«Коля Лысенков сел на скамейке в садике, достал из портфеля шариковую ручку, лист бумаги и нервно оглянувшись, принялся писать ровным, детским подчерком:
«Я, Лысенков Николай, писатель и поэт, года рождения..."
Тут он задумался, вспоминая дату своего рождения, а потом вспомнив, продолжал писать:
«… года рождения 1947-ого, теперь сижу на скамейке в садике под названием "Собачий". Кто найдёт сию записку, пусть вспомнит, что и я не из последних русских поэтов был здесь. И сколь ещё Вас таких будет здесь, о юноши, мои потомки-поэты!…»
 Коля кончил писать и свернул лист бумаги трубочкой. Затем он достал из портфеля бутылку вина, открыл её и стал пить из горлышка жадными глотками.
Изредка он отрывался от бутылки и озирался по сторонам.
Когда бутылка была опорожнена, Коля аккуратно засунул в неё своё послание и заткнул бутылку полиэтиленовой пробкой. Затем он поднялся и пошёл за кусты, где у него заранее была выкопана ямка.
Он положил в неё бутылку и засыпал её землёй, а затем отправился пить кофе в кофейню.

Подпирая стену, у кофейни стоял Витя К. Увидев его, Лысенков засуетился, полез в портфель, достал лист бумаги и дал его Вите. Витя читал, а Коля с гордостью говорил ему - Я поэт, Витя!

А в это время в садике, давно наблюдавший за Колей алкаш, достал из ямки бутылку и выковыривал из неё Колино послание».

А. Ник (Николай Аксельрод), «100 писем к В.Э.» (Написаны в первой половине 70-х).

О Мандельштаме в 1920 году, когда он бедствовал, вернувшись в Петроград.

Он задолжал знаменитой Розе Васильевне, вахтерше и лавочнице, торговавшей сахаром, маслом, патокой и даже салом. Хитрая торговка не просто соблазняла пишущую братию сторублевыми коврижками и карамельками, которые раскладывала прямо на лестнице, но и «собирала» в альбом стихи, посвященные ей. Лебезя перед знаменитостями и одновременно презирая их, она простодушно признавалась: «Через сто лет мой альбом будет стоить агромадные деньги. Когда вы все, с позволения сказать, перемрете…»
Кстати, так и случилось. Альбом ее действительно хранится ныне в Пушкинском Доме. Ведь ей оставили автографы Сологуб, Гумилев, Кузмин, Ремизов, даже Блок.
«Печален мир. Все суета и проза, – написал ей, к примеру, Георгий Иванов. – Лишь женщины нас тешат да цветы. Но двух чудес соединенье ты. Ты – женщина. Ты – Роза».
Мандельштаму, узнав, что он поэт «стоющий», Роза тоже подсунула свой альбомчик. «Вы мне, господин Мандельштам, одиннадцать тысяч уже должны, – сказала. – Мне грустно, а я вас не тороплю. Напишите хорошенький стишок, пожалуйста». «Ходячий ангел» задумался на минуту и легко вписал в альбом: «Если грустишь, что тебе задолжал я одиннадцать тысяч, Помни, что двадцать одну мог я тебе задолжать…»
Роза с улыбкой начала читать, но, разобрав, покраснела, задрожала, вырвала лист из альбома и швырнула его в лицо поэта: «Отдайте мне мои деньги! Сейчас же, слышите!..» Когда Одоевцева, видевшая сцену, сказала Мандельштаму, что это не такая уж и большая сумма, что можно отдать ее по частям, он искренне удивился: «Чтобы я отдавал долги? Нет, вы это серьезно? Вы, значит, ничего, ровно ничего не понимаете, – с возмущением и обидой повторял он. – Чтобы я платил долги?..»