Консультантом у группы "Молчания ягнят" был специальный агент ФБР Джон Эдвард Дуглас, один из основателей Behavioral Sciences Unit, книга которого легла потом в основу сериала Mindhunter. Особенно плотно с ним работал Скотт Гленн, игравший Джека Крофорда, представителя BSU в Квантико, наставника Клариссы Старлинг. Как-то Гленн поблагодарил Дугласа за то, что тот "впустил его в свой мир". "Ну нет, — сказал Дуглас, — если хотите в мой мир, я вам дам послушать записи". Он имел в виду вещественное доказательство по делу серийных убийц Биттакера и Норриса, записывавших на магнитофон то, что они творили с жертвами.

Гленн, серьёзный актёр, выпускник Актёрской студии Ли Страсберга, решил, что должен знать, и согласился. Выдержал меньше минуты, снял наушники и сказал, что lost a sense of innocence — это сложно перевести адекватно, это не просто "утратил ощущение невинности", невинность здесь смысл имеет библейский, самое близкое, пожалуй, будет "познал зло".

Удивительно, как это знание зла, даже если не быть в курсе истории с записью, читается в его персонаже, Джеке Крофорде. Вроде, обычный дядька, усталый только очень, а присмотришься — у него в каждом взгляде, в каждом движении то, что сыграть нельзя, будь ты трижды гением, но нельзя раззнать, если один раз узнал.

Во время работы со съёмочной группой агент Дуглас расследовал дело "убийцы Грин Ривер", Гэри Риджуэя. Риджуэй был арестован через десять лет, в 2001, и признался в сорока восьми убийствах.

Во второй сцене пятого акта Гамлет, повинившись перед Лаэртом, просит подать рапиры, поскольку поединок всё же состоится — как благородное развлечение.

В переводе А. Кронеберга (1844), который во всей своей неточности — прекраснейшего "плыла и пела, пела и плыла" у Шекспира в помине нет — давно стал русской уже классикой, дальнейшее выглядит так:

Гамлет:
Подать рапиры!
Лаэрт:
Дай и мне одну.
Гамлет:
Лаэрт, я для тебя — венок лавровый:
Как яркая звезда во тьме ночной,
В моем незнании блеснёт твое искусство.
Лаэрт:
Насмешка, принц.
Гамлет:
Ничуть, клянусь в том честью!

У А.Л. Соколовского (1883) так:

Гамлет:
Подайте нам рапиры.
Лаэрт:
И мне одну.
Гамлет:
Я буду лёгкой целью
Тебе, Лаэрт.
Твоё искусство вспыхнет,
Как яркая звезда, на чёрном поле
Моей неловкости.
Лаэрт:
Угодно вам
Шутить, любезный принц?
Гамлет:
Ни мало! Честью
Клянусь тебе.

У Гнедича (1892) так:

Гамлет:
Рапиры! Начинаем?
Лаэрт:
Начнём!
Рапиру мне.
Гамлет:
Ведь я плохой боец,
Лаэрт. Звездою яркой заблистает
Искусство ваше.
Лаэрт:
Вы смеётесь, принц?
Гамлет:
О, нет, клянусь!

У великого князя Константина Константиновича, К.Р., к которому я неравнодушна за Нил в сцене на кладбище (1899), так:

Гамлет:
Рапиры нам! — Начнём.
Лаэрт:
Начнём,
И мне рапиру!
Гамлет:
При неумении моём, Лаэрт, твоё
Искусство, как звезда в ночи темнейшей,
Лишь ярче заблестит.
Лаэрт:
Принц, вы смеётесь.
Гамлет:
О нет, клянусь рукою этой.

У навеки любимейшего Лозинского (1933):

Гамлет:
Подайте нам рапиры.
Лаэрт:
Мне одну.
Гамлет:
Моя неловкость вам послужит фольгой,
Чтоб мастерство, как в сумраке звезда,
Блеснуло ярче.
Лаэрт:
Вы смеётесь, принц,
Гамлет:
Клянусь рукой, что нет.

У Радловой (1937):

Гамлет:
Подать рапиры! Ну, скорей!
Лаэрт:
И мне!
Гамлет:
Моё вам неуменье будет фольгой.
Звездой на чёрном небе заблестит
Искусство ваше.
Лаэрт:
Вы смеётесь, сэр!
Гамлет:
О нет, ручаюсь вам.

У Пастернака (1940), приведём уж всё:

Гамлет:
Приступим. — Где рапиры?
Лаэрт:
Мне одну.
Гамлет:
Для вас я очень выгодный соперник.
Со мною рядом ваше мастерство
Тем выпуклей заблещет.
Лаэрт:
Вы смеётесь.
Гамлет:
Нет, жизнию своей клянусь, что нет.

В новых переводах, сделанных, на чём переводчики особо настаивают, для пущей точности и близости к оригиналу, Гамлет выдаёт уж совсем интересное.
У Раппопорта (2001):

Гамлет:
Для вашего искусства
Я составляю выгодный контраст,
Как небо тёмное сияющей звезде.

У Поплавского (2001 же) внезапно:

Гамлет:
Для вас я слишком крупная мишень,
Лаэрт, — вам будет трудно промахнуться
При всём своём желанье.

Что ж он там говорит в оригинале, и почему Лаэрт считает, что принц над ним смеётся? А вот тут мы будем вынуждены вслед за великим Мих. Мих. Морозовым сказать, что там то, от чего переводчика бросает в холодный пот: непереводимая игра слов.

Hamlet. Give us the foils. Come on.
Laertes. Come, one for me.
Hamlet. I'll be your foil, Laertes. In mine ignorance
Your skill shall, like a star i' th' darkest night,
Stick fiery off indeed.
Laertes. You mock me, sir.
Hamlet. No, by this hand.

Foil — это и фольга, и рапира. У Шекспира, конечно, рапира чаще, чем фольга, но тем не менее. "Я буду вам фольгой", — говорит Гамлет, имея в виду приём средневековых ювелиров, подкладывание фольги под камень, чтобы играл ярче за счёт отражения. "Я буду вашей рапирой", — говорит Гамлет, имея в виду, что не очень-то она Лаэрту и нужна, криворукий принц сам себя победит.
А ещё и фольга, и рапира по-английски происходят от одного и того же латинского folium, лист, и оказываются таким образом в некотором родстве с шекспировским Великим Фолио. Почему "фольга" лист, понятно, с "рапирой" интереснее: она — травинка, по-английски травинка и без латинских заимствований blade of grass.

Да не смеюсь я, клянётся Гамлет Великого Фолио.
В "плохом кварто" 1604 года он, однако, говорит совсем другое: "Давайте все поржём".

Поди поймай его, негодяя.