Борис Рыжий
В том доме жили урки –
завод их принимал...
Я пыльные окурки
с друзьями собирал.
Так ласково дружили –
и из последних сил
меня изрядно били
и я умело бил.
Сидели мы в подъезде
на пятом этаже.
Всегда мы были вместе,
расстались мы уже.
Мы там играли в карты,
мы пили там вино.
Там презирали парты
и детское кино.
Нам было по двенадцать
и по тринадцать лет.
Клялись не расставаться
и не бояться бед.
...Но стороною беды
не многих обошли.
Убитого соседа
по лестнице несли.
Я всматривался в лица,
на лицах был испуг.
...А что не я убийца –
случайность, милый друг.
1996
В том доме жили урки –
завод их принимал...
Я пыльные окурки
с друзьями собирал.
Так ласково дружили –
и из последних сил
меня изрядно били
и я умело бил.
Сидели мы в подъезде
на пятом этаже.
Всегда мы были вместе,
расстались мы уже.
Мы там играли в карты,
мы пили там вино.
Там презирали парты
и детское кино.
Нам было по двенадцать
и по тринадцать лет.
Клялись не расставаться
и не бояться бед.
...Но стороною беды
не многих обошли.
Убитого соседа
по лестнице несли.
Я всматривался в лица,
на лицах был испуг.
...А что не я убийца –
случайность, милый друг.
1996
Бахыт Кенжеев
Спи, организм поющий,
дышащий через рот.
Проще, а может, гуще —
кто теперь разберет.
Как ты заждался – в кои-то
веки (Вий, ночь, беда)
кто тебя успокоит и
выведет в степь, туда,
где крестообразный кречет
ищет добычи, но
лишь запах полыни лечит
ван-гоговское полотно…
2009
Спи, организм поющий,
дышащий через рот.
Проще, а может, гуще —
кто теперь разберет.
Как ты заждался – в кои-то
веки (Вий, ночь, беда)
кто тебя успокоит и
выведет в степь, туда,
где крестообразный кречет
ищет добычи, но
лишь запах полыни лечит
ван-гоговское полотно…
2009
Борис Рыжий
Не забухал, а первый раз напился
и загулял —
под «Скорпионз» к ее щеке склонился,
поцеловал.
Чего я ждал? Пощечины с размаху
да по виску,
и на ее плечо, как бы на плаху,
поклал башку.
Но понял вдруг, трезвея, цепенея:
жизнь вообще
и в частности, она меня умнее.
А что еще?
А то еще, что, вопреки злословью,
она проста.
И если, пьян, с последнею любовью
к щеке уста
прижал и все, и взял рукою руку,
она поймет.
И, предвкушая вечную разлуку,
не оттолкнет.
1998
Не забухал, а первый раз напился
и загулял —
под «Скорпионз» к ее щеке склонился,
поцеловал.
Чего я ждал? Пощечины с размаху
да по виску,
и на ее плечо, как бы на плаху,
поклал башку.
Но понял вдруг, трезвея, цепенея:
жизнь вообще
и в частности, она меня умнее.
А что еще?
А то еще, что, вопреки злословью,
она проста.
И если, пьян, с последнею любовью
к щеке уста
прижал и все, и взял рукою руку,
она поймет.
И, предвкушая вечную разлуку,
не оттолкнет.
1998
Борис Рыжий
В провинциальном городке,
когда в кармане ни копейки,
с какой то книжечкой в руке
сидишь и куришь на скамейке
и в даль бесцветную глядишь
и говоришь как можно тише:
взлететь бы, право, выше крыш
и выше звезд и горя выше,
но что то держит, осень ли
шуршит листвой: смирись, бескрылый.
Иль притяжение земли.
Нет, гравитация, мой милый.
1996
В провинциальном городке,
когда в кармане ни копейки,
с какой то книжечкой в руке
сидишь и куришь на скамейке
и в даль бесцветную глядишь
и говоришь как можно тише:
взлететь бы, право, выше крыш
и выше звезд и горя выше,
но что то держит, осень ли
шуршит листвой: смирись, бескрылый.
Иль притяжение земли.
Нет, гравитация, мой милый.
1996
Евгения Риц
Зимнее время отменено —
Светлый какой февраль,
Полупрозрачный, как нерв, как ветка,
Длинный, как магистраль.
Синематограф — не то, что кино,
Жалость не то, что жаль.
В долгом пространстве короткого дня,
В свете особых примет
Каждая линия станет видна
Так же, как сам этот свет.
На обороте календаря,
На отрывном сквозняке
Ищут деревья лесного царя
В городе на реке.
2012
Зимнее время отменено —
Светлый какой февраль,
Полупрозрачный, как нерв, как ветка,
Длинный, как магистраль.
Синематограф — не то, что кино,
Жалость не то, что жаль.
В долгом пространстве короткого дня,
В свете особых примет
Каждая линия станет видна
Так же, как сам этот свет.
На обороте календаря,
На отрывном сквозняке
Ищут деревья лесного царя
В городе на реке.
2012
Борис Рыжий
Всех денег — на две папироски
и на дорогу в никуда.
Херово в городе Свердловске
не только осенью, всегда.
Мою подругу звали Юля
— от предрассудков далеки —
мы пили с ней «Киндзмараули»
в облезлом парке, у реки.
Жужжали жирные стрекозы,
летели птахи по прямой.
А мы мешали смех и слезы —
нас ждали дома, боже мой.
Провинциального пейзажа
размах тревожил и саднил,
но я любил ее и даже
стихи об этом сочинил.
1996
Всех денег — на две папироски
и на дорогу в никуда.
Херово в городе Свердловске
не только осенью, всегда.
Мою подругу звали Юля
— от предрассудков далеки —
мы пили с ней «Киндзмараули»
в облезлом парке, у реки.
Жужжали жирные стрекозы,
летели птахи по прямой.
А мы мешали смех и слезы —
нас ждали дома, боже мой.
Провинциального пейзажа
размах тревожил и саднил,
но я любил ее и даже
стихи об этом сочинил.
1996
Иван Волков
Собака понимает взгляд Луны.
Луна поймет ответный вой собачий
И только мне, убогому, темны
Беседы ночи слышащей и зрячей.
Но тайный ужас, умная тоска
И, вероятно, будущее горе
Позволят мне без знанья языка
Присутствовать при этом разговоре.
2010
Собака понимает взгляд Луны.
Луна поймет ответный вой собачий
И только мне, убогому, темны
Беседы ночи слышащей и зрячей.
Но тайный ужас, умная тоска
И, вероятно, будущее горе
Позволят мне без знанья языка
Присутствовать при этом разговоре.
2010
Борис Рыжий
Играл скрипач в осеннем сквере, я тихо слушал и стоял.
Я был один — по крайней мере, я никого не замечал.
Я плакал, и дрожали руки, с пространством переплетены.
И пусть я знал, что лгали звуки, но я боялся тишины.
И пусть я был в том состояньи, в котором смерти ждёт больной,
но в страшном этом ожиданьи я разговаривал с собой.
Я был вполне подобен богу, я всё на свете понимал.
Скрипач закончил понемногу, я тихо слушал и стоял.
Стоял и видел чьи-то лица и слышал говорок чужой.
Так жизни свежая страница открылась вся передо мной.
...Мир станет чистым, будет новым, подобным сердцу твоему,
лишь подчеркни молчанье словом и музыкою — тишину...
1995
Играл скрипач в осеннем сквере, я тихо слушал и стоял.
Я был один — по крайней мере, я никого не замечал.
Я плакал, и дрожали руки, с пространством переплетены.
И пусть я знал, что лгали звуки, но я боялся тишины.
И пусть я был в том состояньи, в котором смерти ждёт больной,
но в страшном этом ожиданьи я разговаривал с собой.
Я был вполне подобен богу, я всё на свете понимал.
Скрипач закончил понемногу, я тихо слушал и стоял.
Стоял и видел чьи-то лица и слышал говорок чужой.
Так жизни свежая страница открылась вся передо мной.
...Мир станет чистым, будет новым, подобным сердцу твоему,
лишь подчеркни молчанье словом и музыкою — тишину...
1995
В этом канале не будет коммерческой рекламы, исключительно дружеские рекомендации. Вот как раз представился случай:
5 ноября исполнилось бы 80 лет Дмитрию Пригову, писателю, художнику, одному из основоположников московского концептуализма и гению места района Беляево. Наверное, он многим знаком в этом канале, кто не знает - крайне советуем познакомиться.
В честь юбилея Пригова творческое объединением Станция Дно в партнерстве с Галереей Беляево, Библиотекой им Ф.М. Достоевского и Музеем-библиотекой Н. Ф. Федорова, при поддержке Фонда Д.А. Пригова предлагает всем желающим принять участие в марафоне его стихов. Тот прекрасный момент, когда мероприятие можно не только смотреть и слушать, но и учавствовать. 5 ноября, в день рождения Д. А. Пригова посмотрим, что у вас получилось, хотя и так понятно, что будет здорово.
5 ноября исполнилось бы 80 лет Дмитрию Пригову, писателю, художнику, одному из основоположников московского концептуализма и гению места района Беляево. Наверное, он многим знаком в этом канале, кто не знает - крайне советуем познакомиться.
В честь юбилея Пригова творческое объединением Станция Дно в партнерстве с Галереей Беляево, Библиотекой им Ф.М. Достоевского и Музеем-библиотекой Н. Ф. Федорова, при поддержке Фонда Д.А. Пригова предлагает всем желающим принять участие в марафоне его стихов. Тот прекрасный момент, когда мероприятие можно не только смотреть и слушать, но и учавствовать. 5 ноября, в день рождения Д. А. Пригова посмотрим, что у вас получилось, хотя и так понятно, что будет здорово.
Telegram
Станция Дно
Место, где потребители популярной культуры вспоминают, кто они есть на самом деле. Контакт: @golosdna https://www.youtube.com/dnostation
Борис Рыжий
Особенно когда с работы,
идя, войдёшь в какой-то сквер,
идёшь и забываешь, что ты
очкарик, физик, инженер,
что жизнь скучна, а не кошмарна,
что полусвет отнюдь не мрак,
и начинаешь из Верхарна
Эмиля что-то просто так
о льдах, о холоде — губами
едва заметно шевеля,
с его заветными словами
своё мешая тра-ля-ля.
...Но это тра-ля-ля, дружище,
порой, как губы ни криви,
дороже жизни, смерти чище,
важнее веры и любви.
1996
Особенно когда с работы,
идя, войдёшь в какой-то сквер,
идёшь и забываешь, что ты
очкарик, физик, инженер,
что жизнь скучна, а не кошмарна,
что полусвет отнюдь не мрак,
и начинаешь из Верхарна
Эмиля что-то просто так
о льдах, о холоде — губами
едва заметно шевеля,
с его заветными словами
своё мешая тра-ля-ля.
...Но это тра-ля-ля, дружище,
порой, как губы ни криви,
дороже жизни, смерти чище,
важнее веры и любви.
1996
Максим Бессонов
провинция-мама.
дорога прямая.
берёзовы рощи и горы белы.
я вижу и помню.
я всё понимаю.
здесь жизнь достаётся,
как из-под полы.
какие-то люди
(конкретные, впрочем).
какие-то мысли
(всегда не про то).
и город стоит над душою,
как отчим,
с холодной ухмылкой, в потёртом пальто.
2017
провинция-мама.
дорога прямая.
берёзовы рощи и горы белы.
я вижу и помню.
я всё понимаю.
здесь жизнь достаётся,
как из-под полы.
какие-то люди
(конкретные, впрочем).
какие-то мысли
(всегда не про то).
и город стоит над душою,
как отчим,
с холодной ухмылкой, в потёртом пальто.
2017
Борис Рыжий
Мотив неволи и тоски.
Октябрь, наверно? Осень, что ли?
Звучит и давит на виски
мотив тоски, мотив неволи.
Всегда тоскует человек,
но иногда тоскует очень,
как будто он тагильский зек,
нет, ивдельский разнорабочий.
В осенний вечер, проглотив
стакан плохого алкоголя,
сидит и слушает мотив,
мотив тоски, мотив неволи.
Он в куртке наголо сидит,
в трико и тапках у подъезда,
на куст рыдающий глядит,
а жизнь темна и неуместна.
Жизнь бесполезна и черна.
И в голове дурные мысли,
сперва о смерти — до хрена,
а после заново о жизни.
Мотив умолкнет, схлынет мрак,
как бы конкретно ни мутило,
но надо, чтобы на крайняк
у человека что-то было.
Есть у меня дружок Вано
и адресок его жиганский.
Ширяться дурью, пить вино
в поселок покачу цыганский.
В реальный табор пить вино.
Конечно, это театрально,
и театрально, и смешно,
но упоительно-печально.
Конечно же, давным-давно,
давным-давно не те цыганы.
Я представляю всё равно
гитары, песни и туманы.
Кружится сумрачная даль.
Плывут багровые полоски.
И забывается печаль.
И вспоминается Полонский.
И от подобных перспектив
на случай абсолютной боли
не слишком тягостен мотив
тоски, неволи.
1999
Мотив неволи и тоски.
Октябрь, наверно? Осень, что ли?
Звучит и давит на виски
мотив тоски, мотив неволи.
Всегда тоскует человек,
но иногда тоскует очень,
как будто он тагильский зек,
нет, ивдельский разнорабочий.
В осенний вечер, проглотив
стакан плохого алкоголя,
сидит и слушает мотив,
мотив тоски, мотив неволи.
Он в куртке наголо сидит,
в трико и тапках у подъезда,
на куст рыдающий глядит,
а жизнь темна и неуместна.
Жизнь бесполезна и черна.
И в голове дурные мысли,
сперва о смерти — до хрена,
а после заново о жизни.
Мотив умолкнет, схлынет мрак,
как бы конкретно ни мутило,
но надо, чтобы на крайняк
у человека что-то было.
Есть у меня дружок Вано
и адресок его жиганский.
Ширяться дурью, пить вино
в поселок покачу цыганский.
В реальный табор пить вино.
Конечно, это театрально,
и театрально, и смешно,
но упоительно-печально.
Конечно же, давным-давно,
давным-давно не те цыганы.
Я представляю всё равно
гитары, песни и туманы.
Кружится сумрачная даль.
Плывут багровые полоски.
И забывается печаль.
И вспоминается Полонский.
И от подобных перспектив
на случай абсолютной боли
не слишком тягостен мотив
тоски, неволи.
1999
Бори Рыжий
...В баре «Трибунал»,
в окруженьи швали,
я тебе кричал
о своей печали.
...А тебя грузин
пригласил на танец –
я сидел один,
как христопродавец.
Как в предсмертный час,
музыка гремела,
оглушала нас,
лязгала и пела:
«Чтобы избежать
скуки или смерти,
надо танцевать
на печальной тверди
в баре «Трибунал»,
в окруженьи швали...»
Рёбра бы сломал,
только нас разняли.
1996
...В баре «Трибунал»,
в окруженьи швали,
я тебе кричал
о своей печали.
...А тебя грузин
пригласил на танец –
я сидел один,
как христопродавец.
Как в предсмертный час,
музыка гремела,
оглушала нас,
лязгала и пела:
«Чтобы избежать
скуки или смерти,
надо танцевать
на печальной тверди
в баре «Трибунал»,
в окруженьи швали...»
Рёбра бы сломал,
только нас разняли.
1996
Светлана Кекова
Если птица летит на свободу -
бьётся сердце у птицы внутри…
Не смотри на меня как на воду,
на меня как на пламя смотри.
Если я твои ласки приемлю -
значит, ты не боишься огня…
Не смотри на меня, как на землю,
как на воздух смотри на меня.
Волны моря — солёные глыбы,
это море бушует во мне,
и плывут разноцветные рыбы
где-то там, на большой глубине.
В дивный ад, в голубую могилу
ты нисходишь, как в призрачный сон,
чтобы соль, потерявшую силу,
взять в ладони и выбросить вон.
Складки волн, их извивы, изгибы
замирают в предсмертной тоске -
и лежат разноцветные рыбы
на камнях и на мокром песке.
2014
Если птица летит на свободу -
бьётся сердце у птицы внутри…
Не смотри на меня как на воду,
на меня как на пламя смотри.
Если я твои ласки приемлю -
значит, ты не боишься огня…
Не смотри на меня, как на землю,
как на воздух смотри на меня.
Волны моря — солёные глыбы,
это море бушует во мне,
и плывут разноцветные рыбы
где-то там, на большой глубине.
В дивный ад, в голубую могилу
ты нисходишь, как в призрачный сон,
чтобы соль, потерявшую силу,
взять в ладони и выбросить вон.
Складки волн, их извивы, изгибы
замирают в предсмертной тоске -
и лежат разноцветные рыбы
на камнях и на мокром песке.
2014
Борис Рыжий
Я зеркало протру рукой
и за спиной увижу осень.
И беспокоен мой покой,
и счастье счастья не приносит.
На землю падает листва,
но долго кружится вначале.
И без толку искать слова
для торжества такой печали.
Для пьяницы-говоруна
на флейте отзвучало лето,
теперь играет тишина
для протрезвевшего поэта.
Я ближе к зеркалу шагну
и всю печаль собой закрою.
Но в эту самую мину-
ту грянет ветер за спиною.
Все зеркало заполнит сад,
лицо поэта растворится.
И листья заново взлетят,
и станут падать и кружиться.
1999
Я зеркало протру рукой
и за спиной увижу осень.
И беспокоен мой покой,
и счастье счастья не приносит.
На землю падает листва,
но долго кружится вначале.
И без толку искать слова
для торжества такой печали.
Для пьяницы-говоруна
на флейте отзвучало лето,
теперь играет тишина
для протрезвевшего поэта.
Я ближе к зеркалу шагну
и всю печаль собой закрою.
Но в эту самую мину-
ту грянет ветер за спиною.
Все зеркало заполнит сад,
лицо поэта растворится.
И листья заново взлетят,
и станут падать и кружиться.
1999
Борис Рыжий
А.П. Сидорову, наркологу
Синий свет в коридоре больничном,
лунный свет за больничным окном.
Надо думать о самом обычном,
надо думать о самом простом.
Третьи сутки ломает цыгана,
просто нечем цыгану помочь.
Воду ржавую хлещешь из крана,
и не спится, и бродишь всю ночь
коридором больничным при свете
синем-синем, глядишь за окно.
Как же мало ты прожил на свете,
неужели тебе всё равно?
(Дочитаю печальную книгу,
что забыта другим впопыхах.
И действительно музыку Грига
на вставных наиграю зубах.)
Да, плевать, но бывает порою…
Всё равно, но порой, иногда
я глаза на минуту закрою,
и открою потом, и тогда,
обхвативши руками коленки,
размышляю о смерти всерьёз,
тупо пялясь в больничную стенку
с нарисованной рощей берёз.
2000
А.П. Сидорову, наркологу
Синий свет в коридоре больничном,
лунный свет за больничным окном.
Надо думать о самом обычном,
надо думать о самом простом.
Третьи сутки ломает цыгана,
просто нечем цыгану помочь.
Воду ржавую хлещешь из крана,
и не спится, и бродишь всю ночь
коридором больничным при свете
синем-синем, глядишь за окно.
Как же мало ты прожил на свете,
неужели тебе всё равно?
(Дочитаю печальную книгу,
что забыта другим впопыхах.
И действительно музыку Грига
на вставных наиграю зубах.)
Да, плевать, но бывает порою…
Всё равно, но порой, иногда
я глаза на минуту закрою,
и открою потом, и тогда,
обхвативши руками коленки,
размышляю о смерти всерьёз,
тупо пялясь в больничную стенку
с нарисованной рощей берёз.
2000
Эдуард Лимонов
Выходит дама молодая
В окрестностях шести утра
И, сапогами снег сминая,
Пересекает даль двора.
Я из окна смотрю, тяжелый,
Как эта женщина моя,
Объект еще недавно голый,
Взрезает волны бытия.
Японка? Или парижанка?
Не обернулась на окно.
Ну что же ты, взгляни, беглянка!
Как я стою, в руке вино
Зажато, красное, в бокале.
Стою я, старый самурай.
Идешь ты, дама, по спирали,
Уносишь раскаленный рай —
Твой треугольник разозленный,
Одетый в нежные трусы,
Зубастый, перенапряженный
И чуть колючий, как усы…
2012
Выходит дама молодая
В окрестностях шести утра
И, сапогами снег сминая,
Пересекает даль двора.
Я из окна смотрю, тяжелый,
Как эта женщина моя,
Объект еще недавно голый,
Взрезает волны бытия.
Японка? Или парижанка?
Не обернулась на окно.
Ну что же ты, взгляни, беглянка!
Как я стою, в руке вино
Зажато, красное, в бокале.
Стою я, старый самурай.
Идешь ты, дама, по спирали,
Уносишь раскаленный рай —
Твой треугольник разозленный,
Одетый в нежные трусы,
Зубастый, перенапряженный
И чуть колючий, как усы…
2012
Борис Рыжий
Вспомним всё, что помним и забыли,
всё, чем одарил нас детский бог.
Городок, в котором мы любили,
в облаках затерян городок.
И когда бы пленку прокрутили
мы назад, увидела бы ты,
как пылятся на моей могиле
неживые желтые цветы.
Там я умер, но живому слышен
птичий гомон, и горит заря
над кустами алых диких вишен.
Всё, что было после, было зря.
2000
Вспомним всё, что помним и забыли,
всё, чем одарил нас детский бог.
Городок, в котором мы любили,
в облаках затерян городок.
И когда бы пленку прокрутили
мы назад, увидела бы ты,
как пылятся на моей могиле
неживые желтые цветы.
Там я умер, но живому слышен
птичий гомон, и горит заря
над кустами алых диких вишен.
Всё, что было после, было зря.
2000
Денис Новиков
Ежедневно, почти ежечасно
упиваюсь я жизнью земной.
Это так для здоровья опасно...
Быть тебе не советую мной.
В синем небе летают драконы,
а внутри расцветают цветы,
и драконы с цветами влекомы
не туда, куда думаешь ты.
Упоенье, потом привыканье
и зависимость от пустяков:
от китайских, завешанных тканью
облаков, от тайваньских стихов...
2000
Ежедневно, почти ежечасно
упиваюсь я жизнью земной.
Это так для здоровья опасно...
Быть тебе не советую мной.
В синем небе летают драконы,
а внутри расцветают цветы,
и драконы с цветами влекомы
не туда, куда думаешь ты.
Упоенье, потом привыканье
и зависимость от пустяков:
от китайских, завешанных тканью
облаков, от тайваньских стихов...
2000
Борис Рыжий
Ах, что за люди, что у них внутри?
Нет, вдумайся, нет, только посмотри,
как крепко на земле они стоят,
как хорошо они ночами спят,
как ты на фоне этом слаб и сир.
...А мы с тобой, мой ангел, в этот мир
случайно заглянули по пути,
и видим – дальше некуда идти.
Ни хлеба нам не надо, ни вина,
на нас лежит великая вина,
которую нам бог простит, любя.
Когда б душа могла простить себя...
1996
Ах, что за люди, что у них внутри?
Нет, вдумайся, нет, только посмотри,
как крепко на земле они стоят,
как хорошо они ночами спят,
как ты на фоне этом слаб и сир.
...А мы с тобой, мой ангел, в этот мир
случайно заглянули по пути,
и видим – дальше некуда идти.
Ни хлеба нам не надо, ни вина,
на нас лежит великая вина,
которую нам бог простит, любя.
Когда б душа могла простить себя...
1996
Борис Рыжий
...Глядишь на милые улыбки
и слышишь шепот за спиной –
редакционные улитки
столы волочат за собой.
Ну, публикация... Ну, сотня...
И без нее бы мог прожить...
Не лучше ль, право, в подворотне
с печальным уркой водку пить?
Есть мир иной, там нету масок –
ужасны лица и без них.
Есть мир иной, там нету сказок
шутов бесполых и шутих.
Там жизнь обнажена, как схема,
и сразу видно: тут убьет.
Зато надутая проблема –
улыбки, взгляда – не встает.
...Покуда в этом вы юлили,
слегка прищуривая глаз,
в том, настоящем, вас убили
и руки вытерли о вас.
1996
...Глядишь на милые улыбки
и слышишь шепот за спиной –
редакционные улитки
столы волочат за собой.
Ну, публикация... Ну, сотня...
И без нее бы мог прожить...
Не лучше ль, право, в подворотне
с печальным уркой водку пить?
Есть мир иной, там нету масок –
ужасны лица и без них.
Есть мир иной, там нету сказок
шутов бесполых и шутих.
Там жизнь обнажена, как схема,
и сразу видно: тут убьет.
Зато надутая проблема –
улыбки, взгляда – не встает.
...Покуда в этом вы юлили,
слегка прищуривая глаз,
в том, настоящем, вас убили
и руки вытерли о вас.
1996