Меня много раз просили высказаться о деле режиссера Беркович. У меня не просто не доходили руки, я не хотела высказываться пока идет процесс и давить своим отношением. Но, по сути, мне кажется, высказываться тут не о чем. Все есть в сети. Открываем пьесу «Финист – Ясный Сокол», читаем, и необходимость высказываться отпадает.

Финист – это моджахед, радикал, вступивший в ряды ИГИЛ* (запрещено), чтобы убивать неверных. Тех неверных, которые создали когда-то героя этой народной сказки, и он стал русским архетипом. То есть нас с вами. Вот так лихо его имя перекочевало на моджахеда. Архетипы живут в наших генах, в наших венах. Если вы – русский, воспитанный на русских сказках, вам сложно будет не проникнуться симпатией к моджахеду Финисту. И кто ж к нему летит в Сирию, в ИГИЛ* на парусах любви? Русская Марьюшка. Она ведь Финиста ищет, а не вот это всё – русского аморфного мужика. Ему она хочет варить зефир и стирать вещи. Только вы не подумайте, что Марьюшка, в конце концов задержанная спецслужбами – какая-нибудь дурочка. Она учится на факультете философии, и в суде сыплет такими познаниями, что судье до нее максимально далеко. Этой грубой, неотесанной судье, которая говорит, что Марьюшке «надо вдуть по православному». А вот Финист такого бы никогда не сказал, потому Марьюшка и полетела к нему, ведь русские девушки сказками приучены искать птицу высокого полета, сокола, а где ж их взять? Только в Сирии. И потому тут – двойная подлость в наделении моджахеда именем нашего архетипа.

Марьюшка, конечно, огребает свое – получает срок от этого неотесанного судьи. Но ведь потому и получает, что судья неотесанный. А за спиной Марьюшки в ее пользу, то есть в пользу чистой любви, говорит сам Августин Блаженный, он свидетельствует за любовь. И тут – еще одна подлость – в использовании Августина Блаженного, против слова которого не попрешь. То есть правда-то – на стороне Марьюшки и ее моджахеда. Сам Августин Блаженный – за них. А то, что закатали в тюрьму, так это потому, что суд у нас вот такой – неотесанный. Вот и всё.

И если у меня и есть какое-то мнение, то оно, скорее, звучит как вопрос – «Как? Как это можно было допускать до зрителя? Как это можно было награждать?». Я считаю, что если уж эта режиссер сидит на скамье, то рядом с ней должны сидеть те, кто все это пропустил, организовал и наградил. А без этого – несправедливо.

Но если нужно еще мое мнение, то вот оно – я считаю, что все это написано и поставлено не от большого ума. Есть проблема терроризма, от которого может пострадать каждый из нас. И после «Крокуса» это проблема играет новыми красками. Писать и продвигать вот такое, не разбираясь в теме – неумно. То есть, на мой взгляд, эта пьеса замешана из желания ухватиться за актуальную тему, из неглубокого знания материала, но из глубинного, природного чувства противоречия власти. Такие люди ничего иного и не могут создать, ведь вся суть, весь смысл их жизни – борьба с властью. Даже если власть будет бороться с терроризмом, с этой властью все равно надо бороться. Ничему другому ведь не обучены.

В конце концов, все это – реально не от большого ума. Как и стишки того же режиссера о «гробиках и мобиках». И не надо тут рассказывать, что это от желания показать, как ужасна война. Эти стишки появились, когда нам – русскому народу – было сильно больно: у нас нехорошо шли дела на фронте, наши ребята гибли. И они – не мобики и не бобики. И лежат они не в гробиках. А в гробах лежат наши герои. А кто-то и на земле пока, ненайденный, но на родной земле. И человек, который хотя бы не глумится, таких слов – «мобиков и гробиков» – никогда не выдаст. Как и стишок про деда, которого никто не просил воевать. Надо понимать, что это больно и оскорбительно. Но для этого нужен ум и совесть. А так-то вот это всё в нашей стране было можно. До СВО. Люди беспредельничали и не почувствовали момента, когда стало нельзя.

И не надо говорить, что это – всего лишь слова. В наши дни сначала произносятся слова, а потом летят ракеты.