Мераб Мамардашвили. Необходимость себя
—
«теперь я могу вернуться к начальному пункту философского рассуждения, а именно: познай самого себя. В каком смысле? В смысле, повторяющем все эти предшествующие смыслы. Например, звезды, — это далеко, можно познать, а можно и не знать. Так познай то, что близко — себя. Не в качестве эмпирического существа (я не устаю вам об этом повторять), а вот то, что у тебя под носом. Ведь ты произносишь слова, и высказываешь то, что заключено в этих словах, но сам ты этого не знаешь. А что может быть ближе того, что ты говоришь? Ты говоришь, не задумываясь… — вдумайся. Кстати, с этого и начинается логика: люди пользуются законом противоречия и выясняют суть того, что сказали сами. Это близко. Мы живем в языке. Что может быть ближе языка? Что ты сказал на самом деле?
Постараться узнать то, что ты сказал — это и есть познать себя, в том смысле, в каком Сократ произносит эту фразу. И этим впервые было введено понятие логоса — порядка мира и одновременно топоса речи, у которого есть свои законы. Мы говорим по этим законам, но сами не знаем, что говорим. А это можно познавать. И, познавая это. познавать многое.
То есть познавай близкое и через близкое познаешь многое — далекое, к которому можно идти через близкое. Другим путем пошла индийская философия. Что было для нее близким? Для греков близкое — логос, как мы договорились, слова — а мы живем в языке. А для индусов — это психика, как некие физические, реальные состояния, испытываемые людьми. И с ними они начали экспериментировать как с самым близким, и через знание психики и контроль над ней они вышли к глубочайшей онтологии, проблемам бытия, к проблемам космоса и пр. Через реализацию того же сократовского лозунга: познай самого себя, познай близлежащее. То, в чем ты есть, и самого себя в этом. Это и есть отправная точка и начало специальной техники философии. У индусов она оказалась связана с психотехникой, а греки пошли больше по словесно-рациональному пути. Поэтому мы и наблюдаем у греков такой взлет в развитии логики и т. д.»
—
«теперь я могу вернуться к начальному пункту философского рассуждения, а именно: познай самого себя. В каком смысле? В смысле, повторяющем все эти предшествующие смыслы. Например, звезды, — это далеко, можно познать, а можно и не знать. Так познай то, что близко — себя. Не в качестве эмпирического существа (я не устаю вам об этом повторять), а вот то, что у тебя под носом. Ведь ты произносишь слова, и высказываешь то, что заключено в этих словах, но сам ты этого не знаешь. А что может быть ближе того, что ты говоришь? Ты говоришь, не задумываясь… — вдумайся. Кстати, с этого и начинается логика: люди пользуются законом противоречия и выясняют суть того, что сказали сами. Это близко. Мы живем в языке. Что может быть ближе языка? Что ты сказал на самом деле?
Постараться узнать то, что ты сказал — это и есть познать себя, в том смысле, в каком Сократ произносит эту фразу. И этим впервые было введено понятие логоса — порядка мира и одновременно топоса речи, у которого есть свои законы. Мы говорим по этим законам, но сами не знаем, что говорим. А это можно познавать. И, познавая это. познавать многое.
То есть познавай близкое и через близкое познаешь многое — далекое, к которому можно идти через близкое. Другим путем пошла индийская философия. Что было для нее близким? Для греков близкое — логос, как мы договорились, слова — а мы живем в языке. А для индусов — это психика, как некие физические, реальные состояния, испытываемые людьми. И с ними они начали экспериментировать как с самым близким, и через знание психики и контроль над ней они вышли к глубочайшей онтологии, проблемам бытия, к проблемам космоса и пр. Через реализацию того же сократовского лозунга: познай самого себя, познай близлежащее. То, в чем ты есть, и самого себя в этом. Это и есть отправная точка и начало специальной техники философии. У индусов она оказалась связана с психотехникой, а греки пошли больше по словесно-рациональному пути. Поэтому мы и наблюдаем у греков такой взлет в развитии логики и т. д.»
🔥1🕊1
чугунные тетради
Dogen. Shōbōgenzō — «Driving yourself to practice and experience the myriad things is delusion. When the myriad things actively practice and experience yourself that is awakening. Those who have great realization of delusion are buddhas; those who are greatly…
David Hinton. China Root: Taoism, Ch’an, and Original Zen
—
«Sage wisdom in ancient China meant understanding the deep nature of consciousness and Cosmos, how they are woven together into a single fabric, for such understanding enables us to dwell as integral to Tao’s generative cosmological process. This is the awakening of Ch’an: “seeing original-nature.” As we will see, the essence of Ch’an practice is moving always at the generative origin-moment/place, for it is there that we move as integral to existence as a whole. The seminal Sixth Patriarch Prajna-Able (Hui Neng: 638–713) gave this a radical form when he said: “You can see the ten thousand dharmas within your own original-nature, for every dharma is there of itself in original-nature.” He was using dharma to mean the things and processes that make up our Cosmos, and so was expressing an idea prefigured as far back in Chinese philosophy as Mencius (fourth century B.C.E.), who said: “The ten thousand things are all there in me. And there’s no joy greater than looking within and finding myself faithful to them.”
Ch’an recognized it is the presumption of a self that precludes our dwelling as integral to Tao’s generative cosmological process, for self as identity-center is the structure that isolates us as fundamentally separate from the world around us. In that dwelling, we identify not with an isolate identity-center self, but with Tao in all its boundless dimensions. This is an understanding that begins with Lao Tzu, for whom liberation from the isolate self reveals the true nature of self as integral to the cosmological process of Tao: “If you aren’t free of yourself / how will you ever become yourself.” And in that liberation, altogether different from Buddha’s transcendental extinction of self in nirvana, we find a radical freedom that is the focus of both Taoist and Ch’an practice.»
—
«Sage wisdom in ancient China meant understanding the deep nature of consciousness and Cosmos, how they are woven together into a single fabric, for such understanding enables us to dwell as integral to Tao’s generative cosmological process. This is the awakening of Ch’an: “seeing original-nature.” As we will see, the essence of Ch’an practice is moving always at the generative origin-moment/place, for it is there that we move as integral to existence as a whole. The seminal Sixth Patriarch Prajna-Able (Hui Neng: 638–713) gave this a radical form when he said: “You can see the ten thousand dharmas within your own original-nature, for every dharma is there of itself in original-nature.” He was using dharma to mean the things and processes that make up our Cosmos, and so was expressing an idea prefigured as far back in Chinese philosophy as Mencius (fourth century B.C.E.), who said: “The ten thousand things are all there in me. And there’s no joy greater than looking within and finding myself faithful to them.”
Ch’an recognized it is the presumption of a self that precludes our dwelling as integral to Tao’s generative cosmological process, for self as identity-center is the structure that isolates us as fundamentally separate from the world around us. In that dwelling, we identify not with an isolate identity-center self, but with Tao in all its boundless dimensions. This is an understanding that begins with Lao Tzu, for whom liberation from the isolate self reveals the true nature of self as integral to the cosmological process of Tao: “If you aren’t free of yourself / how will you ever become yourself.” And in that liberation, altogether different from Buddha’s transcendental extinction of self in nirvana, we find a radical freedom that is the focus of both Taoist and Ch’an practice.»
🕊1
чугунные тетради
```Сосланд А. И. Фундаментальная структура психотерапевтического метода, или Как создать свою школу в психотерапии — М.: Логос, 1999. — 386 с ```По правде сказать, я вообще не так много читал написанного о психотерапии на русском языке, но из прочитанного…
У Марты (@stayassertive) вышел подкаст с Сосландом, разговор там о книге “Фундаментальная структура психотерапевтического метода…”, которую я тут расхваливал, послушайте.
https://skazkirazuma.mave.digital/ep-19
https://skazkirazuma.mave.digital/ep-19
❤1🕊1
Forwarded from сказки разума
Авторские методы, этика, харизма и власть
Гость выпуска — Александр Иосифович Сосланд, кандидат психологических наук, доцент кафедры индивидуальной и групповой психотерапии факультета консультативной и клинической психологии МГППУ
В конце 90-х в России вышла книга, о которой наверняка не слышали те, кто включит этот выпуск подкаста, «Фундаментальная структура психотерапевтического метода, или как создать свою школу в психотерапии». Как нам видится, до этого ничего подобного на русском языке не выходило, и в книге была предпринята уникальная попытка найти закономерности в таких разных терапевтических школах, объяснить, на чем строится любая авторская идея в данной сфере. Такой подход вскрывает немало «темных» сторон работы психотерапевта, и мы обсудили их с автором, нашим гостем, а также поймали рок-н-ролльный вайб психологии минувшей эпохи.
Слушать 🎧
Гость выпуска — Александр Иосифович Сосланд, кандидат психологических наук, доцент кафедры индивидуальной и групповой психотерапии факультета консультативной и клинической психологии МГППУ
В конце 90-х в России вышла книга, о которой наверняка не слышали те, кто включит этот выпуск подкаста, «Фундаментальная структура психотерапевтического метода, или как создать свою школу в психотерапии». Как нам видится, до этого ничего подобного на русском языке не выходило, и в книге была предпринята уникальная попытка найти закономерности в таких разных терапевтических школах, объяснить, на чем строится любая авторская идея в данной сфере. Такой подход вскрывает немало «темных» сторон работы психотерапевта, и мы обсудили их с автором, нашим гостем, а также поймали рок-н-ролльный вайб психологии минувшей эпохи.
Слушать 🎧
👍1
https://www.psychiatrymargins.com/p/borderline-personality-and-self-understanding
«Patients with BPD [Borderline Personality Disorder] are frequently perceived as less credible due to the negative connotations of this diagnosis. This stigma is rooted in stereotypes that portray individuals with BPD as manipulative, attention-seeking, and overly emotional. These negative perceptions can lead clinicians to dismiss the experiences and reports of BPD patients. Watts argues that the BPD conceptualization fails to adequately capture the lived experiences of patients, leaving them without the necessary language and concepts to articulate their difficulties, further marginalizing them.
In this context, I want to make a case for something that is rather unfashionable in the current state of critical discourse: BPD is in fact a concept that helps people make sense of their experiences, properly understand them, and render them intelligible. That is, the existence of BPD as a diagnostic category facilitates hermeneutical justice. And this is true despite the fact that BPD also perpetuates testimonial injustice and also traps some people in stigmatized identities in current systems of care.»
«Patients with BPD [Borderline Personality Disorder] are frequently perceived as less credible due to the negative connotations of this diagnosis. This stigma is rooted in stereotypes that portray individuals with BPD as manipulative, attention-seeking, and overly emotional. These negative perceptions can lead clinicians to dismiss the experiences and reports of BPD patients. Watts argues that the BPD conceptualization fails to adequately capture the lived experiences of patients, leaving them without the necessary language and concepts to articulate their difficulties, further marginalizing them.
In this context, I want to make a case for something that is rather unfashionable in the current state of critical discourse: BPD is in fact a concept that helps people make sense of their experiences, properly understand them, and render them intelligible. That is, the existence of BPD as a diagnostic category facilitates hermeneutical justice. And this is true despite the fact that BPD also perpetuates testimonial injustice and also traps some people in stigmatized identities in current systems of care.»
Psychiatrymargins
Borderline Personality and Self-Understanding of Psychopathology
Reflections on BPD and hermeneutical justice
🕊1
Мераб Мамардашвили. Психологическая топология пути
—
«Значит, я повторяю снова, поворачивая, разъясняя, слово «реализация». Реализация себя, или — прихождение к себе. Это можно сформулировать и в виде другого, тоже очень интересного, кстати, вопроса, который, возможно, вам покажется банальным. Вопрос звучит так: вся тема романа Пруста состоит в том, как мы вообще вырастаем, и вырастаем ли вообще. То есть становимся ли мы вообще взрослыми, или мужчинами. Здесь, кажется, преимущественно женское общество, но я уже в прошлый раз употреблял термин «мужчина» в смысле человеческой доблести и позволю себе применять дальше. Для Пруста, как я уже сказал, главная проблема — вырасти, стать мужчиной. И эта проблема сводится к тому, обижаемся мы на мир или не обижаемся. Ведь что значит не быть взрослым, не быть мужчиной? Считать, что мир «центрирован» на нас, создан для того, чтобы нас или обижать, или гладить по головке. Вы знаете прекрасно, что детская психология и состоит в этом эгоцентризме, когда ребенок воображает себя центром мира в том смысле, что все, что в мире происходит, происходит для того, чтобы или доставить ему удовольствие, или обидеть его. И все события имеют для него, так сказать, знаковую природу, все они что-то означают по отношению к нему. Поэтому мы и говорим (хотя это тавтология): ребенок инфантилен. Ребенок есть ребенок. Ну а когда — взрослый? Оглянитесь вокруг себя и вы увидите общество, состояние — я бы сказал… дебильных переростков, которые так и остались в детском возрасте, которые воспринимают весь окружающий мир как то, в чем что-то происходит по отношению к ним. Не само по себе. Даже цветок в мире, с точки зрения ребенка, не растет сам по себе — как автномное явление жизни. Или — вокруг темно и копошатся демоны, которые окружают их светлый остров, — конспирации, заговоры, намерения по отношению к ним. Первый же философский акт вырастания состоит в следующем — кстати, я сейчас вспомнил фразу, которую в свое время сказал Людвиг Витгенштейн: мир не имеет по отношению к нам никаких намерений. Это — взрослая точка зрения. А ведь взрослые могут вести себя по-детски - вспомните, что один персидский царь, которому было угодно завоевать Грецию, отправил флотилию в Грецию, а в это время разбушевалось море и потопило всю его флотилию. И он приказал высечь море. Смешной акт. А подумайте о себе, сколько раз мы высекаем море, или высекаем мир, потому что нам кажется, что у мира были по отношению к нам намерения — как у моря по отношению к Ксерксу.»
—
«Значит, я повторяю снова, поворачивая, разъясняя, слово «реализация». Реализация себя, или — прихождение к себе. Это можно сформулировать и в виде другого, тоже очень интересного, кстати, вопроса, который, возможно, вам покажется банальным. Вопрос звучит так: вся тема романа Пруста состоит в том, как мы вообще вырастаем, и вырастаем ли вообще. То есть становимся ли мы вообще взрослыми, или мужчинами. Здесь, кажется, преимущественно женское общество, но я уже в прошлый раз употреблял термин «мужчина» в смысле человеческой доблести и позволю себе применять дальше. Для Пруста, как я уже сказал, главная проблема — вырасти, стать мужчиной. И эта проблема сводится к тому, обижаемся мы на мир или не обижаемся. Ведь что значит не быть взрослым, не быть мужчиной? Считать, что мир «центрирован» на нас, создан для того, чтобы нас или обижать, или гладить по головке. Вы знаете прекрасно, что детская психология и состоит в этом эгоцентризме, когда ребенок воображает себя центром мира в том смысле, что все, что в мире происходит, происходит для того, чтобы или доставить ему удовольствие, или обидеть его. И все события имеют для него, так сказать, знаковую природу, все они что-то означают по отношению к нему. Поэтому мы и говорим (хотя это тавтология): ребенок инфантилен. Ребенок есть ребенок. Ну а когда — взрослый? Оглянитесь вокруг себя и вы увидите общество, состояние — я бы сказал… дебильных переростков, которые так и остались в детском возрасте, которые воспринимают весь окружающий мир как то, в чем что-то происходит по отношению к ним. Не само по себе. Даже цветок в мире, с точки зрения ребенка, не растет сам по себе — как автномное явление жизни. Или — вокруг темно и копошатся демоны, которые окружают их светлый остров, — конспирации, заговоры, намерения по отношению к ним. Первый же философский акт вырастания состоит в следующем — кстати, я сейчас вспомнил фразу, которую в свое время сказал Людвиг Витгенштейн: мир не имеет по отношению к нам никаких намерений. Это — взрослая точка зрения. А ведь взрослые могут вести себя по-детски - вспомните, что один персидский царь, которому было угодно завоевать Грецию, отправил флотилию в Грецию, а в это время разбушевалось море и потопило всю его флотилию. И он приказал высечь море. Смешной акт. А подумайте о себе, сколько раз мы высекаем море, или высекаем мир, потому что нам кажется, что у мира были по отношению к нам намерения — как у моря по отношению к Ксерксу.»
❤5👍5🕊1
чугунные тетради
Мераб Мамардашвили. Психологическая топология пути — «Значит, я повторяю снова, поворачивая, разъясняя, слово «реализация». Реализация себя, или — прихождение к себе. Это можно сформулировать и в виде другого, тоже очень интересного, кстати, вопроса, который…
Мераб Мамардашвили. Психологическая топология пути
—
«Онтологическая ситуация человека есть ситуация упрямой слепоты. И нации стоят нос к носу с чем-то и — этого не видят. И люди, конечно, отдельные; а нации, я сказал, — коллекции индивидов. Скажем, достаточно присмотреться к некоторым эпизодам российской истории, чтобы увидеть, что это ситуация - я сейчас ее иначе назову, - когда мы не извлекаем опыта. Когда с нами что-то происходит, а опыта мы не извлекаем, и это бесконечно повторяется. Кстати, у Пруста очень часто фигурирует образ ада. А мы употребляем слово «ад» как обыденное или из религии заимствованное слово, но забываем его первоначальный символизм. Ад — это слово, которое символизирует нечто, что мы в жизни знаем и что является самым страшным, — вечную смерть. Смерть, которая все время происходит. Представьте себе, что мы бесконечно прожевываем кусок и прожевывание его не кончается. А это — не имеющая конца смерть. Это дурно повторяется. Все заново и заново в нашей жизни или в истории делается одна и та же ошибка, мы совершаем что-то, из-за чего раскаиваемся, но это раскаяние не мешает нам снова совершать то, из-за чего мы раскаиваемся. Почему? Потому что не существует, очевидно, структуры, в которой мы раз и навсегда извлекли бы опыт из того, из-за чего нам пришлось раскаиваться. А если этого не сделали, то есть не поняли, если мы не извлекли опыта, то это будет повторяться.»
—
«Онтологическая ситуация человека есть ситуация упрямой слепоты. И нации стоят нос к носу с чем-то и — этого не видят. И люди, конечно, отдельные; а нации, я сказал, — коллекции индивидов. Скажем, достаточно присмотреться к некоторым эпизодам российской истории, чтобы увидеть, что это ситуация - я сейчас ее иначе назову, - когда мы не извлекаем опыта. Когда с нами что-то происходит, а опыта мы не извлекаем, и это бесконечно повторяется. Кстати, у Пруста очень часто фигурирует образ ада. А мы употребляем слово «ад» как обыденное или из религии заимствованное слово, но забываем его первоначальный символизм. Ад — это слово, которое символизирует нечто, что мы в жизни знаем и что является самым страшным, — вечную смерть. Смерть, которая все время происходит. Представьте себе, что мы бесконечно прожевываем кусок и прожевывание его не кончается. А это — не имеющая конца смерть. Это дурно повторяется. Все заново и заново в нашей жизни или в истории делается одна и та же ошибка, мы совершаем что-то, из-за чего раскаиваемся, но это раскаяние не мешает нам снова совершать то, из-за чего мы раскаиваемся. Почему? Потому что не существует, очевидно, структуры, в которой мы раз и навсегда извлекли бы опыт из того, из-за чего нам пришлось раскаиваться. А если этого не сделали, то есть не поняли, если мы не извлекли опыта, то это будет повторяться.»
🕊3👍2🖕1
Hubert Dreyfus, Sean Dorrance Kelly. All Things Shining
—
«Although it is not at the center of our conception of ourselves, the idea that we should recognize and be grateful for favorable events when they occur is not entirely alien to us. The Greeks experienced this phenomenon in a particular way, however. It was not just that they felt lucky when something they experienced to be beyond their control turned out well for them. It was that they experienced these favorable events as meaningful for, and directed at, them.
To see this point, consider the difference between the Homeric Greeks and the Romans living in the second and first centuries BC. The Romans took very seriously the importance of luck in their lives, and they personified this force in the goddess Fortuna. Often represented as blind—indicating that her choices are indifferent to those whom they affect—Fortuna has no natural precursor in the Homeric world. The goddess Tyche, who is typically considered the Greek equivalent of Fortuna, doesn’t begin to play an important role in Greek mythology until the Hellenistic age, at least five hundred years after Homer.
The distinction between Fortuna and the Homeric Greek gods is important: if Fortune shines upon a Roman citizen then the proper sentiment is not gratitude, since Fortune didn’t have him in view at all. Rather, to experience one’s life as ruled by Fortune is, at best, to cultivate a kind of stoicism and reserve. The Roman Stoic stalwartly endures the vicissitudes of life, inoculating himself against fortunes and misfortunes alike. This kind of reserve, of willfully enforced detachment, could not be further from the Homeric conception of excellence in a life. And yet, there is something familiar about it in our secular age. The notion that blind luck determines the course of our lives leads quickly to the nihilistic idea that our lives have no meaning. Roman Stoicism is grandfather to the nihilism of the secular age.»
—
«Although it is not at the center of our conception of ourselves, the idea that we should recognize and be grateful for favorable events when they occur is not entirely alien to us. The Greeks experienced this phenomenon in a particular way, however. It was not just that they felt lucky when something they experienced to be beyond their control turned out well for them. It was that they experienced these favorable events as meaningful for, and directed at, them.
To see this point, consider the difference between the Homeric Greeks and the Romans living in the second and first centuries BC. The Romans took very seriously the importance of luck in their lives, and they personified this force in the goddess Fortuna. Often represented as blind—indicating that her choices are indifferent to those whom they affect—Fortuna has no natural precursor in the Homeric world. The goddess Tyche, who is typically considered the Greek equivalent of Fortuna, doesn’t begin to play an important role in Greek mythology until the Hellenistic age, at least five hundred years after Homer.
The distinction between Fortuna and the Homeric Greek gods is important: if Fortune shines upon a Roman citizen then the proper sentiment is not gratitude, since Fortune didn’t have him in view at all. Rather, to experience one’s life as ruled by Fortune is, at best, to cultivate a kind of stoicism and reserve. The Roman Stoic stalwartly endures the vicissitudes of life, inoculating himself against fortunes and misfortunes alike. This kind of reserve, of willfully enforced detachment, could not be further from the Homeric conception of excellence in a life. And yet, there is something familiar about it in our secular age. The notion that blind luck determines the course of our lives leads quickly to the nihilistic idea that our lives have no meaning. Roman Stoicism is grandfather to the nihilism of the secular age.»
🕊1
Forwarded from Insolarance Cult
Человек-всё-психологизирующий соткан из психологической болтовни и толков (в хайдеггеровском смысле). Он умеет превращать любое общение в разговор на пси-темы. Он указывает другим на нарушение «своих границ» и трепетно реагирует на любые проявления «психологического насилия», которым для него может стать чей-то «слишком громкий» парфюм или музыка из чужих наушников в общественном транспорте. В терапию человек психологический приходит для подтверждения своей исключительности и грандиозности через грандиозность и исключительность своих проблем, а в его надменном взгляде можно прочитать: «Ни один психолог мне не поможет!». Он психологизирует абсолютно всё и принимает самокопание за желание «быть в контакте со своими чувствами». Собственный внутренний мир является для него «сверхценной идеей», вокруг которой вращается всё остальное. Он требует эмпатичного отношения и активного слушания со стороны других, поскольку «конституционально сверхчувствителен и склонен к перестимуляции».
Такая форма человеческой жизни принципиально аполитична, так как замкнута на себе и не интересуется кем бы то ни было ещё. При любом обнаружении Другого человек психологический или мгновенно встраивает его в свои внутренние процессы, используя в качестве нарциссической ортопедии, либо ощущает себя «жертвой» чужих интервенций, если «чужак» слишком настойчиво обнаруживает отличия от собственного Я пси-человека. Солидарность, кооперация или коллективная форма протеста вызывают у такого человека лишь ступор и когнитивный диссонанс. «Начните с себя!» и «работайте лучше над собой!». Там, где соприкосновение с Другим возможно — это или сговор, или комменсализм: «Мы сотрапезники, не больше!».
Из статьи «Закат человека разумного. Учебник (не) фантастической антропологии».
Такая форма человеческой жизни принципиально аполитична, так как замкнута на себе и не интересуется кем бы то ни было ещё. При любом обнаружении Другого человек психологический или мгновенно встраивает его в свои внутренние процессы, используя в качестве нарциссической ортопедии, либо ощущает себя «жертвой» чужих интервенций, если «чужак» слишком настойчиво обнаруживает отличия от собственного Я пси-человека. Солидарность, кооперация или коллективная форма протеста вызывают у такого человека лишь ступор и когнитивный диссонанс. «Начните с себя!» и «работайте лучше над собой!». Там, где соприкосновение с Другим возможно — это или сговор, или комменсализм: «Мы сотрапезники, не больше!».
Из статьи «Закат человека разумного. Учебник (не) фантастической антропологии».
❤1👍1🕊1