грегору все еще не верилось, что вот сейчас он увидит воочию этот далекий полулегендарный образ. Совсем иначе был настроен Эссекс. Сталин интересовал его прежде всего с точки зрения тех последствий, которые эта встреча могла иметь для его миссии.
И уже потом как человек – человек, которого считают великим. Что же, если он действительно великий человек, Эссекс не замедлит распознать это. Впрочем, Эссекс должен был сознаться себе, что первое его впечатление безусловно благоприятное.
Сталин подошел к Дрейку, который случайно оказался ближе других, поздоровался с ним за руку и произнес несколько слов по-русски. Это дало Эссексу возможность разглядеть Сталина получше.
Сталин был одет в темнозеленый мундир с крупными золотыми звездами на погонах. Эссекс заметил, что на нем нет никаких орденов и медалей. Это тоже говорило в пользу Сталина: истинно великие люди не нуждаются в знаках отличия.
Удивило Эссекса, что Сталин оказался сравнительно невысокого роста, но держался он очень прямо, без малейшего напряжения. Эссекс всегда ценил хорошую выправку. Сталин был широкоплеч, крепкого сложения, в нем не было ни тени стариковского.
Его неторопливая манера свидетельствовала о большом внутреннем достоинстве и природной уравновешенности. В глазах Эссекса это были качества, редкие для не англичанина, и он пытливо вглядывался в лицо Сталина, стараясь отыскать на нем следы скрытых тревог и внутренней борьбы.
Но таких следов не было; лицом, как и фигурой, Сталин казался много моложе своих шестидесяти с лишком лет. В волосах и в густых усах серебрилась проседь, но карие глаза не знали очков, во взгляде читалось уменье спокойно и уверенно оценивать окружающий мир.
Чуствовалось, что этому человеку незнакомы душевный разлад и сумятица, что ему чужды неопределенность, мелочность, увертки и колебания. Эссекс пришел к выводу, что перед ним хорошо воспитанный человек.
Джеймс Олдридж
(Дипломат).
О чем бы ни думал каждый из троих англичан, в эту минуту все они ощутили некоторое волнение. Дрейк уже встречался со Сталиным раньше, но каждый раз испытывал чувство безотчетного тревожного любопытства, которое никак не мог преодолеть.
Мак-Грегору все еще не верилось, что вот сейчас он увидит воочию этот далекий полулегендарный образ. Совсем иначе был настроен Эссекс. Сталин интересовал его прежде всего с точки зрения тех последствий, которые эта встреча могла иметь для его миссии.
И уже потом как человек – человек, которого считают великим. Что же, если он действительно великий человек, Эссекс не замедлит распознать это. Впрочем, Эссекс должен был сознаться себе, что первое его впечатление безусловно благоприятное.
Сталин подошел к Дрейку, который случайно оказался ближе других, поздоровался с ним за руку и произнес несколько слов по-русски. Это дало Эссексу возможность разглядеть Сталина получше.
Сталин был одет в темнозеленый мундир с крупными золотыми звездами на погонах. Эссекс заметил, что на нем нет никаких орденов и медалей. Это тоже говорило в пользу Сталина: истинно великие люди не нуждаются в знаках отличия.
Удивило Эссекса, что Сталин оказался сравнительно невысокого роста, но держался он очень прямо, без малейшего напряжения. Эссекс всегда ценил хорошую выправку. Сталин был широкоплеч, крепкого сложения, в нем не было ни тени стариковского.
Его неторопливая манера свидетельствовала о большом внутреннем достоинстве и природной уравновешенности. В глазах Эссекса это были качества, редкие для не англичанина, и он пытливо вглядывался в лицо Сталина, стараясь отыскать на нем следы скрытых тревог и внутренней борьбы.
Но таких следов не было; лицом, как и фигурой, Сталин казался много моложе своих шестидесяти с лишком лет. В волосах и в густых усах серебрилась проседь, но карие глаза не знали очков, во взгляде читалось уменье спокойно и уверенно оценивать окружающий мир.
Чуствовалось, что этому человеку незнакомы душевный разлад и сумятица, что ему чужды неопределенность, мелочность, увертки и колебания. Эссекс пришел к выводу, что перед ним хорошо воспитанный человек.
Джеймс Олдридж
(Дипломат).
Если наши великие мужи желают рассуждать о зле, об империализме, об экспансионизме и угрозе другим нациям, посоветуем им обратить свои взоры на Америку. Вот настоящий союзник консерваторов в этом новом походе против России.
Американский капитал подхватил знамя, на котором написан дешевый лозунг наведения порядка в мире, а мы, как жалкие дурни, готовы тащиться за ним в хвосте. От нас требуют и ждут, чтобы мы разгромили русских, а ведь в конечном счете жертвами разгрома окажемся мы сами – мы, социалисты, демократы, сторонники прогресса, либералы.
Казалось бы, этот крестовый поход дело не только одной Америки, а, между тем, руководит им, финансирует, направляет и использует его именно американский капитал, потому что Америка сегодня находится в руках отчаяннейших экспансионистов, империалистов, капиталистов, фашистов – можете называть их, как угодно.
Они считают себя хозяевами мира, с атомной бомбой в одной руке и мешком долларов в другой. Они выхватили Америку из слабых рук беспомощного, запуганного человечка и через него готовятся теперь нанести удар извечным правам человечества. Вместе с нашими империалистами они кричат миру: «Остановите Россию!»
– И правильно! – воскликнул со своего места ломбардец.
– Остановить Россию! А для чего? – продолжал Кромвелл. – Для того, чтобы американский капитал мог беспрепятственно распространять свое экономическое и политическое господство на весь мир вплоть до Северного и Южного полюса! Американские империалисты – как и наши – страшатся всякого движения за социальную и экономическую свободу, потому что если мир станет другим, лучшим, их империализму в нем не будет места, и они это знают.
Ему нет места там, где Россия показывает миру пример коллективной экономики и коллективного героизма. Если мы когда-нибудь могли ждать от Америки руководства в мировых делах, то разве тогда, когда американским президентом был Рузвельт. Но эти люди – не сподвижники Рузвельта. Его сподвижники сошли со сцены.
На их место пришли новые люди – люди, которые представляют интересы капитала, военные устремления, политику угроз и экономического нажима. Вот за кем нам предлагают следовать в этом походе на Россию. Но не против одной России направлен этот поход. Он направлен против всех, кто не хочет подчиняться, против всех, кто стремится к самоопределению и отстаивает свои элементарные, основные человеческие свободы.
Он направлен против любого прогрессивно мыслящего гражданина и прежде всего против тех мужественных людей, которые ведут героическую борьбу за свои права в самой Америке. Американские заговорщики уже схватили мир за горло. Нас, англичан, они успели подкупить своими серебрениками, чтобы спасти нас от искушения впасть в грех истинного социализма.
Вся наша экономика строится сейчас на фундаменте американского займа. Можно ли представить себе более полное господство одной страны над другой!
– Позор!
Ломбардец вскочил со своего места и закричал: – Вы клевещете на нашего величайшего союзника! Возьмите назад свои слова! Сейчас же возьмите их назад!
Джеймс Олдридж
(Дипломат).
Американский капитал подхватил знамя, на котором написан дешевый лозунг наведения порядка в мире, а мы, как жалкие дурни, готовы тащиться за ним в хвосте. От нас требуют и ждут, чтобы мы разгромили русских, а ведь в конечном счете жертвами разгрома окажемся мы сами – мы, социалисты, демократы, сторонники прогресса, либералы.
Казалось бы, этот крестовый поход дело не только одной Америки, а, между тем, руководит им, финансирует, направляет и использует его именно американский капитал, потому что Америка сегодня находится в руках отчаяннейших экспансионистов, империалистов, капиталистов, фашистов – можете называть их, как угодно.
Они считают себя хозяевами мира, с атомной бомбой в одной руке и мешком долларов в другой. Они выхватили Америку из слабых рук беспомощного, запуганного человечка и через него готовятся теперь нанести удар извечным правам человечества. Вместе с нашими империалистами они кричат миру: «Остановите Россию!»
– И правильно! – воскликнул со своего места ломбардец.
– Остановить Россию! А для чего? – продолжал Кромвелл. – Для того, чтобы американский капитал мог беспрепятственно распространять свое экономическое и политическое господство на весь мир вплоть до Северного и Южного полюса! Американские империалисты – как и наши – страшатся всякого движения за социальную и экономическую свободу, потому что если мир станет другим, лучшим, их империализму в нем не будет места, и они это знают.
Ему нет места там, где Россия показывает миру пример коллективной экономики и коллективного героизма. Если мы когда-нибудь могли ждать от Америки руководства в мировых делах, то разве тогда, когда американским президентом был Рузвельт. Но эти люди – не сподвижники Рузвельта. Его сподвижники сошли со сцены.
На их место пришли новые люди – люди, которые представляют интересы капитала, военные устремления, политику угроз и экономического нажима. Вот за кем нам предлагают следовать в этом походе на Россию. Но не против одной России направлен этот поход. Он направлен против всех, кто не хочет подчиняться, против всех, кто стремится к самоопределению и отстаивает свои элементарные, основные человеческие свободы.
Он направлен против любого прогрессивно мыслящего гражданина и прежде всего против тех мужественных людей, которые ведут героическую борьбу за свои права в самой Америке. Американские заговорщики уже схватили мир за горло. Нас, англичан, они успели подкупить своими серебрениками, чтобы спасти нас от искушения впасть в грех истинного социализма.
Вся наша экономика строится сейчас на фундаменте американского займа. Можно ли представить себе более полное господство одной страны над другой!
– Позор!
Ломбардец вскочил со своего места и закричал: – Вы клевещете на нашего величайшего союзника! Возьмите назад свои слова! Сейчас же возьмите их назад!
Джеймс Олдридж
(Дипломат).
...Я знаю великодушие американского народа. И я знаю «великодушие» американской политики. Это совершенно разные вещи. За свои долларовые щедроты заокеанские политики рассчитывают обеспечить себе политическую поддержку в действиях против России или любой другой страны, которую им заблагорассудится объявить «красной».
Позволю себе напомнить достоуважаемой леди, что благодеяния американцев повсеместно связаны с их борьбой против «красных». В Китае американский капитал и сейчас тратит гораздо больше средств на создание военной диктатуры Чан Кай-ши, чем тратил на помощь Китаю в войне с Японией. И в Европе и в Азии есть много народов, настолько разоренных войной, что американская помощь деньгами и машинами для них сейчас вопрос жизни.
Но у американских политиков есть такса, и помощь в национальном восстановлении они отпускают, строго сообразуясь с этой таксой. Деньги, машины, оружие может получить каждая страна, которая согласна предать анафеме Россию и коммунизм и провозгласить Америку господом богом всех свободных народов.
Даже в побежденных странах – Италии, Германии, Японии – Америка готова поддержать любую группировку, которая выступает против России и против «красных». В этой «высоконравственной политике» Америка не знает удержу; она обхватила своими жадными руками весь земной шар, запустила свои длинные пальцы во все страны, ее громкий голос раздается во всех углах, даже здесь, в английской палате общин.
– А Россия? – На скамьях оппозиции поднялся шум, все повскакали с мест, но Кромвелл продолжал, повысив голос.
– Зачем говорить о России? – сказал он. – Если уж речь зашла о вмешательстве во внутренние дела другой страны, будем говорить об Америке, которая вмешивается во внутренние дела всех решительно стран. Есть ли сегодня на свете хоть одна страна, не считая России, которая могла бы, положа руку на сердце, заявить, что она независима от американского доллара?
Все мы поставлены на колени, только не хотим признать это. Нашим американским хозяевам не потребовалось ни оружия, ни оккупационных войск; все это им заменил капитал.
(Там же)
Позволю себе напомнить достоуважаемой леди, что благодеяния американцев повсеместно связаны с их борьбой против «красных». В Китае американский капитал и сейчас тратит гораздо больше средств на создание военной диктатуры Чан Кай-ши, чем тратил на помощь Китаю в войне с Японией. И в Европе и в Азии есть много народов, настолько разоренных войной, что американская помощь деньгами и машинами для них сейчас вопрос жизни.
Но у американских политиков есть такса, и помощь в национальном восстановлении они отпускают, строго сообразуясь с этой таксой. Деньги, машины, оружие может получить каждая страна, которая согласна предать анафеме Россию и коммунизм и провозгласить Америку господом богом всех свободных народов.
Даже в побежденных странах – Италии, Германии, Японии – Америка готова поддержать любую группировку, которая выступает против России и против «красных». В этой «высоконравственной политике» Америка не знает удержу; она обхватила своими жадными руками весь земной шар, запустила свои длинные пальцы во все страны, ее громкий голос раздается во всех углах, даже здесь, в английской палате общин.
– А Россия? – На скамьях оппозиции поднялся шум, все повскакали с мест, но Кромвелл продолжал, повысив голос.
– Зачем говорить о России? – сказал он. – Если уж речь зашла о вмешательстве во внутренние дела другой страны, будем говорить об Америке, которая вмешивается во внутренние дела всех решительно стран. Есть ли сегодня на свете хоть одна страна, не считая России, которая могла бы, положа руку на сердце, заявить, что она независима от американского доллара?
Все мы поставлены на колени, только не хотим признать это. Нашим американским хозяевам не потребовалось ни оружия, ни оккупационных войск; все это им заменил капитал.
(Там же)
Горе гостило, и беды свивали гнездо в аулах Чечни и под крышей украинской хаты, в казачьей станице и в хибарках рабочих слободок.
Плакала крестьянка, шагая за плугом по пашне. Плакала горожанка, уронив голову на скорбный лист, на котором — против дорогого имени — горело страшное слово: «Убит». Рыдала фламандская рыбачка, с тоскою глядючи в море, поглотившее моряка.
В таборе беженцев — под телегою — рыдала галичанка над остывающим трупом дитяти. Не утихаючи вихрились вопли у призывных пунктов, казарм и на вокзалах Тулона, Курска, Лейпцига, Будапешта, Неаполя.
Над всем миром развевались знамена горя и, как зарево огромного пожара, стоял стон, полыхали надсадные, рвущие душу крики отчаянья…
И лишь в дворцах раззолоченных — Москвы, Парижа и Вены — сверкала музыка, пламенело пьяное веселье и ликовал разврат.
— Война до победы!
Военная знать и денежные киты дружно сдвигали бокалы с кипящим вином.
— Война до победы!
А там — на полях — огненные метлы, точно мусор, сметали в братские могилы гамбургских грузчиков и шахтеров Донбасса, кочевников Аравии и садоводов с берегов Ганга, докеров из Ливерпуля и венгерских пастухов, пролетариев разных рас, племен и наречий и пахарей, добывающих в поте лица хлеб насущный на земле отцов и дедов своих.
Кресты и могилы, могилы и кресты.
Артëм Весëлый
(Россия, кровью умытая).
Плакала крестьянка, шагая за плугом по пашне. Плакала горожанка, уронив голову на скорбный лист, на котором — против дорогого имени — горело страшное слово: «Убит». Рыдала фламандская рыбачка, с тоскою глядючи в море, поглотившее моряка.
В таборе беженцев — под телегою — рыдала галичанка над остывающим трупом дитяти. Не утихаючи вихрились вопли у призывных пунктов, казарм и на вокзалах Тулона, Курска, Лейпцига, Будапешта, Неаполя.
Над всем миром развевались знамена горя и, как зарево огромного пожара, стоял стон, полыхали надсадные, рвущие душу крики отчаянья…
И лишь в дворцах раззолоченных — Москвы, Парижа и Вены — сверкала музыка, пламенело пьяное веселье и ликовал разврат.
— Война до победы!
Военная знать и денежные киты дружно сдвигали бокалы с кипящим вином.
— Война до победы!
А там — на полях — огненные метлы, точно мусор, сметали в братские могилы гамбургских грузчиков и шахтеров Донбасса, кочевников Аравии и садоводов с берегов Ганга, докеров из Ливерпуля и венгерских пастухов, пролетариев разных рас, племен и наречий и пахарей, добывающих в поте лица хлеб насущный на земле отцов и дедов своих.
Кресты и могилы, могилы и кресты.
Артëм Весëлый
(Россия, кровью умытая).
В конце XVIII века, когда новое американское государство обрело независимость, основатели страны четко противопоставляли эти два понятия как формы правления.
<... >
Чем же демократия отличается от республики, и почему отцы-основатели так настаивали именно на конституционной республике и так предостерегали от демократии? Чтобы это понять, вспомним принципиальную разницу между ними.
Демократия
Правление народных масс. Большинство решает все; меньшинство подчиняется большинству. По определению: отсутствуют фундаментальные права – все права устанавливаются, меняются и отбираются путем народного голосования и принимаются простым большинством голосов. Законом становится то, за что проголосовало большинство, независимо от содержания закона. Выборы кандидатов на официальные посты также осуществляются путем народного голосования, и победителем становится кандидат, набравший простое большинство голосов.
Республика
Законодательное правление. Все граждане имеют определенные неотъемлемые права, гарантированные Конституцией, даже если большинство проголосует за лишение этих прав. Таким образом права меньшинства защищены от влияний или злодеяний большинства. Выборы производятся путем народного голосования за представителей, которые действуют в правительстве от имени выбравших их граждан.
Словарь Ожегова определяет понятия «демократия» и «республика» следующим образом:
Демократия – политический строй, основанный на признании принципов народовластия, свободы и равноправия граждан.
Республика – форма государственного правления, при которой верховная власть принадлежит выборным представительным органам.
Однако справочник армии США от 20 ноября 1928 года определяет эти же понятия несколько иначе:
Демократия – правление народных масс. Лидерство определяется путем народных собраний или другим способом прямого голосования. Приводит к охлократии. Отношение к собственности – коммунистическое; отрицание права на собственность. Отношение к закону таково, что желание большинства всегда будет главенствующим, независимо от того, основано это желание на эмоциях, личных пристрастиях, предвзятости или импульсивности – без заботы о последствиях. Выливается в демагогию, вседозволенность, волнения, недовольство и анархию.
Республика – лидерство определяется путем избрания народом представителей, действующих от его имени и в его интересах. Отношение к собственности – уважение к индивидуальным правам. Отношение к закону – правовое управление по жестким правилам и установленным принципам, со строгой заботой о последствиях. Избегает крайности тирании и охлократии. Выражается в искусстве управлять государством, свободе, правосудии, довольстве и прогрессе. Это «стандартная» форма правления.
Если США – не демократия, то почему же сегодня в Америке все, кому не лень – от телеведущих до президента, – говорят о США как о демократии и, главное, хотят навязать эту самую демократию остальному миру? Может быть, потому что они не знают разницы?
<... >
Отцы государства очень хорошо знали разницу между республикой и демократией. Джеймс Мэдисон (James Madison), четвертый президент США, предупреждал, что демократия несовместима с личной безопасностью граждан и их правами на собственность.
Александр Гамильтон (Alexander Hamilton), один из основателей государства, утверждал: «Мы – республиканская власть. Настоящая свобода никогда не может быть найдена в деспотизме или крайностях демократии».
Когда Бенджамина Франклина (Benjamin Franklin) спросили, какую форму правительства он и его соратники создали, он ответил: «Республику, если вам удастся ее сохранить».
Виктор Фридман (Социалистические Штаты Америки).
<... >
Чем же демократия отличается от республики, и почему отцы-основатели так настаивали именно на конституционной республике и так предостерегали от демократии? Чтобы это понять, вспомним принципиальную разницу между ними.
Демократия
Правление народных масс. Большинство решает все; меньшинство подчиняется большинству. По определению: отсутствуют фундаментальные права – все права устанавливаются, меняются и отбираются путем народного голосования и принимаются простым большинством голосов. Законом становится то, за что проголосовало большинство, независимо от содержания закона. Выборы кандидатов на официальные посты также осуществляются путем народного голосования, и победителем становится кандидат, набравший простое большинство голосов.
Республика
Законодательное правление. Все граждане имеют определенные неотъемлемые права, гарантированные Конституцией, даже если большинство проголосует за лишение этих прав. Таким образом права меньшинства защищены от влияний или злодеяний большинства. Выборы производятся путем народного голосования за представителей, которые действуют в правительстве от имени выбравших их граждан.
Словарь Ожегова определяет понятия «демократия» и «республика» следующим образом:
Демократия – политический строй, основанный на признании принципов народовластия, свободы и равноправия граждан.
Республика – форма государственного правления, при которой верховная власть принадлежит выборным представительным органам.
Однако справочник армии США от 20 ноября 1928 года определяет эти же понятия несколько иначе:
Демократия – правление народных масс. Лидерство определяется путем народных собраний или другим способом прямого голосования. Приводит к охлократии. Отношение к собственности – коммунистическое; отрицание права на собственность. Отношение к закону таково, что желание большинства всегда будет главенствующим, независимо от того, основано это желание на эмоциях, личных пристрастиях, предвзятости или импульсивности – без заботы о последствиях. Выливается в демагогию, вседозволенность, волнения, недовольство и анархию.
Республика – лидерство определяется путем избрания народом представителей, действующих от его имени и в его интересах. Отношение к собственности – уважение к индивидуальным правам. Отношение к закону – правовое управление по жестким правилам и установленным принципам, со строгой заботой о последствиях. Избегает крайности тирании и охлократии. Выражается в искусстве управлять государством, свободе, правосудии, довольстве и прогрессе. Это «стандартная» форма правления.
Если США – не демократия, то почему же сегодня в Америке все, кому не лень – от телеведущих до президента, – говорят о США как о демократии и, главное, хотят навязать эту самую демократию остальному миру? Может быть, потому что они не знают разницы?
<... >
Отцы государства очень хорошо знали разницу между республикой и демократией. Джеймс Мэдисон (James Madison), четвертый президент США, предупреждал, что демократия несовместима с личной безопасностью граждан и их правами на собственность.
Александр Гамильтон (Alexander Hamilton), один из основателей государства, утверждал: «Мы – республиканская власть. Настоящая свобода никогда не может быть найдена в деспотизме или крайностях демократии».
Когда Бенджамина Франклина (Benjamin Franklin) спросили, какую форму правительства он и его соратники создали, он ответил: «Республику, если вам удастся ее сохранить».
Виктор Фридман (Социалистические Штаты Америки).
Теодор Драйзер. Заря на Востоке. (Газета "Правда", 1936 год).
"...Вы говорите: «дикие», «радикалы», «красные»? Это как вам угодно. Наш западный мир теперь склонен питаться одной пропагандой, как это было и в мрачную эпоху средневековья. Никто не читает советских газет, - ведь чтение такой газеты почитается преступлением!
Ни одна американская газета не решается напечатать хотя бы одну правдивую строчку о гигантской работе, которая проводится в Советском Союза, - о том, что там создается новый мир, о том, что все без исключения обеспечены там работой и живут и работают в условиях, достойных человека.
Ничего не пишут о всеобщем обучении, существующем на огромном пространстве от Берингова пролива до Китая, от Архангельска до Ирана и Афганистана. Ни одна газета не решится обмолвиться хотя бы словом о новых железнодорожных линиях, автострадах, авиалиниях, о расширении телеграфной и телефонной сети, о новых, полностью модернизированных методах сельского хозяйства, о множестве университетов, научно-исследовательских институтов, о гигантских заводах и промышленных городах, выросших на всем пространстве Советского Союза.
Только теперь вы с глубоким неудовольствием слышите от самого мистера Уинстона Черчилля – первого лорда адмиралтейства Англии, что СССР является в настоящее время самой мощной державой в мире.
Но никто не объясняет, как это произошло. Но ведь если все в СССР хаос, то чем же объяснить, что там удалось обучить, накормить, обучить, обмундировать многомиллионную армию?
<... >
Этот самый Уинстон Черчилль заявил мне в 1928 году, когда я возвращался из СССР, что идея большевиков порочна и что все кончится крахом не позже, чем через 7 лет. Однако с тех пор прошло уже 11 лет, и теперь сам Черчилль признает, что СССР – первая в мире держава по своей военной мощи.
Чем же это объяснить? Разве Сталин все сам делает? И не объясняется ли это тем, что 170 миллионов человек живут новой жизнью, полны энтузиазма и твердо уверены в том, что когда-нибудь должен прийти конец ужасам социального неравенства, которые я видел в Англии в августе и до этого еще в 1928 и 1926 гг. и еще раньше – в 1912 г. (рабочие получали всего лишь 12, 15, 18 шиллингов в неделю)?
Я уж не говорю о том, что видел прошлым летом во Франции (где рабочие получали около 60 центов в день) и до этого в Америке – в Сан-Луи, Канзас-Сити, на юге США, в Западной Виргинии, в Питтсбурге, Чикаго, в горняцких городах штата Ута".
"...Вы говорите: «дикие», «радикалы», «красные»? Это как вам угодно. Наш западный мир теперь склонен питаться одной пропагандой, как это было и в мрачную эпоху средневековья. Никто не читает советских газет, - ведь чтение такой газеты почитается преступлением!
Ни одна американская газета не решается напечатать хотя бы одну правдивую строчку о гигантской работе, которая проводится в Советском Союза, - о том, что там создается новый мир, о том, что все без исключения обеспечены там работой и живут и работают в условиях, достойных человека.
Ничего не пишут о всеобщем обучении, существующем на огромном пространстве от Берингова пролива до Китая, от Архангельска до Ирана и Афганистана. Ни одна газета не решится обмолвиться хотя бы словом о новых железнодорожных линиях, автострадах, авиалиниях, о расширении телеграфной и телефонной сети, о новых, полностью модернизированных методах сельского хозяйства, о множестве университетов, научно-исследовательских институтов, о гигантских заводах и промышленных городах, выросших на всем пространстве Советского Союза.
Только теперь вы с глубоким неудовольствием слышите от самого мистера Уинстона Черчилля – первого лорда адмиралтейства Англии, что СССР является в настоящее время самой мощной державой в мире.
Но никто не объясняет, как это произошло. Но ведь если все в СССР хаос, то чем же объяснить, что там удалось обучить, накормить, обучить, обмундировать многомиллионную армию?
<... >
Этот самый Уинстон Черчилль заявил мне в 1928 году, когда я возвращался из СССР, что идея большевиков порочна и что все кончится крахом не позже, чем через 7 лет. Однако с тех пор прошло уже 11 лет, и теперь сам Черчилль признает, что СССР – первая в мире держава по своей военной мощи.
Чем же это объяснить? Разве Сталин все сам делает? И не объясняется ли это тем, что 170 миллионов человек живут новой жизнью, полны энтузиазма и твердо уверены в том, что когда-нибудь должен прийти конец ужасам социального неравенства, которые я видел в Англии в августе и до этого еще в 1928 и 1926 гг. и еще раньше – в 1912 г. (рабочие получали всего лишь 12, 15, 18 шиллингов в неделю)?
Я уж не говорю о том, что видел прошлым летом во Франции (где рабочие получали около 60 центов в день) и до этого в Америке – в Сан-Луи, Канзас-Сити, на юге США, в Западной Виргинии, в Питтсбурге, Чикаго, в горняцких городах штата Ута".
"Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработали (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и «нравственным социализмом» — по революционаризму вообще.
Начался новый виток разоблачения «культа личности Сталина». Но не эмоциональным выкриком, как это сделал Хрущев, а с четким подтекстом: преступник не только Сталин, но и сама система преступна".
Главный архитектор Перестройки А. Н. Яковлев ( Чёрная книга коммунизма).
Начался новый виток разоблачения «культа личности Сталина». Но не эмоциональным выкриком, как это сделал Хрущев, а с четким подтекстом: преступник не только Сталин, но и сама система преступна".
Главный архитектор Перестройки А. Н. Яковлев ( Чёрная книга коммунизма).
«Мы давно не говорим - "украинские националисты", мы говорим только "бандеровцы", и это слово стало у нас настолько ругательным, что никто и не думает разбираться в сути. (Еще говорим - "бандиты" по тому усвоенному нами правилу, что все в мире, кто убивает за нас - "партизаны", а все, кто убивает нас - "бандиты", начиная с тамбовских крестьян 1921 года). ...Мы усиленно и даже с нажимом играли на украинской мове и внушали братьям, что они совершенно независимы и могут от нас отделиться, когда угодно. Но как только они захотели это сделать в конце войны, мы объявили их "бандеровцами", стали ловить, пытать, казнить и отправлять в лагеря (А "бандеровцы", как и "петлюровцы", это всё те же украинцы, которые не хотят чужой власти. Узнав, что Гитлер не несет им обещанной свободы, они и против Гитлера воевали всю войну, но мы об этом молчим, это так же невыгодно нам, как Варшавское восстание 1944 г.) Почему нас так раздражает украинский национализм, желание наших братьев говорить и детей воспитывать, и вывески писать на своей мове? Даже Михаил Булгаков (в "Белой гвардии") поддался здесь неверному чувству. Раз уж мы не слились до конца, раз уж мы разные в чем-то (довольно того, что это ощущают они, меньшие!) - очень горько! но раз уж это так? раз упущено время и больше всего упущено в 30-е и 40-е годы,
обострено-то больше всего не при царе, а после царя! - почему нас так раздражает их желание отделиться? Нам жалко одесских пляжей? черкасских фруктов?»
Солженицын (Архипелаг ГУЛАГ. Том 3) .
обострено-то больше всего не при царе, а после царя! - почему нас так раздражает их желание отделиться? Нам жалко одесских пляжей? черкасских фруктов?»
Солженицын (Архипелаг ГУЛАГ. Том 3) .
"Европейская война, которую в течение десятилетий подготовляли правительства и буржуазные партии всех стран, разразилась. Рост вооружений, крайнее обострение борьбы за рынки в эпоху новейшей, империалистической, стадии развития капитализма передовых стран, династические интересы наиболее отсталых, восточноевропейских монархий неизбежно должны были привести и привели к этой войне.
Захват земель и покорение чужих наций, разорение конкурирующей нации, грабеж ее богатств, отвлечение внимания трудящихся масс от внутренних политических кризисов России, Германии, Англии и других стран, разъединение и националистическое одурачение рабочих и истребление их авангарда в целях ослабления революционного движения пролетариата – таково единственное действительное содержание, значение и смысл современной войны.
На социал-демократию прежде всего ложится долг раскрыть это истинное значение войны и беспощадно разоблачить ложь, софизмы и «патриотические» фразы, распространяемые господствующими классами, помещиками и буржуазией, в защиту войны.
Во главе одной группы воюющих наций стоит немецкая буржуазия. Она одурачивает рабочий класс и трудящиеся массы, уверяя, что ведет войну ради защиты родины, свободы и культуры, ради освобождения угнетенных царизмом народов, ради разрушения реакционного царизма.
На деле немецкая буржуазия предприняла грабительский поход против Сербии, желая покорить ее и задушить национальную революцию южного славянства, вместе с тем направляя главную массу своих военных сил против более свободных стран, Бельгии и Франции, чтобы разграбить более богатого конкурента.
Немецкая буржуазия, распространяя сказки об оборонительной войне с ее стороны, на деле выбрала наиболее удобный, с ее точки зрения, момент для Войны, используя свои последние усовершенствования в военной технике и предупреждая новые вооружения, уже намеченные и предрешенные Россией и Францией.
Во главе другой группы воюющих наций стоит английская и французская буржуазия, которая одурачивает рабочий класс и трудящиеся массы, уверяя, что ведет войну за родину, свободу и культуру против милитаризма и деспотизма Германии. А на деле эта буржуазия на свои миллиарды давно уже нанимала и готовила к нападению на Германию войска русского царизма, самой реакционной и варварской монархии Европы.
На деле целью борьбы английской и французской буржуазии является захват немецких колоний и разорение конкурирующей нации, отличающейся более быстрым экономическим развитием.
<... >
Обе группы воюющих стран нисколько не уступают одна другой в грабежах, зверствах и бесконечных жестокостях войны, но чтобы одурачить пролетариат и отвлечь его внимание от единственной действительно освободительной войны, именно гражданской войны против буржуазии как «своей» страны, так и «чужих» стран, для этой высокой цели буржуазия каждой страны ложными фразами о патриотизме старается возвеличить значение «своей» национальной войны и уверить, что она стремится победить противника не ради грабежа и захвата земель, а ради «освобождения» всех других народов, кроме своего собственного".
Ленин (Война и российская социал-демократия).
Захват земель и покорение чужих наций, разорение конкурирующей нации, грабеж ее богатств, отвлечение внимания трудящихся масс от внутренних политических кризисов России, Германии, Англии и других стран, разъединение и националистическое одурачение рабочих и истребление их авангарда в целях ослабления революционного движения пролетариата – таково единственное действительное содержание, значение и смысл современной войны.
На социал-демократию прежде всего ложится долг раскрыть это истинное значение войны и беспощадно разоблачить ложь, софизмы и «патриотические» фразы, распространяемые господствующими классами, помещиками и буржуазией, в защиту войны.
Во главе одной группы воюющих наций стоит немецкая буржуазия. Она одурачивает рабочий класс и трудящиеся массы, уверяя, что ведет войну ради защиты родины, свободы и культуры, ради освобождения угнетенных царизмом народов, ради разрушения реакционного царизма.
На деле немецкая буржуазия предприняла грабительский поход против Сербии, желая покорить ее и задушить национальную революцию южного славянства, вместе с тем направляя главную массу своих военных сил против более свободных стран, Бельгии и Франции, чтобы разграбить более богатого конкурента.
Немецкая буржуазия, распространяя сказки об оборонительной войне с ее стороны, на деле выбрала наиболее удобный, с ее точки зрения, момент для Войны, используя свои последние усовершенствования в военной технике и предупреждая новые вооружения, уже намеченные и предрешенные Россией и Францией.
Во главе другой группы воюющих наций стоит английская и французская буржуазия, которая одурачивает рабочий класс и трудящиеся массы, уверяя, что ведет войну за родину, свободу и культуру против милитаризма и деспотизма Германии. А на деле эта буржуазия на свои миллиарды давно уже нанимала и готовила к нападению на Германию войска русского царизма, самой реакционной и варварской монархии Европы.
На деле целью борьбы английской и французской буржуазии является захват немецких колоний и разорение конкурирующей нации, отличающейся более быстрым экономическим развитием.
<... >
Обе группы воюющих стран нисколько не уступают одна другой в грабежах, зверствах и бесконечных жестокостях войны, но чтобы одурачить пролетариат и отвлечь его внимание от единственной действительно освободительной войны, именно гражданской войны против буржуазии как «своей» страны, так и «чужих» стран, для этой высокой цели буржуазия каждой страны ложными фразами о патриотизме старается возвеличить значение «своей» национальной войны и уверить, что она стремится победить противника не ради грабежа и захвата земель, а ради «освобождения» всех других народов, кроме своего собственного".
Ленин (Война и российская социал-демократия).
"Выяснение характера войны является для марксиста необходимой предпосылкою, чтобы решить вопрос о своем к ней отношении. Для такового же выяснения необходимо, прежде всего, установить, каковы объективные условия и конкретная обстановка данной войны.
Нужно поставить эту войну в ту историческую обстановку, в которой она происходит, и только тогда можно определить свое к ней отношение. Иначе получится не материалистическое, но эклектическое трактование вопроса.
Соответственно исторической обстановке, соотношению классов и пр. отношение к войне в различное время должно быть различно. Нелепо раз навсегда принципиально отказаться от участия в войне. Нелепо, с другой стороны, делить войны на защитительные и нападательные.
<... >
Для того, чтобы выяснить свое отношение к данной войне, нужно понять, чем она отличается от прежних войн, в чем ее особенности.
Дала ли буржуазия такое объяснение? Нет. Не только не дала, но ни в коем случае и не даст его. А между тем социалисты прекрасно объясняли и предвидели ее. Более того, нет ни одной речи социалистического депутата, ни одной статьи социалистического публициста, в которых не заключалось бы этого объяснения.
Оно настолько просто, что на него как-то не обращают внимания, а между тем оно дает ключ к правильному отношению к этой войне. Настоящая война – империалистическая, и в этом ее основной характер.
<... >
Ленин довольно подробно останавливается на характеристике войн конца XVIII и всего XIX века. Это все были национальные войны, которые сопровождали и содействовали созданию национальных государств.
Эти войны ознаменовали собою разрушение феодализма и были выражением борьбы нового буржуазного общества с феодальным. Национальное государство являлось необходимой фазой в развитии капитализма. Борьба за самоопределение нации, за ее самостоятельность, за свободу языка, за народное представительство служила этой цели – созданию национальных государств – этой необходимой, на известной ступени капитализма, почвы для развития производительных сил.
Таков характер войн со времени Великой французской революции и вплоть до итальянских и прусских войн. Другое дело – война империалистическая.
Все европейские страны достигли уже равной ступени развития капитализма, все они дали уже все, что может дать капитализм. Капитализм достиг уже своей высшей формы и вывозит уже не товары, а капитал. Ему становится тесно в своей национальной оболочке, и теперь идет борьба за последние свободные остатки на земном шаре. Если национальные войны XVIII и XIX веков ознаменовали начало капитализма – империалистские войны указывают на его конец.
<... >
Социалисты, не давшие себе отчета в том, что данная война есть империалистическая, не рассматривающие ее исторически, ничего в этой войне не поймут, и они способны себе представлять ее детски-наивно, в таком виде, что ночью один схватил другого за горло, и соседям приходится спасать жертву нападения или запираться трусливо «на ключ» (выражение Плеханова) от драки.
Не позволим себя обмануть и дать буржуазным советчикам объяснять войну так просто, что жили-де мирно, один напал – другой защищается.
<... >
Эту империалистическую войну мы все ждали, к ней мы готовились. А раз так, то совсем не важно, кто напал; подготовлялись к войне все, а напал тот, кто в данную минуту считал это более выгодным.
<... >
Раз война началась, уйти от нее немыслимо. Надо идти и делать свое дело социалиста. На войне люди думают и задумываются, пожалуй, еще более, чем «дома». Нужно идти туда и организовывать там пролетариат для конечной цели, так как утопия думать, что пролетариат пройдет к ней мирным путем. Нельзя из капитализма перейти к социализму, не ломая национальных рамок, как нельзя было из феодализма перейти к капитализму без национальных идей".
Ленин (том 26, реферат на тему "Пролетариат и война").
Нужно поставить эту войну в ту историческую обстановку, в которой она происходит, и только тогда можно определить свое к ней отношение. Иначе получится не материалистическое, но эклектическое трактование вопроса.
Соответственно исторической обстановке, соотношению классов и пр. отношение к войне в различное время должно быть различно. Нелепо раз навсегда принципиально отказаться от участия в войне. Нелепо, с другой стороны, делить войны на защитительные и нападательные.
<... >
Для того, чтобы выяснить свое отношение к данной войне, нужно понять, чем она отличается от прежних войн, в чем ее особенности.
Дала ли буржуазия такое объяснение? Нет. Не только не дала, но ни в коем случае и не даст его. А между тем социалисты прекрасно объясняли и предвидели ее. Более того, нет ни одной речи социалистического депутата, ни одной статьи социалистического публициста, в которых не заключалось бы этого объяснения.
Оно настолько просто, что на него как-то не обращают внимания, а между тем оно дает ключ к правильному отношению к этой войне. Настоящая война – империалистическая, и в этом ее основной характер.
<... >
Ленин довольно подробно останавливается на характеристике войн конца XVIII и всего XIX века. Это все были национальные войны, которые сопровождали и содействовали созданию национальных государств.
Эти войны ознаменовали собою разрушение феодализма и были выражением борьбы нового буржуазного общества с феодальным. Национальное государство являлось необходимой фазой в развитии капитализма. Борьба за самоопределение нации, за ее самостоятельность, за свободу языка, за народное представительство служила этой цели – созданию национальных государств – этой необходимой, на известной ступени капитализма, почвы для развития производительных сил.
Таков характер войн со времени Великой французской революции и вплоть до итальянских и прусских войн. Другое дело – война империалистическая.
Все европейские страны достигли уже равной ступени развития капитализма, все они дали уже все, что может дать капитализм. Капитализм достиг уже своей высшей формы и вывозит уже не товары, а капитал. Ему становится тесно в своей национальной оболочке, и теперь идет борьба за последние свободные остатки на земном шаре. Если национальные войны XVIII и XIX веков ознаменовали начало капитализма – империалистские войны указывают на его конец.
<... >
Социалисты, не давшие себе отчета в том, что данная война есть империалистическая, не рассматривающие ее исторически, ничего в этой войне не поймут, и они способны себе представлять ее детски-наивно, в таком виде, что ночью один схватил другого за горло, и соседям приходится спасать жертву нападения или запираться трусливо «на ключ» (выражение Плеханова) от драки.
Не позволим себя обмануть и дать буржуазным советчикам объяснять войну так просто, что жили-де мирно, один напал – другой защищается.
<... >
Эту империалистическую войну мы все ждали, к ней мы готовились. А раз так, то совсем не важно, кто напал; подготовлялись к войне все, а напал тот, кто в данную минуту считал это более выгодным.
<... >
Раз война началась, уйти от нее немыслимо. Надо идти и делать свое дело социалиста. На войне люди думают и задумываются, пожалуй, еще более, чем «дома». Нужно идти туда и организовывать там пролетариат для конечной цели, так как утопия думать, что пролетариат пройдет к ней мирным путем. Нельзя из капитализма перейти к социализму, не ломая национальных рамок, как нельзя было из феодализма перейти к капитализму без национальных идей".
Ленин (том 26, реферат на тему "Пролетариат и война").
На уроках гимнастики Канторек выступал перед нами с речами и в конце концов добился того, что наш класс, строем, под его командой, отправился в окружное военное управление, где мы записались добровольцами.
Помню как сейчас, как он смотрел на нас, поблескивая стеклышками своих очков, и спрашивал задушевным голосом: «Вы, конечно, тоже пойдете вместе со всеми, не так ли, друзья мои?»
У этих воспитателей всегда найдутся высокие чувства, — ведь они носят их наготове в своем жилетном кармане и выдают по мере надобности поурочно. Но тогда мы об этом еще не задумывались.
Правда, один из нас все же колебался и не очень-то хотел идти вместе со всеми. Это был Иозеф Бем, толстый, добродушный парень. Но и он все-таки поддался уговорам, — иначе он закрыл бы для себя все пути. Быть может, еще кое-кто думал, как он, но остаться в стороне тоже никому не улыбалось, — ведь в то время все, даже родители, так легко бросались словом «трус».
Никто просто не представлял себе, какой оборот примет дело. В сущности, самыми умными оказались люди бедные и простые, — они с первого же дня приняли войну как несчастье, тогда как все, кто жил получше, совсем потеряли голову от радости, хотя они-то как раз и могли бы куда скорее разобраться, к чему все это приведет.
Катчинский утверждает, что это все от образованности, от нее, мол, люди глупеют. А уж Кат слов на ветер не бросает.
И случилось так, что как раз Бем погиб одним из первых. Во время атаки он был ранен в лицо, и мы сочли его убитым. Взять его с собой мы не могли, так как нам пришлось поспешно отступить. Во второй половине дня мы вдруг услыхали его крик; он ползал перед окопами и звал на помощь. Во время боя он только потерял сознание. Слепой и обезумевший от боли, он уже не искал укрытия, и его подстрелили, прежде чем мы успели его подобрать.
Канторека в этом, конечно, не обвинишь, — вменять ему в вину то, что он сделал, значило бы заходить очень далеко. Ведь Кантореков были тысячи, и все они были убеждены, что таким образом они творят благое дело, не очень утруждая при этом себя. Но это именно и делает их в наших глазах банкротами.
Они должны были бы помочь нам, восемнадцатилетним, войти в пору зрелости, в мир труда, долга, культуры и прогресса, стать посредниками между нами и нашим будущим. Иногда мы подтрунивали над ними, могли порой подстроить им какую-нибудь шутку, но в глубине души мы им верили.
Признавая их авторитет, мы мысленно связывали с этим понятием знание жизни и дальновидность. Но как только мы увидели первого убитого, это убеждение развеялось в прах. Мы поняли, что их поколение не так честно, как наше; их превосходство заключалось лишь в том, что они умели красиво говорить и обладали известной ловкостью.
Первый же артиллерийский обстрел раскрыл перед нами наше заблуждение, и под этим огнем рухнуло то мировоззрение, которое они нам прививали.
Они все еще писали статьи и произносили речи, а мы уже видели лазареты и умирающих; они все еще твердили, что нет ничего выше, чем служение государству, а мы уже знали, что страх смерти сильнее. От этого никто из нас не стал ни бунтовщиком, ни дезертиром, ни трусом (они ведь так легко бросались этими словами): мы любили родину не меньше, чем они, и ни разу не дрогнули, идя в атаку; но теперь мы кое-что поняли, мы словно вдруг прозрели.
И мы увидели, что от их мира ничего не осталось. Мы неожиданно очутились в ужасающем одиночестве, и выход из этого одиночества нам предстояло найти самим.
Эрих Мария Ремарк (На Западном фронте без перемен).
Помню как сейчас, как он смотрел на нас, поблескивая стеклышками своих очков, и спрашивал задушевным голосом: «Вы, конечно, тоже пойдете вместе со всеми, не так ли, друзья мои?»
У этих воспитателей всегда найдутся высокие чувства, — ведь они носят их наготове в своем жилетном кармане и выдают по мере надобности поурочно. Но тогда мы об этом еще не задумывались.
Правда, один из нас все же колебался и не очень-то хотел идти вместе со всеми. Это был Иозеф Бем, толстый, добродушный парень. Но и он все-таки поддался уговорам, — иначе он закрыл бы для себя все пути. Быть может, еще кое-кто думал, как он, но остаться в стороне тоже никому не улыбалось, — ведь в то время все, даже родители, так легко бросались словом «трус».
Никто просто не представлял себе, какой оборот примет дело. В сущности, самыми умными оказались люди бедные и простые, — они с первого же дня приняли войну как несчастье, тогда как все, кто жил получше, совсем потеряли голову от радости, хотя они-то как раз и могли бы куда скорее разобраться, к чему все это приведет.
Катчинский утверждает, что это все от образованности, от нее, мол, люди глупеют. А уж Кат слов на ветер не бросает.
И случилось так, что как раз Бем погиб одним из первых. Во время атаки он был ранен в лицо, и мы сочли его убитым. Взять его с собой мы не могли, так как нам пришлось поспешно отступить. Во второй половине дня мы вдруг услыхали его крик; он ползал перед окопами и звал на помощь. Во время боя он только потерял сознание. Слепой и обезумевший от боли, он уже не искал укрытия, и его подстрелили, прежде чем мы успели его подобрать.
Канторека в этом, конечно, не обвинишь, — вменять ему в вину то, что он сделал, значило бы заходить очень далеко. Ведь Кантореков были тысячи, и все они были убеждены, что таким образом они творят благое дело, не очень утруждая при этом себя. Но это именно и делает их в наших глазах банкротами.
Они должны были бы помочь нам, восемнадцатилетним, войти в пору зрелости, в мир труда, долга, культуры и прогресса, стать посредниками между нами и нашим будущим. Иногда мы подтрунивали над ними, могли порой подстроить им какую-нибудь шутку, но в глубине души мы им верили.
Признавая их авторитет, мы мысленно связывали с этим понятием знание жизни и дальновидность. Но как только мы увидели первого убитого, это убеждение развеялось в прах. Мы поняли, что их поколение не так честно, как наше; их превосходство заключалось лишь в том, что они умели красиво говорить и обладали известной ловкостью.
Первый же артиллерийский обстрел раскрыл перед нами наше заблуждение, и под этим огнем рухнуло то мировоззрение, которое они нам прививали.
Они все еще писали статьи и произносили речи, а мы уже видели лазареты и умирающих; они все еще твердили, что нет ничего выше, чем служение государству, а мы уже знали, что страх смерти сильнее. От этого никто из нас не стал ни бунтовщиком, ни дезертиром, ни трусом (они ведь так легко бросались этими словами): мы любили родину не меньше, чем они, и ни разу не дрогнули, идя в атаку; но теперь мы кое-что поняли, мы словно вдруг прозрели.
И мы увидели, что от их мира ничего не осталось. Мы неожиданно очутились в ужасающем одиночестве, и выход из этого одиночества нам предстояло найти самим.
Эрих Мария Ремарк (На Западном фронте без перемен).
Кропп и Кат вступают в дискуссию. Одновременно они заключают пари на бутылку пива об исходе воздушного боя, который сейчас разыгрывается над нами.
Кат твердо придерживается своего мнения, которое он как старый солдат-балагур и на этот раз высказывает в стихотворной форме: «Когда бы все были равны, на свете б не было войны».
В противоположность Кату Кропп — философ. Он предлагает, чтобы при объявлении войны устраивалось нечто вроде народного празднества, с музыкой и с входными билетами, как во время боя быков.
Затем на арену должны выйти министры и генералы враждующих стран, в трусиках, вооруженные дубинками, и пусть они схватятся друг с другом. Кто останется в живых, объявит свою страну победительницей.
Ремарк (На Западном фронте без перемен).
Кат твердо придерживается своего мнения, которое он как старый солдат-балагур и на этот раз высказывает в стихотворной форме: «Когда бы все были равны, на свете б не было войны».
В противоположность Кату Кропп — философ. Он предлагает, чтобы при объявлении войны устраивалось нечто вроде народного празднества, с музыкой и с входными билетами, как во время боя быков.
Затем на арену должны выйти министры и генералы враждующих стран, в трусиках, вооруженные дубинками, и пусть они схватятся друг с другом. Кто останется в живых, объявит свою страну победительницей.
Ремарк (На Западном фронте без перемен).
"Недостатком советской системы образования была попытка формировать человека-творца, а сейчас задача заключается в том, чтобы взрастить квалифицированного потребителя, способного квалифицированно пользоваться результатами творчества других".
Экс-министр образования и науки Андрей Александрович Фурсенко.
Экс-министр образования и науки Андрей Александрович Фурсенко.
Forwarded from РТФ Российский Трудовой Фронт (РОТ ФРОНТ)
Война - это бизнес.
Русские предприниматели делают скромный гешефт на жизнях Русских солдат.
Русские предприниматели делают скромный гешефт на жизнях Русских солдат.