Есть дыхание в теле – живет тело; прекратится дыхание – прекратится и жизнь. Так и в духе. Есть молитва – живет дух, нет молитвы – нет и жизни в духе.

Святитель Феофан Затворник

Сидели как-то в Рождественский пост за общей трапезой рядом старый и молодой монах. Старик молчал, а инок всё донимал его рассуждениями, как важно в строгие дни поста усмирять плоть, накладывая на себя всё более строгие ограничения в еде и сне.

- Вот я решил, - делился молодой монах, - вкушать только корочку черствого хлеба и спать не более двух часов. А ты, брат, на себя какой подвиг возьмешь?

- А я просто буду соблюдать монастырский устав и покаюсь, - отвечал старик.

- И это всё?! - удивился инок, - да в чём там тебе каяться, в монастыре соблазнов нет.

Взглянул на него печально старик и медленно стал называть свои грехи. Долго он перечислял прегрешения, в которых винил себя, пока молодой монах не упал со слезами на колени и не вскричал: "Так вот что такое правильный пост! Смотреть не столько в тарелку, сколько в собственную душу!"

https://pokrovcrimea.ru/podat-pominovenie/

"Слушайся Божиих повелений, и Господь ответит на твои просьбы.

Святитель Иоанн Златоуст

Мои каналы (о.Игоря Сильченкова ) в соцсетях

В Дзен

В Рутуб 

В ютуб

В Контакте

Телеграм

МАХ

Господь всех нас призывает к святости

Мы почему-то считаем, что святость – это дар, который дается немногим избранникам Божиим, тем, кому Бог как-то особо благоволит. А это ошибка.

Святость – это дорога, по которой мы все должны идти. Потому что никто не войдет в рай, если не пройдет по этой дороге. Святость – это долг и обязанность всех нас.

Старец Антипа, настоятель кельи св. Анны.

https://news.1rj.ru/str/silchenkovigor

Величание на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы

Обиход
Исполняет: семейное трио Мельничук

https://news.1rj.ru/str/silchenkovigor

БОГ ИЗБРАЛ ЛУЧШИЙ СПОСОБ ВРАЗУМИТЬ ВОРА СВЯТЫХ ИКОН

Для Анатолия Холодова, по кличке Холод, иконы имели лишь одно свойство — цену. В разгульные 90-е, когда старинные храмы стояли с хлипкими замками, а новые «русские» готовы были платить за «духовность» с вековой пылью, Холод был лучшим. Не вор — антиквар особого профиля. Он не разбивал топором киоты. Он работал ночью, в перчатках, тихо, как призрак. Его не интересовали святые. Его интересовали доски, темперные краски и золотой оклад.

В ту октябрьскую ночь он взял куш. Из полузаброшенной сельской церквушки под Тверью он вынес три иконы. Старинные, «намоленные», как сказала бы какая-нибудь старушка. Для него же — просто «товар». Первая — Георгий Победоносец на коне, пронзающий змея. Вторая — великомученик и целитель Пантелеимон с ларцом лекарств в руке. Третья, самая дорогая — Казанская икона Божией Матери в тяжелом серебряном окладе. Он привез их в свою съемную квартиру на окраине Москвы, завернул в мешковину и спрятал под кровать, дожидаясь связи с покупателем.

На вторую ночь началось необъяснимое.

Холод проснулся от странного ощущения на шее. Будто кто-то туго повязал на нее леску. Он подошел к зеркалу. Поперек горла, от уха до уха, шла тонкая, идеально ровная багровая полоса. Как след от тугой удавки. Или… как от лезвия. Он списал все на нервы, на неудобную позу во сне. Но к вечеру полоса потемнела и стала гореть огнем.

Через день к этому прибавилось новое. Он сидел за столом, пил чай, и вдруг закричал от боли. На его ладонях, прямо на глазах, проступили круглые красные пятна, будто кто-то прижег его раскаленными монетами. Кожа вспухла волдырями.

Холод был человеком не робкого десятка, прошедшим и армию, и тюрьму. Но животный, ледяной страх впервые в жизни сковал его нутро. Он бросился к врачу. Врач разводил руками — ни аллергии, ни ожога, анализы идеальные. Но пятна на ладонях не проходили.

Ночью он метался в бреду. Ему снилось, что его бросают в клетку к голодным львам, а они покорно лижут ему руки. Что его колесуют, а колесо ломается.

Он, атеист до мозга костей, вдруг понял с абсолютной, ужасающей ясностью: его тело стало холстом, на котором кто-то невидимый воспроизводил чужую казнь.

Дрожащими руками он достал из-под кровати первую икону. Георгий Победоносец. Холод знал из книг по искусству, что святому отрубили голову. Он посмотрел на свою шею в зеркале. Тонкая красная линия…

Он вытащил вторую икону. Целитель Пантелеимон. Вспомнились обрывки из описания иконы: «…его жгли свечами, бросали в расплавленное олово, но Господь хранил его невредимым». Холод посмотрел на свои ладони с необъяснимыми ожогами.

Он чуть не сошел с ума. Это была не болезнь. Это был приговор. Бесшумный, неотвратимый, приводимый в исполнение прямо на его теле. Он попытался продать иконы — покупатель внезапно исчез, перестал отвечать на звонки. Он попытался выкинуть их — но невидимая сила не давала ему выйти из квартиры. Он был заперт. Со своими судьями.

Худшее началось, когда он в отчаянии развернул третью икону — Богородицу. В тот же миг страшная физическая боль — и на шее, и на руках — мгновенно прошла. Холод облегченно выдохнул. Но зря.

Потому что на смену физической боли пришло нечто в тысячу раз страшнее. Его накрыла такая вселенская, нечеловеческая скорбь, что он упал на колени и завыл, как раненый зверь. Это была не его скорбь. Это было горе Матери, у Которой на глазах казнят Ее Сына. Невыносимая боль, пронзающая не тело, а самую суть души. «Оружие пройдет душу», — когда-то читал он в описании. Он и не подозревал, что это оружие может быть таким реальным.

Он больше не мог спать. Он не мог есть. Он просто сидел на полу перед иконой Богородицы и плакал, не понимая, чьими слезами. Его каменное сердце, не знавшее ни любви, ни жалости, было вскрыто без ножа. Святые воины наказали его тело. Она же — просто поделилась с ним Своей болью. И это было казнью куда мучительней.

Через неделю, изможденный, седой, он понял, что есть только один выход. Он завернул иконы, впервые — бережно, как святыню. Он нашел того самого старенького священника из ограбленного храма. Вошел в церковь и молча положил иконы на пол.

Священник посмотрел на него. На его лицо, искаженное страданием. На красную полосу на шее. На шрамы на руках. И он не стал звать милицию. Он тихо спросил:

— Тяжело было нести, сынок?

Холод рухнул на колени.

Его не прокляли. Ему просто дали почувствовать. С ним не стали говорить словами. Ему дали прочитать житие святых не глазами, а собственной кожей. И боль Пречистой — сердцем. Это не была месть. Это была самая странная и самая страшная форма милосердия, на которую только способен Бог. Хирургическое вмешательство в душу, которую иначе было не спасти.

История основана на реальных событиях в начале 1990 х годов, которая до сих пор в устной форме передается среди верующих.

Сергий В.

https://news.1rj.ru/str/silchenkovigor

Полное беспечалие бывает при полном послушании, по вере в духовного отца. (преп. Никон)

https://news.1rj.ru/str/silchenkovigor

Мои каналы (о.Игоря Сильченкова ) в соцсетях

В Дзен

В Рутуб 

В ютуб

В Контакте

Телеграм

МАХ