От войны до войны: культурные основы насилия и милитаризации

Как участники предыдущих военных кампаний и их “низовые” организации, ветеранские союзы повлияли на легитимацию и тривиализацию насилия? Как государство “приручило” такие организации, подсадив их на бюджетную иглу и сделав своим политическим инструментом по обработке молодежи, разгону несогласных и вербовке добровольцев на войну? Как военная мобилизация стала длительной политической тенденцией, а насилие – частью гражданской жизни?

В 19.00 по московскому времени начинаем разговор с Еленой Рачевой, научным сотрудником факультета социологии Оксфордского университета, бывшим специальным корреспондентом “Новой газеты”, автором книги о жертвах и сотрудниках ГУЛАГа «58-я. Неизъятое. Истории людей, которые пережили то, чего мы больше всего боимся» и сборника репортажей «Волчье место».

Во время войны трудно и не нужно быть политически нейтральным, если ты не бессмысленный почти красный крест. Но научное исследование вроде как требует «объективности»? И исследовать надо не только единомышленников! Недавно обнаружил, что эта проблема меж российскими учёными вызывает жаркие споры. В помощь этим спорам - небольшая подборка литературы о политической нейтральности в соцнауках.

На чистом русском на эту тему несколько лет назад был даже организованный SSL диспут между Екатериной Шульман и Виктором Вахштайном в Инлиберти (Катя в представлении зрителей, конечно, выиграла, а потом пришли за Шанинкой, и оба, включая отстаивавшего нейтральность Виктора, были назначены иноагентами и уехали из России).

«Нейтральность есть», - сказал мудрец брадатый.
Другой смолчал и стал пред ним ходить.. ну и тд

https://www.taylorfrancis.com/chapters/mono/10.4324/9781315127484-4/social-science-objectivity-value-neutrality-historical-problems-projections-irving-louis-horowitz-howard-schneiderman

https://journals.sagepub.com/doi/abs/10.1177/004839319502500308?journalCode=posa

https://link.springer.com/book/10.1057/9781137319203

https://www.cairn-int.info/article-E_CITE_051_0033--sociology-is-a-political-science.htm

https://eclass.uoa.gr/modules/document/file.php/PSPA175/Chapter%2035.pdf

https://academic.oup.com/book/9926/chapter-abstract/157256361?redirectedFrom=fulltext&login=false

https://ecpr.eu/Events/Event/PaperDetails/39811

https://journals.openedition.org/bcrfj/6779

https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/29723271/

https://www.amazon.com/Neutrality-Impartiality-University-Political-Commitment/dp/0521099234

https://openyls.law.yale.edu/handle/20.500.13051/753?show=full

https://www.routledge.com/Neutrality-in-Twentieth-Century-Europe-Intersections-of-Science-Culture/Lettevall-Somsen-Widmalm/p/book/9781138117044#

https://philarchive.org/archive/IWATIO

https://www.sciencedirect.com/science/article/abs/pii/S0039368121001254

https://www.socresonline.org.uk/22/1/7.html

https://www.frontiersin.org/articles/10.3389/fpsyg.2016.00451/full

https://odihpn.org/publication/neutrality-principle-or-tool/

История с Дождем - тоже про невозможность политической нейтральности (в принципе - см об этом предыдущую мою запись) и неуместность срединной позиции конкретно сейчас. Но я не согласен с уважаемой Марией, что это проблема русской либеральной миграции и/или либеральной журналистики. Это проблема конкретно тех, кто хочет одновременно разговаривать с западной общественностью и с теми русскими (россиянами то есть), кто желает всего хорошего и мира во всем мире, а не поражения агрессора.

Вот эта срединность, конечно, возможна только где-нибудь в Китае. Можно вещать и из Бразилии, много таких мест. Индия ещё. Но не стоит пытаться, скажем, из Британии конца 1944 года, успешно бежав туда из Германии, вещать на Германию и рассказывать, как мерзнут германцы на восточном фронте, как вы хотите им помочь, и что рассказ об их трудностях ведет к росту антифашистских настроений в Германии. Вас совершенно не поймут и будут правы. Ещё и отправят поднимать антифашистские настроения изнутри Германии, но эта миссия едва ли завершится удачей.

Ещё раз: это не проблема либералов или журналистских стандартов. Это общая проблема невозможности политической нейтральности и в соцнауках, и в журналистике. И локальная проблема невозможности среднего пути даже для муз в момент, когда говорят пушки.

Из стран антипутинской коалиции сейчас можно разговаривать только с теми россиянами, кто против Путина и войны. Попытка поговорить ещё и с теми, кто «ах, наши белгородские ребята мерзнут под Бахмутом, поможем им варежками и шерстяными носками, ведь это гуманно» лично мне кажется политически и этически неприемлемой. Но те, кто придерживаются именно этой позиции, могут попробовать вещать из нейтральных стран типа Индии, Бразилии, Сербии, Армении и тд - их много, можно выбирать по таблицам голосования в ООН.

Ситуация, сложившаяся у телеканала "Дождь" в Латвии, отражает тяжелую сегодняшнюю ситуацию либеральной российской эмиграции: она не может найти нужный месседж, который одновременно будет воспринят в Европе, Украине, и не оттолкнет российскую аудиторию. Возможно, это в принципе нерешаемая сейчас задача. На войне надо определяться. Одни - на стороне жертвы, другие, прямо или косвенно, на стороне агрессора. Серединной позиции нет. И в каком-то смысле это трагедия российских либералов- они сейчас оказались между молотом и наковальней, никому - ни Западу, ни России - не нужные.

Но если уж пытаться искать "серединный месседж", который будет одновременно антивоенным и при этом как-то восприниматься россиянами, то возможно стоит это делать из стран с менее однозначной, чем у балтийских стран, позицией в этом конфликте.

О мире без аннексий, но с контрибуциями

В Берлине завершился антивоенный конгресс. Базовую инфу о нем можно посмотреть вот тут (https://www.svoboda.org/a/v-berline-proshyol-antivoennyy-kongress-grazhdanskih-initsiativ/32162173.html), ниже заметки на полях многочисленных разговоров и споров. Я увидел множество старых и новых друзей, с необыкновенной силой, терпением, самоотверженностью, оптимизмом и мудростью продолжающих наше общее дело.

В чем оно состоит? Конечно, война должна закончиться. Но не на условиях Путина, а на условиях Украины. И желательно - на условиях остальных акторов, которые пожелают выставить РФ свои условия (Япония, Молдавия, Грузия…). Плюс мы: лично моя война не закончится, пока в РФ есть политзаключённые, но нет прав человека, свободы слова, собраний и тд. Пока РФ (или что-то на ее месте) не согласится на добровольный уход с аннексированных территорий и контрибуции за все убитое и разрушенное.

В последнее время многих россиян сильно колбасит на одну очень важную тему. И будет ещё сильнее колбасить дальше. Она прочерчивает раскол во многих наших головах, между нами, между и внутри наших групп.

Собственно, эта тема: можно ли и нужно ли желать своей стране поражения в войне и в меру сил на это работать?

Взвешенность, способность понимать разные стороны конфликта очень хороша и нужна в мирное время. Диалог, посредничество, культура спора очень важны. Но сейчас время разговора пушек, а не муз. Для культуры диалога и самих диалогов время ещё придёт. WWII закончилась не потому, что в Германии стало много антифашистов. И геноцид в Руанде закончился не потому, что акции толерантности и интернационализма там внезапно резко выросли.

Нужно окончание войны - но нашей победой, а не поражением. И чтобы на эту тему колбасило чуть меньше, стоит понять одну непростую вещь. Да, желать своей стране поражения в нынешней войне можно и нужно. Потому что она, РФ творит чистое беспримесное зло. Другое дело, чтобы из победы над этим злом не выросло новое, ещё большее зло, как вышло у Ленина, тоже желавшего своей стране поражения. Но это отдельная и сложная тема, а сначала надо победить.

И этого не надо смущаться. стоит честно сказать себе: моя страна оккупирована. Да, оккупированы не только донецкая и луганская области, мой Крым, части Запорожья и Херсонщины. Оккупированы моя Москва, мой Питер, моя Псковщина, моя Карелия и Хибины, мой Томск, Ярославль, мой Екатеринбург и Новосибирск. Оккупированы не мои, но очень близкие Витебск и Брест. Оккупирована моя ВШЭ и мои «Ведомости».

Все это и многое другое - длящиеся преступления. Нельзя помогать тем, кто эти преступления творит (даже носками и варежками), нужно помогать тем, кто с этими преступлениями борется. Зло должно быть наказано.

Мы по мере сил и разными способами, кто раньше, кто позже, боремся с оккупантами. И да, для этого нужна коллаборация со всеми силами вне и внутри страны, кто придерживается этих же ценностей. Так что, как говорится, за нашу и вашу свободу!

Несравненная, восхитительная Дарья об антивоенном форуме (и подписывайтесь на героический фонд Эберта, он много важного делает)

Daria Serenko, Феминистское антивоенное сопротивление, 6 часов назад на ФБ о прошедшем мероприятии:

https://www.facebook.com/profile.php?id=100000779281759

"Я впервые видела сотни антивоенных низовых и горизонтальных инициатив в одном помещении.
Это был не конгресс, где так называемые хорошие русские решают, кто из них правительство в изгнании, это была платформа, где встретились люди, которые:
ежедневно и реально помогают другим,
помогают пострадавшим в Украине от российской агрессии,
помогают антивоенным активистам РФ и Беларуси, столкнувшимся с пытками и преследованиями.
Были и вынужденные уехать, и те, кто после этого съезда вернутся в Россию, транснациональные инициативы из кучи стран, активисты, движения, организации, нко. Все собрались работать, а не сотрясать воздух: обмениваться ресурсами, обсуждать проблемы в работе каждого и их более эффективные и оптимальные решения. Инициативы по эвакуации, протестные инициативы, независимые медиа, фандрайзинговые инициативы собирающие со всего мира деньги на генераторы и доставляющие эти генераторы в Украину.
Особенно я была счастлива - впервые - видеть деколониальные антиимперские инициативы в одном месте. Свободная Бурятия, Якутия, Калмыкия, Новая Тува, активисты из Чечни. Выступающие против шовинизма и русификации, говорящие о своем опыте дискриминации в российской среде. Были и квир-активисты, и мы - Феминистское Антивоенное Сопротивление из нескольких ячеек. Как сказали коллеги: "квиры, феминистки и нац-активисты стараются держаться друг за друга и быть рядом". Потому что часто на больших ивентах нам приходится отстаивать свое право на существование и голос. Потому что на ивентах - это и как в жизни. Мы держались рядом, поддерживали друг друга. Потом вечером сидели в количестве человек 20 в одном номере и я молча слушала истории активисток и активистов: как их били за их внешность, как унижали за разрез глаз, как буллили в школе. Запомнилось безумное "почему ты покупаешь чипсы "Русская картошка", ты же не русская, хаха".
Я благодарна организаторам, это жесть, как сложно было всё, безопасность участников, логистика, интенсивность. Надеюсь, итогом всего произошедшего будет мощная и эффективная платформа/сеть антивоенных инициатив, приближающая победу Украины, конец войны, свободу политических заключённых, суд над всеми военными преступниками и смерть империи. Эта платформа должна усилить нас, вынужденных действовать атомизированно. Мы усиливаем друг друга, где бы мы ни находились.
Отдельная благодарность украинской правозащитнице (не уверена, что можно называть по имени), которая открыла конгресс своей речью: это был видеозвонок из обесточенного российскими ракетами Киева. Она сказала, что хочет поговорить с нами как со взрослыми людьми, способными улучшить ситуацию, а не как с людьми, тонущими в парализующем чувстве своей вины. Было важно это слышать."

Это не какой-нибудь там эксперт, а замечательный автор Сергей Шелин пишет каналу «Можем объяснить» о том, что технократы сослужили Путину службу лучше, чем силовики

💰💵📉 Нефть и рубль пошли вниз, на очереди — разогрев инфляции. Ее низкий уровень в год войны был похож на чудо, но в новом году вслед за людьми из военкомата в дома постучится бедность.

Набиуллина и Силуанов оказались несколько лучше подготовлены к нападению на соседнюю страну, чем Шойгу и Герасимов. Вопреки всем обычаям военного времени, на внутреннем рынке почти не возникло товарных дефицитов, а инфляция была быстро сломлена.

Теперь стабильность под большим вопросом. Цены на нефть стали опускаться уже ниже довоенных уровней, уменьшение доходов от экспорта начало ослаблять рубль, а это потянет вверх потребительские цены. Власти уверяют, что в следующем году инфляция будет умеренной. Но есть факторы, которые способны сломать этот сценарий и резко разогнать цены:

❌ Выход из-под контроля военно-охранительных трат и дезорганизация финансов.
❌ Паника в тылу в случае новых волн мобилизации или других сюрпризов властей.
❌ Резкое падение экспортных доходов РФ из-за ужесточения санкций.
❌ Начало мирового экономического спада, обрушение нефтяных цен и обвал рубля.

И эту угрозу чиновники открыто называют реальной. «В этом сценарии мы можем увидеть кризис, сопоставимый по масштабам с 2008–2009 годами», — признает Набиуллина.

Подробнее о том, почему вслед за военными неудачами на страну обрушатся экономические беды, читайте в разборе эксперта.

Защита по политическим делам в России становится все больше похожей на паллиативную помощь, а политических дел все больше, поскольку власть, мягко говоря, не чувствует себя уверенно и обижабельна (простите за неологизм) буквально на все. Права адвокатов нарушаются повсеместно и систематически, а как в такой ситуации защищать доверителей?

Сегодня говорим об этом, повод - доклад Центра конституционных исследований. Начало в 19.00. Регистрация в зум тут. Трансляция в ютьюбе будет проходить в канале Центра конституционных исследований (после начала трансляции в канале появится раздел "трансляции"). Для меня большая честь участвовать в разговоре вместе с замечательным адвокатом Михаилом Бирюковым, героем самых значимых процессов последних лет, и выдающимся адвокатом-правозащитником Каринной Москаленко.

Много материалов и обсуждений по темам правовой ситуации в РФ - см. в тг-канале "Суть дела".

Защищенность прав адвокатов: немыслимая роскошь?

41% адвокатов сталкиваются с нарушениями своих профессиональных прав, говорится в опубликованном Центром конституционных исследований (ЦКИ) докладе Ольги Шварц “Степень защищенности профессиональных прав адвокатов: резюме результатов исследования”. Ни одно из средств правовой защиты, имеющихся в распоряжении адвокатов, не является действенным. Адвокаты все больше разочаровываются во всех средствах правовой защиты и считают, что нарушения их прав создают существенные препятствия для оказания юридической помощи.

Наиболее частые нарушениями 520 опрошенных адвокатов назвали нарушение права на получение вознаграждения, непредоставление копий процессуальных документов (об этом заявили по 39% адвокатов), нарушение прав судом (35%), ограничение срока ознакомления с материалами уголовного дела (22%), «двойную защиту» (21%), запрет аудиозаписи следственных действий (19%). 12% адвокатов сталкивались с вызовами на допрос в связи с осуществлением профессиональной деятельности, 8% – с оперативно-розыскными мероприятиями.

В отношении к 6.5% адвокатов сотрудники МВД, следственных органов, ФСИН и судебные приставы применяли физическое насилие, 31.5% – психологическое. Многие сталкивались с этим не один раз. С жалобами на это обращались менее половины адвокатов из-за низкой эффективности таких жалоб. В среднем каждый адвокат сталкивается с 1.6 нарушениями своих прав, и ни стаж, ни специализация, ни регион не гарантируют, что адвокат будет застрахован от нарушения своих профессиональных прав. Что происходит с нарушением прав адвокатов в последнее время? И можно ли в таких условиях защищать права доверителей?

В дискуссии участвуют:

🔺Ольга Шварц, советник ФПА и автор доклада о нарушении прав адвокатов;

🔺 Алхас Абгаджава, адвокат Московской городской коллегии «Власов и партнеры»;

🔺Михаил Бирюков, адвокат ОВД-Инфо (НКО-иноагент);

🔺 Дмирий Заир-Бек, руководитель правозащитного проекта «Первый отдел»

🔺 Сергей Краузе, заместитель президента АП Санкт-Петербурга, председатель Комиссии по защите профессиональных прав адвокатов АП СПб;

🔺Каринна Москаленко, адвокат, правозащитник. Первый российский адвокат, выступивший в ЕСПЧ;

Модератор – Борис Грозовский, обозреватель, автор телеграм-канала
EventsAndTexts

Материалы к разговору:

Центр конституционных исследований. Ольга Шварц “Степень защищенности профессиональных прав адвокатов: резюме результатов исследования”.

Опросы адвокатов 2020-2021 годов, проведенные Институтом права и публичной политики.

С.Краузе. Главное – сохранить адвокатскую тайну. Участие представителя палаты при обыске в помещении адвоката принципиально отлично от участия защитника.

К вопросу о нехорошей рижской истории "Дождя" -- несколько цитат из статьи Кевина Платта "Гегемония без господства/диаспора без эмиграции: русская культура в Латвии" (2014). В ней Кевин анализирует кейс библиотеки Задорнова -- не менее интересный, чем кейс "Дождя":

Несколько лет назад Ранаит Гуха описал положение подчиненного колони­ального населения в Индии (и последствия этого положения в постколониальном индийском обществе) в терминах за­зора между локальными культурными образованиями подчиненного населе­ния и политическими и культурными системами колониальной элиты. Так как легитимировавшие колониальное управление элитные культурные об­разования и их современные западные институты не распространялись на подчиненное индийское население, колониальное управление могло осу­ществляться только посредством нелигитимированного господства, «господ­ства без гегемонии».

В современной Латвии русское население, в частности значительная часть «неграждан» во многих отношениях отстранено от официальных культурных и по­литических институтов современного общества — и латвийских, и российских. Тем не менее русско­язычные латвийцы подвержены экономическому и культурному влиянию со стороны РФ гораздо сильнее, чем обычные диаспоральные сообщества — со стороны своей исторической родины. Причина этому — как широкое распространение коммуникационных технологий, так и созна­тельная политика...

В отличие от ситуации, которую опи­сывает Гуха, российские социальные и культурные институты осуществляют в отношении русского населения Латвии «гегемонию без господства». Мое переворачивание фор­мулы Гухи отражает ту степень унижения, которая для некоторых сообществ сопоставима с описанными им колониальными кон­фигурациями власти.

....Представление об особой «культурной» идентичности прибал­тийских русских не является неоспоримым в латвийской общественной жизни и публичном дискурсе. Оно не соответствует концепции ис­тории, имеющей хождение в этнически латышском анклаве Латвии. Боль­шинство здесь рассматривают советскую аннексию Латвии 1940 года как враждебный военный захват, аналогичный последовавшему затем вторжению нацистов, а всех русских считают «оккупантами». Согласно этой концепции истории и идентичности, русских сложно назвать «культурными».

Источник латвийской цивилизации — вовсе не русская культурная щедрость, а наоборот — фундаментальная ев­ропейская идентичность, дающая латышам особое право на «западную при­надлежность» — ту самую, которая была прервана, недоступна или скрыта во времена нацистской и советской оккупации. Эта концепция получает еще большую аффективную силу в свете спорного положения в контексте «старой Европы», где страны «новой Европы» часто подвергаются ориентализирующему взгляду, который представляет их либо prima facie «не в пол­ной мере европейскими», либо «поврежденными» за годы социализма или советского доминирования. В латвийском публичном дискурсе относи­тельно истории, культуры и географии этот ориенталистский взгляд обра­щается в сторону местного русского населения (и самой РФ), которое считают причастным к эрозии или уничтожению культуры в Латвии, а не к ее созиданию.

Патриотический, но в то же время обращенный в прошлое об­раз латышских русскоязычных сообществ отчетливо показывает радикальное изменение статуса русской культуры, произошедшее в последние двадцать лет в регионе. Русские здесь пережили двойную потерю: из привилегиро­ванного пространства культурного производства в конце советского периода их анклав все больше превращается в сообщество провинциальных обывате­лей, становясь объектом покровительства и снисходительности как с востока, так и с запада.

Восстановление глобального харак­тера русской культурной географии — в ее «имперском» изводе — [стремилось] к утвер­ждению культурной гегемонии и цивилизационного покровительства, типич­ных для взаимоотношений метрополии с колониальной культурной жизнью. Однако в этом случае, если вспомнить динамику «внутренней колонизации», прекрасно описанную Александром Эткиндом, в роли депривилегированных колониальных субъектов выступают прибалтийские русские, а не колонизи­рованное население.

В заключение позвольте мне вернуться к формуле «гегемонии без господства». Она недостаточна для описания данной конкрет­ной культурной ситуации. Культурная гегемония, по мысли Грамши, уже сама по себе яв­ляется одной из форм господства, осуществляемого в рамках работы специа­лизированных социальных институтов и акторов.

Таким образом, хотя и можно вообразить, согласно Гухе, господство посредством насильственного принуждения в отсутствие культурной гегемонии, обратная ситуация до не­которой степени будет содержать противоречие в терминах. Вместо этого мы должны рассматривать ситуацию русскоязычных латвийцев в качестве примера подчинения форме культурной гегемонии, не сдерживаемой ни од­ним из механизмов современного общества, которые предоставляют субъ­ектам и сообществам голос или возможность действовать, хотя бы для того, чтобы опротестовать это подчинение, — то есть теми институтами, которые традиционно осуществляют культурную гегемонию в современных общест­вах.

Это не «господство без гегемонии» и даже не «гегемония без господства», а, скорее, еще более жестокая форма «культуры как господства». Такое по­ложение дел — следствие современных процессов экзартикуляции граждан­ства, следствие, иллюстрирующее особую прекарность, которую культурная принадлежность может повлечь за собой, когда она отделена от принадлеж­ности политической.

Если воспользоваться гиперболическим сравнением, эта ситуация в некоторых отношениях зеркально отражает расширение го­сударственной власти в последние десятилетия, стимулируемое «чрезвычай­ными обстоятельствами» глобальной войны с террором, не знающей терри­ториальных границ и границ гражданства, что позволяет контролировать, надзирать и осуществлять насилие по отношению ко всем и каждому, где бы то ни было. Культура тоже является инструментом власти, и, несмотря на то что Библиотека Задорнова несравнима с бомбардировкой, последствия ее основания для первоначальной Русской библиотеки представляют особые возможности для проявления жестокости, ставшей возможной, когда гегемониальная культура пересекла границы государственного устройства и соци­альных институциональных структур.

Антироссийские адвокаты

Вот что рассказал во вчерашнем разговоре адвокат ОВД-Инфо Михаил Бирюков (в последнее время защищал Илью Яшина, Мемориал, Леонида Гозмана, Михаила Лобанова, фигурантов дела "Весны", адвоката Дмитрия Талантова, депутата Алексея Горинова):

Прокурор в своей реплике в судебном заседании по делу Ильи Яшина отметил: "Отдельно хочу сказать по адвокатам, которые занимают антисове... антироссийскую позицию..." Вот это вектор нашей прокуратуры. Подспудно мы это слышали и в речах прокуроров по делу "Мемориала", где я был одним из адвокатов.

Теперь, в процессе Яшина, это прозвучало открыто. Это убежденный прокурор. Это человек, который говорит не по шпаргалке, написанной сверху. Это его личное убеждение, сформировавшееся в ходе его работы в качестве государственного обвинителя. Это позиция прокуратуры. Наша защита по политическим делам расценивается прокуратурой как "антисове... антироссийская позиция". Это очень важно учитывать в предстоящий период.

Прокурору этому около 35 лет. И мы обсуждали с Вадимом Прохоровым (другой адвокат Яшина), откуда он может знать это слово. Нам остается только догадываться, откуда у молодого прокурора это сформировавшееся убеждение об антисоветской - антироссийской позиции адвокатов, которые осуществляют защиту по политически мотивированным уголовным делам. Это важное откровение, которое стоит понимать и держать в уме нам, планируя нашу работу на долгие годы здесь.

Видео этого разговора целиком опубликовано тут. Возможно, оно будет перезалито (трансляция запустилась минуте на 10-й), тогда его можно будет найти в канале Центра конституционных исследований. А еще там была замечательная адвокат и правозащитник Каринна Москаленко, очень сильное выступление Дмитрия Заир-Бека ("Первый отдел"), важные реплики адвокатов Сергея Краузе, Алхаса Абгаджавы, и, собственно, доклад Ольги Шварц по результатам адвокатского опроса.

10-11 декабря канал «О стране и мире» (при поддержке Andrei Sakharov Foundation) и «Мемориал» в пятый раз проводят большую 2-дневную конференцию "Российские реалии".

Она состоит из 24 докладов, объединенных в шесть идущих последовательно секций, по три в каждый из дней. В каждой сессии – по четыре доклада продолжительностью 20 мин (+ 10 мин – ответы на вопросы). Третья сессия разбита на две части, одна из которых пройдет 10 декабря, а вторая – 11 декабря. Конференция пройдет в Zoom.

Полная программа опубликована здесь, вместе с линками на ютьюб-трансляции каждой сессии на YouTube-канале «О стране и мире». Видеозаписи будут там же. Чтобы попасть в зум, нужно зарегистроваться. Ниже краткое описание конференции с ютьюб-ссылками.

Мы начнем 10 декабря, в субботу (15.00-17.00 по Москве) политической сессией с докладами Григория Голосова ("Политический режим и его динамика"), Екатерины Шульман ("Российский правящий класс в чрезвычайном положении: функциональные и дисфункциональные элементы системы"), Кирилла Рогова ("Социетальный сдвиг. Природа, причины, перспективы") и Александра Морозова ("Кто? Есть ли в России группы, которые могут быть драйверами спасения?").

Вторая сессия анализирует общественные настроения (18.00-20.00 по Москве) и состоит из докладов Льва Гудкова ("Война как диагноз (обществу)"), Алексея Левинсона (Идея войны и мира в российском обществе. Отношение к “Западу” и “Востоку” (по материалам исследований Левада-центра)"), Светланы Ерпылевой ("Как россияне поддерживают войну (или отстраняются от нее)") и Любови Борусяк ("Кому на Руси живется нехорошо (по результатам опроса остающихся несогласных)").

Закончится субботняя часть конференции первой половиной сессии про исторические корни войны с Украиной (21.00-22.00 по Москве) - докладами Евгении Лёзиной ("Сделать из Украины врага: как советский КГБ создавал антиукраинский дискурс, используемый российской пропагандой для оправдания агрессии") и Ивана Куриллы "Историзация или Pastеризация политического дискурса в России: есть ли история в манипуляции прошлым?"

11 декабря, в воскресенье начнем с второй половины сессии про историческую память (13.00-14.00 по Москве) докладами Ирины Щербаковой ("Историческое просвещение – наше прошлое или будущее?") и Александра Черкасова ("Постсоветские войны: как разорвать цепь безнаказанности?"). Ирина и Александр накануне вечером будут на нобелевских церемониях в Осло, поэтому третья сессия разбита на две части.

Сессия по международной политике, четвертая (15.00-17.00 по Москве) будет состоять из выступлений Сергея Лагодинского ("Европейская политика и война в Украине"), Алексея Юсупова ("Смена эпох и привычных приоритетов: как пробуждается германская внешняя политика"), Александра Габуева ("Реакция Китая на войну в Украине: за Путина, за международное право или за себя?") и Евгения Рощина ("Порядок, не основанный на правилах: о произвольной власти в российской политике").

Пятая, экономическая сессия (18.00-20.00 по Москве) состоит из докладов Константина Сонина ("Российская экономика после года войны"), Натальи Зубаревич, ("Регионы России в новых экономических условиях: темпы спада и возможности адаптации"),
Владислава Иноземцева, ("Ночь простоять и день продержаться: российская попытка 'пережить' санкции и к чему она может привести") и
Владимира Гимпельсона ("Труд под санкциями и контрсанкциями").

Шестая сессия (21.00-23.00 по Москве) посвящена гражданскому обществу - с докладами Максима Алюкова ("Расколотая Россия: как военная пропаганда поляризует общество"), Нурии Фатыховой ("Гражданское общество России: диверсификация, расколы и новые проекты"), Григория Охотина ("Гражданское общество: идея и практика в условиях путинского государства") и Маргариты Завадской ("Политическое участие мигрантов из России: интеграция или политизация"?

Приходите, очень ждем!)

"Признание вины и принятие ответственности — очень часто усилие по-человечески невозможное (человеку куда естественнее пытаться снять с себя вину, «перевести стрелки» и отбиться от обвинителя). Аргументация Ясперса напоминает действие системы механических блоков, помогающих человеку за счет грамотного распределения нагрузки поднять тяжесть, во много раз превышающую его обычные возможности, сделать невозможное возможным.

Чтобы этот процесс начался, необходимы два условия. Во-первых, этот разговор должен объединять всех немцев. Послевоенное германское общество предельно разделено («общее у нас — разобщенность»), оно утратило элементарные навыки ведения дискуссии, умение слышать и понимать другого. Но разговор, призванный привести нацию в себя, возможен, только если она все же хочет мыслить себя единством, а немцы готовы делать усилие движения навстречу друг другу:

«Германия сможет прийти в себя, если мы, немцы, через общение пробьемся друг к другу. Если мы научимся действительно говорить друг с другом, то только при сознании, что мы очень различны».

Такой разговор — именно здесь Ясперс выступает как опытный психолог — не может вестись с внешней позиции. И Ясперс ведет разговор изнутри, как немец и как тот, на ком лежит такая же ответственность, как и на всех прочих, — притом что, желая освободиться от ответственности, он, с риском для жизни отказывавшийся идти на компромисс с режимом, имел бы для этого достаточно оснований. Важнейшее местоимение в этом разговоре «мы», а его важнейший тезис состоит в том, что категория моральной виновности — ключевой, поскольку она стоит в центре всей системы категорий и тесно связана с другими видами виновности, — применима субъектом только к самому себе.

Ее невозможно возложить на человека извне — и это важный тезис, потому что он освобождает субъекта, пытающегося вести мучительную и тонкую работу с совестью, от внешнего давления и моральной паники. Никакой суд победителей, никакие установленные союзниками стенды с фотографиями жертв концлагерей и надписями «Эти зверства — ваша вина» не могут выносить суждение о моральной виновности; «Тут мы предоставлены самим себе». Но предоставленный самому себе для болезненного морального самоанализа, субъект не имеет права на самооправдание. Внутренний поворот, делающий возможным (но не гарантирующий) возрождение и моральное, и политическое, возможен только при условии бескомпромиссной честности с самим собой".

На "Репаблике" (без пэйволла) опубликовано мое предисловие к "Вопросу о виновности" Ясперса.

Приглашаем вас на первый день конференции
“Российские реалии: государство, социум, гражданское общество”

Мы начнем (13.00-15.00 по Берлину // 15.00-17.00 по Москве) политической сессией с докладами Григория Голосова ("Политический режим и его динамика"), Екатерины Шульман ("Российский правящий класс в чрезвычайном положении: функциональные и дисфункциональные элементы системы"), Кирилла Рогова ("Социетальный сдвиг. Природа, причины, перспективы") и Александра Морозова ("Кто? Есть ли в России группы, которые могут быть драйверами спасения?").
Модераторы сессии Сергей Лукашевский и Борис Грозовский.

Григорий Голосов. Российский политический режим и его динамика

на конференции "Российские реалии":

Происходит трагедия, страшное зло. Но не хотелось бы, чтобы мое выступление иллюстрировалось человеком, в отчаянии схватившимся за голову. Для понимания событий нужна трезвая голова.

Путин хотел короткой победоносной войны, как в 2014 г. В этой прагматичной логике нет ничего патологического, так поступают и другие автократы. В России давно установилась персоналистская диктатура. Такие лидеры со временем становятся все более изолированными от общества и совершают фатальные ошибки. Так произошло и у нас 24/02.

Россия - именно персоналистская диктатура. Не монархия и не диктатура военных или силовиков. Путин происходит из этой среды, но уже в начале 1990-х он стал профессиональным политиком. В России правит Путин, а не корпорация силовиков. Верхушка силовиков инкорпорируется в правящий класс, их устраивает существующий порядок. При этом силовые структуры фрагментированы, конкурируют друг с другом и друг другу не доверяют, они подконтрольны. В России и не партийная диктатура - ЕР полностью подконтрольна.

Фашистский режим обязательно должен быть партийным - нельзя построить систему политической мобилизации без мощной партийной структуры на местах, а ЕР - часть госаппарата. Так что у нас персоналистская диктатура. Отличает российский политический режим его происхождение из несовершенной неконсолидированной демократии 1990-х. Обычно персоналистские режимы возникают другим способом.

Персоналистская диктатура в России возникла путем деградации электорального демократического режима. Любой авторитарный режим является более институционализированным, чем персоналистская диктатура. Но и в ней есть правила - что может и что не может делать лидер. Произвол Путина был сильно ограничен в течение его первого срока. Он был ограничен правилами. В олигархическом правлении ничего хорошего нет, но правила взаимоотношений с олигархами составляли важную часть ограничений для лидера в начале 2000-х.

Затем Путин упрочил свое положение, доказав, что может выигрывать выборы. Элита поверила, что Путин - именно тот человек, который может для нее выигрывать выборы. Затем и соблюдение неформальных правил, и способность Путина выигрывать выборы пережили деградацию. Еще передача власти Медведеву подчинялась правилам. После возвращения Путина началась стремительная деградация институтов и правил, которым подчинялась до сих пор автократия.

Выборы стали превращаться в фикцию. Власти уверены, что могут обеспечить любой результат. Что бы ни происходило, а захотев, Путин сможет снова стать президентом. Так российский режим стал чистой персоналистской диктатурой, что не так часто встречается в истории. Эта траектория обусловила и ошибки 2022 года. Обычно ошибки такого масштаба персоналистские лидеры совершают редко.

Установить на месте нынешней другую персоналистскую диктатуру будет сложно. Такие ресурсы передаются только по наследству, но у нас не монархия. Партийный режим исключается: сначала надо создать правящую партию, поделившись с ней властью. Это опасно для диктатора. Глубокая фрагментация силовых группировок помешает установить в стране диктатуру военных или силовиков.

Но одна из силовых группировой может предпринять силовые действия против Путина. За переворотами такого рода обычно следует контрперевороты; такие нестабильны. Военные не могут установить устойчивую власть и постоянно конфликтуют друг с другом, поэтому быстро передают власть гражданским. Эти соображения могут подвести часть российского правящего класса к тому, что и для них самих насилие - не самый подходящий и для них инструмент. Это запустит демократизацию, которая будет отвечать интересам и правящего класса, и населения. Пока ни одна из групп внутри правящего класса не испытывает интерес - они понимают, что Путин создал для них проблемы, но надеются, что он же сможет их и разрешить. Дальнейшие преобразования будут зависеть от настроений правящего класса.

Екатерина Шульман. Российский правящий класс в чрезвычайном положении: функциональные и дисфункциональные элементы системы
 
на конференции "Российские реалии":
 
Если российский политический режим - персоналистская диктатура, то он опирается на гражданскую и силовую бюрократию. Ей принадлежит власть в России. Нет королевского двора, фавориты и фаворитки не характерны для нашего политического режима: значимые фигуры имеют официальные должности, возглавляют госорганы, госкомпании, госбанки и тд. Подпольных кардиналов у нас нет.
 
После 2014 года этот правящий класс значительно расширился. Стало больше госслужащих, сотрудников госкорпораций и госбанков. Мы видим мощный прирост в структурах региональной власти. С 2014 года число сотрудников разных органов власти, сотрудников полиции и тд резко выросло. Хотя и так мы были чемпионами по числу полицейских на душу населения. Больше всего не рядовых сотрудников (участковых в случае полиции), а начальников на "втором" этаже.
 
Этатизация расширила базу социальной поддержки политического режима. Многие в среднем классе - это чиновники и сотрудники правоохранительных органов, они заинтересованы в сохранении существующего положения вещей.
 
Бюрократия плохо дисциплинирована. Поручения президента выполняются плохо. Бюрократическая эффективность государственной машины крайне низкая. Наименее функциональными оказались как раз те элементы госмашины, на которые она больше всего рассчитывала: армия, спецслужбы, разведка, система политпропаганды. Последняя оказалась не в состоянии донести до публики единое и убедительное послание. На эту систему тратилось куча денег, но она оказалась не вполне рабочей.
 
Наоборот, "пасынки" системы, которых она подозревала в либеральном тренде, оказались опорами системы: Минфин, ЦБ, региональные администрации. Законотворческая система в последние месяцы занималась повторением той же практики, что была опробована во время ковид-эпидемии. В 2022 был применен тот же инструментарий: делегирование ответственности и некоторой свободы принятия решений региональным управленцам, дистанцирование президента от плохих новостей, создание координирующих органов, которые преодолевают трудности межведомственной координации.
 
Возрастает роль региональных структур (в Москве об окончании мобилизации объявил Собянин) - это "федерализация поневоле". Не полноценная федерализация, но фактический рост роли региональных властей.
 
Как коллективная бюрократия справилась с мобилизацией? Она ведь похожа на электоральные мероприятия. Мобилизацией на выборы занимались преимущественно губернаторы, которые соревновались друг с другом. После 2016 это стало в большей степени задачей для работодателей. Мобилизация тоже была делом губернаторов - они должны были гасить недовольство, встречаться с родственниками, обещать поддержку. Большую роль в мобилизации сыграли работодатели.
 
Похоже, в больших агломерациях мобилизация прошла плохо - мобилизационное задание было выполнено только на 50%, некоторые гражданские администрации в крупных городах занимались мягким саботажем. Они "потеряли" людей и не знали, где их искать, а сами люди не хотели отправлять на смерть своих родственников и коллег. Система военкомов функционирует плохо, а гражданские власти энтузиазма не проявили.
 
В первые месяцы после начала войны мы не наблюдали эрозии правящего класса. Ситуация изменилась с началом мобилизации. Мы не видим большого числа увольнений, но на 2-3 уровнях есть недостаток людей. Говорят, в структурах мэрии Москвы до трети сотрудников куда-то подевались. Сенатор Клишас озаботился тем, как сделать пребывание россиян за рубежом менее комфортным - значит, проблема есть.
 
Видимые части политической машины оказались сделаны из папье-маше, а те, что привлекали к себе меньше внимания - наоборот, оказались опорами системы. "Ночь любви прошла блестяще, за исключением эректильной дисфункции". Почему-то политическая система решила заняться тем, к чему она не готовилась, что для нее нехарактерно и противоестественно.

Александр Морозов. Кто? Есть ли в России группы, которые могут быть драйверами спасения?

на конференции "Российские реалии":
 
Спасение необходимо: теперь речь не о сценариях перемен или демократического транзита. Эти сценарии отодвинуты в сторону. Война радикально меняет все векторы политики. Начав войну, политический режим радикально изменился. Это нечто обратное режиму, существовавшему до 2008 или даже 2014 года. Тот режим был ориентирован на глобализацию образования, экономики, на укоренение России на различных глобальных рынках.
 
Сейчас происходит прямо обратное. Россия выходит с глобальных рынков. Война делает наш режим аналогом национал-большевизма. Он остается персоналистской диктатурой, но вошел в фазу национал-большевизма. Может быть, его цель – самоубийство? Градус конфликта с Западом, миром в его декларируемой идеологии настолько высок, что не предполагает примирения. Оно невозможно. Режим может двигаться только в направлении все большего градуса конфликта.
 
Эти черты режима находятся в противофазе с состоянием общества. Высокий градус конфликта, нацбольство вызывает в население тревожность, страхи, желание самоизоляции. Население предчувствует и обсуждает возможные тревожные последствия войны для жизни в стране. Один из страхов – перед тем, что возрастет уровень насилия, когда люди вернутся с войны. Другие пытаются адаптироваться с выгодой для себя. Третьи занимают активную провоенную позицию.
 
Война может закончиться поражением или рутинизацией. Очень важны будут люди «на земле». Все будут заинтересованы в том, чтобы ситуация нормализовалась. Например, IT-сектор, киноиндустрия, финансы не могут работать долгосрочно в условиях разрыва с Западом. Заинтересованные в нормализации отношений с Западом группы не могут повлиять на правящий класс, который быстро движется к самоубийству. Если Кремль пойдет на радикальные шаги, многие группы населения будут пытаться нащупать нормализацию самостоятельно. Спрос на это будет очень высоким.
 
Возникают новые языки – язык распада России как желаемого процесса, идея парламентской демократии и демократического транзита. Эти социальные фантазии очень ценны, но они скрывают важную для многих социальных групп перспективу: как вся эта ситуация может быть нормализована? Украинские лидеры мнений говорят о необходимости катастрофического поражения России. Но важен и язык нормализации: как события войдут в нормальное русло? Это нужно учителям, священникам, юристам, многим представителям бюрократии.
 
Едва ли люди адаптируются к долго идущей и настолько тяжелой войне. Длинная война слишком сильно расходится с тем, чего бы сейчас хотело российское общество. Население атомизировано и пребывает в состоянии социальной аномии – поэтому оно не может быть и носителем радикальной идеологии. Население намного слабее того предложения, которое делает ему Кремль, оно непосильно для развития российского общества.

Алексей Левинсон. Идея войны и мира в российском обществе. Отношение к “Западу” и “Востоку” (по материалам исследований Левада-центра)

на конференции "Российские реалии":
 
Россия с давних пор видит себя где-то в развилке между Востоком и Западом. Политическое руководство сделало выбор деидентификации с Западом и поворот на Восток. Но отказываясь от идентификации с Западом, российское общество отказывается видеть культурную или социальную общность с Востоком. Мы – «не-Запад», а позитивной идентификации нет. Ответственность за распространение порочных нравов Западу вменяется скорее, чем поддержка Украины оружием. Дескать, самое страшное оружие Запада, которым он может уничтожить Россию, это ценности ЛГБТ+ и тд. Тут уместно обратиться к психоаналитическим трактовкам: задета приписываемая себе идентичность.
 
Лучше отойти от Запада в сторону, на собственный путь, иначе это грозит потерей идентичности. Эту проблематику люди обсуждают с большим жаром, чем собственно войну. Еще один страх – ядерная война. Самым важным для российской идентичности в последнее время было отстроиться от Запада. Война стала инструментом в этой отстройке. Мы боремся с НАТО – это сделало войну в глазах обывателя осмысленной. В противостоянии двух великих соперников и Украина, и Европа видится бессубъектной, не самостоятельной силой. Поэтому война отвечает высшему предназначению России, полагает общественное мнение. Это борьба с равным противником. Итогом, полагает общественное мнение, может стать разделение мира пополам.
 
Меняется и отношение к войнам, которые Россия вела в прошлом, которые раньше были осуждены как несправедливые (Афганистан, финская кампания). Справедливыми респонденты считают войны, в которых у России были территориальные приобретения. Нет результата – значит, война была несправедливой. Если земли Украины не будут присоединены – значит, война зря. И тут перед массовым сознанием возникает неразрешимый вопрос. Большинство в женском населении выступает за переход к переговорам. Но на каких условиях? Тут единства взглядов нет. Перемирие лучше войны, желание мира – это желание устранить острый моральный дискомфорт (чтобы россияне не погибали).
 
О чувстве ответственности: россияне знают, что многие действия, произведенные государством (включая присоединение Крыма и нынешнее вторжение), нарушают международное право. Но этот аргумент обходится: у нас право не просто «сильного», а «право великого». Россия – великая страна, это дает возможность нарушать международное право (раз так же поступают США), полагают люди. Раз им за это ничего не было, то и нам можно.
 
Российская пропаганда сильно переоценена и широкой публикой, и научным сообществом. Пропаганда сильна лишь в той степени, в какой говорит то, что хочет услышать ее аудитория. Ведь никакая пропаганда не склонила население к вакцинации против ковида. А пропаганда преступлений на Донбассе принималась легко – она поставляла людям средства самооправдания. Люди не верят пропаганде, а используют ее конструкции, чтобы общественное мнение могло себя комфортно расположить там, где ему хочется расположиться.
 
Опасность ЛГБТ+ связана в глазах населения, кроме прочего, с тем, что мало будет населения, чтобы защищать наши бескрайние просторы. Раз уж ввязались – надо идти до конца, так считает большинство мужского населения. Зашли в эти земли – значит, надо их забрать. Иначе война будет зря.

Светлана Ерпылева. Как россияне поддерживают войну (или отстраняются от нее)
 
на конференции "Российские реалии":
 
Аргументы в поддержку войны можно представить в виде континуума: есть позитивные причины (угроза Запада, необходимость борьбы с фашизмом, защиты Донбасса, опережения соперника). Есть более абстрактные идеи: нужно быть со своей страной, даже если она не права, и «раз государство начало войну, значит, есть причины, известные президенту». А те, кто сохраняют нейтралитет по отношению к войне, либо сознательно утверждают, что нужно быть нейтральным в эпоху поляризации и радикализации общества, либо занимают ее просто от бессилия («мы не можем оценить последствия»).
 
Поддержка войны у одних респондентов имеет уверенный характер (это те, кто поддерживал войну еще до войны, и те, кто повторяют клише ТВ-пропаганды). Но есть и «поддерживающие вопреки»: «лучше бы войны не было, скорее бы она закончилась, но война неизбежна и была необходима (Донбасс, фашизм и тд).
 
Часто встречается и неуверенная, аполитичная поддержка от людей, которым присущи неконсистентные высказывания. Эта группа людей патриотично настроена, но не знает, что может считаться победой, и как должна закончиться война. У них много сомнений, и они не находят позитивный смысл войны. Другая информантка тоже говорит и о том, что она против войны, и о том, что свою Родину нужно поддерживать в любой ситуации. Признание вины сочетается с гордостью за свою нацию. Аполитичным людям присущи такие противоречия.
 
Наконец, есть попытка нейтралитета и отстранения по отношению к войне: это те, кто не интересуются политикой и новостями, испытывать по поводу войны какие-то эмоции кажется им лишним. Они стремятся предотвратить свою вовлеченность в тему войны («если только близкие друзья пойдут воевать, стану более вовлечена»). Это разные типы поддержки войны, которые мы видели весной-летом.
 
Интервью осени 2022 показали, что мобилизация вызвала сильную реакцию, но она быстро затухает и не трансформируется в недовольство войной. Позиции людей меняются в обе стороны, сохранять нейтральность становится все сложнее. Так, одна из информанток сомневается, что мобилизация была нужна, и думает, что мобилизовать надо было тех, кто поддерживает войну, а не всех подряд. Одновременно она же говорит, что меньше уважает людей, кто бежит от мобилизации в РФ в другие страны: защищать свою страну нужно. Страшно, что кто-то из близких погибнет, но и уклонение от участия в войне порицается.
 
Другая информантка одобряет тех, кто уехал из страны после объявления мобилизации и об отсутствии у себя патриотизма (раньше она придерживалась нейтрального отношения). Однако она же говорит, что за время войны ее отношение к России изменилось в сторону большего патриотизма. Весь мир объединился против нас, мою страну несправедливо обижают. Нейтральность не сохраняется, но позиция информантки меняется как бы в обе стороны.
 
Поддержка войны российским обществом очень неоднородна. Есть и идеологически фундированная, и аполитичная поддержка. У многих сложности с позитивным видением войны. Общий эмоциональный мотив – принятие и смирение, а не энтузиазм. Недовольство мобилизацией не переходит в критику войны. Мы видим в интервью много сочувствия украинцам, но это тоже не переходит в критику войны. Одна из информаток очень зла, поскольку ее партнер уехал из страны, чтобы не попасть в армию. Но даже недовольство мобилизацией не приводит к заметному и консистентному изменению позиции людей.