Любимую Джини Томанек вам к праздничку.

Пора.

На самом деле, дойдя до замка Снежной Королевы, Герда сложила ледяную головоломку — недостающими фрагментами были осколки зеркала в глазах и сердце Кая, почему у него и не выходило — и получила весь мир и пару новых коньков в придачу.

А также стала новой королевой, поскольку именно так обретают магическую власть. Как раз сегодня в ночь слово будет сложено, молодая королева взойдёт на престол и будет править вместе со старой до весеннего равноденствия, а после одна, пока под летний солнцеворот в её сад не явится юная Хольда со своим веретеном.

Расскажите детям, до которых дотянетесь, что "танец Уэнзди", который они все теперь изображают для соцсеточек, — как мы в своё время выдавали бы Мию и Винсента, но некуда было запостить, бог миловал — "танец Уэнзди" есть оммаж великому Бобу Фоссу и его великой хореографии для "Милой Чэрити". И даже покажите, хоть Aloof и большой финал, иначе ведь так и будут думать, что всё вчера изобрели, а позавчера мы на мамонтах пахали.

Сериал, впрочем, местами очарователен, и Дэнни Элфман по-прежнему наше всё.

Есть вещи, которые, независимо от нашего к ним отношения, создают ощущение непрерывного течения культурного процесса; слово "культура" я здесь употребляю в значении скорее археологическом и микробиологическом, без попытки иерархии.

Одна из них — уверенность, хочется даже сказать — вера в то, что нонеча не то, что давеча, всё имеющееся устарело и иррелевантно, сбросим с корабля, нужны новые формы. В итоге Треплев, если помните, рождает в качестве нового чугунную пошлятину про далёкие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе, но это отдельный комплимент от шефа Чехова; приятно, но не существенно. Существенно "всё, что придумали до меня, не про меня, потому что меня ещё не было, а потому неприменимо", бабкин хлам можно выбросить, сейчас так не носят. Новый Адам на новой земле, сейчас раздаст всему имена, поберегись. Выработает смыслы.

Поспорить с этим древностью происхождения может разве что сетование на безнравственность и невежество молодёжи.
Никогда такого не было, и вот опять.

По поводу бёртоновского сериала вспомнилось. Я вела у второкурсников-англичан во втором семестре просеминар, что-то вроде рекламного предложения по научной работе: в первом семестре завлекали коллеги-лингвисты, во втором — мы, хотя нам изначально полагалось меньше дипломников, так нагрузка распределялась, и дети потом до слёз расстраивались, когда их не пускали к зарубежникам.

Шекспира и драму вообще традиционно брала Наталья Михайловна, я сама у неё диплом писала. Мне же в первый год нужно было придумать что-то столь же увлекательное, на что студент побежит. И я придумала готику и вообще "страшное", получила благословение заведующей, и студент действительно валом повалил, потому что всё это было в острой моде. Обладатель пушистого хвоста по одной из лингвистических дисциплин, мальчик, допустим, Петя, молил преподавателя о тройке, отказываясь брать академ по болезни, несмотря на имевшуюся справку: "У Катерины Борисовны в этом году вампиры, вдруг на будущий не будет вампиров, как же я!".

Семинар у меня в результате образовался, как на пластинке про Алису, прелестный, безумный, валь-пур-ги-и-чес-кий. Дети-готы с выбеленными лицами, щеголявшие в сюртуках, чёрных кружевах, перчатках и викторианских ботинках на пуговках; дети-эмо в чёрно-розовом, с цветными волосами и расписанными под Пьеро лицами; дети просто ищущие, гремевшие цепями по бёдрам и шуршавшие цветными шнурками в афрокосах. Коллеги-русисты шарахались от моего семинара, как козы от паровоза, лепеча что-то про "неподобающий вид". Но я никогда не считала, что вид имеет какое-то отношение к процессу — что студента, что преподавателя; будто в "приличном" я буду читать лучше, чем в джинсах и красных кедах, или слушать меня будут лучше.

Готесса, допустим, Маша на защиту своей работы о соотношении "живописного" в изобразительном искусстве и парковой архитектуре с пейзажем в готическом романе пришла нарядная, в пышных угольных шелках и дымных кружевах, а выкрашенные в рояльно-чёрный волосы, обычно лежавшие по плечам сплошным лаковым покровом, как у куклы, заплела в две толстенькие косички, даже с шифоновыми траурными лентами. Красота.

Наглядный материал, распечатанные на цветном принтере репродукции, Маша развесила на магнитной доске, предусмотрительно принеся магнитики с собой. Вот только магнитики у неё случились, видимо, из шоколадных яиц, в виде мультяшных героев. И потому очередную луну над руинами сопровождала, например, рыбка Немо. А ночная гроза и сломанный дуб соседствовали с ленивцем Сидом.

Семинаристы мои, по счастью, восприняли магнитики как десемантизированные прастихоспади объекты, то есть, просто как магнитики. Я тихо корчилась первые две минуты, взглядывая на доску, потом отпустило и меня.

Маша была умница и работу написала замечательную.

Наука побеждать.

Про Микелино Молинари, которого чаще называют Микелино да Безоццо, итальянского художника и миниатюриста первой половины XV века, мы не так много знаем. Работал на миланских Висконти, после смерти герцога Джан Галеаццо уехал в Венецию, видимо, не найдя общего языка с наследником — что не удивительно, в общем.

Что до живописи и миниатюры — готика, проторенессанс, все положенные слова. "Обручение Святой Екатерины" кисти Микелино да Безоццо, висящее в Сиене, прекрасно, поищите-поглядите, но я о другом сейчас.

В библиотеке Авиньона хранится часослов, роспись которого приписывается Микелино да Безоццо. Почему "приписывается" — с тогдашними книжными миниатюрами всё сложно, как вконтактике, они чаще всего создаются мастерской методом бригадного подряда; мог сам, могли ученики, но школа видна, рука узнаваема.

Сложность и в том, что авиньонский часослов сохранился не очень хорошо, миниатюры поосыпались и подстёрлись, но в этом, пожалуй, есть своё волшебство. Тени фигур, скорее угадывающихся, чем явленных, обретают, как ни парадоксально, собственную жизнь, дышат даже полнее, чем дошедшее до нас нетронутым.

У Микелино да Безоццо Мария рожала не в одиночестве — ну не могут многие художники позднего средневековья представить себе такое: как это, не нашлось никого помочь Богоматери? В хлеву толпится народ, одна из женщин пробует рукой воду в тазу, Младенца купать, другая разматывает свивальник, ангел в розовом парит над крышей, пастухи идут, вон, первый уже у дверей со своими овцами. И выставил мягкие бархатные уши осёл, и растрёпанная Мария оторвалась от книжки, подняла тонкую руку, и нимб её расцветает венком.

И мы смотрим на это сквозь шестьсот лет.

Avignon, Bibliothèque municipale, 0111 (anc. fonds 487), fol. 21

О цветовом зрении, специях, политкорректности, бойцовских петухах — и, как водится, о различных других вещах.

В английском рыжеволосых традиционно называют ginger, так же, как имбирь. Сейчас, впрочем, на это принято обижаться, потому что, во-первых, объективация, во-вторых, уничижительно, в-третьих, бесит, поэтому извольте использовать корректное определение... не знаю, "безмеланиновый" тоже нельзя, зайдите после праздников, разработаем. Есть, однако, и рыжие, которые гордо поднимают свою "имбирность" на флаг в качестве самоидентификации; ожидаются дебаты.

Но почему имбирь? Он не рыжий, пусть испорченные интернетами люди и настаивают, что у него цветочки подходящего оттенка — кто в Англии XIV века, когда это слово появилось в языке, видел цветы имбиря, помилуйте. Его видели только сушёным, только корешки, да и то немногие, поскольку специи в средние века дороги. А сушёный молотый корень имбиря от силы бежевый, белёсоватый, никак его к рыжим не привяжешь.

В качестве названия цвета "светло-бурого, рыжеватого" слово ginger начинает встречаться со второй половины XVI века, но цвет человеческих волос им не описывается, это цвет птичьего оперения. Прежде всего — бойцовских петухов, особо драчливой породы, весьма популярной у любящих жестокие развлечения горожан. Ginger служит ещё и распространённой кличкой такого петуха, о чём отдельно дальше.

Скорее всего, имеется в виду не привычный нам имбирь Zingiber officinale, который Европа знает и ценит с античности, а его, как нынче принято говорить, "более демократичная", то бишь, дешёвая замена, Lepidium latifolium, в Англии именуемая "садовым имбирём", а у нас носящая неромантичное называние Клоповник широколистный; он же клопогон, перечник, он же жеруха. Корни у него и правда рыжевато-бурые, он, в отличие от настоящего имбиря, на Британских островах растёт, и используется в кулинарии и медицине со времён незапамятных. Во всех травниках с ним предписывается обращаться осторожно, поскольку в сыром виде он жжётся до волдырей, его растёртые листья входят в состав средства для отбеливания кожи (тех самых веснушек, которые характерны для рыжеволосых gingers). Называть драчливых петухов в честь жгучей сорной травки, растущей вдоль любого забора, несколько логичнее, чем в честь дорогой специи.

Более того, специи вообще могут иметь ко всему этому косвенное отношение. В описании гравюр Хогарта, изображающих петушиные бои, упоминаются два знаменитых бойца, Ginger и Pye. Нам второе слово привычнее в написании Pie, Пирог. То есть, вполне вероятно, что противник его не Имбирь, а Пряник, от gingerbread, по цвету как раз очень схожий с цветом волос, который-нельзя-назвать-политкорректно.

С другой стороны, этимологи-любители готовы до синяков на пальцах спорить в сети о том, какого именно оттенка был сушёный имбирь, доставляемый в Англию в XVI столетии, какого сорта корешки шли на экспорт, означало ли ginger изначально "рыжий" или всё-таки "жёлтый", какой имбирь и есть, и что вообще считать "рыжим" цветом волос — песочный, огненный, цвет луковой шелухи или медной проволоки? А если учесть, что по-английски red — и "рыжий", и "красный", не различали их во времена, когда устоялись названия цветов, поводов для спора становится только больше.

И это они ещё не знают о печальной судьбе дедушки.

Обещала в комментах показать ещё одну из любимых рождественских миниатюр, из бревиария герцога Бедфорда, 1430-1440 гг.
BNF Département des manuscrits, Latin 17294 F56v

Кошечку ищите возле очага, где же ещё кошечке быть.

В какое абсолютное счастье вырос Йестин Дэвис.

Первая битва кукол с мышами, в которой Мари швырнула туфлю в мышиного короля, произошла в ночь на вчера. Сегодня Мари ещё лежит в постели, приходя в себя после ранения — она, если забыли, порезала руку разбившимся стеклом шкафа с игрушками. Ещё несколько дней, судя по всему, до нового года, советник медицины Штальбаум не позволит дочери вставать. Потом Мари расскажет обо всём брату, тот выдаст Щелкунчику саблю отставного кирасирского полковника, и состоится решающее сражение, в котором молодой господин Дроссельмайер одержит победу — скорее всего, семь диадим поверженного зверя бесстрашный воин сложит к ногам своей Дамы в ночь на Богоявление; такие дары волхвов. И поведёт её по лестнице из ливанского кедра в сладостную страну, где реки текут лимонадом и миндальным молоком.

После история замедлится, Мари запретят свидетельствовать об увиденном, но своего рыцаря она дождётся — когда? Хочется думать, что Гофман сделал себе такой подарок на день рожденья. Он отмечал его не 24 января, по документам, но 27, в один день с обожаемым своим Моцартом; и я не буду сейчас, как ни хочется, рассуждать о том, насколько похожи Щелкунчик и Мари на Тамино и Памину.

А Петипа всё испортил.

В своё время мой гениальный студент-второкурсник — тогда античку читали год, семестр на Грецию, семестр на Рим, благословенные времена!.. — пытался объяснить природу куртуазного поклонения Даме и выдал в итоге великую формулу:

— Он [рыцарь] чувствует потребность в любви к ней, но не как к живой женщине, а разговаривать.

Хотелось бы лучше, да нельзя.

О "медиумическом говорении".

Преподавателей, писавших в публичном пространстве о том, что отдельные студенты изрекали на экзамене, у некоторой части публики принято было порицать: "сам не научил и сам издевается". Концепция несостоятельная сразу по обоим пунктам. Лекционный курс — шведский стол, а не кормление через зонд. На все вопросы, буде они возникнут, преподаватель ответит и во время, и после лекции, но бегать за каждой Настенькой, уговаривая её скушать ложечку Гомера за маму-за папу, не может. Что до "издевательств"... считать цитату издевательством — род нынешней воспалённой обидчивости, да и не из желания высмеять студента преподы рассказывают об экзаменационных перлах. Иной раз просто выдохнуть хочется после месяца работы без выходных, когда по шесть часов в день слушаешь, что придётся. А иной раз делишься восхищением, поскольку сказано-то, сказано как!..

Понятно, что экзамен — всегда стресс, даже для умниц-отличников, и говорение, бывает, заклинивает. Бывает, однако, и плодотворный речевой сбой, пифической почти силы, когда устами младенца — глаголет.

Ничем иным я не могу объяснить, например, прорыв в лирику высочайшей пробы у детки с первого курса, боровшейся с элегией Овидия на смерть попугая Коринны. Попугай был говорящим, единственный среди птиц, в этом он походил на поэта среди людей, и оттого смерть его Овидия повергает в отчаяние, как и смерть поэта Тибулла: как же так, боги, почему смертны даже те, кто особо вами отмечен?.. это я рассказывала на лекции. Это пытался воспроизвести ребёнок, судя по всему, вопреки моим наставлениям на консультации не спавший накануне экзамена, а лихорадочно повторявший билеты. Бубнил, мямлил, запинался, а потом вдруг произнёс:

— Попугай имеет голос... и поэт имеет голос. И, словно попугай, внезапно умирает.

Запишите это в столбик — впрочем, сейчас можно и так.

Какое издевательство, тут только исполниться трепета перед богами и попугаями их.

Ко вчерашнему, про медиумическое говорение, прекраснейшее. У коллеги нашлось, из работ старшеклассников:

Ещё давным-давно умудрённый сединами психоаналитик Карл Густав Юнг предположил, что в глубине души все мы всё друг про друга знаем. Свою концепцию он назвал "коллективным бессознательным".

Насмотревшись на статистические ёлочки в лазоревом поле, я тоже такую захотела и пошла к этому вашему боту. Он сказал мне, что у меня сто — прописью, сто — подписчиков, и в этом году я ничего не писала.

Мир устроен так, как он устроен.
Продолжаем это понимать, что ещё остаётся.

Длинные тексты никому не нужны и никогда не были нужны, но мне это важно. Пишем-то всегда для того воображаемого идеального читателя, который даст себе труд прочесть, для которого тоже станет важно; поэтому оставлю вас с этим, увидимся, даст бог, в новом году.

Довольно долго у меня стоял обложкой в ФБ переделанный Хуаном Мануэлем Баллестром для проекта Espacios Ocultos "Пейзаж с катающимися на коньках" Хендрика Аверкампа. Славно придуманный кунштюк: убрать с известных картин — были там и "Менины", и "Рождение Венеры", и "Тайная вечеря", и многое другое — всех человеческих персонажей, оставив лишь пустое узнаваемое пространство. Аверкамп, однако, в этом ряду выглядел скорее не фокусом с исчезновением, но проявлением истинной природы изображённого: в его мире очень тихо, и дело не в глухоте художника, дело в ином.

Потом грянул 2020, и работы Баллестра, как нынче принято говорить, завирусились, стали не по-хорошему популярны; человечество вообще любит думать, что всё вокруг есть иллюстрация к его актуальному состоянию, род вечного подросткового эгоцентризма, опошляющего любое явление навязанной оптикой. Аверкамп, однако, выдержал и это, как выдержит, наверное, всё, кроме физического уничтожения.

Году в восьмидесятом кто-то из наших иностранцев поздравил нас с Рождеством и Новым годом открыткой, на которой был "Зимний пейзаж с катающимися на коньках" Аверкампа. Открытка, судя по всему, музейная, большая, под конверт С5, в котором и пришла. Мама положила её в один из томов синего англо-русского Гальперина, а потом, когда мне в новой квартире отвели свою комнату и разрешили хоть на обоях рисовать, хоть всё картинками увешать, я извлекла Аверкампа из словаря и поставила между стёклами книжной полки, висевшей над столом.

Дальше

Благодаря оговорке друга родилось волшебное название "трататологи" — для тех, кто гадает на всём, что подвернётся, "пребывает в энергиях", "читает в потоке" и "прорабатывает родовые задачи". Поскольку дело в наши непростые времена востребованное, подумываю, не объявить ли себя трататологом и не начать ли снимать расклады на священном пшене богини Скемонигде. Девочки, пшено не обманывает, пшено просто берёт информацию из пространства, пшено показывает, как есть. Ваш мужчина к вам пылает, но боится своих чувств, потому что уже обжигался, ну.

На кофе точно насшибаю.

Красивое.

Разговорились о "Золотом ключике" в целом и Мальвине в частности, запишу свои давние соображения.

Если кто не помнит, у Коллоди никакой Мальвины в помине нет, у него есть фея с голубыми — точнее, бирюзовыми, La Fata Turchina — волосами, которая и обещает Пиноккио, что он станет настоящим мальчиком, выслужит душу, как та русалочка, отказавшаяся убивать. Она появляется в сказке, когда Пиноккио, спасаясь от Кота и Лисы, стучится в домик у дороги, и говорит, что слишком хочет спать, чтобы открыть, что все в доме, включая её, мертвы, и она ждёт, когда ей доставят гроб, а потому — извини, деревянный человечек, va via. После она будет пытаться наставить дурную куклу на путь истинный, но Пиноккио сбежит, а, вернувшись, обнаружит лишь надгробие, сообщающее, что бирюзовая фея умерла, когда он её покинул. Впрочем, она восстанет и пошлёт рыбок, чтобы объели ослиную шкуру и возвратили Пиноккио изначальный облик, а потом встретит его на своём волшебном острове, раскаявшегося.

Итого: фея с бирюзовыми-голубыми-синими волосами, обладающая особой властью над морем, владычица зачарованного острова. Это, почтеннейшая публика, Альчина/Альцина, отсылаю вас к Генделю. Она же — Альциона-зимородок, дочь бога ветров, ради которой отец усмиряет море, чтобы вывела птенцов. Оперение зимородка, металлический синий и бирюза, становится волосами феи, рыбы ей послушны.

Но она же возвращает юному остолопу, превращённому в осла, человеческий облик:
"Владычица небес, будь ты Церерою, благодатною матерью злаков, что, вновь дочь обретя, на радостях упразднила желуди — дикий древний корм, — нежную, приятную пищу людям указав, ныне в Элевсинской земле ты обитаешь; будь ты Венерою небесною, что рождением Амура в самом начале веков два различных пола соединила и, вечным плодородием человеческий род умножая, ныне на Пафосе священном, морем омываемом, почет получаешь; будь сестрою Феба, что с благодетельной помощью приходишь во время родов и, столько племен взрастившая, ныне в преславном эфесском святилище чтишься; будь Прозерпиною, ночными завываниями ужас наводящею, что триликим образом своим натиск злых духов смиряешь и над подземными темницами властвуешь, по различным рощам бродишь, разные поклонения принимая; о, Прозерпина женственным сиянием своим каждый дом освещающая, влажными лучами питающая веселые посевы и, когда скрывается солнце, неверный свет свой нам проливающая; как бы ты ни именовалась, каким бы обрядом, в каком бы обличии ни надлежало чтить тебя, — в крайних моих невзгодах ныне приди мне на помощь, судьбу шаткую поддержи, прекрати жестокие беды, пошли мне отдохновение и покой; достаточно было страданий, достаточно было скитаний!
Совлеки с меня образ дикий четвероногого животного, верни меня взорам моих близких, возврати меня моему Луцию!" — "Метаморфозы" Апулея, конечно, они же охотно читанный лицеистом Пушкиным "Золотой осёл", богиня в итоге оказывается Изидой, а Луций становится её жрецом.

Как бы ни именовалась девочка с голубыми волосами, она могущественна и велика, но умирает каждый раз, когда избранный ею её покидает — будь он Руджеро, Генрих или Пиноккио. Умирает и возрождается, готовая вдыхать жизнь в деревянную куклу, раз уж ни рыцари, ни поэты не могут принять во всей полноте то, что она может дать.

Чёрного пуделя феи у Коллоди зовут Медоро, так же, как возлюбленного ветреной Анжелики, сведшей с ума паладина Роланда. Альчина превращала людей в зверей, как Кирка, отчего бы ей не обернуть пажа пуделем шутки ради.

Забавный пудель, и при том — огонь.