Проект ТыНеОдна недавно опубликовал масштабное исследование, в котором приняли участие 1446 женщин с опытом родов в России. Результаты тревожные: почти каждая вторая женщина (47,4%) сообщила, что столкнулась с насилием в родах. Под акушерским насилием понимаются действия медицинского персонала, нарушающие права, достоинство и телесную автономию женщины — от нанесения физических травм и отказа в обезболивании до манипуляций без согласия и унижений.

Вот какие цифры они приводят:
29,6 % женщин испытывали болезненные/грубые осмотры
22,9 % рожениц акушеры давили на живот (это называется прием Кристеллера, в некоторых европейских странах врач может навсегда лишиться лицензии за его применение. Помимо очевидной боли в процессе, прием Кристеллера чреват разнообразием последствий — от вывихов суставов у младенца до разрыва матки у роженицы).
14,6 % — наложение швов без обезболивания (буквально наживую зашивают разорванную/разрезанную промежность)
16,8 % — процедуры без согласия
24,3 % — обвинения и ругань за крики, стоны, ‘неправильное поведение’ — классические ‘хватит орать!’ и ‘держи себя в руках’.

35 % женщин, переживших акушерское насилие, заявили, что отказались от идеи завести ещё одного ребёнка (в 2,5 раза больше, чем те, кто столкнулся с травмами в родах но без насилия). Женщины, рожавшие по ОМС, подвергались насилию чаще, но и из тех, кто рожал платно, каждая пятая роженица (20.2%) также пережила акушерское насилие.

Приведу несколько цитат из рассказов опрошенных:

‘Когда весь процесс стал болезненным, мне поставили эпидуральную анестезию. В какой-то момент я захотела в туалет, мой врач и акушерка сказали, зачем я об этом говорю, вставай и иди. Я встала, катила систему, шла и в этот момент я перестала чувствовать ноги, я упала. Нашли меня спустя 30−40 минут. Рожала я сложно, с давлением на живот, так как ребенок застрял. Делали эпизиотомию без какой-либо дополнительной анестезии, это было очень больно, по сути, разрез «на живую». В итоге, я родила. Дочка жива здорова. После того падения, в моем копчике случилась трещина и заворот копчика в другую сторону. По сей день, живу с болями в этой области. Сразу после родов, я жутко хромала от дикой боли в спине, почти месяц мне кололи кеторол, чтобы хоть как-то заглушить боль’

‘Как только скальпель коснулся моей кожи, я почувствовала боль и чувствовала ее на протяжении всей операции! Я стонала и говорила, что мне больно. Анестезиолог в это время говорил мне, что все нормально, и чтобы я не кричала; в какой-то момент он просто ушел. Я продолжала стонать, лишь немного отвлеклась, когда малышку достали и приложили к груди. После одна из врачей просто начала петь песню вслух и сказала мне: «Ну, хватит уже орать!»’

‘Из-за стимуляции схватки были сразу довольно частые. Шевелиться было нельзя из-за капельницы, я начала тихонько стонать и покрикивать, на что из коридора, а было уже часов 9 вечера, слышала крик моей акушерки: «Заткнись, бл*ть! Завались!». <…> Сразу вкатили вакуумный агрегат. Ребенка начали тянуть, ребенок сорвался с присоски. Она снова полезла туда вакуумом и вытянула донечку. Позже я уже узнала что у нее разрыв шейных мышц, три позвонка шейных вышли, огромную гематому от присоски увидела на следующий день. Вылечить все даже 8 лет спустя вышло, но не до конца, голова на одну сторону у нее приспущена, неврология’

Государство требует, чтобы женщины рожали, но не делает ничего, чтобы этот процесс был не то что даже комфортным, а хотя бы относительно безопасным. Насилие в родах — это не побочный эффект, оно очень глубоко встроено в систему, которая воспринимает женщину не как человека, а как функцию.

@repr0duktor

Один мой знакомый (про-чойс, включенный отец двоих детей, профессор) как-то сказал: "Если бы мужчины могли беременеть, аборт можно было бы сделать в каждой аптеке".

Смысл шутки понятен, но это, конечно, не так. Если следовать логике биовласти, о которой писал Мишель Фуко, — тело в современном обществе давно перестало быть чем-то исключительно личным, оно стало пространством управления. Государство интересуется не просто действиями граждан, а тем, как функционирует их тело: как оно рождается, болеет, умирает, производит других граждан. Особенно это касается женского тела, потому что оно связано с репродуктивной функцией и является в первую очередь полезным биологически-демографическим инструментом.

Современные медицинские и политические практики часто рассматривают здоровье женщин прежде всего как их способность рожать. Репродуктивная функция становится центральной: важно не просто здоровье, а пригодность тела к беременности, родам и материнству. Кажется, почти у каждой был этот момент, когда приходишь к врачу с жалобой на что угодно — от мигрени до простуды — а разговор внезапно уходит в обсуждение цикла и фразы: "Надо вот это подлечить, а то потом не родишь".

Когда государство объявляет своей задачей повышение рождаемости, оно начинает активнее вмешиваться в сферу женской телесности. Это вмешательство может выглядеть как забота, как защита традиционных ценностей/здоровья нации, но по сути оно, конечно, есть форма дисциплинарного контроля. Становятся сложнее правила получения аборта, ограничивается доступ к контрацепции, вводятся курсы по основам семейной жизни, усиливается идеологическое давление на девушек и женщин. Это все проявления биополитики: когда жизнь человека, его тело, репродуктивные решения становятся объектом управления.

Поэтому, если бы мужчины могли беременеть, это, скорее всего, не привело бы к тому, что аборт стал бы им доступен повсеместно и по первому желанию. Потому что с возможностью рожать приходит большая включённость в систему контроля. Вопрос не в том, что беременеют женщины, а не мужчины. Вопрос в том, что репродуктивная способность неизбежно становится политическим вопросом — и те, чьё тело способно к беременности, оказываются под особым вниманием.

@repr0duktor

В РПЦ заявили, что будут добиваться законодательно закреплённого “права голоса отца” при принятии решения об аборте. Инициативу поддержал депутат Дмитрий Певцов. Формулировки — огонь:

"Преступно толкать женщину на аборт, но преступно и лишать мужа права принимать вместе со своей супругой решение о сохранении новой жизни. Ведь не секрет, что утаенные от мужа аборты часто являются причиной последующего развода"

— вот бы посмотреть на эту православную статистику

"Мужчине в такой трагической ситуации необходимо приложить все усилия — через беседу, привлечение пастыря(!), чтобы вразумить супругу и защитить самого беззащитного — нерожденного младенца"

"Равенство мужчины и женщины перед законом должно проявляться в равной ответственности за сохранение зачатой жизни"

Хотелось бы прокомментировать эту новость с двух позиций: лингвистической и позиции здравого смысла.

Начнем со второго: тезис о том, что отец несёт ответственность за будущего ребёнка, звучит любопытно в стране, где долг по алиментам на детей уже существующих превышает 150 миллиардов рублей, а средний размер алиментов в месяц — 7,500. Более того, по данным Минтруда России, в стране проживает не менее 4,85 миллионов матерей-одиночек. Это официальная и, скорее всего, заниженная оценка, и количество детей, которых они воспитывают в одиночку, очевидно, выше этой цифры. Иными словами, мужчины массово уходят из семей и не несут никакой реальной ответственности за уже рожденных детей — ни перед богом, ни перед приставом.

Особенно дико звучит аргумент про "равенство мужчины и женщины перед законом". Получается, что женщина не может самостоятельно принять решение о собственном теле, и при этом имеет немалый шанс пополнить ряды тех самых 4,85 миллионов матерей-одиночек и нести полную ответственность за ребенка, а мужчина должен иметь законодательно закрепленное право голоса в вопросе сохранения беременности, при том, что он в любой момент может дистанцироваться от последствий — не участвовать в воспитании, не платить алименты, не разделять бытовую и эмоциональную нагрузку и не сталкиваться с медицинскими и социальными рисками, которые несёт женщина. Интересное равенство выходит.

Теперь о языке: о, кладезь. Во‑первых, ‘нерожденный младенец’ — любопытная семантическая коллизия. Открываем толковый словарь: младенец — грудной ребёнок, ребёнок в возрасте от рождения до года. Может, в РПЦ не уважают толковые словари? Окей, открываем православную энциклопедию: Младе́нец – церковное наименование ребенка в возрасте от рождения до семи лет. Иными словами, это намеренная подмена, пока младенец не родился — он не младенец.

Во-вторых, "зачатая жизнь". Опять же, это нелегитимное обобщение, которое навязывает определённую моральную интерпретацию биологического процесса. Оно не используется в нейтральной научной или юридической терминологии и чаще всего встречается в религиозном/пропагандистском дискурсе.

Еще, конечно, ярким светом сияет фраза про "вразумить супругу" с помощью пастыря, но здесь комментировать — только портить.

В общем, абсолютно безумная инициатива, прямая попытка усилить контроль над процессом принятия решений об аборте, начисто наплевав и на телесную автономию женщин, и на материальный/социальный/ медицинский аспект. Решение о сохранении беременности не может принимать никто, кроме того, кто эту беременность физически переживает. Это вообще обычно так и работает у взрослых людей — решение принимает тот, кто несет ответственность.

@repr0duktor

В древнегреческой мифологии был такой царевич Кадм, внук Посейдона, основатель многострадальных Фив. Фивы он основывал не без приключений, сначала ему пришлось разобраться с местной фауной — убить дракона. Потом, по совету богини Афины, Кадм посеял зубы убитого дракона в землю, после чего из них выросли воины, которые тут же начали драться друг с другом. Выжившие в результате драки стали родоначальниками основных фиванских родов.

Это я к чему: нет ощущения, что посеять зубы мертвого дракона в землю уже звучит как более рабочая демографическая политика, чем то, что мы наблюдаем сейчас в России?

@repr0duktor

На заседании Совета по демографической политике Путин призвал не откладывать рождение детей на потом и сделать нормой семьи с тремя и более детьми. Он заявил: "у нас крестьянские семьи в России жили на уровне среднеевропейского дохода что ли? Нет. А в семье было 7–10 человек. Ценностные установки совсем другие, мировоззренческие".

Я не верю, что это до сих пор нужно объяснять, но нет, господи, нет, это так не работает.

Семьи с 7–10 детьми были нормой в доиндустриальных обществах не потому, что у людей были другие ценностные установки, а потому что существовал другой демографический режим. Высокая рождаемость тогда уравновешивала высокую смертность — и младенческую, и материнскую (по данным на вторую половину XIX — начало XX века, в России из 1000 рожденных детей 275-290 умирали, не дожив и до года). Рожали много, чтобы выжили хотя бы некоторые, плюс не существовало самой концепции детства в современном смысле, дети были рабочей силой.

Когда уровень смертности снижается (улучшение медицины, питания, образования, урбанизация), происходит демографический переход: семьи становятся меньше, женщины дольше учатся, работают, позже вступают в брак. Это не кризис ценностей, а закономерный результат экономического и социального развития. Ни одна страна, прошедшая демографический переход, не смогла повернуть его вспять — ни Польша с запретом абортов и религиозным давлением, ни Венгрия с мощными налоговыми льготами, ни Япония с субсидиями и поддержкой семей. Фарш не прокручивается обратно, зубная паста не запихивается в тюбик, а детей в постиндустриальном обществе нельзя просто достать из женщины, как кроликов из шляпы, в количестве семи штук.

Но российская власть активно игнорирует школьную программу по географии и обществознанию за десятый класс и продолжает обращаться к прошлому, где крестьянки рожали в поле. Это отнюдь не невинная романтизация, это нормальная такая феодальная риторика, в которой женщины это ресурс. В этой логике у женщин нет ни репродуктивных прав, ни права на экономическую субъектность, только обязанность "не откладывать счастье на потом" — а что такое для вас счастье вам уже популярно объяснили.

Отдельно хочется отметить вот что: многие привыкли искать в словах власти какие-то подтексты, скрытые смыслы итд, но власть регулярно проговаривается и без этого. "Не жили на уровне среднеевропейского дохода, а детей было много" означает ровно то, что сказано: нам плевать, будете ли вы хорошо жить и досыта есть, чай не Европа бездуховная, давайте рожайте.

@repr0duktor

Девятый регион России ввёл выплаты беременным школьницам. Теперь в Тульской области каждая ученица школы, колледжа или вуза, вставшая на учёт по беременности, получит 150 тысяч рублей.

Довольно странно об этом напоминать, но вообще, в нормальной, не перевёрнутой реальности подростковую беременность нужно предотвращать, а не поощрять.

По данным Всемирной организации здравоохранения, осложнения при беременности и родах являются ведущей причиной смерти среди девушек 15–19 лет. Матери-подростки чаще сталкиваются с эклампсией (приступ судорог и повышения давления до опасного для жизни уровня), преждевременными родами, послеродовым эндометритом (воспаление внутреннего слоя матки), системными инфекциями и сепсисом, чем матери 20–24 лет и старше, плюс их дети чаще рождаются недоношенными и с низкой массой тела — это не я страшилки рассказываю, это ВОЗ публикует статистику.

В социальном плане все, казалось бы, тоже очевидно: ранняя беременность почти всегда обрывает образование, заметно снижает будущие доходы, увеличивает риск бедности и социальной изоляции.

И ещё один вопрос, который почему-то никто в Минтруде не задаёт: а от кого вообще должны рожать эти школьницы? От таких же школьников? От трудовиков, может?

Более того, три области — Самарская, Орловская и Калужская — поставили перед собой план по количеству беременных школьниц и студенток, буквально демографическая палочная система. И я не хочу даже обсуждать, сколько именно денег им будут выплачивать, дело не в этом. Дело в том, что государство нормализует ненормальное и называет это заботой. Пока другие страны снижают количество ранних беременностей с помощью секс-просвета, популяризации контрацепции и, по возможности, защиты детей от насилия, Россия пытается их активно повышать с помощью единовременных выплат, чтобы дети рожали детей.

@repr0duktor

Думала, какой бы страшный текст написать к Хэллоуину, но когда пишешь про репродуктивные права в России, не у Думы так у РПЦ каждый день есть страшилка наготове.

30 октября Священный Синод РПЦ постановил учредить "день особой молитвы о вразумлении имеющих намерение совершить убиение младенца во утробе (аборт)". Это прямая цитата, "убиение младенца во утробе", потому что церковь по-прежнему не признает ни толковых словарей, ни собственных православных энциклопедий, и продолжает называть эмбрион младенцем.

Также синодальной комиссии поручено к 1 декабря написать текст специального молебна с молитвами "о вразумлении" женщин, решивших сделать аборт (кто бы поработал над вразумлением РПЦ…).
Начиная с этого года, 29 декабря (11 января), в день памяти 14 000 младенцев, убитых Иродом в Вифлееме, во всех церквях будут читать молитву "о недопущении убийства детей в материнской утробе", потому что, видимо, кто-то в Патриархии решил, что библейская резня двухтысячелетней давности это уместная метафора для современного здравоохранения.

Я, честно говоря, даже не знаю, что страшнее: то, что они приравнивают аборт к библейскому геноциду, или то, что они считают, будто личное решение женщины это повод для "вразумляющих" молебнов. Одна из главных функций церкви, по-хорошему, поддерживать и утешать, а не давить и обвинять. Сам выбор слов ("убиение", "младенец", "вразумление") совершенно не утешающий, и даже не нейтральный, а открыто пропагандистский, он закрепляет и делает приемлемым язык вины и насилия в общественном сознании.

В общем, кому нужны страшные истории на Хэллоуин, когда можно просто новости открыть.

@repr0duktor

Когда российские чиновники говорят, что люди не рожают из-за неправильных ценностей, они как будто искренне пытаются всех убедить, что семьи принимают решение о ребенке когда к ним прилетает голубь в момент какого-то морального озарения свыше, а всякие низкие материи вроде финансов совершенно не играют роли.

По данным Росстата (то есть, по очень консервативной оценке), средняя семья тратит минимум 30–40 % дохода только на жильё и коммунальные услуги. Добавьте сюда еду, какую-никакую одежду, транспорт и — страшно подумать — досуг, и остаётся, в общем, негусто, тем более если учесть, что медианная зарплата в России составляет около 56 000 рублей в месяц (данные за 2024 год).

А теперь давайте добавим сюда еще и ребенка: по (опять-таки очень консервативным) оценкам экономистов, чтобы вырастить и поставить на ноги одного ребенка — от рождения до совершеннолетия — нужно от 1,5 до 3,5 миллионов рублей (без учёта инфляции, за которой доходы не успевают). Это, конечно, без всякой роскоши вроде платных садов, хороших кружков, репетиторов, дорогих шмоток, айфонов, частных педиатров, нянь или, боже упаси, поездок за границу. При этом средний размер “помощи от государства” (все выплаты вместе) покрывает содержание ребенка лишь на первые два-три месяца жизни (материнский капитал, напомню, нельзя потратить ни на подгузники, ни на школьную сменку).

Добавим к этому, что женщина знает, что после родов её доход серьёзно упадет, навыки забудутся, а место в детском саду появится дай бог года через три. Мать, вернувшаяся на рынок труда после декрета, почти всегда начинает с меньшей зарплаты и меньших возможностей, чем до рождения ребенка — так называемый штраф за материнство (motherhood penalty).

Идея, что рождаемость — вопрос морали и ценностей, невероятно удобна: раз так, то можно продолжать дискриминировать матерей при найме, не поднимать зарплаты, не снижать ставки по ипотеке, не строить инфраструктуру, не обеспечивать жильем. Ребенка, тем не менее, довольно сложно кормить патриотизмом и одевать в скрепы — на морозе продувает.

И это не говоря о том еще, что четвертый год идет война, молодые люди уезжают или гибнут, часть семей распадается, бюджеты уходят на фронт, а не на детские сады и больницы, и люди не чувствуют себя в безопасности. На этом фоне призывы рожать больше звучат особенно цинично.

Рождаемость в России падает не от неправильных ценностей, а от высоких процентных ставок, отсутствия социальной поддержки и страха оказаться за чертой бедности и чувства незащищенности. Люди не отказываются рожать из-за морального упадка, они просто умеют считать.

@repr0duktor

Мой предыдущий текст неожиданно залетел на 50 тысяч просмотров и, в числе прочих, его репостнули два канала — экономический (с преимущественно мужской аудиторией) и феминистский (с преимущественно женской). Комментарии под ними сами по себе тянут на неплохое исследование.

В экономическом канале обсуждение выглядело примерно следующим образом:

— Я живу в Казахстане. Здесь люди беднее россиян, но рожают чаще. Не нужно оправдывать консьюмеризм
— Рост налоговой нагрузки не может продолжаться бесконечно, а вот с текущей демографией доля стариков будет расти довольно быстро
— Пример Израиля и религиозных групп, включая амишей и старообрядцев, показывает, что ценностные установки работают
— Проблема в том, что рождаемость в России не падает, она стагнирует на одном уровне, чуть ниже двух рождений на женщину
— В Европе тоже низкая рождаемость — значит, дело не только в деньгах
— У нас есть льготная ипотека, вы это не учли

В общем, говорили преимущественно о корреляциях, показателях и — таки да — ценностях, и рассуждали (ожидаемо) как экономисты: рождаемость это показатель, который зависит от норм и институтов.

В феминистском канале разговор сразу ушёл в практическую плоскость:

— Один абонемент в бассейн — 5000 в месяц, театр от тысячи, а кафе хотя бы раз в неделю?
— Дочь готовится к ЕГЭ, 30 000 в месяц только на репетиторов
— Я считала, на одного ребёнка уходит около 50 000 в месяц
— Очки — 17 000 рублей, через полгода новые
— Они для расчета берут самые дешёвые продукты и одежду, будто ребёнок три раза в день ест только макароны “Красная цена” и при этом удивительным образом никогда не болеет

То, что для одной аудитории вопрос ценностей и макротрендов, для другой — конкретная прикладная ежедневная арифметика. Обе реакции рациональны в своих координатах, но почти не пересекаются — очень видно столкновение системного и практического мышления.

Системное оперирует агрегатами: “рождаемость”, “ценности”, “институты”, “TFR” (total fertility rate, суммарный коэффициент рождаемости). Оно, при всем уважении, редуцирует человека до единицы в модели, и частный опыт воспринимает как шум. Практическое исходит из конкретного опыта: расходов, физического и эмоционального труда и временных затрат.

Оба типа рациональности нужны, но проблема в том, что публичная дискуссия устроена так, что “мужской” системный тип считается экспертным, а “женский” практический — субъективным. В итоге тех, кто этих самых детей рожает, и кто реально знает, сколько стоят очки и как часто ребенок теряет сменку, никто не слушает и не слышит.

Разница эта проистекает не в последнюю очередь из гендерного разделения труда. В семьях, за редким исключением, именно женщины планируют бюджет, ищут скидки, следят за здоровьем детей, находят и оплачивают им репетиторов, заказывают им очки, покупают зимнюю обувь и одежду, сдают деньги на шторы в школу и занимаются еще миллионом практических вопросов. Поэтому они лучше знают реальные издержки, но их опыт систематически выбрасывается из макроэкономических рассуждений.

Это буквально два уровня, которые в российском публичном поле зачастую не встречаются друг с другом. В нормальном демократическом обществе они как-то соединяются через социологию и политику: микроопыт агрегируется в макрополитику. В России этого моста нет, поэтому дискуссия рассыпается на “высокие” и “низкие” аргументы.

Когда власть говорит о ценностях, она использует скорее язык первой группы — абстрактный и безличный. Язык женского опыта опаснее, потому что он очень конкретен: он требует больниц/школ/детсадов/денег — и вытесняется как "эмоциональный" и "частный".

@repr0duktor

Моя любимая, бесконечная-вечная песня про "раньше в поле рожали — и ничего". Особенно радует вот это "ничего".

Смысл понятен: раньше терпели и не жаловались, а сейчас обнаглели — там, в этой мифологеме, ещё обычно на фоне избы горят и кони скачут.

Однако же, во времена Российской империи роды были очень опасным аттракционом. Как я уже писала раньше, младенческая смертность в XIX — начале XX века, по данным историков, достигала 250–300 на 1000 рождений, то есть почти каждый третий ребёнок не доживал до года. Точных данных по смертности женщин в родах в дореволюционной России нет, но, по подсчётам историков из Кембриджа, в Европе того же времени она оценивалась в 100–150 смертей на 10 000 родов в зависимости от региона (сейчас — около 1,3 на 10 000). Подчеркну: это не 100–150 смертей на 10 000 женщин — это на 10 000 РОДОВ, а рожали по несколько раз. Главные причины — сепсис, осложнения, кровотечения и родовые травмы, усугубленные отсутствием нормальной медицинской помощи и элементарной гигиены.

Выжившие женщины нередко оставались инвалидами. Медицинская литература девятнадцатого века подробно описывает последствия — пролапс матки, повреждения тазового дна, хронические боли и инфекции. А от внематочных беременностей, которые тогда не умели диагностировать и лечить, умирали почти всегда: они происходят примерно в 1–2 % случаев, то есть в пересчёте — еще плюс 1–2 трупа на каждые сто беременностей.

Интересно, что мужчинам не говорят: "раньше с копьями на мамонтов ходили — и ничего". Да бог с ними, с копьями, — раньше в армии по 20–25 лет служили. Можно и к таким традициям вернуться, если тянет в прошлое, и зубы полечить без анестезии, и инфекции без антибиотиков, и от столбняка лет в 20 умереть. Но по какой-то причине именно в разговоре о беременности, родах и материнстве страдание до сих пор воспринимается как добродетель.

В общем, раньше в поле рожали — и чего, еще как чего: смертность, инфекции, осложнения и болезни. Фраза эта совершенно несостоятельна, но удобна своей простотой (и поэтому, видимо, так живуча) — она снимает ответственность и подменяет разговор о реальных проблемах ностальгией по мифическому прошлому.

@repr0duktor

Решила подробно изучить сайт фонда "Женщины за жизнь" — это такой росгоспролайф, известный своими антиабортными инициативами и связями с РПЦ; теперь мне точно полагается молоко за вредность. Фонд получает государственные гранты, патриаршие благословения, продвигает проект "Здравствуй, мама" со скриптами для врачей и печально известный закон о запрете склонения к аборту.

Я посмотрела, как именно фонд работает и какие материалы распространяет в школах и медучреждениях. Это целая экосистема — презентации и видео для школьников, плакаты для наружной рекламы, листовки для женских консультаций итд. В презентациях утверждается, что "человеческая жизнь начинается с момента оплодотворения" и что "первая цинковая вспышка" — уже "новый человек": условно-научный термин, использованный как эмоциональный аргумент. Женщине отводится роль матери с первой секунды: обращение идёт не к пациентке, а к "будущей маме", на плакатах и в буклетах надписи вроде "Здравствуй, мама!" и "Тук-тук, бьётся два сердечка" — риторика, которая эмоционально подменяет выбор готовой идентичностью. В проектах для врачей обучают скриптам общения и стоп-словам, чтобы исключить нейтральные формулировки и направить консультацию к единственному исходу — сохранению беременности.

На сайте фонда говорится: "Наши усилия направлены на поддержку женщин в ситуации репродуктивного выбора". Формулировка звучит нейтрально, но слово "выбор" здесь используется абсолютно декоративно — ни один из текстов не подразумевает возможность варианта прервать беременность. Женщина описывается как та, кто должна "сохранить жизнь, которая уже существует". То, что они называют "психологической помощью", к психологическому консультированию в профессиональном смысле отношение имеет примерно такое же, как урок в воскресной школе к семинару по астрофизике. Настоящая психологическая поддержка не подразумевает готовых ответов, она помогает человеку разобраться в собственных чувствах и самостоятельно принять решение. Здесь все ровно наоборот: помощь сводится к объяснению, как правильно чувствовать и что считать ошибкой — в их видеоролике буквально звучит фраза: "Если не знаешь, что чувствовать — по телефону горячей линии помогут разобраться" — прямое обещание исправить эмоции, если они вдруг не вписываются в нужный сценарий.

Отдельная часть структуры фонда — так называемый чат сохранения. В нём волонтёры мониторят социальные сети и тематические форумы, где женщины пишут о нежелательной беременности или спрашивают, где сделать аборт. Волонтеры приходят к ним в комментарии или личные сообщения и начинают переписку: предлагают "помочь советом", "поговорить о страхах", а фактически убеждают отказаться от прерывания беременности. В анкете для волонтёров буквально указано: "поиск постов в соцсетях и онлайн-общение с теми, кто сомневается в своём решении или интересуется, где и как можно сделать аборт". Иными словами, "помощь" заключается в том, чтобы найти в интернете женщину, которая об этом не просила, и навязать ей разговор, которого она не хотела.

В телеграм-канале у них, в целом, та же риторика, только чуть больше капусты в бороде — новости о работе фонда перемежаются приглашениями на антиабортные молебны.

Ещё один формат — так называемый "общественный контроль": сотрудники фонда приходят на приём, притворяясь беременными, и проверяют, насколько активно врач отговаривает от аборта. По итогам консультации, если отговаривали достаточно настойчиво, учреждение получает наклейку "Здесь заботятся о беременных", а "правильным" врачам присваивают звание "амбассадор жизни до рождения" (sic!).

На сайте для этого даже есть отдельная форма: "Для организации проверки в вашем регионе, пожалуйста, заполните заявку" — с полями для имени врача, адреса консультации и описания "нарушений". Фактически это просто система доносов, встроенная в религиозно-государственную кампанию по контролю над медицинским консультированием и репродуктивными решениями женщин.

@repr0duktor

Каждый раз начинают одновременно дергаться и закатываться глаза от фразы "омоложение рождаемости". Во-первых, от этого какой-то прямо неприятный педофильский душок, как будто им правда хочется побольше беременных школьниц и студенток. Во-вторых, это ни на что не влияет.

Идея эта исходит из следующего умозаключения: чем раньше женщины начнут рожать, тем больше детей они успеют родить (из умозаключения — потому что из цифр эта идея исходить не может: цифры ей противоречат). На деле — в условиях современной экономики, урбанизации и продолжительности жизни — это так не работает.

Общий TFR (total fertility rate, суммарный коэффициент рождаемости) определяется не тем, когда, а тем, сколько решений о детях женщина может себе позволить принять в течение жизни. Если экономическая и социальная среда не позволяет иметь второго или третьего ребёнка, смещение первого с 30 лет на 20 ничего не меняет. Более того, раннее материнство снижает вероятность получения образования и устойчивого дохода, следовательно, делает последующих детей экономически еще менее возможными. Ранние роды зачастую закрепляют женщину в бедности, что снижает её шансы родить второго или третьего ребенка.

Во многих европейских странах с более поздним возрастом рождения первого ребенка — во Франции, например, или в Словении — рождаемость выше, чем в России. Средний возраст женщины на момент первой беременности там около 30 лет, TFR: 1,66 и 1,55, в России — 1,4.

Хочу сразу отдельно рассмотреть два потенциальных контраргумента — про "а вот в Африке все бедные, но рожают" и, конечно, про Израиль, без которого вообще ни одна репродуктивная дискуссия не обходится.

Сравнение с Африкой не имеет смысла. В странах, прошедших демографический переход, экономика, структура занятости и система образования уже другие. Россия — не аграрная экономика с высокой смертностью, и обратно туда её уже никаким плугом не загнать. Когда социальные лифты завязаны не в последнюю очередь на образование и квалификацию, потеря этих возможностей из-за ранних родов — вопрос бытовой арифметики, не морали. По-прежнему, женщина, родившая слишком рано, чаще остается внизу доходной шкалы и не может позволить себе второго ребёнка. Так что аргумент из разряда "богато потомства у бедной Африки" не работает: другая экономическая реальность, другая демография и другая мотивация.

Сравнение с Израилем в контексте "омоложения рождаемости" тоже не имеет смысла. Да, Израиль действительно сохраняет высокий уровень рождаемости (около 2,9 ребенка на женщину), но средний возраст первой беременности там — примерно 28 лет, а среди евреек — 29. Причины такого высокого TFR никто доподлинно назвать не может — нет одного решающего фактора, — но это совершенно точно не результат "омоложения рождаемости": рожать там начинают в том же возрасте, что и в большинстве европейских стран.

Омоложение не влияет на рождаемость — по крайней мере, если пытаться омолаживать матерей. В качестве альтернативы могу предложить существенно омолодить представителей исполнительной и законодательной власти, глядишь, и демография отреагирует.

@repr0duktor

Создать "реестр холостяков" предложил замглавы Союза православных хоругвеносцев. Ответ на закономерный вопрос: "простите, кто?" — это те самые национал-патриотические православные монархисты, которые публично сжигали книги Сорокина и хоронили Дарвинизм.

Цитата звучит так: "Надо повышать демографию. Все пути, ведущие к этому, вплоть до законов и реестров холостяков, должны оцениваться положительно <…> Если это будет просто для галочки, для создания видимости мероприятий, то ничего в этом хорошего нет. Главное, чтобы это было эффективно и безопасно. Альтернативами или дополнительными мерами в этом случае могли бы стать повышение выплат за каждого ребенка, жесткий запрет абортов, пропаганда семейных ценностей и необходимости венчания".

В России демографическую ситуацию по-прежнему пытаются поправить списками и запретами, и все это с железной уверенностью, что если человека поставить на учет, он сразу возьмет под козырек и пойдет исполнять план. Но если бы рождаемость росла от повышенного контроля, Россия давно была бы демографической сверхдержавой. Реестр холостяков — это просто новая форма административного фольклора, можно, в целом, с таким же успехом помолиться за рост ВВП.

Чувствую себя печальным попугаем, который летает над бесконечными безумными инициативами и повторяет: "Это так не работает", но еще раз: дело в том, что рождаемость может вырасти не от того, что кому-то выдали разнарядку жениться, а от того, что у людей есть чувство безопасности, жилье, стабильный доход. Ни одна женщина на вопрос "при каких условиях вы решились бы родить?" не ответит: "у меня буквально все для этого есть, не хватает только государственного реестра холостяков и обязательного венчания". Но, конечно, проще составить реестр одиноких мужчин, чем строить сады, снижать ставки по ипотеке или вкладываться в медицину. Ритуалы и реестры — дешёвая имитация демографической политики: они не требуют ни инфраструктуры, ни ответственности, ни социальных гарантий, только изрядного запаса фантазии.

Отдельно хотелось бы сказать о необходимости венчания: идея совершенно гениальная, особенно в стране, где, согласно цифрам за 2025 год, христианами себя считают 47,4%, то есть, меньше половины населения. Впрочем, хоругвеносцам, прославившимся в том числе лозунгом "Православие или смерть!" и требованиями "очистить Русь от жидовского ига", эти цифры, кажется, знать не обязательно.

@repr0duktor

В русскоязычной дискуссии о родах есть странная слепая зона: почти не обсуждается обезболивание. Эпидуральная анестезия в РФ — не стандарт, а лотерея: кому-то везет, а кому-то говорят: "уже поздно" или "доктор занят", как будто речь о свободном окошке на маникюр, а не о базовой медицинской помощи.

Во множестве интервью, опросов и личных свидетельств женщины рассказывают, что получить эпидуралку сложно: анестезиолог недоступен, слишком загружен или вообще отсутствует, многим приходится долго уговаривать медперсонал, кому-то говорят "и так родишь" — такие истории собирает, например, проект ТыНеОдна. На практике доступ к эпидуральной анестезии в России упирается не только в непрофессионализм и кадровый дефицит, но и в культуру, в которой боль по-прежнему считается естественной, а просьбы об обезболивании — избалованностью.

Если чуть отойти от привычной концепции "рожать = страдать", картина меняется. Современные обзоры по акушерской анестезиологии и рекомендации ВОЗ называют нейроаксиальные методы (эпидуральную/спинальную анестезию) "золотым стандартом" адекватного обезболивания родов при сохранении безопасности для матери и плода. У британского NICE (Национальный институт охраны здоровья и совершенствования медицинской помощи) обезболивание рассматривается как обязательная часть стандартного набора опций, к которой женщина имеет право обратиться на любом этапе родов. То есть в профессиональной медицине есть базовый консенсус: родовая боль — не норма, а проблема, которую можно и нужно решать по желанию женщины.

Есть и демографический аспект — женщина, которая сталкивается с акушерским насилием, отказом в обезболивании и унизительным обращением, с меньшей вероятностью захочет повторить этот опыт. Есть множество статей о том, что использование эпидуральной анестезии в родах существенно снижает риск послеродовой депрессии. Исследования показывают, что удовлетворенность опытом родов зависит в том числе и от качества обезболивания, и это напрямую влияет на готовность планировать еще одну беременность.

Если перевести это на простой язык: свободный повсеместный доступ к обезболиванию — это не каприз и не блажь, это элементарное условие для того, чтобы роды не становились для женщины травмой. И, в отличие от православного мракобесия и запрета абортов, это как раз пример меры, которая одновременно улучшает качество жизни и может косвенно работать на ту самую рождаемость — просто потому, что люди склонны чаще повторять опыт, который не был откровенно чудовищным и травмирующим. А всем любителям говорить "раньше без всяких эпидуралок нормально рожали" хотелось бы еще раз напомнить, что раньше и зубы без анестезии лечили (в основном путем вырывания этих самых зубов щипцами), и гланды наживую вырезали, но мы же не хотим туда возвращаться?

@repr0duktor

У Дэна Вана прочитал про политику одного ребёнка в Китае.

Чтобы завести ребёнка, нужно было 12 бумажек плюс согласие на контрацептивные меры после родов. Чиновникам спускали квоты по абортам и стерилизациям. На беременных девушек давили, их похищали, сажали. Госслужащие могли задержать родственников девушки, похитить мебель, рогатый скот или даже снести крышу её дома.

Самое интересное тут, что китайское государство всегда во всём винит своих граждан. Конечно, проблема не в неэффективной экономической системе: это людей слишком много, и поэтому им не хватает ресурсов. Так рассуждали, когда вводили политику одного ребёнка.

Когда от этой политики отказались, компартия задумалась о низкой рождаемости. И тут опять во всём виноваты китайцы: женщины почему-то не хотят рожать. Теперь в государственных СМИ постоянно говорят о тикающих часиках, а чиновники звонят молодым женщинам и спрашивают, когда они собираются заводить детей.

В умении игнорировать (или, по крайней мере, делать вид) слона в комнате российской власти нет равных: одной рукой она пытается поднять рождаемость, а другой ведет войну, которая бьет по демографии гораздо сильнее, чем любой моральный упадок и неправильные ценности, или чего они там еще боятся.

И с исторической, и с демографической точки зрения сложно спорить с тем, что крупная война зачастую бьет по трем крайне важным компонентам рождаемости: убыль мужчин репродуктивного возраста, массовая эмиграция молодых людей и рост неопределенности, при котором деторождение откладывается на долгий срок. Это видно на любой возрастной пирамиде, взять хоть историю России ХХ века — в рождаемости за 1915-21 и 1941-45 огромные ямы, эхо которых, к слову, неизбежно распространяется и на малочисленные поколения детей и внуков.

Рост экономической и социальной неопределенности напрямую связан со снижением рождаемости. Нельзя одновременно требовать рожать больше и создавать условия, в которых рожать страшно. Рождаемость растет не от оголтелой агитации и безумных законов, а от стабильности, безопасности, предсказуемости доходов и социальной инфраструктуры, поскольку рождение ребенка — это очень долгосрочный и затратный проект. Война уничтожает каждый из этих пунктов; никто в мире еще не смог повысить рождаемость в условиях военного конфликта.

Еще один важный аспект: десятки (если не сотни) тысяч молодых людей и семей уехали в 2022–2023 годах и продолжают уезжать — все данные по эмиграции из РФ показывают перекос именно в молодых возрастах, и их дети родятся не в России.

Идем дальше: огромную часть бюджета уже четвертый год с фанатизмом, достойным лучшего применения, вбухивают в войну. Это автоматически значит, что меньше (да, еще меньше) денег идет на медицину, детские сады, школы, инфраструктуру, помощь молодым семьям — кроме социалки государству особо нечего резать. Самое смешное — хотя ничего смешного здесь, конечно, нет — оказывается, все это время эти деньги у государства были, просто не на строительство детских садов и не на зарплаты для врачей, а на ракеты, которые четвертый год падают на украинские детские сады и убивают украинских врачей. А помните споры про повышение пенсионного возраста? В 18-м году говорили, что денег на пенсии нет, однако же на войну они волшебным образом нашлись.

Страх — худший стимул для фертильности. Популярные апелляции к животному миру и биологическому предназначению в кои-то веки могут сыграть мне на руку — там все предельно прагматично: при хроническом стрессе размножение сворачивается. У приматов в стрессовых условиях среды (социальных или экологических) самки максимально растягивают интервалы между рождениями. У грызунов неблагоприятные условия заметно снижают частоту имплантаций, уменьшают количество детенышей и повышают эмбриональные потери. В этом смысле эволюционная биология устроена просто: когда организму небезопасно, он перераспределяет ресурсы в выживание, а не в деторождение.

Совмещение войны и попыток повысить рождаемость — это попытка куда-то уехать, одновременно нажимая на газ и на тормоз. Невозможно одновременно проводить политику увеличения населения и политику, которая физически это население сокращает. "Фертильные" годы нынешних поколений уходят, и там, где могло бы быть двое детей, останется один, а для многих окно возможностей закроется вовсе. Если власть правда хочет "повышать рождаемость", первая и главная мера, которую она должна принять, — прекратить войну, перестать создавать условия, при которых люди боятся заводить детей.

@repr0duktor

Крайне любопытное исследование шведских-британских-голландских ученых "Gender Without Children" — про то, как естественный эксперимент с врожденным бесплодием позволяет измерить влияние детей на перспективы женщин на рынке труда (слайды на английском тут).

Вкратце: исследователи изучили группу из 152 женщин с синдромом MRKH первого типа (это такая патология с длинным названием "Синдром Майера-Рокитанского-Кустера-Хаузера", для которой характерно врожденное отсутствие матки без других сопутствующих болезней — в остальном это абсолютно здоровые женщины). В большинстве случаев этот диагноз ставят в пубертате: к тому моменту, как девушки выбирают факультет в университете или первую работу, они уже знают, что биологических детей у них не будет, значит, можно увидеть, как именно сам факт наличия/отсутствия детей меняет карьерные траектории. Ученые аккуратно состыковали между собой данные из шведских регистров здоровья, образования, занятости и семейного статуса, и вот что получилось:

Ожидаемо, женщины с MRKH полностью отсутствуют в актах о рождении детей и на 88% реже живут с ребенком к 30–40 годам — остальные 12% это, видимо, приемные дети. У них чуть лучше образовательные перспективы: выше шансы закончить университет. Выходят замуж и разводятся они примерно так же часто, как и обычные женщины, но партнеры у них чуть старше.

Самый важный эффект: у женщин с MRKH выше доходы. Разница с обычными женщинами не видна до 25 лет, она возникает тогда, когда у обычных женщин начинают появляются дети, и растет дальше (см. график — светло-серым показаны мужчины, темно-серым — женщины, черным — женщины с MRKH). Хотя изначальный разрыв, конечно, все равно есть, в долгой перспективе женщины c MRKH по доходам сравниваются с мужчинами. Интуитивно понятно почему: нет периода выпадения из работы на время рождения детей и уход за ними, нет "штрафа за материнство".

"Штраф за материнство" происходит после рождения детей, а не заранее, при этом разницы в направлениях обучения или стартовых профессиях между обычными женщинами и женщинами с MRKH нет. Вывод авторов простой: минусы для карьеры и доходов связаны именно с самим фактом появления ребенка и последующей нагрузкой, а не с тем, что женщины заранее выбирают "женские" карьерные траектории из-за того, что планируют материнство. Иными словами, штраф связан не с "женской природой", а с институтами вокруг рождения детей: перерывами, неполной занятостью, тем, кто берет больше дней декрета, кто сидит с ребенком когда он болеет, кто тянет "вторую смену" дома итд. Отдельно хочу отметить, что это Швеция — страна, где уже очень много сделано для поддержки семей и вовлечения отцов. Если даже там этот штраф велик, можно представить, что творится в менее продвинутых странах.

(Как устроен декрет в Швеции: из 480 оплачиваемых дней по уходу за ребенком 90 дней закреплены за отцом и сгорают, если он их не возьмет. Остальные дни можно делить как угодно, но на практике отцы берут не больше 30% всех оплаченных дней. Обнадеживает то, что отцовская квота действительно работает — еще первая реформа 1990-х резко сократила долю отцов, которые вообще не брали отпуск (с ~40% до ~20%), но даже с квотой средняя длина мужского декрета намного короче, чем женского)

Почему исследование даже на шведских данных все равно подтверждает наличие "штрафа за материнство"? Потому что даже в очень продвинутой системе основная часть ухода в первые годы жизни ребенка остается на матери. Реформы увеличивают участие отцов, но не нивелируют асимметрию полностью. Именно это и показывает подход с MRKH: когда детей нет, штраф исчезает, и доходы уравниваются.

@repr0duktor

Наконец уехала в отпуск (внезапно — в Южную Корею), есть повод присмотреться к местной демографии. Южная Корея — страна, примечательная не только неприятными соседями и бесконечно популярной уходовой косметикой, но и самой низкой рождаемостью в мире: total fertility rate в Корее — 0.75 ребенка на одну женщину.

За одно поколение (с 1960-х по 1980-е) Корея смогла галопом проскакать путь от бедной, в основном сельской страны, где каждую женщину приходилось чуть больше шести детей, до модернизированного и урбанизированного общества с <2 детьми на женщину.

В начале 60-х государство, опасаясь перенаселения, сознательно взяло анти-наталистский курс. Уже в 1962-м стартовала национальная программа ограничения рождаемости: субсидировались контрацептивы, шла массированная кампания пропаганды малодетных семей. На плакатах 1970-х были слоганы вроде "рожайте не больше двух и растите их как следует"; в 1980-е решили, что и двое — это тоже много. Эта политика наложилась на распространение женского образования, структурную трансформацию занятости и стремительную урбанизацию, резко повысив "цену" ребенка и сдвинув браки и материнство на более поздний возраст. Уже к 1983 году коэффициент рождаемости опустился ниже 2.1 — уровня простого воспроизводства — то, на что у большинства стран уходило много десятилетий, в Корее произошло за одно поколение.

Несмотря на отказ от жесткой анти-наталистской риторики в 1990-е и разворачивающиеся с 2006-го года активные меры по поддержке семей, к 2010-м рождаемость продолжила снижаться и в 2018 опустилась ниже единицы, а в прошлом году и вовсе до 0.75. Причины нынешней сверхнизкой рождаемости лежат в первую очередь в жестких институциональных и экономических ограничителях. Стоимость жилья и образования детей остается одной из главных преград, о чем регулярно говорят социологические опросы. Около половины всех южных корейцев живут в Сеуле и его пригородах (где, кстати, TFR и вовсе 0.55), и родить второго (а иногда и первого) ребенка для городской семьи часто означает залезть в долги на много лет.

Нынешний рекордно низкий TFR — это системный отказ молодых (прежде всего женщин) играть по старым правилам. В опросах 2022 года 65% женщин (против 48% мужчин) отвечали, что не хотят детей. Несмотря на свою репутацию продвинутой страны, с точки зрения культуры Южная Корея остается удивительно патриархальным обществом. Их практики найма жестко дискриминируют женщин (много случаев, когда при отборе на работу женщинам занижали баллы за тесты, а мужчинам завышали), забеременевших сотрудниц подталкивают к увольнению, вышедшим из декрета стабильно отказывают в повышении, и т.д. Неоплачиваемая вторая смена у женщин — отдельный разговор: даже в семьях, где оба работают, жены тратят на домашние дела и заботы о ребенке больше трех часов ежедневно, тогда как у мужей на это уходит меньше часа. Пару лет назад произошел показательный эпизод: информационный центр по беременности и деторождению при мэрии Сеула выпустил рекомендации для беременных, где, среди прочего, были, например, такие советы: "перед тем, как отправиться в больницу (рожать!), заготовьте блюда быстрого приготовления, например, карри, пасту из черных бобов и суп, чтобы муж, не умеющий готовить, мог без труда ими воспользоваться" и "повесьте на видное место одежду, которую вы носили до замужества, или вещи меньшего размера, которые вы хотите носить после родов, и смотрите на них, когда возникает желание съесть больше, чем нужно, или пропустить тренировку".

И чего это кореянки не бегут рожать…

@repr0duktor

А что там на севере? Все несколько более запутанно, и данными Северная Корея делиться не любит (а тем, которыми делится, нельзя доверять на сто процентов). Однако же в целом картина следующая:

В КНДР можно выделить три поворота демографической политики. С конца 1940-х до начала 1970-х власть поощряла многодетность: семьи с четырьмя–шестью детьми, как и на юге, считались нормой. В первой половине 1970-х курс резко изменился — в том числе и приглядевшись к южнокорейской анти-наталистской кампании, Пхеньян аккуратно запустил собственное снижение рождаемости: идеологическое давление на многодетных, активная пропаганда контрацепции и более позднего вступления в брак итд. К 1990-м TFR опустился примерно до уровня простого воспроизводства, и тут власть опять напряглась и начала по новой пропагандировать рождаемость: криминализация абортов в 1993-м, риторика в пользу больших семей и продление декрета. Но тренд не переломили: по официальным данным последних лет TFR уже опустился ниже 2, а по альтернативным оценкам — ближе к 1,4–1,6.

Что поменяло поведение домохозяйств сильнее всех гос. мер, так это "женский капитализм" 1990-х. В отличие от советских женщин, северокорейские имели право уволиться и стать домохозяйками после того, как вышли замуж. В 90е, когда из-за масштабного кризиса и голода чуть ли не весь госсектор встал, мужчины были обязаны продолжать ходить на работу красить траву и придавать сугробам квадратную форму. Женщины же, зарегистрированные домохозяйками, не были привязаны к рабочему месту. Именно они пошли торговать, открывать закусочные, швейные мастерские, киоски бытовых услуг, разбивать огороды итд. К концу десятилетия в большинстве семей основной доход приносила жена, открывшая свой бизнес или работающая в найме у другой женщины. Это сместило баланс власти дома и изменило поведенческие практики: экономически самостоятельные женщины стали осторожнее относиться к рождению детей и чаще инициировать разводы.

Гендерное разделение труда сегодня крайне асимметрично. В абсолютном большинстве семей мужчина числится в госсекторе, а женщина обеспечивает доход и реальные потребности семьи (очень осторожно относимся к данным, но, по разным оценкам, до 80% дохода домохозяйств приходится на женщин). Из этого вытекает и демографическое поведение: меньше времени на нескольких детей, выше цена перерыва в работе, больше стимулов ограничиться одним ребенком.

Почему идеологические кампании сегодня не дают эффекта? Во-первых, у Северной Кореи нет денег чтобы профинансировать масштабную и дорогую семейную политику, госсектор платит мало, а формальные льготы почти не покрывают серую/частную занятость, где трудится большинство женщин. Во-вторых, в условиях постоянных рисков и кризисов (продовольствие, медицина, логистика) рациональная стратегия домохозяйства — сокращение этих самых рисков, а не расширение состава семьи. В-третьих, вторая смена никуда не делась: даже будучи основным кормильцем, женщина отвечает за быт и уход. Довольно сложно лозунгами и призывами ‘рожать на благо партии в целом и великого вождя в частности’ промыть мозги женщинам, которые умеют считать время, деньги и риски.

@repr0duktor

Последнее время Россия постепенно движется к фактическому запрету абортов в частных клиниках. Формального федерального запрета по-прежнему нет, но региональная динамика иллюзий не оставляет. К середине ноября 2025-го СМИ сообщали, что как минимум в 14 регионах частные клиники полностью отказались от лицензий на проведение абортов — "добровольно", конечно. Более широкие ограничительные меры региональных властей зафиксированы уже в 30+ субъектах. Попытка Госдумы ввести сплошной федеральный запрет на аборты в частных клиниках (законопроект конца 2023 года) пока пылится на полке, однако на практике губернаторы и региональные минздравы продолжают — кто во что горазд — ограничивать доступ.

Казалось бы, ну что, аборты же включены в ОМС, можно и в государственной больнице сделать. Но с точки зрения организации здравоохранения запрет абортов в частных клиниках — мера крайне опасная. Прежде всего, он значительно сужает доступ к безопасной медицинской помощи. Когда проведение абортов ограничено только государственными учреждениями, резко возрастают очереди, увеличивается время ожидания, а в регионах, где больниц мало, доступность абортов вообще становится крайне низкой.

Грубо говоря, женщины, которые пошли бы делать аборт в частную клинику, в воздухе не растворятся, они скорее всего пойдут в государственные больницы, уже работающие в условиях кадрового дефицита. Соответственно, растет доля женщин, которые рискуют выйти за пределы разрешенных законом сроков и начинают искать решения в лучшем случае в соседних регионах, а в худшем — подпольно (кто, кстати, будет лечить их от последствий подпольных абортов? Все те же самые больницы с кадровым дефицитом).

Международные данные и российская практика прошлых лет показывают, что такие меры повышают вероятность поздних и небезопасных вмешательств и не обеспечивают устойчивого увеличения рождений. Женщины также лишаются возможности выбирать более комфортные (читай: менее чудовищные и травмирующие) условия — частные клиники обычно обеспечивают какой-никакой уровень сервиса, лучшее соблюдение конфиденциальности и возможность выбора специалиста.

Подобные запреты особенно сильно бьют по уязвимым группам — тем, у кого меньше всего ресурсов для преодоления бюрократических и территориальных барьеров. В небольших городах и населенных пунктах запрет на проведение аборта в частных клиниках скорее всего означает, что ближайшая альтернатива находится в областном центре, в нескольких часах (а то и днях) пути. Возникает более заметный социально-экономический разрыв: женщины с деньгами, документами и лояльным работодателем имеют возможность взять неделю отпуска и поехать сделать аборт в соседние города или страны; те, у кого нет на это денег, кому не с кем оставить уже имеющихся детей, кого не отпускают с работы, студентки, мигрантки итд оказываются в зоне риска.

Официальная статистика процедур может и уменьшится, но это не влияет на число желанных и здоровых рождений; напротив, растут медицинские риски и усугубляется неравенство в доступе к своевременной и безопасной помощи. Это осознанная тактика: опасаясь проводить очевидно непопулярный прямой запрет, власть активно расставляет административные барьеры (региональное ограничение доступа, обязательные скрипты для душеспасительных бесед, священники в женских консультациях и прочие радости жизни), чтобы добиться тех же результатов изматыванием и давлением на женщин. Помимо содержания, ужасно злит вот эта форма: мерзкое, липкое, подлое давление — ощущается как чужая рука, медленно ползущая вверх по твоей ноге в набитом трамвае.

@repr0duktor