Россия — Родина, дерево — дуб, смерть неизбежна.

Сергей Бугаев о псевдониме «Африка»:

В начале 1980-х я был одержим мыслью о том, как масштабно Александр Пушкин повлиял на устойчивую структуру под названием «русский язык». Через много лет после Пушкина Федор Достоевский ставил перед собой задачу внедрения новых слов, но у него ничего не вышло. Я начал пропагандировать мысль, что русская культура — это и африканская культура. В то время к тому же была популярна музыка реггей, даб и связанные с ними вещи. Я жил тогда у Бори Гребенщикова, и все думали, что у меня произошли какие-то психические изменения. Боря это дело зафиксировал и написал песню «Я вызываю капитана Африка».

В прошедшую пятницу, кстати, ходили в Mutabor послушать минималиста Владимира Мартынова, редкая возможность оказаться на этой площадке без гнетущего чувства уходящего времени, утаскивающего за собой и молодость со способностью получать новые впечатления. Мартынов, впрочем, нового впечатления не оставил — он всё ещё лучший русский минималист, более состоявшийся как организатор, чем как композитор.

Но до этого ходили туда же слушать квартет «Бром» и их «не»-джаз. Тут яркости может даже больше, чем нужно. Сложно понять, что делать под их музыку (петь нельзя, сексом заниматься нельзя, такнцевать — точно нельзя), возможно, пить. Но когда твою руку с бокалом вина обвивает сандаловый дым, не получается и стареть. Другой Мартынов, Кирилл, философ и просветитель, называет «Бром» метамодернисткой шуткой по мотивам джаза. Нам кажется, что мы столкнулись или с продвинутой версией «Gogol Bordello» или кем-то из персонажей книги Дэвида Кинана, приятного текста о не-музыке, так и надо писать. Mutabor с ними вдруг заиграл новыми красками, не дай Бог станет ещё респектабельным заведением.

В любом случае и Владимир Мартынов, и «Бром» оказались там благодаря ребятам из проекта Fields, которые каким-то методом, граничащим с искусством умудряются подбирать авторов к площадкам и наоборот в таких сочетаниях, что о своих впечатлениях хочется рассказывать даже тем окружающим, которые ни в чём не виноваты.
И за это организаторам спасибо.

Если бы за токсичность в литературе давали премии, у нас был бы ещё один нобелевский лауреат.

Мутное зеркало души
никому ничего не говорит.
Ты мне лучше письмо напиши,
я прочитаю его навзрыд.

Что за погода у нас на дворе?
Туча с белесым солнцем внутри.
Сделай пометку в календаре,
а лучше зайди, на меня посмотри.

Увидишь — сидит человек без лица,
читает, жуя бутерброд с ветчиной,
книгу, в которой нет ничего,
кроме конца.

Лев Лосев

Говорят, Никита Алексеев, сильно сокрушался, что его современные работы мало кому известны и интересны. Проблема однако в том, что и видели-то их немногие: выставки в частных галереях были отнюдь не массовыми, и даже его небольшая, забитая поставленными к стенке холстами мастерская была менее всего приспособлена к тому, чтобы в ней можно было что-то действительно увидеть. Надеюсь, что хотя бы после смерти он заслужит внушительную ретроспективу в каком-нибудь крупном российском музее.

https://news.1rj.ru/str/knifemedia/10671

Николай Наседкин, Красная площадь. 200 х 280 см. Картон хром-эрзац, тяжелая фракция нефти (битумный лак), нефть-сырец, уайтспирит. 2009 год. Это вам не Беляев-Гинтовт! Графические работы Наседкина можно посмотреть в галерее Крокин до 4 апреля.

Пётр Мамонов не пришёл на похороны Липницкого.