А между тем, запись вчерашней беседы висит себе в облаке, достаточно пройти по ссылке подключения, открыть чат и пролистать его вверх. Спасибо бдительным читателям, сообщили — и можно ничего не выкладывать.

Будет висеть месяц, если скайп не врёт.

Обычно говорят, что хороший актёр может телефонную книгу сыграть. А может учебник математики, если надо.

Ради праздника вспомним нашу рубрику "финдесьекль по пятницам". Джордж де Форест Браш, "Кельтская охотница", 1890.

Есть женщины в кельтских селеньях.

Про книжные новинки весны, в том числе — про "Злодеев", которые со дня на день появятся в продаже живьём.

По данным на 16:31 "Злодеи" стоят в "Москве" на Тверской. Трогательное уточнение — "стеллаж 417".

Всем доброго поворота.

Луиза Эллен Перман, "Нарциссы в вазе", рубеж XIX-XX веков. Собрание замка Кулейн.

По техническим причинам вторая часть разговора о "Цезаре" переносится на следующую среду, 29 марта. Всем, кто не сможет присоединиться, будет доступна запись.

Удивительно, как все, пишущие о "Злодеях", — а отзывы пошли, книгу начали читать — дружно повторяют за Оливером, героем-рассказчиком: "Во всём виноват Шекспир", — но совершенно не обращают внимания на слова того же Оливера, что только благодаря Шекспиру он и выжил.

Можно, дескать, зачитаться до смерти, своей или чужой, слишком очароваться Шекспиром, мутировать в его поле... Внимательно осматривая себя в зеркале, ноги вместо хвоста и рогов на ней не наблюдаю, прислушиваясь к внутреннему голосу, желания немедленно выколоть кому-нибудь глаза, отрезать язык и отрубить руки, или хоть жемчугу в вино накидать, не нахожу. Шекспира, между тем, читаю тридцать пять лет, и читаю страстно. Более того, вовлекаю в секту всех, до кого дотянусь.

Если перестать дурачиться, Шекспир — это мощный свет, при нём тебя видно, как на ладони. Всё твоё мелкое, стыдное, надуманное — но и сильное, и прекрасное, и то, что составляет смысл, виднее. Он активирует в тебе всё, что есть, обращает всю потенциальную энергию в кинетическую, ты, как Клеопатра, делаешься огнём и воздухом, отринув тяжёлые элементы. А дальше — дело за тобой.

Как говаривал друг моей юности, вот тебе канистра бензина, можешь ехать, можешь облиться и себя поджечь.

Но верить в зловещие гримуары, подчиняющие себе читателя, конечно, куда интереснее.

К предыдущему.
Отрицать, что при соприкосновении с Шекспиром человек раскаляется и начинает вибрировать, было бы нелепо. Даже на лекциях дети переживали и плакали иной раз, а уж когда начинали читать сами!..

На неокрепший ум Шекспир воздействует особенно сокрушительно. Студентка моя журналистка, скажем, Дашенька, была созданием ослепительной красоты и работала моделью, но после "Теремка", судя по всему, ни одной книжки по-настоящему не прочла. К моменту, когда ей пришлось сдавать литературу, уже существовал не только интернет, но и краткие в нём изложения произведений, кто же захочет мучиться. Тем более, когда у тебя такие волосы атласным водопадом, такие ланьи очи, такие ноги почти от этих очей, и ходишь ты на таких каблуках, что устойчива, как велосипед, только при движении, или прислонённая к стене.

Дашенькиному курсу я читала и античку в первом семестре, и средневековье с Возрождением во втором, поэтому имела счастье выслушать на первом экзамене, что Катулл использует в своём творчестве "эмоционально окрашенные полимеры" — так Дашенька списала с хрестоматии параграф о полиметрических формах у Катулла и эмоциональной окрашенности его поэзии. На пересдаче мы, впрочем, благодаря Гомеру выплыли к вожделенной тройке, почему Дашенька и пришла ко мне снова в июне.

Ей достался "Гамлет", и тут выяснилось страшное. Дашенька его прочла. Честно, от и до — надо понимать, её чем-то зацепили лекция и особенно семинар, на котором её однокурсники чуть не в топоры схватились, обсуждая принца. И "Гамлет" прокатился по Дашенькиной голове, как пуля со смещённым центром тяжести, оставляя по себе жестокие повреждения. Она задалась вопросами, простейший из которых: как жить, если кругом — такое?..

— Этот город, где они живут... я забыла... Гамлет говорит что он... — Всхлипывала она за экзаменационным столом. — Ой... как-то там с тюрьмой... как он в тюрьме...
— Дания — тюрьма? — предположила я.
— Да! Да! Он же знает, что все кругом знают, все, и никто, ни один!.. Как вообще жить? И все, все его обманывают!.. Даже друзья, даже девушка его!.. Даже ма-ааама...

Утешить ребёнка можно было только четвёркой по зарубежке. Нет, я бы и пять поставила, за такие-то усилия, но боялась, что Дашенька грохнется в обморок.

Интернет прекрасен, конечно, тем, что демонстрирует многообразие обитаемых миров, какое и не снилось Джордано Бруно; Ватикан обещал реабилитировать, если утверждение будет доказано, ну так пора.

Чистые сердцем люди обмениваются в сообществе об умном "любимыми цитатами из Шекспира". Тут тебе и друг Горацио, и наконец он горек, и роза пахнет розой, и весь торжественный комплект. А потом вдруг, без предупреждения:

"Я счастлив, потому, что ничего ни от кого не жду.
И ты не жди! От ожиданий — боль.
Не жди. Иди вперёд,  в том соль!
Жизнь коротка. Люби её! Люби!!!
И все от жизни лучшее возьми...".

Собрала глаза с пола, поняла, что оно не могло взяться из ниоткуда, пошла искать. Оказывается, эта ересь из англоязычной сети, кто-то не поленился перевесть. Там прекрасный финал в переводе: "Сильный человек пытается держать свою жизнь в порядке. Даже со слезами на глазах он встаёт и говорит: я в порядке". Шекспир сказал, так и пишут.

А стихами для пущей красы это изложили уже наши люди, родная стихира-кормилица:

"Освобождайтесь от иллюзий!
Никто не даст вам ничего!
Живите самой жизнью!
Живите в ней самой!!! И всё!".

Надо так понимать, "живите сАмой жизнью".

We wish you life, как писали китайцы в открытке, прилагавшейся к шарфикам с Алиэкспресса.

*отходит и просветляется*

Купила у бабушки нарциссов из ведра, люблюнимагу, несу домой. Стою у перехода на Горького, жду зелёный, рядом чирикает компания, старшеклассники по виду. Одна из девочек набирается смелости:

— Ой, простите, а что это за цветы?
— Нарциссы.

Смотрит на меня изумлённо, потом неуверенно уточняет:

— Нарциссы?.. Токсичные?

Да, поп-психологию знаем, мифы нет. В результате Катерина Борисовна, учительница, посреди вечернего весеннего Проспекта, по которому — теплынь, +18 днём было — фланирует народ с мороженым, рассказывает про Нарцисса, про нимфу Эхо, а там, разошедшись, и про Тиресия, однова живём. Какие флейты, какой Гамельн, они шли за мной два квартала и шли бы дальше, сама попрощалась.

А вы говорите, только в телефончики хотят втыкать.

А между тем, семьсот двадцать три года назад один неистовый флорентиец утратил правый путь во тьме долины.

И началось.

Кстати о Данте.
Лозинский, конечно, бог, от него сияние исходит, это не обсуждается, и не найдёшь в русском достаточно рифм к слову "звёзды", — гусары, молчать! — и вообще то, что "Комедия" переведена, да ещё в тех условиях, в каких Михаил Леонидович это делал, есть вечный ориентир и камертон.

Но как прекрасно, что в оригинале не "солнце и светила", но "солнце и другие звёзды", il sole e l'altre stelle. То, что Солнце — звезда среди звёзд, первым в поэзии сказал Данте.

Данте жив, вот что.

Сюда он, конечно, доберётся только через неделю. Но, с другой стороны, если бы не небесный свет и не Беатриче, зачем было бы пускаться в путь?

Данте и Беатриче созерцают Свет.

Миниатюра Джованни ди Паоло в книге, сделанной около 1450 года для Альфонса V, короля Арагона, Неаполя и Сицилии.

BL Yates Thompson MS 36, fol. 179r

Волшебное переводческое.

Мыла посуду под какое-то кино, где действуют девочки по имени Хоуп и Фейт. Ого, думаю, Надежда и Судьба.

А она не Судьба, она Вера, Faith.
Межзубный, передаваемый по-русски только приблизительно, уравнивает веру с судьбой, как не снилось стоикам.

И скажите, что это не прекрасно.

По поводу "Злодеев" — да, я безумная мать, это мои котики, придётся потерпеть или отписаться — многие вспоминают понятие "ненадёжный рассказчик". Уж не знаю, чем им Оливер ненадёжен, он нигде не искажает события, чтобы читатель потом ахнул: вон оно как на самом-то деле было!.. Обычная степень субъективности эго-прастихоспади-нарратива, который во времена, памятные только древним драконам, назывался повествованием от первого лица.

Но, если задуматься, кого вообще можно считать надёжным рассказчиком? Даже традиционный всеведущий, — вспоминаем сундук, в котором, по всей видимости, прятался автор, у Битова, более того, вспоминаем дивно ироничного Филдинга, который не знает, что снилось героине, потому что она об этом никому не рассказывала — традиционно всеведущий от третьего лица автор ненадёжен, все врут, мы, сами того подчас не осознавая, принимаем его точку зрения. С годами, как замечено неоднократно, начинаешь сочувствовать кардиналу.

Можно с надеждой обратить взоры на безличное и всеобщее подлинного эпоса, но там придётся оговаривать оптику эпохи, без которой текст не работает в полную силу, а любая оптика даёт параллакс.

Проблема, однако, не только в рассказчике. С тех пор, как автор умер, читателю надо как-то справляться самому, а уж он-то ненадёжен совсем. Он — вы, вы, что там, многие мы, литературоведы — читает сквозь себя, из себя. Отключение предустановок в виде воспитания, актуальной картины мира, опыта, убеждений, мнений, требует сознательного последовательного усилия, а чтение — дело живое.

И вот мы ищем обманщика, как несчастный Эдип убийцу. Tu le connais, lecteur, ce monstre délicat, — Hypocrite lecteur, — mon semblable, — mon frère!

Собственно, про "Злодеев" и ненадёжного читателя.

Надо сказать, что Оливера я люблю — за то, что формулирует главное, для меня главное: "Слова нужны мне как воздух". Чужие слова, которые осваиваешь и усваиваешь, так что они становятся твоими, свои слова, потребность в которых и право на которые получаешь, приучившись всем собой читать чужие.

И за то ещё люблю, что этого самого права на свои слова Оливер, рассказчик, не понимает до конца. Они, как он говорит, "остальные", другие, others — они талантливы, одарены, они — в полном смысле слова действующие в полном смысле слова лица, а у меня ни лица, ни толком текста, мне не положено. Читатель всхлипывает и примеряет костюмчик на собственную саднящую неуверенность и то, что по-английски хорошо называется одним словом, inferiority, превосходство наоборот, сознание того, что ты хуже прочих, уступаешь им: да, да, он такой обычненький, а они, вот они, они такие талантливые, такие особенные!..

Глубокий вдох, плечи опустить, челюсть расслабить. Кто фактически создал этот мир, без кого всё кануло бы в безымянность и непроговорённость? Да уж и кто сыграл главную трагическую роль в этой драме в пяти актах?

И, в порядке домашнего задания для читавших: попытайтесь представить ту же историю, рассказанную Мередит — Александром, Филиппой, Джеймсом, Рен. Они, вот они, остальные, others, и я — какой?

Рассказчик всегда одинок, отъединён от удивительной жизни удивительных других. Иначе он бы не стал рассказчиком, поверьте дракону.

Всем, кто интересовался.
Книги "Дома историй" появились на Букмейте, через месяц обещают на других платформах.

Да, "Злодеи" тоже.

Вчера в комментах по поводу "Злодеев" я написала, что в этой книге есть три вещи, которые я люблю больше всего на свете: Шекспир, театр и студенты.

То есть, конечно, ещё я люблю барочную оперу, Китса, Волгу, кофе, собак, Петербург, долгие прогулки, историю языка, холодное море, сэра Филипа Сидни, летать самолётом, пирог с яблоками и имя Роланд — конечно, я много что люблю, мне щедро отсыпали при рождении способности любить.

Но театр, Шекспир и студенты, которым можно рассказывать про театр и Шекспира, или ещё про что-то любимое, дали мне такой запас смысла, что его не израсходуешь никогда.

Я была в этой жизни и Шекспиром, и Стоппардом, и Гауфом, и Андерсеном — потому что в театре принято говорить "работаем с автором", переводчику и сочинителю инсценировок приходилось соответствовать. Не знаю, выпадет ли вернуться, но театр — та область, где бывших особенно не бывает.

Можно изъять мальчика из театра, говорит Оливер в прологе "Злодеев". И не продолжает, что театр из того, кто приобщился, изъять нельзя — зачем проговаривать настолько очевидное.

Не понимаю аудиокниги, теряю нить и спотыкаюсь о чужой голос, — если это не Стивен Фрай читает "Гарри Поттера", а у меня грипп с чудовищным конъюнктивитом, и я, бедная заинька, свернулась клубочком, заткнув уши утешительным — но решила послушать, как звучит мой Шекспир в "Злодеях", на Букмейт выложили аудиокнигу.

Удивительное ощущение, текст уже достаточно остыл и отдалился, я перевела ещё одну книгу с тех пор, перебила вкус. И вот оно, самостоятельное, сепарировавшееся, актёром начитанное, вдруг — хорошо. Прям временами ух, как хорошо. Кто ж такой молодец? Ящерь молодец, я молодец.

"Сделай паузу, дай оценку", — школил мой любимый режиссёр актёров. Только сейчас поняла, как это. Дал ему пожить отдельно, потом заново познакомился.

Ты ж мой хороший, красавец-то какой!..
Как не в мамку.

Аттракцион неслыханной щедрости: если вы хотели что-то спросить про "Злодеев" и их перевод, это можно сделать здесь в комментах.