А в девять вечера будет очень крутой спектакль на сцене театра Панфилова. Это "15 172", настоящий каминг-аут Ильдара Алекбаева - он сделал спектакль у моих любимых друзей из Казани, театральной площадки MON. Он танцует невероятно, что-то нечеловеческое в его танце. Член жюри нашего фестиваля Мила Денева на днях посмотрела его в Москве, и находится в глубоком потрясении. Не буду спойлерить, но завтра ее текст выложу.

Раде Костич начал "Монофест". Он молод, талантлив, умен. Его спектакль о двух людях, пришедших в мир с разницей в четыре дня. О Чарли Чаплине и об Адольфе Гитлере. Его спектакль о мире, о свободе, о счастье быть человеком. Удачи ему!

Смотрела вчера на Ильдара, на то, как его говорящее тело танцует, радуется, умирает, возрождается, и вспоминала танцующего Женю Панфилова. И еще - спектакль проходил в театре Евгения Панфилова. Это конечно, не случайное совпадение. Нам хотелось, чтобы этот выдающийся спектакль прошел именно в этом зале, где есть воздух, есть вертикаль. Но параллель возникла уже на спектакле. Кто помнит, как танцевал Панфилов, поймет. А я вспоминала стихи, которые написал мой муж, Владимир Виниченко Жене. Вот строки из него.
"Какое безумное счастье.
Какое бесплодное дело
Писать иероглифы страсти
Своим погибаюшим телом". Многие вчера испытали катарсис. Я тоже.

Обещала дать текст Милы Деневой о спектакле.

Первая эмоция — да ну нет!
Невозможность поверить в то, что это тело силы — совершенная машина из мышц, подыгрывающая артисту кубиками пресса, — может сломаться. Что тело силы может в один момент стать телом боли.

Одна из сильнейших сцен спектакля — немой диалог Ильдара со своей видео-проекцией. Парень на экране рассказывает об ужасных побочках вич-терапии, о фазе отрицания диагноза. В этой сцене отлучения человека от тела, разведения на живой и видео план — максимум метафизической какой-то катастрофы. Бытийный конфликт разума и тела. Ты врёшь, тело, ты претворяешься, ты не можешь так меня подвести!

«Я поверил в то, что диагноз вич — это заговор фармакологических компаний и решил просто забить. Нет же никаких проявлений болезни в теле», — говорит видео-человек на экране, — И я решил отказаться от терапии».

А живое тело на сцене, лишённое права голоса, закрывает ему рот, бьёт ладонями по губам на экране.
Тело немо кричит об ошибке
тело против своеволий эго
телу за них платить…

«Если бы был рядом хоть один человек, который…», — на повторе проговаривает парень на экране, уже жалея о принятом решении. Живое тело на сцене медленно поглаживает его глаза, ключицы, маленькое хрупкое немое, прикладывается на большое говорящее изображение. Я рядом, всегда, но ты меня не слышишь. И это диалог человека не с телом, конечно. «Душа моя рядом стояла и пела, а люди — не веря, смотрели на тело»

Продолжение текста.

В этот момент этическое напряжение реальной трагедии человека отливается с эстетически совершенную театральную форму. В один и тот же момент я как человек сокрушаюсь о другом человеке, я как зритель наслаждаюсь искусством. Жизнь становится спектаклем и обратно.

В финале артист в голубом балахоне баптиста, снова запрыгнув на беговую дорожку, будет праздновать жизнь, победу тела над болью. А мы будем танцевать всем залом и аплодировать стоя человеку Ильдару Алекбаеву, победившему страх желанием сбываться. Побеждающему этот страх снова и снова, в каждом спектакле.

Театральная площадка MOÑ (Казань)
Вы делаете невероятные вещи!

Это стало известно вчера. Но я рада, что Борис Мильгам был вчера на открытии фестиваля "Монофест", а потом поехал на девятичасовой спектакль Кирилла Люкевича "Дюймовочка". Он держится спокойно и достойно, а перед спектаклем взахлеб рассказывал мне про очередной показ студентов его курса, где я теперь тоже преподаю.
Мучает меня вот что: как советская власть не уволила Станиславского из-за того, что его жена Лилина работала под руководством мужа, ну и многих других великих и выдающихся (не будем перечислять, ибо счет пойдет на десятки) за то же самое?