Айн Рэнд вступила на землю Америки в 1926 году. Она преодолела сотни и тысячи километров для этого — Лениград, Москва, Рига, Берлин, Париж, Гавр. И вот наконец — Нью Йорк и Чикаго.

В Риге, получая документы, Рэнд сообщила сотруднику консульства, что собирается выйти замуж, и обязательно вернется в Россию, к своему жениху. На самом деле возвращение на родину не входило в ее планы. Однако, она прекрасно знала о новых драконовских мерах, которые принимало правительство США, чтобы избежать наплыва эмигрантов из Восточной Европы. И тогда решила, что если визу ей не продлят, то она нелегально перейдет границу и переберется в Мексику или Канаду, а потом вернется в США.
Позже Рэнд говорила друзьям, что обязательство быть честным заканчивается тогда, когда аморальное поведение окружающих приводит к тому, что честность начинает вредить личным интересам.

А что в Чикаго? В этом городе осела большая семья Розенбаумов, еще задолго до начала Первой мировой. Каким был ее путь здесь? Давайте разбираться.

В первый раз в Петрограде Кира услышала «Интернационал». Она пыталась не слушать его слов. Эти слова говорили об униженных, голодных рабах, о тех, «кто был ничем, а станет всем»; в величественном кубке музыки эти слова не опьяняли, как вино, не внушали ужас, как кровь; они были серыми, как сточная вода. Но музыка звучала, словно четкий и уравновешенный марш тысяч ног, словно барабаны, в которые ударяют твердые и неторопливые руки.

Музыка напоминала топот солдат, марширующих на рассвете на победный бой: песня будто поднималась с пылью дорог из-под солдатских сапог, словно сами солдатские подметки отбивали ее по земле. Мелодия звучала тихо, со спокойствием необъятной силы, постепенно нарастая в еще сдерживаемом, но вскоре ставшем неконтролируемым экстазе, ноты поднимались, трепетали, повторялись, слишком восхитительные, чтобы кто-то мог сдержать их; они были словно руки, вознесенные и машущие среди развевающихся знамен.

Это был гимн, обладающий силой марша, и марш, обладающий волшебством гимна. Это была песня солдат, несущих священные знамена, и священников, несущих мечи. Это был гимн во славу силы. Все должны были вставать, когда звучал «Интернационал». Кира стояла, улыбаясь музыке.

–– Это первая красивая вещь, которую я обнаружила в революции, — сказала она своей соседке.
— Осторожней, — прошептала веснушчатая девушка, пугливо оборачиваясь вокруг, — кто-нибудь может услышать тебя.
— Когда все это закончится, – сказала Кира, — когда даже последняя память об их республике будет вытравлена из истории. Какой из этого выйдет величественный похоронный марш!

Айн Рэнд. Мы, живые.

Среднестатистический выпускник школы — это нервный, беспокойный, косноязычный молодой человек, разум которого напоминает пугало, сделанное из выцветших тряпок, которым нельзя придать никакую определенную форму. У него нет никакой концепции знания: он не знает, когда он что-то знает, а когда нет. Он хронически боится того, что он предположительно должен
знать, и изо всех сил стремится скрыть, что он не имеет ни о чем ни малейшего понятия. Он мечется между пророческими заявлениями и тупым уклончивым молчанием. Он строит из себя специалиста в самых новых, популярных вопросах политики (часть его «классных проектов») и повторяет законсервированные банальности третьесортных передовиц так, словно это его личные открытия. Он не знает, как читать, писать или пользоваться словарем. Он хитрый и «мудрый»; он обладает цинизмом взрослого декадента и легковерием ребенка. Он шумен, агрессивен, воинственен. Его главное стремление — доказать, что он ничего не боится, потому что его до смерти пугает все подряд.

Его разум находится в состоянии бурлящего замешательства. Он не научился концептуализировать, то есть определять, организовывать и интегрировать содержимое своего разума. В школе и вне ее он видел и испытывал многие вещи (или, если точнее, подвергался их воздействию), но он не может понять их значение и важность, он не знает, что с ними делать, смутно ощущая, что должен делать что-то и как-то. Он не знает, с чего начать; он хронически чувствует, что отстает от самого себя, не может угнаться за содержимым собственного разума, как будто разобраться в нем — это задача, намного превосходящая его способности.

Айн Рэнд. Возвращение примитива.

Материальные объекты не имеют ни ценности, ни антиценности, они обретают ценность и значение только по отношению к живому существу, особенно по отношению к служению или препятствованию целям человека. Цели и ценности человека определяются его моральным кодексом. Кантовское разделение позволяет человеческому разуму покорять материальный мир, но лишает разум возможности выбора целей, для которых его материальные достижения используются. Человеческие цели, действия, предпочтения и ценности, согласно Канту, должны определяться иррационально, то есть верой.

Фактически человеку нужна мораль для того, чтобы найти правильный способ жизни на Земле. В системе Канта мораль отстранена от всякой заботы о человеческом существовании. Фактически любая человеческая проблема, цель или желание имеют отношение к материальному миру. В системе Канта мораль не имеют ничего общего ни с миром, ни с разумом, ни с наукой — она через чувства рождается в другом, неизвестном, "ноуменальном" измерении.

Айн Рэнд. Из первых уст. 1975 год.

Что такое мораль? Это кодекс ценностей, управляющий выбором и действиями человека, выбором, определяющим цель и направление его жизни. Кодекс, по которому человек судит, что есть добро и истина, а что — зло и ложь.

Каков моральный кодекс альтруизма? Базовый принцип такой морали состоит в том, что человек не имеет права существовать для себя самого, что служение другим — единственное оправдание его существования и что самопожертвование — его высший моральный долг, добродетель и ценность.

Не путайте альтруизм и доброту, добрую волю или уважение прав других. Это не предпосылки, а последствия, которые делают альтруизм возможным. Невыводимая основа альтруизма, его абсолютная истина — самопожертвование, что означает: самоуничижение, самоотречение, самоограничение и саморазрушение; что означает: личность — стандарт зла, обезличенность — стандарт добра.

Айн Рэнд. Вера и сила: разрушители современного мира*

*Отрывок из лекции, прочитанной в Йельском университете, Бруклинском колледже и Колумбийском университете зимой-весной 1960 года.

Моя мораль, мораль разума, содержится в одной аксиоме: реальность существует; в одном выборе — жить. Все остальное проистекает отсюда. Чтобы жить, человек должен считать высшими и решающими ценностями три вещи: Разум, Цель, Самоуважение. Разум как единственное орудие познания, Цель как выбор счастья, которого это орудие должно достигать, Самоуважение как нерушимая уверенность, что он способен думать, и его личность достойна счастья, что означает достойна жизни. Эти три ценности требуют всех добродетелей человека, и все его добродетели связаны с отношением существования и сознания: разумностью, независимостью, чистотой, честностью, справедливостью, эффективностью, гордостью.

Айн Рэнд. Атлант расправил плечи.

— Вы действительно считаете, что мы хотим, чтобы эти законы выполнялись? — продолжил доктор Феррис. — Мы хотим, чтобы их нарушали. Вам следует уяснить, что перед вами не команда бойскаутов, и тогда вы поймете, что наш век — не век красивых жестов. Сейчас время силы и власти. Вы вели осторожную игру, но мы знаем настоящий трюк, и вам надо научиться ему. Невозможно управлять невинными людьми. Единственная власть, которую имеет любое правительство, — это право применения жестоких мер по отношению к уголовникам. Что ж, когда уголовников не хватает, их создают. Столько вещей объявляется криминальными, что становится невозможно жить, не нарушая законов. Кому нужно государство с законопослушными гражданами? Что оно кому-нибудь даст? Но достаточно издать законы, которые невозможно выполнять, претворять в жизнь, объективно трактовать, — и вы создаете государство нарушителей законов и наживаетесь на вине.

Айн Рэнд. Атлант расправил плечи.

Один из самых красноречивых симптомов нравственного упадка современной культуры — определенное и весьма популярное отношение к нравственным вопросам. Лучше всего его отражает фраза: «Нет ни черного, ни белого, все серое». Применяется она к людям, действиям, нормам поведения и нравственности в целом. «Черное и белое» в данном контексте означают «добро и зло»....

Можно назвать множество причин, из-за которых большинство людей нравственно несовершенны, то есть основываются на смешанных, противоречивых предпосылках и ценностях (одна из них — альтруистическая нравственность); но дело не в этом. Независимо от причин, обусловивших их выбор, то, что большинство людей — «серые» с нравственной точки зрения, не отменяет нравственности и «белизны»; мало того, это свидетельствует об их необходимости. И уж тем более не гарантирует «комплексной сделки», которая сводится к тому, чтобы отмести проблему, наделив всех «нравственной серостью», и, таким образом, снять с себя ответственность за нравственное суждение. Пока человек не готов окончательно распрощаться с нравственной нормой и уравнять мелкого мошенника с убийцей, ему постоянно приходится выявлять и оценивать бесчисленные оттенки «серого», которые встречаются ему в окружающих людях. (А единственно возможный способ судить их сводится к четкому определению «черного» и «белого»). Такое же убеждение, ведущее к тем же ошибкам, разделяют и те, кто считает, что доктрина нравственной серости — лишь отголосок утверждения «У каждого вопроса две стороны», которое, на их взгляд, подтверждает мысль, что никто не может быть абсолютно правым или абсолютно не правым. Однако они делают ложные выводы. На самом деле утверждение это означает только одно: судя о чем-нибудь, человек должен учесть и выслушать обе стороны. Это отнюдь не означает, что претензии каждой из них в равной степени законны, обоснованны или справедливы.
Чаще случается так, что справедлива только одна, а противостоят ей необоснованные претензии (если не хуже)....

Культ сомнения — это мятеж против разума, так и в этике культ нравственной серости — мятеж против нравственных ценностей. И то, и другое — восстание против абсолютной власти реальности.
Культ сомнения не мог бы добиться успеха, открыто восставая против разума, и потому ему пришлось поднять отрицание разума до уровня их доводов. Точно так же культ нравственной серости не мог бы одержать верх, бунтуя открыто, и потому всячески стремится превратить отрицание нравственности в сверхдобродетель.
Посмотрите, в какой форме эту доктрину обычно преподносят.
Она редко предстает в виде позитива, этической теории или темы для обсуждений. Большей частью мы знакомимся с ней в негативном виде, в форме резкого замечания или упрека, который произносится таким тоном, словно мы нарушили очевидный закон, который и не нуждается в обсуждении. Тон может варьироваться от удивления до сарказма, гнева, истеричной ненависти, с которыми эту доктрину выплескивают на вас, словно обвиняя: «Надеюсь, вы не думаете категориями "черное-белое"?!.
Большинство людей теряются, смущаются, ощущают свою беспомощность и боятся хоть как-либо затрагивать нравственные темы, а потому торопятся виновато ответить: «Нет, конечно», даже не разобрав, в чем, собственно, их обвиняют. Они не дают себе и минуты, за которую могли бы понять, что истинный смысл обвинения сводится к таким мыслям: «Вы же не настолько несправедливы, чтобы различать добро и зло», «Ну вы же не настолько злы, чтобы искать добра!» или «Разве вы так безнравственны, что верите в нравственность?.
Чувство нравственной вины, боязнь принять на себя ответственность за нравственное суждение и мольба о прощении читаются в этом популярном высказывании настолько явно, что даже мимолетного взгляда на реальность будет достаточно, чтобы понять, какое уродливое признание они бормочут. Однако бегство от реальности — и необходимое условие, и цель обсуждаемого культа.

С философской точки зрения этот культ отрицает нравственность, а вот с психологической его приверженцы стремятся совсем не к этому. На самом деле они стремятся не к безнравственности, а к нравственности, только более иррациональной — неабсолютной, изменчивой, эластичной, приемлемой для всех. Они не встают «над добром и злом», а просто пытаются сохранить преимущества обоих....

Смотрите, как защищают нравственность, которая считает компромисс нормой ценностей, позволяя, таким образом, измерять добродетель, подсчитывая те ценности, которые ты готов предать.
Последствия и принципы этой доктрины видны повсюду. Например, в политике термин «экстремизм» стал синонимом зла, независимо от того, к чему он относится (зло — не в том, в чем вы проявляете свой экстремизм, а в том, что вы его проявляете, в вашей последовательности). Посмотрите на так называемых сторонников нейтралитета в ООН. Мало того что они не принимают ничью сторону в противостоянии между Соединенными Штатами и Советской Россией. Они принципиально стремятся не делать различий между сторонами, никогда не рассматривая вопрос по существу, но всегда пытаясь достигнуть компромисса в любом конфликте — например, между страной-агрессором и захваченной страной....

Люди могут быть «серыми», нравственные принципы — нет. Нравственность — это черно-белая система ценностей. Если люди идут на компромисс, всегда предельно ясно, какая из сторон непременно проиграет, какая — непременно выиграет.

Именно поэтому, когда у нас спрашивают: «Надеюсь, вы не думаете категориями "черное-белое"?!» — мы должны отвечать (пусть не в такой форме, но с тем же смыслом): «Думаю, черт меня побери!».

Айн Рэнд. Добродетель эгоизма.

Если вы хотите сохранить остатки достоинства, не называйте свои лучшие поступки жертвой – это ставит на вас клеймо безнравственности. Если мать, вместо того чтобы купить себе новую шляпку, покупает еду для своего голодного ребенка, это не жертва: она ценит ребенка выше, чем шляпку; но для той матери, для которой высшей ценностью является шляпка, той, которая предпочла бы оставить свое дитя голодным, которая кормит его по обязанности, это действительно жертва. Если человек умирает в борьбе за свою свободу, это не жертва, ведь он не хочет быть рабом; но для того, кто именно этого и хочет, это действительно жертва. Если человек отказывается продавать свои убеждения, это не жертва; это становится жертвой лишь в том случае, если у человека нет убеждений.

Айн Рэнд. Атлант расправил плечи.

— Хотелось ли вам, когда вы были еще юнцом, закричать во всю глотку, не видя вокруг никого, кроме бездарей и лентяев, зная, как много можно сделать, и сделать хорошо, но не имея возможности осуществить свои планы? Не иметь возможности разбить башку этим безмозглым лицемерам. Быть вынужденным подчиняться — а это скверно само по себе, — но подчиняться низшим по духу! Испытывали вы это?
— Да.

Айн Рэнд. Источник.

Человечество не должно ожидать, что можно остаться целым и невредимым после десятилетий воздействия интеллектуальных продуктов распада, например, таких как: «‎Разумом не постичь продукт истинной природы вещей; реальность непознаваема; определенность невозможна; любое знание — не более чем вероятность; истина — то что практически полезно; мысль — это суеверие; логика — общественное удобство; этика — вопрос подчинения субъекта произвольно принятому постулату»‎. Под их воздействием происходят мутации, продуктом которого становятся те искалеченные юные создания, которые вопят о том, что они не знают ничего, но хотят управлять всем.

Айн Рэнд. Капитализм. Незнакомый идеал.

Q: Как вы справляетесь с мыслью о том, что смертны?

A.R.: Никак не справляюсь. Когда это случится, меня уже не будет, чтобы это осознать. Меня интересует лишь время, пока я нахожусь здесь. То, что я смертна, по определению означает конец меня. Так зачем об этом волноваться?

Айн Рэнд. Ответы: по этике, искусстве, политике и экономике.

— Красота – это всего лишь одно из тех слов, которые так много как будто бы значат, но при внимательном рассмотрении превращаются в ничто. Я испытал все, что люди называют красотой, и возжелал какой-то несуществующей борной кислоты, чтобы промыть мои глаза.
— Моя мудрость?
— Я выслушал все, что люди называют мудростью, и не нашел более ценных рекомендаций, кроме тех, как чистить мои ногти.
— Мое искусство?
— Я видел все, что люди называют искусством, и зевал от этого. Если бы мне было позволено высказать одну просьбу всемогущему Мессии этого мира – если таковой существует, – я попросил бы его, молил на коленях о зелье, способном избавить меня от зевоты. Только гарантии все равно не будет.

Айн Рэнд. Идеал.

Рассмотрим, как будут различаться результаты, если кто-либо — в поисках философского руководства, подтверждения своих мыслей, вдохновения — обратится к искусству Древней Греции и если он обратится к средневековому искусству. Достигая одновременно разума и чувств, оказывая комплексное воздействие сразу и на абстрактное мышление, и на непосредственное восприятие, искусство в первом случае говорит человеку, что беды преходящи, а его правильное, естественное состояние — величие, красота, сила, уверенность. Во втором же случае человеку сообщается, что счастье преходяще, а быть счастливым дурно, что сам он — искаженный, бессильный, жалкий грешник, преследуемый злобными чудищами и ползущий в страхе по краю обрыва, под которым — вечный ад.

Айн Рэнд. Романтический манифест.

2 февраля 1905 года родилась Айн Рэнд (Алиса Розенбаум). Это было неспокойное время — война с соседним государством, «Кровавое воскресенье», волна забастовок. В Риге, Варшаве, Иваново-Вознесенске и в других десятках городов люди выходят против расстрела демонстрации рабочих. На Кавказе вспыхивает азербайджано-армянский конфликт…

На время жизни Айн Рэнд выпало многое: она ненадолго застала “блистательный век”, утонувший в крови, грязи и пороховом дыме бурного XX века. Она преодолела сотни и тысячи километров в погоне за мечтой, она обрела счастье в муже и в работе — быть философом и писателем. Но тот крошечный отрезок времени "блистательного века", который она застала, позволил ей совершить небывалое.

Она — единственная во второй половине 20 века в США, кто смог создать собственную философскую систему, о которой сейчас спорят в университетских и школьных аудиториях. Она — феномен поп-культуры, ей отдают должное известные писатели, актеры, режиссеры, политики.

Могла ли знать эта девочка с уже острым и внимательным взглядом, что станет настолько великой, что спустя 118 лет в Санкт-Петербург текст о ее жизни будет набирать человек, родившийся намного позже нее, говорящий на том же языке, что и она, разделяющий те же убеждения.

Я поздравляю всех вас с днем рождения Айн Рэнд, и, если вы хотите как-то отпраздновать, то посмотрите фильм «Источник», а если вы уже видели, то «История родного города» (1951). Он есть на Кинопоиске.

Fun fact: режисер фильма «История родного города» Артур Пирсон сыграл в оригинальной постановке на Бродвее «Ночью 16 января», одной из первой успешных пьес Айн Рэнд.

На торговой конференции, предваряющей публикацию «Атланта», в издательстве RandomHouse один из книгопродавцев спросил, смогу ли я преподнести суть моей философии, стоя на одной ноге.

Я так и сделала:
• Метафизика: объективная реальность
• Эпистемология: разум
• Этика: эгоизм
• Политика: капитализм

Если бы Вы пожелали перевести это на более простой язык, у вас бы получилось:
1) «Чтобы властвовать над природой, ей нужно повиноваться» или «Невозможно что-то получить, лишь желая этого»
2) «Нельзя съесть пирог и иметь его одновременно».
3) «Человек самоцелен».
4) «Дайте мне свободу или убейте меня».

Если бы Вы всегда придерживались этих положений как основы Ваших убеждений, у Вас бы получилась самодостаточная философская система, направляющая дальнейший ход Вашей жизни. Но постоянно придерживаться этих принципов – понимать, определять, доказывать и претворять в жизнь – невозможно без значительного объёма размышлений. Именно поэтому философию нельзя обсуждать, стоя на одной ноге, как, впрочем, и стоя на обеих ногах по обе стороны каждой баррикады. Это наиболее распространённая сегодня философская позиция, особенно в политической сфере.

Моя философия, объективизм, считает, что:
— Реальность существует в своём объективном абсолюте – факты есть факты, независимо от человеческих чувств, желаний, надежд или страхов.

— Разум (способность распознавать и объединять данные, полученные органами чувств) – единственный способ восприятия человеком реальности, его единственный источник знания, его единственное руководство к действию и его основное средство выживания.

— Человек – каждый человек – есть своя собственная самоцель, а не средство для достижения чужих целей. Он должен существовать ради себя самого, не жертвуя ни собой ради других, ни другими ради себя. Преследование человеком своего собственного рационального эгоистического интереса и своего собственного счастья – высший нравственный смысл жизни.

— Идеальная политико-экономическая система – капитализм свободной конкуренции (laissez-faire). Это система, в которой люди имеют дело друг с другом не как палачи и жертвы, не как господа и рабы, но как торговцы, путём свободного, добровольного, взаимовыгодного обмена. Это система, в которой ни один человек не может присвоить богатства других, применив физическое насилие; это система, в которой ни один человек вообще не может инициировать принуждение по отношению к другим. Государство лишь играет роль полицейского, защищающего права человека; оно применяет меры принуждения лишь в качестве возмездия и лишь против тех людей, кто сам их применил, в частности, против преступников и иностранных захватчиков. В полностью капиталистической системе должно сложиться (но, исторически, пока ещё не сложилось) абсолютное разделение государства и экономики; по такому же принципу и по той же причине, по которой были разделены государство и церковь.

В 1917 году российские крестьяне требовали: «Земли и свободы!» Однако вместо этого они получили Ленина и Сталина.

В 1933 году немцы требовали: «Пространства для жизни!» Но вместо этого получили Гитлера.

В 1793 году французы надсаживались, крича: «Свобода, равенство, братство!» И получили — Наполеона.

В 1776 году американцы провозгласили своей целью права человека — и, ведомые политическими философами, добились желаемого.
Ни одна революция, даже самая справедливая, ни одно движение, даже самое популярное, не добились успеха без поддержки политической философии: лишь она может задавать направление и ставить цели.

Соединенные Штаты — великолепный пример страны, созданной специалистами по политической теории, — отказались от собственной философии и теперь разваливаются на части. Как нация, мы раскалываемся на воюющие племена, которые — лишь в силу цивилизованной традиции, впрочем, ослабевающей на глазах, — сегодня именуются «группами экономического давления». В качестве оппозиции растущей идеологии государственности у нас имеются лишь жалкие группы так называемых «консерваторов», защищающих не политические принципы, но лишь выступающих в качестве вечной оппозиции «либералам».
С печалью глядя на то, как Алжир охватывает хаос, один из лидеров этой страны сказал: «Раньше мы смеялись над конголезцами. Теперь пришла наша очередь».

А через некоторое время подойдет и наша.

Айн Рэнд. Капитализм. Незнакомый идеал.

Интеллектуальное разнообразие и идеологические противоположности могут быть определены только с точки зрения их основ, но отрицание существования и обоснованности этих основ — суть современной философии (она называет такие основы "упрощением"). Как результат мы видим, что защитники минимального гарантируемого дохода считаются поборниками капитализма, защитники теории врожденных идей — борцами за разум, племенная согласованность хиппи воспринимается как выражение индивидуализма и так далее. А большинство студентов колледжей теряют или так никогда не приобретают способность мыслить базовыми понятиями.

...

Во всех сферах, куда вмешивается государство (за пределами своих надлежащих функций), два мотива — один порочный, другой добродетельный — производят один и тот же результат. ... это стремление к власти, которая движет преподавателем или бюрократом... .

Айн Рэнд. Доктрина справедливости в образовании.