"Недостатком советской системы образования была попытка формировать человека-творца, а сейчас задача заключается в том, чтобы взрастить квалифицированного потребителя, способного квалифицированно пользоваться результатами творчества других".
Экс-министр образования и науки Андрей Александрович Фурсенко.
Экс-министр образования и науки Андрей Александрович Фурсенко.
Forwarded from РТФ Российский Трудовой Фронт (РОТ ФРОНТ)
Война - это бизнес.
Русские предприниматели делают скромный гешефт на жизнях Русских солдат.
Русские предприниматели делают скромный гешефт на жизнях Русских солдат.
В конце речи Путин процитировал Ильина, автора следующих строк:
«… Я категорически отказываюсь расценивать события последних трёх месяцев в Германии с точки зрения немецких евреев… То, что происходит в Германии, есть огромный политический и социальный переворот…
<... >
Что cделал Гитлер? Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе…
<... >
Сброшен либерально-демократический гипноз непротивленчества. Пока Муссолини ведёт Италию, а Гитлер ведёт Германию — европейской культуре даётся отсрочка…»
Иван Ильин (Национал-социализм. Новый дух)
«… Я категорически отказываюсь расценивать события последних трёх месяцев в Германии с точки зрения немецких евреев… То, что происходит в Германии, есть огромный политический и социальный переворот…
<... >
Что cделал Гитлер? Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе…
<... >
Сброшен либерально-демократический гипноз непротивленчества. Пока Муссолини ведёт Италию, а Гитлер ведёт Германию — европейской культуре даётся отсрочка…»
Иван Ильин (Национал-социализм. Новый дух)
"«Новый дух» национал - социализма имеет, конечно, и положительные определения: патриотизм, вера в самобытность германского народа и силу германского гения, чувство чести, готовность к жертвенному служению (фашистское «sacrіfіccіo»), дисциплина, социальная справедливость и внеклассовое, всенародное единение. Этот дух составляет как бы субстанцию всего движения; у всякого искреннего национал - социалиста оно горит в сердце, напрягает его мускулы, звучит в его словах и сверкает в глазах. Достаточно видеть эти верующие, именно верующие лица; достаточно увидеть эту дисциплину, чтобы понять значение происходящего и спросить себя: «да есть ли на свете народ, который не захотел бы создать у себя движение такого подъема и такого духа?…»
Словом — это дух, роднящий немецкий национал - социализм с итальянским фашизмом. Однако, не только с ним, а еще и с духом русского белого движения.
Иван Ильин (Национал-социализм. Новый дух).
Словом — это дух, роднящий немецкий национал - социализм с итальянским фашизмом. Однако, не только с ним, а еще и с духом русского белого движения.
Иван Ильин (Национал-социализм. Новый дух).
Лишь мельком отметим и потом отставим грустную тему: представления нашей интеллигенции о свободе оказались предельно пошлы и глупы. Никаких размышлений о структуре несвободы, о ее фундаментальных и вторичных элементах не было.
Ломая советский порядок и создавая хаос, интеллигенция, как кролик, лезла в ловушку самой примитивной и хамской несвободы. Вспомним, что в 1988 г. большая часть интеллигенции посчитала самым важным событием года акт свободы — "снятие лимитов на подписку". Этому мелкому акту было придано эпохальное значение. Что же получил средний интеллигент в итоге?
Напомню молодым: при дешевых ценах в СССР были лимиты на подписку газет и журналов, квоты давались по предприятиям, иногда люди тянули жребий. Для интеллигенции это было символом тоталитарного гнета. Хотя средняя культурная семья выписывала 3-4 газеты и 2-3 толстых журнала.
Сама "Литературная газета" выходила тиражом в 5 млн. экземпляров! Убив "тоталитаризм", интеллигенция доверила режиму чисто рыночными средствами наложить такие лимиты на подписку, что на 1997 г. ЛГ имеет лишь 30 тыс. подписчиков! Демократические журналы выходят лишь благодаря фонду Сороса, тираж "Нового мира" упал с 2,7 млн. в советское время до 15 тыс. в 1997 г. И никакого гнета в этом интеллигенция не видит.
Из этого мелкого факта видно, что важным истоком культурного кризиса было расщепление сознания интеллигенции, изначально созданное перестройкой: добиваясь свободы на определенном поле ("свободная подписка"), интеллигенция здесь же и моментально "производила" несвободу колоссальных масштабов.
Борцы за свободу быстро сбросили тесную маску антисталинизма. Противником была объявлена несвобода, якобы изначально присущая России — "тысячелетней рабе". Поразительно, как легко внедряется в сознание самая плоская, уже почти пошлая трактовка западной свободы.
Историк из эмиграции "второй волны" Н.И.Ульянов пишет о "прогрессивной галерке": "Она всегда полагала, что на Западе и цари либеральнее, и полиция добрее, и реакция — не реакция".
Но разве не буквально то же самое мы читаем сегодня? Вот советник Ельцина философ А.И.Ракитов излагает "особые нормы и стандарты, лежащие в основе российской цивилизации". Здесь весь набор отрицательных "имперских" качеств: "ложь, клевета, преступление и т.д. оправданы и нравственны, если они подчинены сверхзадаче государства, т.е. укреплению военного могущества и расширению территории".
Как обычно, поминается Иван Грозный и тираны помельче — и подчеркивается, что их патологическая жестокость была не аномалией, а имманентно присущим России качеством: "Надо говорить не об отсутствии цивилизации, не о бесправии, не об отсутствии правосознания, не о незаконности репрессивного механизма во времена Грозного, Петра, Николая I или Сталина, но о том, что сами законы были репрессивными, что конституции были античеловечными, что нормы, эталоны, правила и стандарты деятельности фундаментально отличались от своих аналогов в других современных европейских цивилизациях".
В какую же сторону отличались
эти стандарты? Наша демократическая интеллигенция уверена, что по сравнению с Европой Россия Ивана Грозного была чуть ли не людоедской страной, где кровь лилась рекой. И это убеждение — символ веры, его не поколебать никакими разумными доводами. Если Ракитову сказать, что за 37 лет царствования Грозного было казнено около 3-4 тысяч человек — гораздо меньше, чем за одну только ночь в Париже (Варфоломевская ночь) тех же лет (называют 12 тыс.), он не возразит, но его убеждение нисколько не поколеблется.
Нисколько не смутится он, если напомнить, что в тот же период в Нидерландах было казнено около 100 тысяч человек. Все это он знает, но не может отказаться от сугубо религиозной уверенности в том, что Россия — изначальная "империя зла". Все его мироощущение рухнет, если будет поколеблена эта вера.
Сергей Кара-Марза
(Интеллигенции на пепелище родной страны).
Ломая советский порядок и создавая хаос, интеллигенция, как кролик, лезла в ловушку самой примитивной и хамской несвободы. Вспомним, что в 1988 г. большая часть интеллигенции посчитала самым важным событием года акт свободы — "снятие лимитов на подписку". Этому мелкому акту было придано эпохальное значение. Что же получил средний интеллигент в итоге?
Напомню молодым: при дешевых ценах в СССР были лимиты на подписку газет и журналов, квоты давались по предприятиям, иногда люди тянули жребий. Для интеллигенции это было символом тоталитарного гнета. Хотя средняя культурная семья выписывала 3-4 газеты и 2-3 толстых журнала.
Сама "Литературная газета" выходила тиражом в 5 млн. экземпляров! Убив "тоталитаризм", интеллигенция доверила режиму чисто рыночными средствами наложить такие лимиты на подписку, что на 1997 г. ЛГ имеет лишь 30 тыс. подписчиков! Демократические журналы выходят лишь благодаря фонду Сороса, тираж "Нового мира" упал с 2,7 млн. в советское время до 15 тыс. в 1997 г. И никакого гнета в этом интеллигенция не видит.
Из этого мелкого факта видно, что важным истоком культурного кризиса было расщепление сознания интеллигенции, изначально созданное перестройкой: добиваясь свободы на определенном поле ("свободная подписка"), интеллигенция здесь же и моментально "производила" несвободу колоссальных масштабов.
Борцы за свободу быстро сбросили тесную маску антисталинизма. Противником была объявлена несвобода, якобы изначально присущая России — "тысячелетней рабе". Поразительно, как легко внедряется в сознание самая плоская, уже почти пошлая трактовка западной свободы.
Историк из эмиграции "второй волны" Н.И.Ульянов пишет о "прогрессивной галерке": "Она всегда полагала, что на Западе и цари либеральнее, и полиция добрее, и реакция — не реакция".
Но разве не буквально то же самое мы читаем сегодня? Вот советник Ельцина философ А.И.Ракитов излагает "особые нормы и стандарты, лежащие в основе российской цивилизации". Здесь весь набор отрицательных "имперских" качеств: "ложь, клевета, преступление и т.д. оправданы и нравственны, если они подчинены сверхзадаче государства, т.е. укреплению военного могущества и расширению территории".
Как обычно, поминается Иван Грозный и тираны помельче — и подчеркивается, что их патологическая жестокость была не аномалией, а имманентно присущим России качеством: "Надо говорить не об отсутствии цивилизации, не о бесправии, не об отсутствии правосознания, не о незаконности репрессивного механизма во времена Грозного, Петра, Николая I или Сталина, но о том, что сами законы были репрессивными, что конституции были античеловечными, что нормы, эталоны, правила и стандарты деятельности фундаментально отличались от своих аналогов в других современных европейских цивилизациях".
В какую же сторону отличались
эти стандарты? Наша демократическая интеллигенция уверена, что по сравнению с Европой Россия Ивана Грозного была чуть ли не людоедской страной, где кровь лилась рекой. И это убеждение — символ веры, его не поколебать никакими разумными доводами. Если Ракитову сказать, что за 37 лет царствования Грозного было казнено около 3-4 тысяч человек — гораздо меньше, чем за одну только ночь в Париже (Варфоломевская ночь) тех же лет (называют 12 тыс.), он не возразит, но его убеждение нисколько не поколеблется.
Нисколько не смутится он, если напомнить, что в тот же период в Нидерландах было казнено около 100 тысяч человек. Все это он знает, но не может отказаться от сугубо религиозной уверенности в том, что Россия — изначальная "империя зла". Все его мироощущение рухнет, если будет поколеблена эта вера.
Сергей Кара-Марза
(Интеллигенции на пепелище родной страны).
В истории первоначального накопления огромную роль сыграло открытие в Америке богатых залежей драгоценных металлов, которые привлекали тысячи «искателей приключений» в новые страны.
Стоило купцам-завоевателям заметить на туземцах золотые или серебряные украшения, чтобы они немедленно же снаряжали экспедицию с целью
ограбления этих стран. Насилие и измена являлись здесь обычными методами борьбы.
В этом отношении весьма любопытен один эпизод из истории завоевания Перу. Разбив в одном из сражений мирных перуанцев, испанцы взяли в плен их вождя. Пленный вождь предложил в виде выкупа столько золота, сколько может вместить в себе та комната, в которой он сидел.
Это составляло около 35 миллионов рублей на наши деньги! Для того, чтобы собрать все это золото, потребовалось разгромление целого ряда перуанских храмов; но испанские искатели приключений или, вернее, легкой наживы не остановились перед этим.
Выкуп был уплачен, а перуанский вождь все-таки был казнен. При завоевании одного перуанского города на долю каждого солдата досталось награбленного золота на 20. тысяч рублей.
Покорение Америки, вообще, сопровождалось скоплением огромных запасов золота в руках завоевателей, так-называемых «конквистадоров», объединявших в своем лице купцов и воинов.
К методам первоначального накопления принадлежит также торговля чернокожими. Негры вывозились из Африки на Большие и Малые Антильские острова и на американский континент. Вначале монополия торговли невольниками находилась в руках Испании, которая впоследствии уступила ее другим «цивилизованным» нациям христианской Европы — немцам, французам и, наконец, англичанам (Южно-Океанской компании).
Насколько доходно было это дело, видно хотя бы из того, что французы продавали негров на Антильских островах по цене в десять раз большей их покупной цены в Сенегамбии. В Англии торговля неграми создавала колоссальные состояния.
Известно, например, что Ливерпуль, один из крупных торгово-промышленных городов Англии, вырос на основе торговли неграми, которая в XVIII веке составляла главное занятие его предприимчивого населения.
Александр Богданов (Краткий курс экономической науки).
Стоило купцам-завоевателям заметить на туземцах золотые или серебряные украшения, чтобы они немедленно же снаряжали экспедицию с целью
ограбления этих стран. Насилие и измена являлись здесь обычными методами борьбы.
В этом отношении весьма любопытен один эпизод из истории завоевания Перу. Разбив в одном из сражений мирных перуанцев, испанцы взяли в плен их вождя. Пленный вождь предложил в виде выкупа столько золота, сколько может вместить в себе та комната, в которой он сидел.
Это составляло около 35 миллионов рублей на наши деньги! Для того, чтобы собрать все это золото, потребовалось разгромление целого ряда перуанских храмов; но испанские искатели приключений или, вернее, легкой наживы не остановились перед этим.
Выкуп был уплачен, а перуанский вождь все-таки был казнен. При завоевании одного перуанского города на долю каждого солдата досталось награбленного золота на 20. тысяч рублей.
Покорение Америки, вообще, сопровождалось скоплением огромных запасов золота в руках завоевателей, так-называемых «конквистадоров», объединявших в своем лице купцов и воинов.
К методам первоначального накопления принадлежит также торговля чернокожими. Негры вывозились из Африки на Большие и Малые Антильские острова и на американский континент. Вначале монополия торговли невольниками находилась в руках Испании, которая впоследствии уступила ее другим «цивилизованным» нациям христианской Европы — немцам, французам и, наконец, англичанам (Южно-Океанской компании).
Насколько доходно было это дело, видно хотя бы из того, что французы продавали негров на Антильских островах по цене в десять раз большей их покупной цены в Сенегамбии. В Англии торговля неграми создавала колоссальные состояния.
Известно, например, что Ливерпуль, один из крупных торгово-промышленных городов Англии, вырос на основе торговли неграми, которая в XVIII веке составляла главное занятие его предприимчивого населения.
Александр Богданов (Краткий курс экономической науки).
Большое значение в деле обезземеления крестьян имело «огораживание» общинных земель — явление, происходившее одинаково и в Англии и на континенте. Стремясь к увеличению своих доходов и опираясь на формальные права, а в сущности — на грубую силу, землевладельцы отнимали у крестьянских общин те земли, которые издавна находились в общинном пользовании.
Не трудно представить себе, в какой мере такая экспроприация подрывала крестьянское хозяйство и содействовала обращению крестьян в пролетариев. Если землевладельцу было выгодно заменить крестьянское земледелие скотоводством, то он прямо сгонял со своей земли всех крестьян и поселял вместо них скот, при котором требовалось только ничтожное число наемных рабочих.
Так было особенно в Англии XVI–XVII века, когда, благодаря сильному спросу со стороны голландской, а затем развивающейся английской шерстяной промышленности, цена шерсти значительно поднялась. Разведение овец стало очень выгодным делом, и дворянство энергично принялось обращать крестьянские пашни в пастбища — на место сотен тысяч крестьян были поселены миллионы овец.
Дело начиналось обыкновенно с ограничения общинных земель и прав крестьянина пользоваться общинным лесом. Это ставило крестьянина в крайне тягостное положение, и он оказывался вынужденным уступать свой надел господину. Но это был далеко не единственный метод обезземеления крестьян.
Оно совершалось в широких размерах простой экспроприацией крестьянства господами. У обиженного английского иомена (независимого крестьянина) не было возможности искать управы на сильных мира сего, потому что судебные процессы были чрезвычайно дороги, а суды выражали интересы крупных землевладельцев.
Вот как один автор половины XVI века описывает процесс обезземеления крестьянства: «Джентльмены не считают за преступление изгонять бедных людей из их владений. Напротив, утверждая, что земля принадлежит им, они выбрасывают бедных из-под крова, как каких-нибудь гадин. В Англии в настоящее время тысячи людей, которые были честными домохозяевами, просят милостыню, шатаясь от одной двери к другой».
Именно в Англии — стране с самым сильным и быстрым развитием промышленного капитализма совершилось наиболее полное обезземеление крестьян. Там этот процесс продолжался более 300 лет (главным образом XVI–XVIII века), и дело дошло до того, что крестьяне-собственники почти совершенно исчезли — вся земля находится в руках лэндлордов.
Значительная часть экспроприированных крестьян отправлялась в города, создавая огромные кадры пролетариев. Население деревень таяло, как воск, а города росли с головокружительной быстротой; за последнюю четверть XVIII в., когда в общем завершался процесс обезземеления крестьян, население целого ряда английских городов, напр., Манчестера, Лидса, Больтона и Бюрмингама, увеличилось в 3–3,5 раза.
Александр Богданов (Краткий курс экономической науки).
Не трудно представить себе, в какой мере такая экспроприация подрывала крестьянское хозяйство и содействовала обращению крестьян в пролетариев. Если землевладельцу было выгодно заменить крестьянское земледелие скотоводством, то он прямо сгонял со своей земли всех крестьян и поселял вместо них скот, при котором требовалось только ничтожное число наемных рабочих.
Так было особенно в Англии XVI–XVII века, когда, благодаря сильному спросу со стороны голландской, а затем развивающейся английской шерстяной промышленности, цена шерсти значительно поднялась. Разведение овец стало очень выгодным делом, и дворянство энергично принялось обращать крестьянские пашни в пастбища — на место сотен тысяч крестьян были поселены миллионы овец.
Дело начиналось обыкновенно с ограничения общинных земель и прав крестьянина пользоваться общинным лесом. Это ставило крестьянина в крайне тягостное положение, и он оказывался вынужденным уступать свой надел господину. Но это был далеко не единственный метод обезземеления крестьян.
Оно совершалось в широких размерах простой экспроприацией крестьянства господами. У обиженного английского иомена (независимого крестьянина) не было возможности искать управы на сильных мира сего, потому что судебные процессы были чрезвычайно дороги, а суды выражали интересы крупных землевладельцев.
Вот как один автор половины XVI века описывает процесс обезземеления крестьянства: «Джентльмены не считают за преступление изгонять бедных людей из их владений. Напротив, утверждая, что земля принадлежит им, они выбрасывают бедных из-под крова, как каких-нибудь гадин. В Англии в настоящее время тысячи людей, которые были честными домохозяевами, просят милостыню, шатаясь от одной двери к другой».
Именно в Англии — стране с самым сильным и быстрым развитием промышленного капитализма совершилось наиболее полное обезземеление крестьян. Там этот процесс продолжался более 300 лет (главным образом XVI–XVIII века), и дело дошло до того, что крестьяне-собственники почти совершенно исчезли — вся земля находится в руках лэндлордов.
Значительная часть экспроприированных крестьян отправлялась в города, создавая огромные кадры пролетариев. Население деревень таяло, как воск, а города росли с головокружительной быстротой; за последнюю четверть XVIII в., когда в общем завершался процесс обезземеления крестьян, население целого ряда английских городов, напр., Манчестера, Лидса, Больтона и Бюрмингама, увеличилось в 3–3,5 раза.
Александр Богданов (Краткий курс экономической науки).
Один из солдат вермахта так вспоминал о настроениях первых дней войны: «Все мы в те дни ощущали себя составными частями грандиозной военной машины, которая безостановочно катилась на восток, на большевиков».
«Там не шла речь о пощаде, – рассказывал другой. – Для нас это были коммунисты. Мы тогда говорили „большевистские орды“… Русские – только для уничтожения. Не только победить их, но уничтожить».
Пехотинцы рассыпались по Барановичам как саранча. Они врывались в дома – поживиться трофеями. Там, где двери были открыты, они убивали за косой взгляд; там, где дома были заперты изнутри, они убивали всех.
Первых попадавшихся в руки немцев советских военнопленных ждала злая судьба. На Пионерской улице солдаты вермахта привязали к столбам четырех захваченных в плен красноармейцев, подложили им под ноги сено, облили горючим и заживо сожгли.
Подразделения 29-й моторизованной пехотной дивизии второй танковой группы генерала Гудериана прокатились по Барановичам и в тот же день ушли дальше; вечером на привале рядовой Эмиль Гольц записывал в дневнике:
28 июня. На рассвете мы проехали Барановичи. Город разгромлен. Но еще не все сделано. По дороге от Мира до Столбцев мы разговаривали с населением языком пулеметов. Крики, стоны, кровь и много трупов. Никакого сострадания мы не ощущали. В каждом местечке, в каждой деревне при виде людей у меня чешутся руки. Хочется пострелять из пистолета по толпе. Надеюсь, что скоро сюда придут отряды СС и сделают то, что не успели сделать мы.
А через Барановичи к Минску шли все новые части германского вермахта.
Остановившись на отдых в одной из деревушек возле Борисова, немцы с интересом рассматривали населявших ее унтерменшей. Интерес был не столько этнографическим, сколько практическим: фронт ушел на восток, и завоевателям хотелось развлекаться. Солдаты ловили не догадавшихся спрятаться женщин и уводили в лес – для себя и для господ офицеров.
По приказу лейтенанта Гуммера солдаты утащили в лес шестнадцатилетнюю Любу Мельчукову; после того как офицер удовлетворил свое желание, он отдал девушку солдатам. Спустя некоторое время на поляну притащили новых женщин; перед ними предстало страшное зрелище. К стоявшим кучно деревьям были прислонены доски, бог весть откуда добытые немцами.
На них висела обнаженная истерзанная девушка; прибитая к доскам штыками, она умирала. На глазах у испуганных женщин солдаты отрезали ей груди. Над лесом стоял жуткий, неумолчный крик убиваемой девушки.
Всего в этой небольшой деревеньке немцы убили тридцать шесть женщин. Изнасилованных было больше.
Александр Дюков (За что сражались советские люди).
«Там не шла речь о пощаде, – рассказывал другой. – Для нас это были коммунисты. Мы тогда говорили „большевистские орды“… Русские – только для уничтожения. Не только победить их, но уничтожить».
Пехотинцы рассыпались по Барановичам как саранча. Они врывались в дома – поживиться трофеями. Там, где двери были открыты, они убивали за косой взгляд; там, где дома были заперты изнутри, они убивали всех.
Первых попадавшихся в руки немцев советских военнопленных ждала злая судьба. На Пионерской улице солдаты вермахта привязали к столбам четырех захваченных в плен красноармейцев, подложили им под ноги сено, облили горючим и заживо сожгли.
Подразделения 29-й моторизованной пехотной дивизии второй танковой группы генерала Гудериана прокатились по Барановичам и в тот же день ушли дальше; вечером на привале рядовой Эмиль Гольц записывал в дневнике:
28 июня. На рассвете мы проехали Барановичи. Город разгромлен. Но еще не все сделано. По дороге от Мира до Столбцев мы разговаривали с населением языком пулеметов. Крики, стоны, кровь и много трупов. Никакого сострадания мы не ощущали. В каждом местечке, в каждой деревне при виде людей у меня чешутся руки. Хочется пострелять из пистолета по толпе. Надеюсь, что скоро сюда придут отряды СС и сделают то, что не успели сделать мы.
А через Барановичи к Минску шли все новые части германского вермахта.
Остановившись на отдых в одной из деревушек возле Борисова, немцы с интересом рассматривали населявших ее унтерменшей. Интерес был не столько этнографическим, сколько практическим: фронт ушел на восток, и завоевателям хотелось развлекаться. Солдаты ловили не догадавшихся спрятаться женщин и уводили в лес – для себя и для господ офицеров.
По приказу лейтенанта Гуммера солдаты утащили в лес шестнадцатилетнюю Любу Мельчукову; после того как офицер удовлетворил свое желание, он отдал девушку солдатам. Спустя некоторое время на поляну притащили новых женщин; перед ними предстало страшное зрелище. К стоявшим кучно деревьям были прислонены доски, бог весть откуда добытые немцами.
На них висела обнаженная истерзанная девушка; прибитая к доскам штыками, она умирала. На глазах у испуганных женщин солдаты отрезали ей груди. Над лесом стоял жуткий, неумолчный крик убиваемой девушки.
Всего в этой небольшой деревеньке немцы убили тридцать шесть женщин. Изнасилованных было больше.
Александр Дюков (За что сражались советские люди).
"Сам термин научный социализм является объектом нападок со стороны критиков марксизма. Указывая на действительные или мнимые ошибки Маркса и его последователей, они на этом основании высмеивают претензию его доктрины на научность. Мы полагаем, что историческая и социальная доктрина Маркса в основах своих выдержала испытание исторической практикой.
Но даже независимо от этого, следует заметить, что научность какой-либо концепции не обязательно предполагает ее истинность. Например, физическая концепция мирового эфира была ошибочной. Но это была научная теория, объяснявшая при помощи научной логики в рамках известной тогда совокупности фактов определенные явления окружающего мира, и послужившая отправным пунктом для развития более совершенной теории.
Научный характер марксизма признают и его добросовестные критики. Так, например, Макс Вебер писал о марксистском социализме: «Основополагающим документом этого социализма является «Коммунистический манифест» 1847 года, опубликованный и распространенный в январе 1848 года, который принадлежит перу Карла Маркса и Фридриха Энгельса.
В своем роде этот документ, как бы ни опровергали его решающие тезисы (по крайней мере, в том смысле, в каком это делаю я), является научным достижением высшего ранга. Этого нельзя отрицать».
Андрей Колганов (Что такое социализм?).
Но даже независимо от этого, следует заметить, что научность какой-либо концепции не обязательно предполагает ее истинность. Например, физическая концепция мирового эфира была ошибочной. Но это была научная теория, объяснявшая при помощи научной логики в рамках известной тогда совокупности фактов определенные явления окружающего мира, и послужившая отправным пунктом для развития более совершенной теории.
Научный характер марксизма признают и его добросовестные критики. Так, например, Макс Вебер писал о марксистском социализме: «Основополагающим документом этого социализма является «Коммунистический манифест» 1847 года, опубликованный и распространенный в январе 1848 года, который принадлежит перу Карла Маркса и Фридриха Энгельса.
В своем роде этот документ, как бы ни опровергали его решающие тезисы (по крайней мере, в том смысле, в каком это делаю я), является научным достижением высшего ранга. Этого нельзя отрицать».
Андрей Колганов (Что такое социализм?).
От гордого чувства, чуть странного,
Бывает так горько подчас:
Россия построена заново
Не нами, другими, без нас…
Уж ладно ли, худо ль построена,
Однако построена все ж.
Сильна ты без нашего воина,
Не наши ты песни поешь!
И вот мы остались без родины,
И вид наш и жалок, и пуст, —
Как будто бы белой смородины
Обглодан раскидистый куст.
Игорь Северянин
1936 г.
Бывает так горько подчас:
Россия построена заново
Не нами, другими, без нас…
Уж ладно ли, худо ль построена,
Однако построена все ж.
Сильна ты без нашего воина,
Не наши ты песни поешь!
И вот мы остались без родины,
И вид наш и жалок, и пуст, —
Как будто бы белой смородины
Обглодан раскидистый куст.
Игорь Северянин
1936 г.
Волошин Максимилиан.
Большевик. 1919г
Зверь зверем. С крученкой во рту.
За поясом два пистолета.
Был председателем «Совета»,
А раньше грузчиком в порту.
Когда матросы предлагали
Устроить к завтрашнему дню
Буржуев общую резню
И в город пушки направляли, —
Всем обращавшимся к нему
Он заявлял спокойно волю:
– «Буржуй здесь мой, и никому
Чужим их резать не позволю».
Большевик. 1919г
Зверь зверем. С крученкой во рту.
За поясом два пистолета.
Был председателем «Совета»,
А раньше грузчиком в порту.
Когда матросы предлагали
Устроить к завтрашнему дню
Буржуев общую резню
И в город пушки направляли, —
Всем обращавшимся к нему
Он заявлял спокойно волю:
– «Буржуй здесь мой, и никому
Чужим их резать не позволю».
Волошин Максимилиан.
Спекулянт
(1919)
Кишмя кишеть в кафе у Робина,
Шнырять в Ростове, шмыгать по Одессе,
Кипеть на всех путях, вползать сквозь все затворы,
Менять все облики,
Все масти, все оттенки,
Быть торговцем, попом и офицером,
То русским, то германцем, то евреем,
При всех режимах быть неистребимым,
Всепроникающим, всеядным, вездесущим,
Жонглировать то совестью, то ситцем,
То спичками, то родиной, то мылом,
Творить известья, зажигать пожары,
Бунты и паники; одним прикосновеньем
Удорожать в четыре, в сорок, во сто,
Пускать под небо цены, как ракеты,
Сделать в три дня неуловимым,
Неосязаемым тучнейший урожай,
Владеть всей властью магии:
Играть на бирже
Землей и воздухом, водою и огнем;
Осуществить мечту о превращеньи
Веществ, страстей, программ, событий, слухов
В золото, а золото – в бумажки,
И замести страну их пестрою метелью,
Рождать из тучи град золотых монет,
Россию превратить в быка,
Везущего Европу по Босфору,
Осуществить воочью Все россказни былых метаморфоз,
Все таинства божественных мистерий,
Пресуществлять за трапезой вино и хлеб
Мильонами пудов и тысячами бочек —
В озера крови, в груды смрадной плоти,
В два года распродать империю,
Замызгать, заплевать, загадить, опозорить,
Кишеть, как червь, в ее разверстом теле,
И расползтись, оставив в поле кости
Сухие, мертвые, ошмыганные ветром.
16 августа 1919
Коктебель
Спекулянт
(1919)
Кишмя кишеть в кафе у Робина,
Шнырять в Ростове, шмыгать по Одессе,
Кипеть на всех путях, вползать сквозь все затворы,
Менять все облики,
Все масти, все оттенки,
Быть торговцем, попом и офицером,
То русским, то германцем, то евреем,
При всех режимах быть неистребимым,
Всепроникающим, всеядным, вездесущим,
Жонглировать то совестью, то ситцем,
То спичками, то родиной, то мылом,
Творить известья, зажигать пожары,
Бунты и паники; одним прикосновеньем
Удорожать в четыре, в сорок, во сто,
Пускать под небо цены, как ракеты,
Сделать в три дня неуловимым,
Неосязаемым тучнейший урожай,
Владеть всей властью магии:
Играть на бирже
Землей и воздухом, водою и огнем;
Осуществить мечту о превращеньи
Веществ, страстей, программ, событий, слухов
В золото, а золото – в бумажки,
И замести страну их пестрою метелью,
Рождать из тучи град золотых монет,
Россию превратить в быка,
Везущего Европу по Босфору,
Осуществить воочью Все россказни былых метаморфоз,
Все таинства божественных мистерий,
Пресуществлять за трапезой вино и хлеб
Мильонами пудов и тысячами бочек —
В озера крови, в груды смрадной плоти,
В два года распродать империю,
Замызгать, заплевать, загадить, опозорить,
Кишеть, как червь, в ее разверстом теле,
И расползтись, оставив в поле кости
Сухие, мертвые, ошмыганные ветром.
16 августа 1919
Коктебель
...Я говорил о двух эволюциях сразу: о биологической и технологической.
Главные закономерности и той и другой изобилуют поразительными совпадениями. Не только первые пресмыкающиеся походили на рыб, а первые млекопитающие – на ящеров; ведь и первый самолет, первый автомобиль или первый радиоприемник своей внешней формой были обязаны копированию форм их предшественников: как первые птицы были оперенными летающими ящерами, так и первые автомобили явно напоминали бричку с обрубленным дышлом, самолет был «содран» с бумажного змея (или прямо с птицы...), радио – с возникшего ранее телефона.
Точно так же размеры прототипов были, как правило, невелики, а конструкция поражала примитивностью. Первая птица, пращур лошади, предок слона были небольшими; первые паровозы не превышали размерами обычную телегу, а первый электровоз был и того меньше. Новый принцип биологического или технического конструирования вначале может вызывать скорее сострадание, чем энтузиазм. Механические праэкипажи двигались медленнее конных, первые самолеты едва отрывались от земли, а первые радиопередачи доставляли меньше удовольствия, чем жестяной голос граммофона.
Точно так же первые наземные животные уже не были хорошими пловцами, но еще не могли служить образцом быстроногого пешехода. Оперившаяся ящерица – археоптерикс – скорее взлетала, чем летала. Лишь по мере совершенствования происходили вышеупомянутые «радиации». Подобно тому как птицы завоевали небо, а травоядные млекопитающие – равнины, так экипаж с двигателем внутреннего сгорания завладел дорогами, положив начало все более и более специализированным разновидностям.
В «борьбе за существование» автомобиль не только вытеснил дилижанс, но и «породил» автобус, грузовик, бульдозер, мотопомпу, танк, вездеход, автоцистерну и многое другое. Самолет, овладевая «экологической нишей» воздушного пространства, развивался, пожалуй, еще стремительней, неоднократно изменяя уже установившиеся формы и виды тяги (поршневой двигатель сменился турбовинтовым, турбинным, наконец, реактивным; обычные самолеты с крыльями обнаруживают на малых расстояниях грозного противника в виде вертолетов и т.д.). Стоит отметить, что, подобно тому как стратегия хищника влияет на его жертву, «классический» самолет защищается от вторжения вертолета: создается такой тип крылатых машин, которые, изменяя направление тяги, могут взлетать и садиться вертикально. Это та самая борьба за максимальную универсальность функций, которая хорошо знакома каждому эволюционисту.
Станислав Лем (Сумма технологий).
Главные закономерности и той и другой изобилуют поразительными совпадениями. Не только первые пресмыкающиеся походили на рыб, а первые млекопитающие – на ящеров; ведь и первый самолет, первый автомобиль или первый радиоприемник своей внешней формой были обязаны копированию форм их предшественников: как первые птицы были оперенными летающими ящерами, так и первые автомобили явно напоминали бричку с обрубленным дышлом, самолет был «содран» с бумажного змея (или прямо с птицы...), радио – с возникшего ранее телефона.
Точно так же размеры прототипов были, как правило, невелики, а конструкция поражала примитивностью. Первая птица, пращур лошади, предок слона были небольшими; первые паровозы не превышали размерами обычную телегу, а первый электровоз был и того меньше. Новый принцип биологического или технического конструирования вначале может вызывать скорее сострадание, чем энтузиазм. Механические праэкипажи двигались медленнее конных, первые самолеты едва отрывались от земли, а первые радиопередачи доставляли меньше удовольствия, чем жестяной голос граммофона.
Точно так же первые наземные животные уже не были хорошими пловцами, но еще не могли служить образцом быстроногого пешехода. Оперившаяся ящерица – археоптерикс – скорее взлетала, чем летала. Лишь по мере совершенствования происходили вышеупомянутые «радиации». Подобно тому как птицы завоевали небо, а травоядные млекопитающие – равнины, так экипаж с двигателем внутреннего сгорания завладел дорогами, положив начало все более и более специализированным разновидностям.
В «борьбе за существование» автомобиль не только вытеснил дилижанс, но и «породил» автобус, грузовик, бульдозер, мотопомпу, танк, вездеход, автоцистерну и многое другое. Самолет, овладевая «экологической нишей» воздушного пространства, развивался, пожалуй, еще стремительней, неоднократно изменяя уже установившиеся формы и виды тяги (поршневой двигатель сменился турбовинтовым, турбинным, наконец, реактивным; обычные самолеты с крыльями обнаруживают на малых расстояниях грозного противника в виде вертолетов и т.д.). Стоит отметить, что, подобно тому как стратегия хищника влияет на его жертву, «классический» самолет защищается от вторжения вертолета: создается такой тип крылатых машин, которые, изменяя направление тяги, могут взлетать и садиться вертикально. Это та самая борьба за максимальную универсальность функций, которая хорошо знакома каждому эволюционисту.
Станислав Лем (Сумма технологий).
Бальмонт.
Песни мстителя.
"Нарыв".
Самодержавие разорвано, разбито,
Ему приходится к разбойникам взывать.
Но мути мерзостной ещё довольно скрыто,
Гнойник насилия всё ж будет нарывать.
Царь губошлёпствует. В дворце его – громила,
Кричащий с наглостью: «Патронов не жалеть.»
Другой холоп, поняв, что Пролетарий, сила –
Лопочет: «Братцы, стой. Я вам готовлю – клеть.»
О, мерзость мерзостей! Распад, зловонье гноя.
Нарыв уже набух и, пухлый, ждёт ножа.
Тесней, товарищи, сплотимтесь все для боя,
Ухватим этого колючего ежа.
Его колючки – штык, его колючки – пули,
Его ухватка – ложь, фальшивые слова.
Но голос Вольности растёт в безмерном гуле: –
Прочь, старое гнильё! Пусть будет Жизнь жива!
Песни мстителя.
"Нарыв".
Самодержавие разорвано, разбито,
Ему приходится к разбойникам взывать.
Но мути мерзостной ещё довольно скрыто,
Гнойник насилия всё ж будет нарывать.
Царь губошлёпствует. В дворце его – громила,
Кричащий с наглостью: «Патронов не жалеть.»
Другой холоп, поняв, что Пролетарий, сила –
Лопочет: «Братцы, стой. Я вам готовлю – клеть.»
О, мерзость мерзостей! Распад, зловонье гноя.
Нарыв уже набух и, пухлый, ждёт ножа.
Тесней, товарищи, сплотимтесь все для боя,
Ухватим этого колючего ежа.
Его колючки – штык, его колючки – пули,
Его ухватка – ложь, фальшивые слова.
Но голос Вольности растёт в безмерном гуле: –
Прочь, старое гнильё! Пусть будет Жизнь жива!
Пётр Вяземский
Послушать: век наш — век свободы,
А в сущность глубже загляни —
Свободных мыслей коноводы
Восточным деспотам сродни.
У них два веса, два мерила,
Двоякий взгляд, двоякий суд:
Себе дается власть и сила,
Своих наверх, других под спуд.
У них на всё есть лозунг строгой
Под либеральным их клеймом:
Не смей идти своей дорогой,
Не смей ты жить своим умом.
Когда кого они прославят,
Пред тем — колена преклони.
Кого они опалой давят,
Того и ты за них лягни.
Свобода, правда, сахар сладкий,
Но от плантаторов беда;
Куда как тяжки их порядки
Рабам свободного труда!
Свобода — превращеньем роли —
На их условном языке
Есть отреченье личной воли,
Чтоб быть винтом в паровике;
Быть попугаем однозвучным,
Который, весь оторопев,
Твердит с усердием докучным
Ему насвистанный напев.
Скажу с сознанием печальным:
Не вижу разницы большой
Между холопством либеральным
И всякой барщиной другой.
16 мая 1860
Послушать: век наш — век свободы,
А в сущность глубже загляни —
Свободных мыслей коноводы
Восточным деспотам сродни.
У них два веса, два мерила,
Двоякий взгляд, двоякий суд:
Себе дается власть и сила,
Своих наверх, других под спуд.
У них на всё есть лозунг строгой
Под либеральным их клеймом:
Не смей идти своей дорогой,
Не смей ты жить своим умом.
Когда кого они прославят,
Пред тем — колена преклони.
Кого они опалой давят,
Того и ты за них лягни.
Свобода, правда, сахар сладкий,
Но от плантаторов беда;
Куда как тяжки их порядки
Рабам свободного труда!
Свобода — превращеньем роли —
На их условном языке
Есть отреченье личной воли,
Чтоб быть винтом в паровике;
Быть попугаем однозвучным,
Который, весь оторопев,
Твердит с усердием докучным
Ему насвистанный напев.
Скажу с сознанием печальным:
Не вижу разницы большой
Между холопством либеральным
И всякой барщиной другой.
16 мая 1860
Естественный отбор опирается на три принципа:
1. Существуют наследуемые генетические изменения.
То есть особи данного вида не являются идентичными клонами; внутри вида имеется генетический шум. У Дарвина не было концепции механизма наследования, и он оказывал предпочтение теории перемешивания, в которой характеристики спаривающихся родителей попадают в нечто вроде миксера. Эта неосведомленность об истинных механизмах и склонность к механизмам, которые, как быстро установили критики, не могли обеспечить эволюцию, и были главным препятствием для признания его идей. История могла бы быть другой, если бы Дарвин дал себе труд распечатать и прочесть письмо ничем не прославленного монаха, Грегора Менделя, который фактически вручал ему ключ.
2. Родители производят избыточное потомство.
То есть, как бы следуя Мальтусу, родители производят потомков больше, чем способно выжить. Некоторые виды, такие как слоны, рождают только одного отпрыска, и он может умереть, другие, такие как лягушки, производят тысячи, из которых выживает, возможно, только один. Избыточное производство потомства случается реже у больших, сложных организмов, способных позволить себе годы родительской заботы, таких как слоны или, может быть, принадлежащие к среднему классу родители из стран Востока.
3. Успешные потомки лучше адаптированы к окружающей среде.
«Успех» это больше чем простое выживание; это еще и способность к продолжению рода. Этот принцип является пружиной злосчастной и неверно понятой фразы правого либерала девятнадцатого века Герберта Спенсера «выживание наиболее приспособленных», которую он бросил (примерно в 1862 г.) в связи с развиваемой им теорией социального дарвинизма, где необдуманно распространил утонченные идеи естественного отбора на динамику общества и открыл дверь евгенике, исключению практически всех форм государственного вмешательства и расизму.
Как все удачные лозунги, «выживание наиболее приспособленных» запоминается, и Дарвин испытывал соблазн употребить его в более поздних изданиях, но это снижало ценность изящной идеи, лежащей в основании его теории.
Питер Эткинз
(Десять великих идей науки).
1. Существуют наследуемые генетические изменения.
То есть особи данного вида не являются идентичными клонами; внутри вида имеется генетический шум. У Дарвина не было концепции механизма наследования, и он оказывал предпочтение теории перемешивания, в которой характеристики спаривающихся родителей попадают в нечто вроде миксера. Эта неосведомленность об истинных механизмах и склонность к механизмам, которые, как быстро установили критики, не могли обеспечить эволюцию, и были главным препятствием для признания его идей. История могла бы быть другой, если бы Дарвин дал себе труд распечатать и прочесть письмо ничем не прославленного монаха, Грегора Менделя, который фактически вручал ему ключ.
2. Родители производят избыточное потомство.
То есть, как бы следуя Мальтусу, родители производят потомков больше, чем способно выжить. Некоторые виды, такие как слоны, рождают только одного отпрыска, и он может умереть, другие, такие как лягушки, производят тысячи, из которых выживает, возможно, только один. Избыточное производство потомства случается реже у больших, сложных организмов, способных позволить себе годы родительской заботы, таких как слоны или, может быть, принадлежащие к среднему классу родители из стран Востока.
3. Успешные потомки лучше адаптированы к окружающей среде.
«Успех» это больше чем простое выживание; это еще и способность к продолжению рода. Этот принцип является пружиной злосчастной и неверно понятой фразы правого либерала девятнадцатого века Герберта Спенсера «выживание наиболее приспособленных», которую он бросил (примерно в 1862 г.) в связи с развиваемой им теорией социального дарвинизма, где необдуманно распространил утонченные идеи естественного отбора на динамику общества и открыл дверь евгенике, исключению практически всех форм государственного вмешательства и расизму.
Как все удачные лозунги, «выживание наиболее приспособленных» запоминается, и Дарвин испытывал соблазн употребить его в более поздних изданиях, но это снижало ценность изящной идеи, лежащей в основании его теории.
Питер Эткинз
(Десять великих идей науки).
У всех древних культурных народов рабочей силой служили рабы и скот. Поэтому, например, римские инженеры довольно забавно разделяли орудия производства: они говорили, что есть: 1) «немые» орудия — например, топор, плуг и пр., 2) «живые» орудия — домашние животные и 3) орудия, «обладающие даром речи», — рабы.
При помощи этих трех типов «орудий» и осуществлялись те грандиозные постройки Египта, Греции и Рима, многие из которых сохранились до наших дней.
В строительном деле, высоко развитом в этих древних государствах, земляные работы не представляли особых затруднений. Иначе обстояло дело с переноской камней из каменоломен. Здесь приходилось прибегать к специальным приспособлениям: к салазкам, каткам, рычагам.
Геродот (V век до н. э.) рассказывает, что «сто тысяч человек в течение трех месяцев тащили камни для пирамиды Хеопса — самой большой пирамиды, — и понадобилось десять лет, чтобы проложить дорогу от места добычи камня до Нила». Какая разница в сравнении с нашими способами переправления тяжестей при помощи кранов, поездов, пароходов, электровозов!
И все же древним инженерам удалось в некоторых областях техники достигнуть огромных результатов.
Благосостояние Египта зависело от разлива Нила, от орошения. Поэтому вопрос об орошении всегда был для Египта самым важным, — был вопросом жизни. И в области водных сооружений египетские инженеры не имели себе равных в античном мире. Обширные водоемы, искусственные озера и плотины запасали воду во время разлива Нила, чтобы потом использовать ее для орошения.
Как в древнем Египте, так и сейчас на Востоке при орошении полей прибегают к «водочерпательным колесам».
Водяное колесо, появление которого знаменует собой новую эпоху в истории машины, возникло как раз из такого водочерпательного колеса.
У Витрувия мы встречаемся с описанием того и другого колеса, так что, по-видимому, 2000 лет назад водяное колесо начало вытеснять силу раба. Это тем более вероятно, что как раз в то время, когда жил Витрувий, в I веке до н. э., иссякли источники свежих притоков рабов, и на рынке почувствовался недостаток в них.
<... >
С точки зрения современной техники водяное колесо можно назвать уже «машиной» без всяких оговорок. Оно работает без усилия человека, — силами природы. Водяные мельницы с такими колесами появляются в Риме уже в I веке нашей эры. Таким образом, настоящая машина-двигатель возникла примерно две тысячи лет назад в Римской империи. Рим — родина двигателя.
Василий Лебедев
(Занимательная технике в прошлом).
При помощи этих трех типов «орудий» и осуществлялись те грандиозные постройки Египта, Греции и Рима, многие из которых сохранились до наших дней.
В строительном деле, высоко развитом в этих древних государствах, земляные работы не представляли особых затруднений. Иначе обстояло дело с переноской камней из каменоломен. Здесь приходилось прибегать к специальным приспособлениям: к салазкам, каткам, рычагам.
Геродот (V век до н. э.) рассказывает, что «сто тысяч человек в течение трех месяцев тащили камни для пирамиды Хеопса — самой большой пирамиды, — и понадобилось десять лет, чтобы проложить дорогу от места добычи камня до Нила». Какая разница в сравнении с нашими способами переправления тяжестей при помощи кранов, поездов, пароходов, электровозов!
И все же древним инженерам удалось в некоторых областях техники достигнуть огромных результатов.
Благосостояние Египта зависело от разлива Нила, от орошения. Поэтому вопрос об орошении всегда был для Египта самым важным, — был вопросом жизни. И в области водных сооружений египетские инженеры не имели себе равных в античном мире. Обширные водоемы, искусственные озера и плотины запасали воду во время разлива Нила, чтобы потом использовать ее для орошения.
Как в древнем Египте, так и сейчас на Востоке при орошении полей прибегают к «водочерпательным колесам».
Водяное колесо, появление которого знаменует собой новую эпоху в истории машины, возникло как раз из такого водочерпательного колеса.
У Витрувия мы встречаемся с описанием того и другого колеса, так что, по-видимому, 2000 лет назад водяное колесо начало вытеснять силу раба. Это тем более вероятно, что как раз в то время, когда жил Витрувий, в I веке до н. э., иссякли источники свежих притоков рабов, и на рынке почувствовался недостаток в них.
<... >
С точки зрения современной техники водяное колесо можно назвать уже «машиной» без всяких оговорок. Оно работает без усилия человека, — силами природы. Водяные мельницы с такими колесами появляются в Риме уже в I веке нашей эры. Таким образом, настоящая машина-двигатель возникла примерно две тысячи лет назад в Римской империи. Рим — родина двигателя.
Василий Лебедев
(Занимательная технике в прошлом).
"Что выиграли мы, заключив с Германией пакт о ненападении? Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашистская Германия рискнула бы напасть на нашу страну вопреки пакту. Это определенный выигрыш для нас и проигрыш для фашистской Германии.
Что выиграла и проиграла фашистская Германия, вероломно разорвав пакт и совершив нападение на СССР? Она добилась этим некоторого выигрышного положения для своих войск в течение короткого срока, но она проиграла политически, разоблачив себя в глазах всего мира как кровавого агрессора. Не может быть сомнения, что этот непродолжительный военный выигрыш для Германии является лишь эпизодом, а громадный политический выигрыш для СССР является серьезным и длительным фактором, на основе которого должны развернуться решительные военные успехи Красной Армии в войне с фашистской Германией".
Сталин (Выступление по радио 3 июля 1941 года).
Что выиграла и проиграла фашистская Германия, вероломно разорвав пакт и совершив нападение на СССР? Она добилась этим некоторого выигрышного положения для своих войск в течение короткого срока, но она проиграла политически, разоблачив себя в глазах всего мира как кровавого агрессора. Не может быть сомнения, что этот непродолжительный военный выигрыш для Германии является лишь эпизодом, а громадный политический выигрыш для СССР является серьезным и длительным фактором, на основе которого должны развернуться решительные военные успехи Красной Армии в войне с фашистской Германией".
Сталин (Выступление по радио 3 июля 1941 года).