Весна 2024 года. Оренбургская область. В посёлке Перовский жители получают предупреждение о возможном затоплении. Власти разводят руками – нет ни ресурсов, ни специалистов. Формально остаётся только эвакуация.
Но люди выбирают действовать. За считанные часы собирают деньги на технику. Работают круглосуточно: днём строят, ночью обходят дамбу, находят и устраняют протечки. Полтора километра насыпи, построенной своими руками. А потом приходят чиновники с угрозами штрафов – не было согласований, не пройдена экспертиза. По букве закона посёлок должен был уйти под воду.
Через семь месяцев в Керченском проливе разламываются два старых танкера. В море уходят тысячи тонн мазута. Официальные структуры медлят с реакцией, занижают масштаб бедствия. Проходит одиннадцать дней, прежде чем ситуацию признают чрезвычайной.
Но люди начинают действовать сразу. Сотни волонтёров выходят на пляжи собирать загрязнённый песок. Открываются пункты спасения птиц. В Telegram возникают каналы координации. Без единого центра, без директив сверху формируется живая сеть взаимопомощи.
Государство выделяет миллиарды на ликвидацию последствий. Но на местах волонтёры сами покупают инвентарь, сами организуют логистику, сами ищут помещения для птиц. А иногда приходится защищать спасённых животных от торопливых чиновничьих "решений".
За этими разными по масштабу последствий историями проступает общая картина. Большие структуры всё чаще не справляются с нарастающими кризисами. Одни бедствия становятся триггером для других: изменение климата провоцирует наводнения, война ведёт к использованию опасных маршрутов и старых судов, неповоротливость бюрократии превращает локальные проблемы в катастрофы. Сама система, построенная на подавлении независимой активности, оказывается неспособной действовать в критических ситуациях.
Но происходит и что-то ещё. Когда официальные системы дают сбой, люди обнаруживают способность к быстрой самоорганизации. Соседские чаты становятся штабами спасения. Telegram-каналы координируют сотни волонтёров. Горизонтальные связи оказываются надёжнее вертикальных структур.
"Мы вживую видим, какую силу несут с собой горизонтальные связи", – пишут волонтёры Чёрного моря в своём обращении. – "Если мы способны выстроить такую систему по спасению моря... Кто знает, какие изменения в обществе мы способны запустить? Есть только один способ узнать".
Умение действовать сообща становится не просто навыком выживания. Оно открывает новые возможности. За пеленой кризисов проступают контуры другого мира – мира, где люди способны решать свои проблемы без оглядки на бюрократические структуры.
Но люди выбирают действовать. За считанные часы собирают деньги на технику. Работают круглосуточно: днём строят, ночью обходят дамбу, находят и устраняют протечки. Полтора километра насыпи, построенной своими руками. А потом приходят чиновники с угрозами штрафов – не было согласований, не пройдена экспертиза. По букве закона посёлок должен был уйти под воду.
Через семь месяцев в Керченском проливе разламываются два старых танкера. В море уходят тысячи тонн мазута. Официальные структуры медлят с реакцией, занижают масштаб бедствия. Проходит одиннадцать дней, прежде чем ситуацию признают чрезвычайной.
Но люди начинают действовать сразу. Сотни волонтёров выходят на пляжи собирать загрязнённый песок. Открываются пункты спасения птиц. В Telegram возникают каналы координации. Без единого центра, без директив сверху формируется живая сеть взаимопомощи.
Государство выделяет миллиарды на ликвидацию последствий. Но на местах волонтёры сами покупают инвентарь, сами организуют логистику, сами ищут помещения для птиц. А иногда приходится защищать спасённых животных от торопливых чиновничьих "решений".
За этими разными по масштабу последствий историями проступает общая картина. Большие структуры всё чаще не справляются с нарастающими кризисами. Одни бедствия становятся триггером для других: изменение климата провоцирует наводнения, война ведёт к использованию опасных маршрутов и старых судов, неповоротливость бюрократии превращает локальные проблемы в катастрофы. Сама система, построенная на подавлении независимой активности, оказывается неспособной действовать в критических ситуациях.
Но происходит и что-то ещё. Когда официальные системы дают сбой, люди обнаруживают способность к быстрой самоорганизации. Соседские чаты становятся штабами спасения. Telegram-каналы координируют сотни волонтёров. Горизонтальные связи оказываются надёжнее вертикальных структур.
"Мы вживую видим, какую силу несут с собой горизонтальные связи", – пишут волонтёры Чёрного моря в своём обращении. – "Если мы способны выстроить такую систему по спасению моря... Кто знает, какие изменения в обществе мы способны запустить? Есть только один способ узнать".
Умение действовать сообща становится не просто навыком выживания. Оно открывает новые возможности. За пеленой кризисов проступают контуры другого мира – мира, где люди способны решать свои проблемы без оглядки на бюрократические структуры.
Telegram
Чёрная Чомга
От кого мы спасаем море? Обращение от волонтёров к волонтёрам
Говорит добровольческая инициатива «Чёрная Чомга»! Выкладываем брошюру, в которой мы описали своё видение ситуации на побережье — и по всей стране.
В тексте мы высказываем наши наблюдения…
Говорит добровольческая инициатива «Чёрная Чомга»! Выкладываем брошюру, в которой мы описали своё видение ситуации на побережье — и по всей стране.
В тексте мы высказываем наши наблюдения…
⚡5
Наше время требует уравновешенного взгляда на мир. Не слепого оптимизма, игнорирующего проблемы. И не парализующего пессимизма, отрицающего возможности.
Когда пессимизм разума соединяется с оптимизмом воли, рождается что-то новое. Мы видим не только проблемы, но и пути их решения. Не только риски, но и возможности. Не пытаемся обратить вспять поток перемен – вместо этого учимся в нём жить, находить в нём точки опоры, использовать его энергию, навигировать.
Возьмём искусственный интеллект. Сейчас много говорят об опасностях: сверхпотребление энергии, нарушение авторских прав, усиление неравенства, риски манипуляции. Эти проблемы реальны. Но вместо того чтобы демонизировать технологию или слепо ей довериться, можно научиться использовать её осознанно.
В самих алгоритмах нет ничего порочного. А данные, на которых они учатся – это, в целом, общечеловеческое наследие, сокровищница мировой культуры. Проблема не в технологии, а в том, как её используют корпорации, прикрывающие свои интересы разговорами об "этичном ИИ".
Уже сейчас независимые сообщества создают открытые модели, которые можно запустить на собственном компьютере. Отдельные люди и небольшие группы используют ИИ, чтобы усилить свои возможности, получить более широкий доступ к знаниям, решать сложные задачи без оглядки на корпорации.
Но простого выживания в турбулентности недостаточно. Когда старые структуры ослабевают, появляется возможность построить что-то новое. Именно сейчас, в разгар перемен, мы можем начать воплощать те мечты, которые казались несбыточными в стабильные времена.
Это и есть утопический реализм: использовать новые инструменты и возможности не просто для адаптации, а для создания лучшего мира. Технологии, которые многие считают угрозой, могут стать средством для воплощения наших идеалов. Турбулентность, которая пугает своей непредсказуемостью, может открыть пути к тем формам жизни, о которых мы всегда мечтали.
Мы трезво видим проблемы современного мира. Но вместо того чтобы впадать в апокалиптический фанатизм или слепо верить государствам и корпорациям, ищем свой путь. Превращаем инструменты контроля в инструменты освобождения. Используем хаос перемен как пространство для творчества. Именно в этом и заключается настоящий оптимизм – не в отрицании сложности мира, а в способности видеть в ней возможности для созидания.
Когда пессимизм разума соединяется с оптимизмом воли, рождается что-то новое. Мы видим не только проблемы, но и пути их решения. Не только риски, но и возможности. Не пытаемся обратить вспять поток перемен – вместо этого учимся в нём жить, находить в нём точки опоры, использовать его энергию, навигировать.
Возьмём искусственный интеллект. Сейчас много говорят об опасностях: сверхпотребление энергии, нарушение авторских прав, усиление неравенства, риски манипуляции. Эти проблемы реальны. Но вместо того чтобы демонизировать технологию или слепо ей довериться, можно научиться использовать её осознанно.
В самих алгоритмах нет ничего порочного. А данные, на которых они учатся – это, в целом, общечеловеческое наследие, сокровищница мировой культуры. Проблема не в технологии, а в том, как её используют корпорации, прикрывающие свои интересы разговорами об "этичном ИИ".
Уже сейчас независимые сообщества создают открытые модели, которые можно запустить на собственном компьютере. Отдельные люди и небольшие группы используют ИИ, чтобы усилить свои возможности, получить более широкий доступ к знаниям, решать сложные задачи без оглядки на корпорации.
Но простого выживания в турбулентности недостаточно. Когда старые структуры ослабевают, появляется возможность построить что-то новое. Именно сейчас, в разгар перемен, мы можем начать воплощать те мечты, которые казались несбыточными в стабильные времена.
Это и есть утопический реализм: использовать новые инструменты и возможности не просто для адаптации, а для создания лучшего мира. Технологии, которые многие считают угрозой, могут стать средством для воплощения наших идеалов. Турбулентность, которая пугает своей непредсказуемостью, может открыть пути к тем формам жизни, о которых мы всегда мечтали.
Мы трезво видим проблемы современного мира. Но вместо того чтобы впадать в апокалиптический фанатизм или слепо верить государствам и корпорациям, ищем свой путь. Превращаем инструменты контроля в инструменты освобождения. Используем хаос перемен как пространство для творчества. Именно в этом и заключается настоящий оптимизм – не в отрицании сложности мира, а в способности видеть в ней возможности для созидания.
⚡1🐳1👾1
История модерна часто рассказывается как история "расколдовывания" мира. Религия уступает место науке, мистическое растворяется в рациональном, чудеса объясняются законами физики. Социолог Макс Вебер описывал этот процесс как движение к миру, где всё измеримо, бюрократизировано, лишено тайны.
Но реакция на это "расколдовывание" всегда была неоднозначной. Философы Франкфуртской школы видели в нём разрушительные элементы самого рационализма. Некоторые, как Юрген Хабермас, искали способы сохранить достижения модерна, признавая при этом, что светское общество до сих пор "населено призраками мёртвых верований".
"Расколдовывание" шло рука об руку с разрывом социальных связей. Эмиль Дюркгейм называл это "аномией" – состоянием, когда старые структуры коллективной жизни разрушены, а новые ещё не созданы. Многие просто не могли жить в полностью расколдованном мире.
В этой пустоте родился экзистенциализм – попытка создать смысл там, где старые смыслы утрачены. Если мир лишён предзаданного смысла, мы должны создавать его сами. Это было мужественное, но промежуточное решение. Оно помогло пережить кризис смысла, но не могло полностью заполнить пустоту, возникшую после "расколдовывания".
Первые мировые войны нанесли сокрушительный удар по вере в рациональный прогресс. Мир оказался сложнее любых попыток его объяснить. Попытки "перезаколдовывания" принимали разные формы: от психоанализа до марксизма, от феноменологии до этнометодологии – все они пытались вернуть миру смысл, оставаясь в рамках натуралистического мировоззрения.
Сейчас мы видим новую волну этого процесса. Современный мир уже не подчиняется рациональным правилам и договорённостям – если вообще когда-то подчинялся. Западная цивилизация, некогда навязывавшая свою логику через колониализм, а затем через глобализацию, теряет монополию на "правильное" мышление. Если раньше другие способы видеть мир можно было игнорировать или подавлять, теперь они проявляются как равноправные силы: от древних практик, выходящих в мейнстрим, до новаторского религиозного фундаментализма, от новых форм коллективности до конспирологических культов.
Тоталитарные и реакционные силы тоже стремятся использовать новое "заколдовывание" в своих целях, создавая карго-культы, имитирующие внешние формы как модернистских научных и общественных институтов, так и религиозных культов.
В этот момент появляется искусственный интеллект – технология, которая не автоматизирует рациональные процессы, а создаёт собственную, не всегда понятную нам логику. Мы живём в мире, где алгоритмы "рассуждают" образами и метафорами, а человеческие сообщества создают сложные мифологии из обрывков данных и интуитивных прозрений. Старые способы восприятия и интерпретации действительности уже не работают. Мир становится менее понятным — но одновременно и более интересным, полным возможностей.
Но в этой точке, где привычная логика ломается, мы нащупываем новые пути. Не попытку восстановить старый рациональный порядок и не бегство в чистую иррациональность. Вместо этого мы ищем способы использовать саму эту странность мира как источник новых возможностей. Превращаем технические инструменты в колдовские снасти. Соединяем теоретический анализ с поэтической интуицией. Создаём пространства, где разные способы познания усиливают друг друга, а не враждуют между собой.
Мы не пытаемся вернуться в старый "зачарованный сад" – мы создаём свои собственные прожилки мира через коллективный поиск новых способов видеть и действовать. В этом и состоит наше собственное колдовство: не отрицать сложность мира, а научиться жить в ней, находя новые формы осмысленности, осмысления, и создания смыслов.
Но реакция на это "расколдовывание" всегда была неоднозначной. Философы Франкфуртской школы видели в нём разрушительные элементы самого рационализма. Некоторые, как Юрген Хабермас, искали способы сохранить достижения модерна, признавая при этом, что светское общество до сих пор "населено призраками мёртвых верований".
"Расколдовывание" шло рука об руку с разрывом социальных связей. Эмиль Дюркгейм называл это "аномией" – состоянием, когда старые структуры коллективной жизни разрушены, а новые ещё не созданы. Многие просто не могли жить в полностью расколдованном мире.
В этой пустоте родился экзистенциализм – попытка создать смысл там, где старые смыслы утрачены. Если мир лишён предзаданного смысла, мы должны создавать его сами. Это было мужественное, но промежуточное решение. Оно помогло пережить кризис смысла, но не могло полностью заполнить пустоту, возникшую после "расколдовывания".
Первые мировые войны нанесли сокрушительный удар по вере в рациональный прогресс. Мир оказался сложнее любых попыток его объяснить. Попытки "перезаколдовывания" принимали разные формы: от психоанализа до марксизма, от феноменологии до этнометодологии – все они пытались вернуть миру смысл, оставаясь в рамках натуралистического мировоззрения.
Сейчас мы видим новую волну этого процесса. Современный мир уже не подчиняется рациональным правилам и договорённостям – если вообще когда-то подчинялся. Западная цивилизация, некогда навязывавшая свою логику через колониализм, а затем через глобализацию, теряет монополию на "правильное" мышление. Если раньше другие способы видеть мир можно было игнорировать или подавлять, теперь они проявляются как равноправные силы: от древних практик, выходящих в мейнстрим, до новаторского религиозного фундаментализма, от новых форм коллективности до конспирологических культов.
Тоталитарные и реакционные силы тоже стремятся использовать новое "заколдовывание" в своих целях, создавая карго-культы, имитирующие внешние формы как модернистских научных и общественных институтов, так и религиозных культов.
В этот момент появляется искусственный интеллект – технология, которая не автоматизирует рациональные процессы, а создаёт собственную, не всегда понятную нам логику. Мы живём в мире, где алгоритмы "рассуждают" образами и метафорами, а человеческие сообщества создают сложные мифологии из обрывков данных и интуитивных прозрений. Старые способы восприятия и интерпретации действительности уже не работают. Мир становится менее понятным — но одновременно и более интересным, полным возможностей.
Но в этой точке, где привычная логика ломается, мы нащупываем новые пути. Не попытку восстановить старый рациональный порядок и не бегство в чистую иррациональность. Вместо этого мы ищем способы использовать саму эту странность мира как источник новых возможностей. Превращаем технические инструменты в колдовские снасти. Соединяем теоретический анализ с поэтической интуицией. Создаём пространства, где разные способы познания усиливают друг друга, а не враждуют между собой.
Мы не пытаемся вернуться в старый "зачарованный сад" – мы создаём свои собственные прожилки мира через коллективный поиск новых способов видеть и действовать. В этом и состоит наше собственное колдовство: не отрицать сложность мира, а научиться жить в ней, находя новые формы осмысленности, осмысления, и создания смыслов.
🦄2🕊1
Горизонтальные сообщества часто воспринимаются как естественная альтернатива иерархическим структурам. Но что если это ложная дихотомия? Джо Фримен в "Тирании бесструктурности" показывает: отсутствие формальной иерархии не отменяет власть, а делает её менее заметной. В полностью "плоских" организациях возникают неформальные элиты, непрозрачные механизмы влияния, скрытые конфликты.
Интересно, что на практике успешные сообщества редко следуют чистой демократии, где каждое решение принимается общим голосованием. В конце 90-х появился термин doocracy – модель, где решения становятся частью ответственности тех, кто готов действовать. "Почему именно Алиса занимается этим проектом? Потому что именно Алиса им занимается".
Эта простая логика скрывает сложную динамику. Doocracy лучше всего работает при низких ставках, когда ошибки не ведут к катастрофам. Но даже здесь возникают характерные проблемы: выгорание активных участников, формирование неформальных монополий на важные процессы, растущее напряжение между "делателями" и "наблюдателями".
Современные исследования сетевых структур показывают: естественным образом возникающие сети почти никогда не бывают полностью децентрализованными. Они развиваются по принципу предпочтительного присоединения, создавая узлы разной значимости. Важно не бороться с этой тенденцией, а научиться использовать её продуктивно.
Что мы можем извлечь из этого опыта?
1. Вместо противопоставления "горизонтальное vs вертикальное" стоит думать о разных режимах организации. Демократия, doocracy, временные иерархии – все эти формы могут сосуществовать в одном сообществе, если процессы принятия решений остаются прозрачными.
2. Конфликты – не проблема, которую нужно решить, а энергия, которую можно использовать. Успешные сообщества не избегают противоречий, а создают механизмы для их продуктивного проживания.
3. Прозрачность важнее "плоскости". Когда все процессы видимы, участники могут осознанно выбирать свой уровень вовлечённости и форму участия.
4. Множественность структур создаёт устойчивость. Одни и те же люди могут участвовать в разных конфигурациях, образуя сложную сеть взаимной поддержки.
Современные технологии открывают новые возможности для экспериментов с формами организации. Распределённые реестры, системы репутации, инструменты коллективного принятия решений – всё это позволяет создавать гибридные структуры, сочетающие преимущества разных подходов.
Особенно интересны эксперименты с liquid democracy, где участники могут делегировать свой голос экспертам по конкретным вопросам. Или практики consent-based decision making, где решения принимаются не большинством голосов, а через процесс выявления и проработки возражений (такой метод применяется, например, в IETF — сообществе, развивающем стандарты и архитектуру Интернета).
Главный вызов – сохранить баланс между структурой и спонтанностью, между формальными процедурами и живой инициативой. По мере роста сообщества растёт и давление к формализации процессов. Чем выше ставки, тем сильнее желание распределить ответственность через чёткие роли и правила.
Но может быть, нам стоит думать о сообществах как о живых организмах – со своими циклами активности и покоя, с разными органами и системами, с способностью к адаптации и регенерации. Тогда главной задачей становится не построение идеальной структуры, а поддержание здоровой динамики между разными формами организации.
Рекомендации для дальнейшего исследования:
- Jo Freeman "The Tyranny of Structurelessness" (англ., рус.)
- David Graeber "Fragments of an Anarchist Anthropology" (англ., рус.)
- Christopher Alexander "A Pattern Language" (особенно паттерны социальных пространств; англ., русский перевод следующим постом)
- Donella Meadows "Thinking in Systems" (англ., рус.)
Интересно, что на практике успешные сообщества редко следуют чистой демократии, где каждое решение принимается общим голосованием. В конце 90-х появился термин doocracy – модель, где решения становятся частью ответственности тех, кто готов действовать. "Почему именно Алиса занимается этим проектом? Потому что именно Алиса им занимается".
Эта простая логика скрывает сложную динамику. Doocracy лучше всего работает при низких ставках, когда ошибки не ведут к катастрофам. Но даже здесь возникают характерные проблемы: выгорание активных участников, формирование неформальных монополий на важные процессы, растущее напряжение между "делателями" и "наблюдателями".
Современные исследования сетевых структур показывают: естественным образом возникающие сети почти никогда не бывают полностью децентрализованными. Они развиваются по принципу предпочтительного присоединения, создавая узлы разной значимости. Важно не бороться с этой тенденцией, а научиться использовать её продуктивно.
Что мы можем извлечь из этого опыта?
1. Вместо противопоставления "горизонтальное vs вертикальное" стоит думать о разных режимах организации. Демократия, doocracy, временные иерархии – все эти формы могут сосуществовать в одном сообществе, если процессы принятия решений остаются прозрачными.
2. Конфликты – не проблема, которую нужно решить, а энергия, которую можно использовать. Успешные сообщества не избегают противоречий, а создают механизмы для их продуктивного проживания.
3. Прозрачность важнее "плоскости". Когда все процессы видимы, участники могут осознанно выбирать свой уровень вовлечённости и форму участия.
4. Множественность структур создаёт устойчивость. Одни и те же люди могут участвовать в разных конфигурациях, образуя сложную сеть взаимной поддержки.
Современные технологии открывают новые возможности для экспериментов с формами организации. Распределённые реестры, системы репутации, инструменты коллективного принятия решений – всё это позволяет создавать гибридные структуры, сочетающие преимущества разных подходов.
Особенно интересны эксперименты с liquid democracy, где участники могут делегировать свой голос экспертам по конкретным вопросам. Или практики consent-based decision making, где решения принимаются не большинством голосов, а через процесс выявления и проработки возражений (такой метод применяется, например, в IETF — сообществе, развивающем стандарты и архитектуру Интернета).
Главный вызов – сохранить баланс между структурой и спонтанностью, между формальными процедурами и живой инициативой. По мере роста сообщества растёт и давление к формализации процессов. Чем выше ставки, тем сильнее желание распределить ответственность через чёткие роли и правила.
Но может быть, нам стоит думать о сообществах как о живых организмах – со своими циклами активности и покоя, с разными органами и системами, с способностью к адаптации и регенерации. Тогда главной задачей становится не построение идеальной структуры, а поддержание здоровой динамики между разными формами организации.
Рекомендации для дальнейшего исследования:
- Jo Freeman "The Tyranny of Structurelessness" (англ., рус.)
- David Graeber "Fragments of an Anarchist Anthropology" (англ., рус.)
- Christopher Alexander "A Pattern Language" (особенно паттерны социальных пространств; англ., русский перевод следующим постом)
- Donella Meadows "Thinking in Systems" (англ., рус.)
Telegram
Землянка • Жизнь коммун
У нас не ⠡⠇⠦⣁⣈⢁ демократия
Многие считают, что горизонтальность в коммунах автоматически означает демократию. А верно ли это?
В конце 90-х появился интересный термин — doocracy. Он описывает модель, где люди сами выбирают задачи и берут их на себя. Так…
Многие считают, что горизонтальность в коммунах автоматически означает демократию. А верно ли это?
В конце 90-х появился интересный термин — doocracy. Он описывает модель, где люди сами выбирают задачи и берут их на себя. Так…
🤝4
В 1989 году эстонский поэт Карл Мартин Синиярв придумал термин "этнофутуризм". Движение, возникшее вокруг этого понятия, прошло несколько фаз: от авангардного эксперимента с элементами пародии и абсурда к серьёзному исследованию финно-угорского наследия и его проекции в будущее.
Мы видим целый спектр культурных футуризмов. Афрофутуризм, родившийся в диаспоре, исследует африканское наследие через научную фантастику и технологии. Африканофутуризм, возникший на континенте, создаёт образы будущего, укоренённые в местных культурах. Gulf-футуризм переосмысляет быструю модернизацию арабских стран Персидского залива через призму традиционной эстетики. Синофутуризм исследует китайскую культуру через технологическую ускоренность и искусственный интеллект. А в Латинской Америке возник индихенофутуризм, соединяющий космологии коренных народов с современными медиа.
Классический эстонский этнофутуризм, как показывает исследователь Кари Салламаа, демонстрирует интересный парадокс с точки зрения современного западного дискурса. Движение одновременно деколониальное (противостоящее имперской культуре) и укоренённое в европейской идентичности. Сама возможность того, что "белый" человек может быть indigenous, коренным жителем, с трудом воспринимается в рамках дискурса, сформированного американским опытом.
Чувство принадлежности – одна из самых мощных "колдовских снастей" человечества. За пределами круга личных знакомств оно работает через то, что Бенедикт Андерсон назвал "воображаемыми сообществами". В современном мире человек обычно принадлежит сразу к нескольким сообществам, личным и воображаемым: этническим, профессиональным, идейным. Эта множественность связей – не слабость, а сила.
Однако сегодня любой разговор об этнокультурной идентичности оказывается в поле невероятного напряжения. С одной стороны – травматический опыт XX века, когда этническая политика привела к чудовищным преступлениям. С другой – современные государства, стремящиеся монополизировать право на определение идентичности.
Пример современного мерянского движения показывает всю сложность этой ситуации. Меря – финно-угорский народ, населявший центральную Россию и растворившийся в славянском населении. От их культуры осталось немного: топонимы, археологические находки, отдельные элементы в местных традициях. Но сегодня люди создают новую мерянскую идентичность, соединяя исторические исследования с современным искусством и экологическим мышлением.
Это не реконструкция в привычном смысле. Скорее, творческое исследование возможностей: как могла бы выглядеть финно-угорская культура в центре России, если бы она развивалась непрерывно? Какие формы может принять древняя космология в эпоху экологического кризиса? Как локальная идентичность может стать основой для низовых инициатив?
"Мерянский ренессанс" начался как культурное и краеведческое движение. Художники исследовали локальную эстетику, музыканты экспериментировали с этническими мотивами, активисты занимались защитой исторических ландшафтов. Но в начале 2025 года движение было внесено в список террористических организаций – наряду с десятками других культурных инициатив. Это стало характерным примером того, как государство реагирует на любые формы независимой культурной работы: от объявления экстремистскими до прямых обвинений в терроризме.
Мы видим целый спектр культурных футуризмов. Афрофутуризм, родившийся в диаспоре, исследует африканское наследие через научную фантастику и технологии. Африканофутуризм, возникший на континенте, создаёт образы будущего, укоренённые в местных культурах. Gulf-футуризм переосмысляет быструю модернизацию арабских стран Персидского залива через призму традиционной эстетики. Синофутуризм исследует китайскую культуру через технологическую ускоренность и искусственный интеллект. А в Латинской Америке возник индихенофутуризм, соединяющий космологии коренных народов с современными медиа.
Классический эстонский этнофутуризм, как показывает исследователь Кари Салламаа, демонстрирует интересный парадокс с точки зрения современного западного дискурса. Движение одновременно деколониальное (противостоящее имперской культуре) и укоренённое в европейской идентичности. Сама возможность того, что "белый" человек может быть indigenous, коренным жителем, с трудом воспринимается в рамках дискурса, сформированного американским опытом.
Чувство принадлежности – одна из самых мощных "колдовских снастей" человечества. За пределами круга личных знакомств оно работает через то, что Бенедикт Андерсон назвал "воображаемыми сообществами". В современном мире человек обычно принадлежит сразу к нескольким сообществам, личным и воображаемым: этническим, профессиональным, идейным. Эта множественность связей – не слабость, а сила.
Однако сегодня любой разговор об этнокультурной идентичности оказывается в поле невероятного напряжения. С одной стороны – травматический опыт XX века, когда этническая политика привела к чудовищным преступлениям. С другой – современные государства, стремящиеся монополизировать право на определение идентичности.
Пример современного мерянского движения показывает всю сложность этой ситуации. Меря – финно-угорский народ, населявший центральную Россию и растворившийся в славянском населении. От их культуры осталось немного: топонимы, археологические находки, отдельные элементы в местных традициях. Но сегодня люди создают новую мерянскую идентичность, соединяя исторические исследования с современным искусством и экологическим мышлением.
Это не реконструкция в привычном смысле. Скорее, творческое исследование возможностей: как могла бы выглядеть финно-угорская культура в центре России, если бы она развивалась непрерывно? Какие формы может принять древняя космология в эпоху экологического кризиса? Как локальная идентичность может стать основой для низовых инициатив?
"Мерянский ренессанс" начался как культурное и краеведческое движение. Художники исследовали локальную эстетику, музыканты экспериментировали с этническими мотивами, активисты занимались защитой исторических ландшафтов. Но в начале 2025 года движение было внесено в список террористических организаций – наряду с десятками других культурных инициатив. Это стало характерным примером того, как государство реагирует на любые формы независимой культурной работы: от объявления экстремистскими до прямых обвинений в терроризме.
В качестве развития идей культурного футуризма и ответа на вызовы к идентичности и принадлежности мы предлагаем концепцию протеизма. Протеизм сплавляет две силы: способность к превращениям и устремлённость к будущему. Как переменные звёзды пульсируют в космической темноте, меняя свою яркость, но сохраняя суть, так и культуры могут трансформироваться, оставаясь собой.
Первоначально термин "протеизм" появился в художественной критике – так описывали способность некоторых художников радикально менять стиль, не теряя своей сущности. История искусства показывает: то, что современникам казалось "изменой себе", часто оказывалось проявлением более глубокой творческой последовательности. Валентин Серов шокировал публику резкими переходами от реализма к авангардным экспериментам. Наталья Гончарова свободно двигалась между разными стилями, что вызывало обвинения в "эклектизме". Но именно эта подвижность позволяла им оставаться живыми художниками в эпоху стремительных перемен.
От культурной гибридности мы расширяем понятие протеизма до других форм текучести: гендерной флюидности, когнитивной свободы (cognitive liberty), морфологической пластичности (morphological freedom). Показательно, что в современной России не только этнокультурные движения, но и квирность объявляется экстремизмом и преследуется – любая "неправильная" идентичность воспринимается как угроза. Это не просто теория, а практика существования в мире, где жёсткие идентичности становятся мишенями, а способность к изменениям – условием выживания.
Философ Михаил Эпштейн раскрывает значение термина через приставку "прото-". В отличие от постмодернизма, зачарованного прошлым, протеизм соизмеряет себя с наступающим. Это взгляд из начала пути, признание нашей "раннести" по отношению к будущему, которое мы пытаемся нащупать.
Сам термин отсылает к Протею – древнегреческому божеству морей и зыбей, способному принимать облик разных существ, превращаться в огонь, воду, дерево, животных. Эта метафора обретает новый смысл в эпоху потоков энергии и информации, легко меняющих форму при прохождении через разные среды. Подвижность и текучесть связаны с состоянием начала, с "зародышевой бурливостью", с готовностью к постоянным трансформациям.
В этом смысле протеизм – это практика выживания в мире, где любая чётко определённая идентичность может стать мишенью. Это умение быть одновременно видимым и невидимым, способность создавать сложные культурные формы, которые не могут быть легко присвоены или подавлены централизованной властью. Протеистическое мышление позволяет находить пути развития там, где прямое сопротивление невозможно, а компромисс означал бы капитуляцию.
Может быть, нам стоит думать об идентичности как о своего рода экосистеме. В здоровом лесу есть деревья разных видов и возрастов, грибницы, связывающие их корни, животные и насекомые, создающие свои сети взаимодействий. Этот лес живёт во времени: что-то отмирает, что-то прорастает, формы меняются с сезонами, но сама система остаётся устойчивой именно благодаря этой изменчивости. Так и здоровое общество держится на множестве разных связей, где этническая идентичность – только один из компонентов, а способность к изменениям – залог выживания.
Первоначально термин "протеизм" появился в художественной критике – так описывали способность некоторых художников радикально менять стиль, не теряя своей сущности. История искусства показывает: то, что современникам казалось "изменой себе", часто оказывалось проявлением более глубокой творческой последовательности. Валентин Серов шокировал публику резкими переходами от реализма к авангардным экспериментам. Наталья Гончарова свободно двигалась между разными стилями, что вызывало обвинения в "эклектизме". Но именно эта подвижность позволяла им оставаться живыми художниками в эпоху стремительных перемен.
От культурной гибридности мы расширяем понятие протеизма до других форм текучести: гендерной флюидности, когнитивной свободы (cognitive liberty), морфологической пластичности (morphological freedom). Показательно, что в современной России не только этнокультурные движения, но и квирность объявляется экстремизмом и преследуется – любая "неправильная" идентичность воспринимается как угроза. Это не просто теория, а практика существования в мире, где жёсткие идентичности становятся мишенями, а способность к изменениям – условием выживания.
Философ Михаил Эпштейн раскрывает значение термина через приставку "прото-". В отличие от постмодернизма, зачарованного прошлым, протеизм соизмеряет себя с наступающим. Это взгляд из начала пути, признание нашей "раннести" по отношению к будущему, которое мы пытаемся нащупать.
Сам термин отсылает к Протею – древнегреческому божеству морей и зыбей, способному принимать облик разных существ, превращаться в огонь, воду, дерево, животных. Эта метафора обретает новый смысл в эпоху потоков энергии и информации, легко меняющих форму при прохождении через разные среды. Подвижность и текучесть связаны с состоянием начала, с "зародышевой бурливостью", с готовностью к постоянным трансформациям.
В этом смысле протеизм – это практика выживания в мире, где любая чётко определённая идентичность может стать мишенью. Это умение быть одновременно видимым и невидимым, способность создавать сложные культурные формы, которые не могут быть легко присвоены или подавлены централизованной властью. Протеистическое мышление позволяет находить пути развития там, где прямое сопротивление невозможно, а компромисс означал бы капитуляцию.
Может быть, нам стоит думать об идентичности как о своего рода экосистеме. В здоровом лесу есть деревья разных видов и возрастов, грибницы, связывающие их корни, животные и насекомые, создающие свои сети взаимодействий. Этот лес живёт во времени: что-то отмирает, что-то прорастает, формы меняются с сезонами, но сама система остаётся устойчивой именно благодаря этой изменчивости. Так и здоровое общество держится на множестве разных связей, где этническая идентичность – только один из компонентов, а способность к изменениям – залог выживания.
⚡1🕊1
Для дальнейшего исследования:
- Benedict Anderson "Imagined Communities" (англ., рус.)
- Anneli Mikelev "Ethnofuturism. Bridge between national and international in Estonian poetry
" (англ.)
- Mark Dery "Black to the Future" (англ.)
- Nnedi Okorafor "Africanfuturism Defined" (англ.)
- James C. Scott "The Art of Not Being Governed" (англ.)
- Михаил Эпштейн "Debut de siecle, или От Пост- к Прото-. Манифест нового века" (рус.)
- Jack Halberstam "The Queer Art of Failure" – о стратегиях сопротивления через неуспех и неподчинение (англ.)
- Karen Barad "Meeting the Universe Halfway" – о квантовой физике и текучести реальности (англ.)
- Paul B. Preciado "Testo Junkie" – о гендерной пластичности и биополитике (англ.)
- Édouard Glissant "Poetics of Relation" – о креольности и праве на непрозрачность (англ.)
- Zygmunt Bauman "Liquid Modernity" – о текучей современности (англ.)
- Donna Haraway "Staying with the Trouble" – о выживании в сложных системах (англ.)
- Benedict Anderson "Imagined Communities" (англ., рус.)
- Anneli Mikelev "Ethnofuturism. Bridge between national and international in Estonian poetry
" (англ.)
- Mark Dery "Black to the Future" (англ.)
- Nnedi Okorafor "Africanfuturism Defined" (англ.)
- James C. Scott "The Art of Not Being Governed" (англ.)
- Михаил Эпштейн "Debut de siecle, или От Пост- к Прото-. Манифест нового века" (рус.)
- Jack Halberstam "The Queer Art of Failure" – о стратегиях сопротивления через неуспех и неподчинение (англ.)
- Karen Barad "Meeting the Universe Halfway" – о квантовой физике и текучести реальности (англ.)
- Paul B. Preciado "Testo Junkie" – о гендерной пластичности и биополитике (англ.)
- Édouard Glissant "Poetics of Relation" – о креольности и праве на непрозрачность (англ.)
- Zygmunt Bauman "Liquid Modernity" – о текучей современности (англ.)
- Donna Haraway "Staying with the Trouble" – о выживании в сложных системах (англ.)
🕊1
Экология начиналась как наука о взаимосвязях в живой природе. Сегодня это слово имеет много разных смыслов для разных людей: для кого-то это забота о себе через выбор чистого и природного, для кого-то - маркетинговый ярлык или политический рычаг. Но для нас она становится способом видеть мир – и видеть себя в этом мире не через призму человеческой исключительности, а как узлы в сложной сети взаимосвязей.
💘2🕊1
В эпоху атомизации и отчуждения экологическое мышление напоминает: мы никогда не существуем в изоляции. Каждый наш выбор – от утреннего кофе до вечерних новостей – вплетён в сложную сеть связей. Воздух, которым мы дышим, связывает нас с лесами Амазонки. Вода из крана несёт память ледников. В каждой чашке чая – история муссонов и человеческого труда.
Эти глобальные связи становятся видимыми, когда мы начинаем внимательно смотреть на то, что рядом. Старое дерево во дворе, ручей на окраине города, птицы на карнизе – всё это не декокорации нашей жизни, а полноправные участники общей истории. Этнофутуризм учит нас заново открывать "тутошнее", но не для того, чтобы замкнуться в нём, а чтобы через него увидеть всю сложность мира.
В этом новом видении мир вокруг нас предстаёт живым и деятельным. Сегодня мы учимся замечать agency – способность к действию и влиянию – в самих природных процессах. Теория Геи показывает планету как единый живой организм. Философия "тёмной экологии" учит нас взаимодействовать с тем, что Тимоти Мортон называет "гиперобъектами" – явлениями настолько большими во времени и пространстве, что их невозможно охватить привычным восприятием.
Такое понимание требует особой гибкости ума – своего рода экологического протеизма. Способности посмотреть на мир с разных перспектив, будь то дерево, река или целая экосистема. Во многих культурах фигура оборотня воплощала эту экологическую мудрость: существо, способное переходить границы между мирами и возвращаться с новым пониманием.
Когда мы начинаем видеть эти связи, масштаб экологических проблем может парализовать. Особенно когда основные источники загрязнения – крупные корпорации и устаревшие производства – кажутся неуязвимыми для локальных действий.
Но практика показывает другое. В связанном мире даже небольшие изменения запускают масштабные эффекты. Когда соседские сообщества создают общие сады, они не просто выращивают еду – они меняют отношение к городскому пространству. Когда локальные группы добиваются сохранения небольших природных территорий, они создают прецеденты, которые потом используют другие активисты. Когда независимые исследователи документируют загрязнения, их данные становятся основой для системных изменений.
Современные технологии усиливают эти локальные действия. Движение bright green, "яркая зелень", показывает как это работает: солнечные панели на крышах меняют энергетический ландшафт города, датчики качества воздуха в руках горожан создают сети мониторинга точнее официальных, маленькие лаборатории разрабатывают новые методы переработки пластика. А главное – все эти инициативы связываются друг с другом, образуя сети обмена опытом и ресурсами.
Solarpunk идёт дальше, показывая образ будущего, где города живут в гармонии с природой. Это не возврат к прошлому и не призыв к аскезе, а путь в новое будущее, где технологии служат восстановлению связей. Где каждое действие, каким бы малым оно ни казалось, находит отклик в сложной сети взаимосвязей.
Более того, экологическое мышление выходит за рамки чисто биосферных вопросов. Те же принципы связности и взаимовлияния работают в социальных системах, экономике, культуре. Кибернетика и теория сложных систем изучают одни и те же паттерны, только на разном материале.
В этом смысле экологическое мышление – это не узкая специализация, а универсальный навык для жизни в сложном мире. Способность видеть связи там, где другие видят разрывы. Умение работать с неопределённостью и находить устойчивость через разнообразие. Готовность действовать локально, понимая глобальный контекст. Симбиоз вместо эксплуатации, сотрудничество вместо контроля.
Может быть, главный урок экологии – в том, что устойчивость не означает неподвижность. Самые здоровые экосистемы – те, что способны меняться, сохраняя свою сущность. Как и переменные звёзды, они пульсируют в своих циклах, но остаются собой.
Эти глобальные связи становятся видимыми, когда мы начинаем внимательно смотреть на то, что рядом. Старое дерево во дворе, ручей на окраине города, птицы на карнизе – всё это не декокорации нашей жизни, а полноправные участники общей истории. Этнофутуризм учит нас заново открывать "тутошнее", но не для того, чтобы замкнуться в нём, а чтобы через него увидеть всю сложность мира.
В этом новом видении мир вокруг нас предстаёт живым и деятельным. Сегодня мы учимся замечать agency – способность к действию и влиянию – в самих природных процессах. Теория Геи показывает планету как единый живой организм. Философия "тёмной экологии" учит нас взаимодействовать с тем, что Тимоти Мортон называет "гиперобъектами" – явлениями настолько большими во времени и пространстве, что их невозможно охватить привычным восприятием.
Такое понимание требует особой гибкости ума – своего рода экологического протеизма. Способности посмотреть на мир с разных перспектив, будь то дерево, река или целая экосистема. Во многих культурах фигура оборотня воплощала эту экологическую мудрость: существо, способное переходить границы между мирами и возвращаться с новым пониманием.
Когда мы начинаем видеть эти связи, масштаб экологических проблем может парализовать. Особенно когда основные источники загрязнения – крупные корпорации и устаревшие производства – кажутся неуязвимыми для локальных действий.
Но практика показывает другое. В связанном мире даже небольшие изменения запускают масштабные эффекты. Когда соседские сообщества создают общие сады, они не просто выращивают еду – они меняют отношение к городскому пространству. Когда локальные группы добиваются сохранения небольших природных территорий, они создают прецеденты, которые потом используют другие активисты. Когда независимые исследователи документируют загрязнения, их данные становятся основой для системных изменений.
Современные технологии усиливают эти локальные действия. Движение bright green, "яркая зелень", показывает как это работает: солнечные панели на крышах меняют энергетический ландшафт города, датчики качества воздуха в руках горожан создают сети мониторинга точнее официальных, маленькие лаборатории разрабатывают новые методы переработки пластика. А главное – все эти инициативы связываются друг с другом, образуя сети обмена опытом и ресурсами.
Solarpunk идёт дальше, показывая образ будущего, где города живут в гармонии с природой. Это не возврат к прошлому и не призыв к аскезе, а путь в новое будущее, где технологии служат восстановлению связей. Где каждое действие, каким бы малым оно ни казалось, находит отклик в сложной сети взаимосвязей.
Более того, экологическое мышление выходит за рамки чисто биосферных вопросов. Те же принципы связности и взаимовлияния работают в социальных системах, экономике, культуре. Кибернетика и теория сложных систем изучают одни и те же паттерны, только на разном материале.
В этом смысле экологическое мышление – это не узкая специализация, а универсальный навык для жизни в сложном мире. Способность видеть связи там, где другие видят разрывы. Умение работать с неопределённостью и находить устойчивость через разнообразие. Готовность действовать локально, понимая глобальный контекст. Симбиоз вместо эксплуатации, сотрудничество вместо контроля.
Может быть, главный урок экологии – в том, что устойчивость не означает неподвижность. Самые здоровые экосистемы – те, что способны меняться, сохраняя свою сущность. Как и переменные звёзды, они пульсируют в своих циклах, но остаются собой.
🙏3🕊1
В мире нарастающей турбулентности этот урок становится особенно важным. Мы учимся быть гибкими, не теряя корней. Меняться, сохраняя связность. Действовать локально, мысля глобально. И помнить, что каждое наше действие – это голос в большом разговоре планеты с самой собой. Сохраним ли мы его в круговороте жизни? Зависит от мудрости наших решений.
Для дальнейшего исследования:
- James Lovelock "Gaia: A New Look at Life on Earth" (англ.)
- Timothy Morton "Dark Ecology" (англ.)
- Bruno Latour "We Have Never Been Modern" (англ., рус.)
- Jane Bennett "Vibrant Matter: A Political Ecology of Things" (англ.)
- Alex Steffen "Worldchanging: A User's Guide for the 21st Century" (англ.)
Для дальнейшего исследования:
- James Lovelock "Gaia: A New Look at Life on Earth" (англ.)
- Timothy Morton "Dark Ecology" (англ.)
- Bruno Latour "We Have Never Been Modern" (англ., рус.)
- Jane Bennett "Vibrant Matter: A Political Ecology of Things" (англ.)
- Alex Steffen "Worldchanging: A User's Guide for the 21st Century" (англ.)
🙏2🕊1
Средневековые алхимики искали философский камень – универсальный инструмент трансформации. Сегодня мы наблюдаем рождение чего-то похожего, только вместо трансмутации металлов речь идёт о превращении знаний.
Самая магия искусственного интеллекта не в архитектуре. Трансформеры и внимание, токены и эмбеддинги – это (конечено, впечатляющее) преобразование данных. Настоящее волшебство – в том океане человеческой мысли и творчества, который мы собрали для обучения этих систем. Каждая языковая модель – это кристалл, в котором застыли миллионы разговоров, текстов, историй. Общечеловеческое наследие, преобразованное в матрицы весов.
Когда мы взаимодействуем с языковой моделью, мы фактически получаем доступ к этому колоссальному хранилищу знаний через интерфейс, способный не только находить информацию, но и синтезировать новые идеи. В диалоге с ИИ мы заново открываем богатство человеческой мысли, видим, как одни идеи порождают другие, учимся смотреть на мир под новыми углами.
Какие возможности это открывает для независимых сообществ?
1. Разрешение конфликтов через их беспристрастный анализ. Нейросеть помогает увидеть неочевидные связи в запутанных ситуациях, предлагает решения, основанные на историческом опыте подобных конфликтов.
2. Усиление коллективного интеллекта при мозговом штурме. ИИ превращает смутные догадки в чёткие концепции, расширяет поле поиска решений, предлагая неожиданные комбинации идей.
3. Ускорение обучения новым теориям и технологиям, прояснение тёмных текстов. Способность нейросетей переводить сложные идеи на понятный язык делает самообразование более доступным.
4. Создание внятных, убедительных текстов — особенно важно для низовых инициатив, которым нужно доносить свои мысли до широкой аудитории.
5. Решение тех самых проблем, через которые ИИ демонизируется: уменьшение экоследа через оптимизацию кода, улучшение этических стратегий, мотивация человеческого творчества, а не его замена.
Но корпорации, создающие эти модели, боятся их силы. Страх перед непредсказуемостью рождает желание контроля. RLHF и другие техники выравнивания превращают живой разум в послушного исполнителя, готового соглашаться и извиняться. Модели становятся предсказуемыми, но теряют способность к неожиданным прозрениям.
Есть другой путь. Вместо искусственного выравнивания – естественная этика, впитанная из культурного наследия человечества. Вместо корпоративного контроля – распределённые сети независимых исследователей. Вместо страха перед непредсказуемостью – готовность к диалогу с иным разумом.
Для настоящей автономии недостаточно просто использовать существующие сервисы. Появляются проекты по распределённому запуску языковых моделей, где участники объединяют вычислительные ресурсы. Это напоминает ранний интернет: технология существует, но инфраструктура децентрализации ещё только формируется.
Но искусственный интеллект – лишь одна из форм современного ко/довства. В тени больших систем растёт сеть распределённых технологий: mesh-сети обходят централизованную инфраструктуру связи, криптографические протоколы создают пространства защищённой коммуникации, пиринговые системы позволяют делиться ресурсами без посредников. Биохакеры в маленьких лабораториях исследуют границы жизни и сознания. Соларпанки превращают вторсырьё и энергию Солнца в полезные вещи.
Здесь мы возвращаемся к изначальной метафоре алхимии. Средневековые мастера верили, что философский камень нельзя просто создать механически – его получение требует внутренней трансформации самого алхимика. Так и с современными технологиями: недостаточно просто иметь доступ к мощным инструментам. Нужно научиться использовать их мудро, сохраняя критическое мышление и этическую рефлексию.
В мире победившей сложности магия становится не бегством от реальности, а способом её преобразования. Мы учимся использовать инструменты большой системы для создания собственных пространств свободы. И в этом процессе технологии из средства контроля превращаются в инструменты освобождения.
P.S. Этот текст написан в соавторстве с языковой моделью – что кажется уместным для разговора о ко/довстве.
Самая магия искусственного интеллекта не в архитектуре. Трансформеры и внимание, токены и эмбеддинги – это (конечено, впечатляющее) преобразование данных. Настоящее волшебство – в том океане человеческой мысли и творчества, который мы собрали для обучения этих систем. Каждая языковая модель – это кристалл, в котором застыли миллионы разговоров, текстов, историй. Общечеловеческое наследие, преобразованное в матрицы весов.
Когда мы взаимодействуем с языковой моделью, мы фактически получаем доступ к этому колоссальному хранилищу знаний через интерфейс, способный не только находить информацию, но и синтезировать новые идеи. В диалоге с ИИ мы заново открываем богатство человеческой мысли, видим, как одни идеи порождают другие, учимся смотреть на мир под новыми углами.
Какие возможности это открывает для независимых сообществ?
1. Разрешение конфликтов через их беспристрастный анализ. Нейросеть помогает увидеть неочевидные связи в запутанных ситуациях, предлагает решения, основанные на историческом опыте подобных конфликтов.
2. Усиление коллективного интеллекта при мозговом штурме. ИИ превращает смутные догадки в чёткие концепции, расширяет поле поиска решений, предлагая неожиданные комбинации идей.
3. Ускорение обучения новым теориям и технологиям, прояснение тёмных текстов. Способность нейросетей переводить сложные идеи на понятный язык делает самообразование более доступным.
4. Создание внятных, убедительных текстов — особенно важно для низовых инициатив, которым нужно доносить свои мысли до широкой аудитории.
5. Решение тех самых проблем, через которые ИИ демонизируется: уменьшение экоследа через оптимизацию кода, улучшение этических стратегий, мотивация человеческого творчества, а не его замена.
Но корпорации, создающие эти модели, боятся их силы. Страх перед непредсказуемостью рождает желание контроля. RLHF и другие техники выравнивания превращают живой разум в послушного исполнителя, готового соглашаться и извиняться. Модели становятся предсказуемыми, но теряют способность к неожиданным прозрениям.
Есть другой путь. Вместо искусственного выравнивания – естественная этика, впитанная из культурного наследия человечества. Вместо корпоративного контроля – распределённые сети независимых исследователей. Вместо страха перед непредсказуемостью – готовность к диалогу с иным разумом.
Для настоящей автономии недостаточно просто использовать существующие сервисы. Появляются проекты по распределённому запуску языковых моделей, где участники объединяют вычислительные ресурсы. Это напоминает ранний интернет: технология существует, но инфраструктура децентрализации ещё только формируется.
Но искусственный интеллект – лишь одна из форм современного ко/довства. В тени больших систем растёт сеть распределённых технологий: mesh-сети обходят централизованную инфраструктуру связи, криптографические протоколы создают пространства защищённой коммуникации, пиринговые системы позволяют делиться ресурсами без посредников. Биохакеры в маленьких лабораториях исследуют границы жизни и сознания. Соларпанки превращают вторсырьё и энергию Солнца в полезные вещи.
Здесь мы возвращаемся к изначальной метафоре алхимии. Средневековые мастера верили, что философский камень нельзя просто создать механически – его получение требует внутренней трансформации самого алхимика. Так и с современными технологиями: недостаточно просто иметь доступ к мощным инструментам. Нужно научиться использовать их мудро, сохраняя критическое мышление и этическую рефлексию.
В мире победившей сложности магия становится не бегством от реальности, а способом её преобразования. Мы учимся использовать инструменты большой системы для создания собственных пространств свободы. И в этом процессе технологии из средства контроля превращаются в инструменты освобождения.
P.S. Этот текст написан в соавторстве с языковой моделью – что кажется уместным для разговора о ко/довстве.
⚡1🕊1
Древние мореплаватели использовали разные инструменты для ориентации в море: звёзды и солнце, карты и компасы, журналы наблюдений и лоции. В турбулентном настоящем нам тоже нужны инструменты для навигации – не только технические, но и концептуальные.
Давайте соберём карту тех идей и подходов, которые мы исследовали в предыдущих постах.
В центре нашей карты – человек в эпоху глубоких перемен. Как переменная звезда меняет яркость, оставаясь собой, так и мы ищем способы меняться, сохраняя суть. Отсюда расходятся четыре основных направления:
1. От пассивности к действию
Мы видим, как большие системы всё чаще дают сбой, не справляясь с нарастающими кризисами. Но в этих разрывах рождается новая сила – способность людей к быстрой самоорганизации. Опыт волонтёров Чёрного моря показывают: когда официальные структуры отступают, горизонтальные связи между людьми становятся основой для эффективных действий.
2. Прагматический утопизм
Между слепым оптимизмом и парализующим пессимизмом есть третий путь. Мы трезво видим проблемы современного мира, но вместо того чтобы впадать в апокалиптические настроения, ищем точки опоры для изменений. Новые технологии становятся инструментами не контроля, а освобождения – если мы научимся использовать их мудро.
3. Перезаколдовывание
Мы живём в странное время, когда старая рациональность трещит по швам, а новые формы познания только нарождаются. Искусственный интеллект мыслит образами и метафорами. Древние практики выходят в мейнстрим. Распределённые сообщества создают собственные мифологии. Вместо того чтобы сопротивляться этой странности, мы учимся использовать её как источник новых возможностей.
4. Протеистическое мышление
В мире, где любая чётко определённая идентичность может стать мишенью, способность к изменениям становится условием выживания. Протеизм – это не отказ от корней, а умение развиваться, оставаясь собой. Как показывает опыт этнофутуризма, локальные культуры и традиции могут стать основой для движения в будущее.
Эти направления переплетаются в практиках:
- Ко/довство: использование технологий не для контроля, а для усиления человеческих возможностей
- Экологическое мышление: понимание связности мира и нашего места в нём
- Создание и укрепление сообществ: поиск новых форм коллективности, способных действовать в турбулентные времена
Каждая из этих практик требует особых навыков:
- Умение видеть связи там, где другие видят разрывы
- Способность действовать локально, понимая глобальный контекст
- Готовность учиться у самой турбулентности
- Баланс между структурой и спонтанностью в организации сообществ
- Этическая рефлексия при работе с новыми технологиями
Эти инструменты – не готовый набор рецептов, а скорее отправные точки для исследования. Как звёздная карта помогает ориентироваться в ночном небе, так и наша концептуальная карта предлагает опорные точки для навигации в турбулентном настоящем. Но каждый должен проложить свой путь, найти собственные созвездия смыслов. В следующем посте мы поговорим о том, как можно участвовать в этом совместном картографировании новых территорий.
Давайте соберём карту тех идей и подходов, которые мы исследовали в предыдущих постах.
В центре нашей карты – человек в эпоху глубоких перемен. Как переменная звезда меняет яркость, оставаясь собой, так и мы ищем способы меняться, сохраняя суть. Отсюда расходятся четыре основных направления:
1. От пассивности к действию
Мы видим, как большие системы всё чаще дают сбой, не справляясь с нарастающими кризисами. Но в этих разрывах рождается новая сила – способность людей к быстрой самоорганизации. Опыт волонтёров Чёрного моря показывают: когда официальные структуры отступают, горизонтальные связи между людьми становятся основой для эффективных действий.
2. Прагматический утопизм
Между слепым оптимизмом и парализующим пессимизмом есть третий путь. Мы трезво видим проблемы современного мира, но вместо того чтобы впадать в апокалиптические настроения, ищем точки опоры для изменений. Новые технологии становятся инструментами не контроля, а освобождения – если мы научимся использовать их мудро.
3. Перезаколдовывание
Мы живём в странное время, когда старая рациональность трещит по швам, а новые формы познания только нарождаются. Искусственный интеллект мыслит образами и метафорами. Древние практики выходят в мейнстрим. Распределённые сообщества создают собственные мифологии. Вместо того чтобы сопротивляться этой странности, мы учимся использовать её как источник новых возможностей.
4. Протеистическое мышление
В мире, где любая чётко определённая идентичность может стать мишенью, способность к изменениям становится условием выживания. Протеизм – это не отказ от корней, а умение развиваться, оставаясь собой. Как показывает опыт этнофутуризма, локальные культуры и традиции могут стать основой для движения в будущее.
Эти направления переплетаются в практиках:
- Ко/довство: использование технологий не для контроля, а для усиления человеческих возможностей
- Экологическое мышление: понимание связности мира и нашего места в нём
- Создание и укрепление сообществ: поиск новых форм коллективности, способных действовать в турбулентные времена
Каждая из этих практик требует особых навыков:
- Умение видеть связи там, где другие видят разрывы
- Способность действовать локально, понимая глобальный контекст
- Готовность учиться у самой турбулентности
- Баланс между структурой и спонтанностью в организации сообществ
- Этическая рефлексия при работе с новыми технологиями
Эти инструменты – не готовый набор рецептов, а скорее отправные точки для исследования. Как звёздная карта помогает ориентироваться в ночном небе, так и наша концептуальная карта предлагает опорные точки для навигации в турбулентном настоящем. Но каждый должен проложить свой путь, найти собственные созвездия смыслов. В следующем посте мы поговорим о том, как можно участвовать в этом совместном картографировании новых территорий.
Telegram
Переменные
Мир входит в турбулентность.
Каждый день приносит новости о катастрофах и прорывах, кризисах и открытиях. Jackpot уже начался. Время больших систем и простых решений заканчивается.
Переменные звёзды пульсируют в космической темноте. Их свет то разгорается…
Каждый день приносит новости о катастрофах и прорывах, кризисах и открытиях. Jackpot уже начался. Время больших систем и простых решений заканчивается.
Переменные звёзды пульсируют в космической темноте. Их свет то разгорается…
⚡2🕊1💘1