По какой-то непонятной причине я получаю рассылку российского туроператора Ту-Ту.ру.

Сегодня ту-ту любезно предложили мне провести майские праздники в Крыму.

Я даже не знаю, как это назвать. Ни одной «банальности зла» не хватит, чтобы вместить в себя этот business as usual.

Я чувствую так: постичь происходящее невозможно; в самом деле _невозможно_ . Ужас именно в том, оно не поддается анализу при помощи тех категорий, которыми я располагаю; не втискивается в те слова, которые у меня есть. Я открыла Evil in Modern Thought Сьюзан Найман и, кажется, нашла там формулировку, которая объясняет мне, почему я сегодня могу только бестолково мычать:

"If it is difficult to locate what is distinctive about Auschwitz in space or in time, it seems equally fruitless to view its significance by comparing numbers of corpses or degrees of agony. Singling out any one factor in the network of atrocity that made up the death camps is likely to be misleading. Rather than asking why this particular event produced the sense of unique devastation that heralds the violent end of an era, we should look more closely at what conceptual resources were destroyed. Like Lisbon (_имеется в виду землетрясение в Лиссабоне в 1755 году - П.А._), Auschwitz acquired significance in relation to the web of beliefs in which it occurred. What seemed devastated—nay, entirely thwarted—by Auschwitz was the possibility of intellectual response itself. Thought stood still, for the tools of civilization seemed as helpless in coping with the event as they were in preventing it. The most powerful testimony describes those tools as a hindrance to survival at Auschwitz. The humanistic intellectual skills required to build structures of sense were just the skills that proved treacherous. Seeking meaning and sense in reality could literally be fatal, for both were at odds with those skills required in a place that defied meaning and sense. These accounts suggest that what did not work in helping prisoners to survive Auschwitz will not work any better in helping us to understand it“.

Мне кажется, книга Сьюзан сегодня может быть очень полезной. Зло бывает не только банальным - у него сотни оттенков, и для того зла, которое творится сегодня, возможно, еще нет названия. Не будем про это забывать.

Урбанисты негодуют. У них «сложная ситуация», нервничают из-за «негатива»:

Приходите в четверг 21 апреля в 19 по Москве - вместе с замечательными Анастасией Чуковской, Сергеем Лукашевским и Борисом Грозовским будем говорить о чувствах и языке эмоций во время войны. Спойлер: в одну «травму» все не впихнешь.

​​Жизнь во время войны: эмоции и действие

21 апреля, четверг, в 19 (московское время)

Несправедливая захватническая война, гибель детей, женщин и стариков, насилие и мародерство, разрушение городов дотла, — невозможно смотреть на бесчисленные военные преступления, на подлость и ложь, когда они совершаются твоей собственной страной, от ее имени. Слёзы, отчаяние, паника, любовь, злость, стыд, депрессия, «вымораживание», гнев, надежда, страх, — вот примерная гамма очень простых чувств (без оттенков), которые поочерёдно сменяют друг друга.

С начала войны жизнь «как будто ничего не происходит» стала невозможна. Полина Аронсон, редактор OpenDemocracy, помогает украинским беженцам, российским ученым, правозащитникам и журналистам в Германии. Анастасия Чуковская уже полтора месяца помогает украинским беженцам, прибывающим в Венгрию и оказывающимся без общения, без возможности работать, без помощи волонтёров, без виз, а часто — и без денег на еду.

Во многих странах люди до сих пор равнодушны к постигшей нас всех беде и продолжают жить как ни в чем не бывало. Как в этих условиях найти в себе силы делать то, что должен? Как пережить, что ты стал врагом и для России, и для Украины, а в других местах — чужим? Это нужно, ведь вернуться к миру, где невозможно насилие такого масштаба, можно только за счёт доброй воли и координации множества обычных людей, инвестирующих свои силы, деньги и время в помощь тем, кому сейчас тяжелее всего.

В дискуссии участвуют:

— Полина Аронсон, журналист, социолог, писатель, редактор OpenDemocracy, автор книги «Любовь: сделай сам. Как мы стали менеджерами своих чувств», редактор и соавтор книги «Сложные чувства. Разговорник новой реальности: от абьюза до токсичности»;

— Анастасия Чуковская (работала продюсером Bazilevs, «Яндекс.Школе», издательстве Individuum, журналистом «Сноба», BBC, «Большого города», куратором дискуссионных программ для студентов и школьников);

— Сергей Лукашевский, историк;

— Борис Грозовский, обозреватель, автор телеграм-канала EventsAndTexts.

Зарегистрируйтесь, и мы пришлем вам ссылку на почту за час до начала мероприятия.

Дискуссия организована телеграм-каналом «О стране и мире». Трансляция и видеозапись разговора будет доступна в YouTube-канале «О стране и мире».

Поддержать организацию помощи украинцам в Венгрии можно через PayPal.

Материалы к разговору:

‣ П. Аронсон. Как жить со стыдом за путинскую власть (янв 2021);
‣ вДудь: Человек во время войны. Настя Чуковская и Лёша Зеленский.
‣ Дневник Анастасии Чуковской в Facebook;
‣ Вина, вредная и полезная. Обзор исследований;
‣ Что такое коллективная вина: объясняет социальный психолог;
‣ Между злостью и бессилием: психологическая помощь в России после начала войны;
‣ Моя работа — документировать. Рассказы журналистов, работающих на войне.

телефонный разговор с сотрудницей берлинского банка. одноактная пьеса №2.
"добрый день, я ваша вкладчица, номер счета такой-то. у меня вопрос: я могу получить перевод из российской федерации? это гонорар за книгу, которую я издала там в пошлом году, у меня есть все документы"
"добрый день! к сожалению, все переводы из россии в наш банк сейчас приостановлены. мы не принимаем деньги из россии. (небольшая пауза, набирает в легкие воздуха) но я вам лично скажу, меня это просто возмущает! ну как же так, а как же пенсионеры из россии, которые не могут получить теперь свои деньги? они на что должны жить, ведь наше правительство им доплачивает не так много. как же им быть, я не понимаю. мне недавно позвонила клиентка с таким вопросом про свою маму, и я просто чуть не плакала, потому что не знала, что ей ответить. я сама почти пенсионного возраста уже, так мне страшно думать про бедность в старости."
"вы знаете, моя мама в таком же положении. она раньше снимала пенсию с российской карточки, но теперь не может ни снять ее, ни перевести себе на немецкий счет".
"вот и я об этом говорю! и вы знаете, я понимаю, среди пожилых людей много таких, кто... ну как вам сказать. они до сих пор смотрят русское телевидение. моя лучшая подруга - русская. ольга ее зовут. вот ее мама смотрит целыми днями российский телевизор. живет тут в берлине, а смотрит русское ТВ, и все не может понять, а что такого в украине-то случилось. у ольги живут семьи оттуда, одна за другой, а мама ее не понимает, в чем дело. они больше не разговаривают теперь, не видятся уже два месяца. как это все ужасно, понимаете?"
"да, да, понимаю..."
"вы знаете, я сама из ГДР. я вам скажу, то что сейчас делает путин, это хуже, чем было у нас. это намного хуже. и я знаю, как это жить в стране, в которой рта раскрыть нельзя. и я просто не знаю, как быть, ну что можно сделать... и чем мы можем помочь людям, которые еще и все свои деньги потеряли - ведь многие из них тоже против войны".
"скажите, а вы вообще не из каких банков не принимаете деньги? ведь санкции коснулись не совсем всех. у меня независимое маленькое издательство, они работают с банком тинькоф - оттуда еще недавно можно было что-то переводить"
"тинькоф... тинькоф... (стук клавиатуры) я загуглила, да. нет, увы, не сможем принять, у них головной офис в россии. а это хороший банк?"
"ну, вы знаете... это более-менее независимый банк. вот его основатель против войны, например. но его в россии не поддержали. его там врагом народа считают"
"господи, какой же это кошмар. скорей бы это все кончилось. мы в ГДР все время ждали войны. у нас советские казармы возле дома были. ждали-ждали войны. и вот она пришла. нам нужно держаться вместе. и поддерживать украину, конечно. через нас можно, кстати, пожертвование офромить. многие делают. ну, до свидания. будьте здоровы, берегите себя".
"и вы тоже. к черту эти деньги, пусть только уже все это закончится".

я поняла, почему лично у меня так сильно перемыкает в голове от всех историй, которые я слышу из украины - от беженцев в берлине, от друзей в киеве, во львове и в тернополе, от незнакомых фейсбучных френдов.

потому что это истории, которые мне рассказывают на моем родном языке (поскольку мой украинский круг общения в большой степени русскоязычен). часто в них фигурируют люди с понятными и знакомыми именами, занятые понятными и знакомыми делами. катю ранило осколком из окна в гостиной. петя погиб при бомбежке, когда шел в магазин. настя с детьми бежала в эвакуацию. сергей васильевич шел по улице и попал под обстрел. коля писал диссертацию, поехал в другой город в библиотеку и просидел там неделю в подвале, потому что не смог выйти из дома.

когда у нас дома семь лет назад жил мустафа из алеппо, он рассказывал такие же истории - только на английском и про условных "других". эти истории еще можно было собрать в голове в отдельную подшивку и хранить там как архивный экспонат.

а тут объект, по-русски называющийся "бомба", падает на дом, где живут по-русски говорящие люди - и если им удается спастись, то потом они рассказывают мне об этом тоже по-русски.

это похоже на аутоиммунное заболевание языка. он сжирает сам себя, а я чувствую, что схожу с ума.