Давно я здесь не писала.

В какой-то момент это стало так сложно, что я даже перестала стараться. Но вчера мне исполнилось 28 лет, и это стало толчком к тому, чтобы наконец появиться.

За это время я успела сертифицироваться на специализации по работе с кризисами и травмами (осталось забрать сам сертификат), в процессе сертификации понять, что сама с конца февраля просидела в ретравматизации (поэтому такие симптомы как потеря аппетита, веса, сна и способности жить остальную жизнь на протяжении пары месяцев у некоторых клиентов казались мне вполне себе адекватной реакцией на стресс, ведь я реагировала так же), и решить, что, вероятно, это и станет основным моим интересом на ближайшее время.

Что ж, теперь я чуть больше знаю и о себе, и о травме. За несколько дней с упоением прочитала книжку Брюса Перри "Мальчик, которого растили как собаку". Если вам интересны клинические истории детской травматизации и того, как стресс может влиять на мозг, советую ознакомиться, написана она очень кайфово.

Я все еще в процессе размышления о том, каким мне хочется видеть этот канал. И я все еще люблю писать. Буду стараться делать это интуитивно.

Ткните на кнопку, если вдруг захотите меня поздравить.

Я наткнулась на еще одну потрясающую книжку про травмы, и множество разрозненных кусков личного опыта начали складываться в замысловатую, но вполне себе связную картинку. Что-то из разряда: "ах, вот эта странная штука в моей личности взялась вот отсюда, ну ясно". Все это осознание и раскладывание по полочкам приносит нескончаемое удовлетворение.

Началась эта книга с описания взаимосвязи между преобладающими в медико-психологическом исследовательском поле формами травм и политическим состоянием общества. К слову, об этой взаимосвязи мне хотелось почитать уже много лет, но эта информация нигде не попадалась мне на глаза. А здесь - пожалуйста: вот причины так ярко проявившихся в истории симптомов истерии, а вот причины, по которым эти исследования в какой-то момент заглохли; вот военные и (что логично) антивоенные движения, приведшие к усиленной фокусировке внимания на военных неврозах и формальному появлению синдрома ПТСР в диагностических руководствах; а вот уже общество оказалось чуть более готовым к принятию столь уязвимого положения женщин и детей в ситуациях домашнего насилия (то, на чем сфокусировались науки о травме в последнее время). Сейчас вот снова возвращаемся к военным травмам.

Я бы не смогла полностью прочувствовать содержание этого текста, если бы долгие годы не отслеживала проявление травмы у себя и у других людей, не обратилась в какой-то момент в сторону феминизма и более глубокого понимания социального неравенства, и если бы война не оказалась так близко. И сейчас чтение этой книги дается мне одновременно и больно, и желанно.

Вообще-то, я собиралась кратенько рассказать про эту часть взаимосвязи исследований травмы с политическими условиями. Авторка здесь выделяет три этапа (собственно, исследования истерии, "военного невроза" и последствий домашнего насилия). Но для этого нужно перестать читать. А я пока не хочу.

Если вы тоже не хотите ждать, внизу будет фото книги. Она более профессионально направлена, чем моя рекомендация выше, но тут уж на ваше усмотрение. Я со своими профдеформациями, к сожалению, плохо стала различать, что будет интересно неспециалисту, а что нет.

Пока собираюсь с мыслями по поводу книжки (и думаю, куда поставить еще несколько недавно купленных кирпичей), расскажу вам порадовавшую меня историю.

В одном из этих кирпичей перечислены методики, используемые при диагностике хронической травмы. Планомерное гугление показало, что этих методик не только нет на русском языке, но даже и на английском в свободном доступе можно найти (если повезет) лишь сами вопросы, а правила по обработке и интерпретации скрыты от глаза людского. Будь я редактором книги, я бы, конечно, указала этот неприятный факт в какой-нибудь сноске, но речь не об этом. Одна из методик (на исследование диссоциации, 200 с лишним вопросов) увлекла меня настолько, что я нашла официальный сайт, почту администратора этого ресурса и написала, мол, хотелось бы получить информацию по обработке и интерпретации, возможно ли это?

На следующий день приходит ответ: очень круто, что интересуетесь, только подтвердите свою врачебную лицензию или покажите хотя бы какой-нибудь официальный документ, подтверждающий, что методика вам нужна для исследовательских целей. А я не врач, я клинический психолог. И я в России, у нас в стране у психологов нет никакой лицензии. Да и к тому же методика мне нужна не для большого официального исследования, а для личного пользования по работе в частной практике. Примерно так я и ответила, предложив на крайний случай показать свой диплом на русском языке. Потом догадалась глянуть, куда я вообще пишу. Оказалось, в США (уже считается, что я под иностранным влиянием?). Честно говоря, про русский диплом я писала от безысходности, потому что ну несерьезно, он даже не переведен. Плюс не угадать, как сейчас отреагируют на фразу "Здравствуйте, я из России".

Однако вчера вечером мне прислали мануал на 109 страниц, посвященных обработке желаемой методики, включая ее использование для дифференциальной диагностики (чтобы отделять одно расстройство от другого). Представляете? Мир бывает такой открытый, я в восторге. Даже диплом показывать не пришлось.

В общем, теперь засяду за перевод и постараюсь внести свой небольшой вклад в развитие науки.

Перейдем уже к травмам

Есть еще одна причина, по которой я довольно долго не
писала никаких текстов. Мысли, витающие в моей голове, могут вызвать много сильных эмоций у читателей, а я не то чтобы очень смелая и храбрая (ну то есть иногда да, но не сейчас). Давайте я просто вынесу предупреждение: что-то в моих текстах может вас сильно зацепить, потому что актуальные для меня темы сами по себе очень заряжены. Если вы чувствуете, что вас куда-то понесло эмоциональной волной, перепроверьте, правильно ли вы поняли идею. Переспросите. А потом, когда убедитесь в моей ужасной неправоте, с чистой совестью высказывайте свое недовольство.

Все. Вроде подстелила себе соломки, так что начну мини-цикл постов об истории изучения психотравмы (и как это, оказывается, актуально политическому контексту!). Всего таких постов будет 4-5. Дальнейшие тексты - это вольный пересказ с некоторыми цитатами работы Дж.Герман "Травма и исцеление" с вкраплениями идей и цитат из работ других авторов, исследующих ту же тематику. Все ссылки на исследования можно найти в оригинальных источниках.

Начинается книга с любопытной аналогии: история исследований психологической травмы включает в себя периоды эпизодической амнезии (как зачастую бывает при самой психологической травме). Исследования начинались по одним и тем же направлениям, потом внезапно сворачивались, и тема травмы как будто бы пропадала из поля научных изысканий. Но через какое-то время она снова неизбежно становилась востребованной, а все исследования начинались по новой.

Такие сложности связаны с высокой интенсивностью чувств, возникающих при знакомстве и более глубоком изучении темы. А так же с большим количеством психологических защит, которые позволяют затушевать в сознании ужасы окружающего мира. И в особенности - те из них, что совершены человеком. А если и не затушевать, то хотя бы отвести от себя в противоположную сторону, ведь я точно хороший, значит там, на другой стороне, точно плохой. Такое расщепление здорово спасает при сильном стрессе. Но оно так же влияет на поле исследовательской деятельности.

Из доклада израильской специалистки А.Голомб: "В течение многих лет невозможно было лечение жертв холокоста из-за заговора молчания вокруг пережитых ими ужасов. Еще менее возможно было лечить какого-нибудь героя войны, если у того возникали проблемы, так как это считалось критикой того, кто спасал жизни. Этих людей идеализировали, а у идеальных людей нет недостатков <...> Много лет назад я встретила женщину, скрывавшую многих евреев у себя в погребе во время войны в Европе. Потом она переехала в Израиль, а значительно позднее у нее развился острый истерический психоз и она попала в больницу. Ее нельзя было обсуждать на собраниях персонала. Никто не хотел ставить вопрос, не были ли ее истерические черты одним из тех качеств, которые позволили ей совершать героические поступки. Ее подвиги не подлежали обсуждению врачами. Женщина нуждалась в помощи — но врачи были частью общества, которому были нужны герои. Для них эта женщина была героем, и препарировать ее мотивы было не актом помощи, а оскорблением святыни".

Вопрос о том, будут ли существовать систематические исследования в области психотравмы сам по себе политический. "Исследование боевой психической травмы становится допустимым только в контексте, который высказывает сомнения в правильности принесения в жертву ради войны молодых людей. Исследование травм в сексуальной и семейной жизни становится допустимым только в контексте, который подвергает сомнению подчиненную роль женщин и детей. <...> Подавление, диссоциация и отрицание - феномены как индивидуального, так и общественного сознания".

Далее мы посмотрим на три этапа в исследовании психологической травмы: 1) исследования истерии (которые выросли из антиклерикального политического движения конца XIX в. во Франции), 2) исследования боевой психической травмы (начавшиеся в Англии и США после Первой Мировой войны и войны во Вьетнаме), 3) исследования сексуального и домашнего насилия (за что спасибо феминисткам Западной Европы и Северной Америки).

Исследования истерии

Первый этап в исследовании психологической травмы связан с понятием "истерия". Из этих исследований впоследствии вырос психоанализ и психотерапевтическая практика в целом.

Обрисуем политический контекст этого этапа. Центральный конфликт во Франции разворачивается между республиканцами и монархистами, страна раз за разом то яростно шагает в сторону республики, то возвращется в лоно монархии. Тем, кто считал себя идеологом просвещения, предстояло сразиться с аристократией и духовенством. На этом пути важной целью стало продвижение науки, и в том числе - научные описания того, что ранее называлось "одержимостью демонами", "результатом колдовства" и "религиозным экстазом". К примеру, впервые начали говорить о стигматах как об истерических проявлениях, а не божественном промысле. Таким образом, крупное политическое движение поддерживало научные исследования, и в том числе - в психиатрии.

На этом фоне довольно популярным становится невролог Ж.М. Шарко, занявшийся исследованием и классификацией истерических проявлений. Он организовал площадку для исследований в больничном комплексе, куда отовсюду съезжались маститые ученые того времени. Впервые больных истерией перестали считать симулянтками (в основном это были женщины) и относились к ним серьезно (но как к объектам исследования). Шарко устраивал открытые лекции и демонстрировал, как при помощи гипноза можно было внушить пациенткам, что они страдают параличом. При выходе из состояния гипноза так они себя и чувствовали, что бесконечно поражало публику.

Пока Шарко классифицировал истерические проявления, другие ученые , заинтересованные этим феноменом (Фрейд, Брейер, Жане), исследовали причины развития подобных симптомов. И как бы вы думали? Через разговор. Так с пациентами наконец-то начали разговаривать, что заложило основы всей немедикоментозной психотерапии. Пациентки впервые почувствовали истинный интерес к своей истории. А так как не было еще никакого сеттинга (встречи с терапевтом на 1 час 1 раз в неделю, например), лечение проходило очень интенсивно, по нескольку часов подряд, зачастую - каждый день. Представляете, как здорово, когда впервые в жизни к вам проявляют такой неподдельный интерес и внимание? Есть даже гипотеза, что состояние некоторых пациенток улучшалось только за счет того, что им наконец-то удавалось выговориться в доверительной и принимающей обстановке. Но вернемся к истории.

Частота терапевтических сессий приводила к тому, что одновременно вести многих клиентов не представлялось возможным, поэтому к моменту доклада Фрейда "К этиологии истерии" в Венском клубе психиатрии и неврологии в 1896 году он проанализировал всего 18 клиентских случаев с истерической симптоматикой (12 женщин и 6 мужчин). В своей работе он пришел к выводу о том, что телесные симптомы, маскирующиеся под неврологические, но не имеющие под собой никаких видимых нарушений, это проявления событий, связанных с сильным стрессом и удаленных из памяти. А если возвращать эти события в поле осознания, то есть пробуждать скрытые воспоминания, симптомы истерии уходят. При этом пациенты вспоминали произошедшее не только на рациональном уровне, но и заново проживали их со всеми сопутствующими болезненными ощущениями (в чем Фрейд видел одно из доказательств реальности этих воспоминаний). Один за другим пациенты стали вспоминать о травматических событиях детства, и поначалу Фрейд им очень верил. Его анализ истерических проявлений подвел его к созданию теории обольщения, согласно которой корни истерии крылись в ранней сексуальной эксплуатации. Кажется, что за этим должно было последовать разрывное открытие, признанное научным сообщетсвом.

Однако коллеги неврологи и психиатры, выслушавшие доклад, к такому явно не были готовы. В медицинском журнале, где традиционно печатались краткие содержания и обсуждения докладов, указали лишь автора и название, опустив все подробности, а теорию (вместе с теоретиком) накрыло лавиной молчания и изоляции.

Уже в следующем году Фрейд писал В.Флиссу о своем «удивлении тем, что во всех случаях отца, не исключая и моего собственного, приходится обвинять в извращении»; и «осознании неожиданной частоты истерии», тогда как, конечно, такие широко распространенные извращения в отношении детей маловероятны.

Социальные последствия признания широты проблемы были слишком высокими, и общество предпочло снова стигматизировать больных истерией симулянтами. Примерно в то же время правление республики во Франции окончательно устоялось. Политический импульс, поддерживающий научные изыскания в сфере психиатрии, иссяк. Феминистическое движение в Европе было еще слабым, а поднимать на поверхность проблемы сексуальной эксплуатации детей и женщин (тем более, со стороны мужчин, занимавших доминирующее положение и в политике, и в науке, и где только ни где) стало как-то не к месту.

Со временем, находясь в научной изоляции, подвергаясь тотальному остракизму со стороны своих коллег, встречая все больше и больше свидетельств глубины бездны сексуальной эксплуатации женщин и детей, кукушечка у Фрейда начала съезжать, и в дело вступили психологические защиты, кои он так много и с удовольствием впервые описал. В какой-то момент помимо признания травматического опыта у одной из его пациенток (Доры), он стал настаивать на том, что она сама жаждала быть сексуально использованной. В конце концов теория обольщения заместилась теорией Эдипова комплекса, в основании которой лежали не травматические события, а внутренние либидозные импульсы. Фрейд заключает, что выслушанные им истории совращения представляли собой лишь запрещенные фантазии и выдумки (за что его критикуют до сих пор). Однако сложно противостоять всеобщему стремлению к вытеснению и отрицанию существующих ужасов, тем более, когда собственная психика тоже не особенно стремится это принять.

Фрейд сам отказался от исследования истерии через призму сексуальной травматизации, постарался стереть ее из исследовательского поля. Были и те, кто продолжил работу в этом направлении. Можете уже догадаться, что их усилия на том этапе предались забвению.

Потому что это слишком неприятно, чтобы проникнуть в массовое социальное сознание.

Из статьи С.Мадди (девочки, признавайтесь, у всех же так?)

Самое забавное, что Фрейд привел случай Доры как доказательство своей теории Эдипова комплекса, однако сам этот случай ей же и противоречит. Согласно Фрейду, подтверждение верности интерпретаций (о наличии запретного сексуального желания) лежало в плоскости реакций пациентки: интерпретация должна была облегчить состояние и снять симптоматику. В противовес этому Дора отвергла все интерпретации (а они, конечно, шикарны, почитайте), ушла от Фрейда после трех месяцев работы, а симптомы ее прошли не в терапии, а непосредственно после выхода на открытый конфликт с близкими - признания истинности ее догадок о тайных отношениях отца и сексуальных домогательств в ее сторону.

Я читаю книги быстрее, чем пишу посты

Эта - уже третья по тематике травмы, и я в огромном восхищении. Теперь жду октябрьского модуля по обучению ДПДГ, рассматриваю варианты по овладению навыками биологической обратной связи и фантазирую про психодраматические группы, переплетенные с ролевыми играми.

И жутко завидую автору. У него каждая глава с описанием того или иного метода начинается примерно одинаково: "Я про это узнал, мне стало интересно, я решил провести исследование эффективности и ввести это в свою практику". "В своем травма центре". Тоже так хочу.

Успокаивает то, что до выпуска книги он работал над этой темой 30 лет. А я только-только определилась со своей профессиональной специализацией.

Часть 2. БОЕВАЯ ТРАВМА

Вновь вернулись к проблематике травм уже в 20 веке. И движение исследовательской мысли мы с вами рассмотрим на примере трех этапов: Первой и Второй Мировых войн и войны во Вьетнаме. Я надеюсь, меня не посадят

1) Первая Мировая война и "трусливые" солдаты

С развитием психиатрии стало возможным смотреть на происходящие в психике процессы в разных аспектах человеческого опыта, и неудивительно, что война в этот период стала сценой для очередных исследований.

Количество военных потерь по причине психических нарушений в британской, к примеру, армии составляло около 40%. Это, конечно, вступило в конфронтацию с образом прекрасного и сильного духом солдата, который может держать лицо при встрече с любыми трудностями. Нарциссические представления о том, каким я должен бы быть, полетели к чертям, потому что психика среднего человека не заточена под обработку такого количества ужаса.

Солдаты кричали и рыдали, не способные остановиться. Они теряли способность говорить, ходить, видеть и помнить. Они цепенели или были невероятно расторможены. Они не могли спать, так как им все время снились кошмары. Может быть, эти симптомы - результат физического воздействия? Давайте назовем это состояние "снарядный шок", решили врачи того времени. Но когда этот "снарядный шок" стали массово диагностировать и у тех солдат, кто был полностью здоров с физической точки зрения, начала зарождаться мысль, что интенсивного эмоционального переживания для удара по психике, пожалуй, достаточно.

Осознание происходящего давалось обществу с большим трудом. После Первой Мировой войны симптомы военного невроза стали очевидны, однако связывались они со слабостью характера и недостатком мужества, мол ночные кошмары, флэшбэки и другие проявления не возникают у здоровых и доблестных солдат, способных отстоять свою честь (мальчики не плачут и все такое). А если тебя опрокидывает под стол от громких звуков - сам дурак (симулянт, трус, неполноценный мужчина). Давайте лечить такие расстройства стигматизацией, угрозами и наказаниями? - подумали врачи того времени. Хммм, как же так вышло, что это не сработало?

И после Первой Мировой войны люди все же решили спрятать под ковер все те открытия о самих себе, которые им преподнесла наука начала 20 века (замечаете уже некоторую закономерность?).

2) Вторая Мировая война и "поломанные" солдаты

Уже в начале Второй Мировой войны психиатр А.Кардинер замечает амнистическую природу исследований травмы (то, что исследования регулярно затухают и впервые взявшиеся за эту тему авторы начинают все заново, не учитывая приобретенный до них опыт). Он так же видит схожесть военного невроза с симптомами истерии. К началу этой войны общество чуть подросло и задумалось о том, как бы эффективно помогать солдатам, чтобы (ну конечно) быстрее возвращать их на фронт. То есть их уже не гнобили, как несостоятельных членов общества, а желали переделать (прогресс!).

Это намерение требовало убрать стигматизацию: теперь любой человек признавался способным реагировать на участие в боевых действиях как на травму. Ученые даже подсчитали, какая интенсивность и продолжительность воздействий с большой долей вероятности выведет среднестатистического солдата из строя. Потому что нельзя привыкнуть к травматическим стимулам и воспринимать их нормально.

Лечили в основном гипнозом и разговорами (на что солдатам давалась неделя времени). Появилась идея, что если проживать травмирующие воспоминания в реальном времени и достигать катарсиса, человеку вроде как становится лучше и он может продолжать участвовать в боевых действиях. Ушли наиболее мешающие истерические симптомы, будь то потеря потеря памяти, яркие эмоциональные нарушения или неспособность ходить\видеть\говорить? Способен минимально функционировать? Все, лечение прошло успешно, добро пожаловать на фронт. То, что травма не лечится за неделю и мешает человеку (и его близким) всю оставшуюся жизнь, в тот момент никого особенно не волновало. После окончания войны тема с исследованиями снова закрылась, а о реабилитации не было и речи. Давайте забудем, как нам было страшно (а некоторым - страшно до сих пор).

У меня сейчас возникает метафора - испуганный ребенок, который накрывает ладошками глаза, и все страшное в мире исчезает вместе с его возможностью видеть. Вот это - уровень эмоционального развития общества.

3) Война во Вьетнаме и антивоенное движение

А дальше была война во Вьетнаме. И здесь уже фактором развития исследований в области травмы стали горизонтальные организации самих ветеранов, что добавило внушительных очков антивоенному движению. Настроенные против войны, они собирались в "дискуссионные кружки", делились происходящими на войне ужасами, признавались в военных преступлениях и приглашали на свои сборища врачей-психиатров. У людей появилась убежденность в том, что жить с последствиями травмы не обязательно, и можно потребовать у мира помощи в том, чтобы 1) справиться с травматическими симптомами 2) привлечь внимание к сокрушительному воздействию войны на психику и запустить дискуссию на национальном уровне.

К середине 70-х годов под давлением ветеранских организаций Администрацией по делам ветеранам была согласована программа психологического лечения, по всей стране открылись специализированные центры психологической помощи, а в 1980 году ПТСР было впервые официально признано в качестве реального психиатрического диагноза. Кстати, в этот же период психиатры вернулись к работе с участниками предыдущих войн (это я уже вычитала в книжке "Тело помнит все").

Заключение

Хочу сделать небольшое лирическое отступление. Я пишу об этой истории в довольно язвительном тоне, мол как можно было так бездумно относиться к своему психическому здоровью. Это - переносная реакция, объектом которой, на самом деле, являются участники событий текущего, а не прошлого времени. Так-то я стою на той позиции, что человечество делает максимум из того, на что оно способно, и за прошедший век мы сделали громадный скачок в снижении толерантности к насилию, развитии самоотношения и гуманности. Просто в контексте текущих событий хочется ткнуть носом в эти исследования тех, кому удалось увернуться от общественного развития. Признаю за этой несдержанностью свои собственные травматические реакции.

P.S. Пока писала статью, решила поинтересоваться, как обстоят дела с психологической реабилитацией ветеранов боевых действий у нас в стране, потому что в книге Герман не учитывался опыт России и Советского Союза. Все ведь слышали про "афганский" и "чеченский" синдромы? Ну так вот, никак они не обстоят. Максимум, что может получить ветеран - медицинская помощь и комната психологической разгрузки. ПТСР в принципе не упоминается ни на одном из сайтов реабилитационных центров. Наоборот, наличие психического расстройства стоит в противопоказаниях к реабилитации. Не удивлена, но возмущению моему нет пределов. Видимо, мы все еще на той стадии, где проблем с психикой у нормальных, здоровых и доблестных солдат возникать не должно.

Смешная история про Ганса Селье, психосоматику и несчастных крыс

Вот уже какое-то время на вопрос друзей и знакомых "Хей, как дела?" я отвечаю одной и той же историей из жизни Селье, потому что она сокровище.

Ганс Селье - один из отцов теории стресса. И где только не упоминался этот ученый! Начиная с учебы в вузе и заканчивая специализацией по травме, изо всех щелей рассказывают о его теории, привязывают ее и к выгоранию, и к травме, и к адаптации. Но никто и никогда не рассказывал мне о том, как он, собственно, пришел к своей идее. А что может быть интереснее людских историй?! Так что я расскажу про это и вам.

Итак. Молодой эндокринолог венгерского происхождения жаждал начать научную карьеру и был готов взяться за любую выпавшую возможность. Он позаимствовал у своих коллег полученный из яичников экстракт и решил присоединиться к исследованию его свойств. Собрал своих крыс и стал ежедневно делать им инъекции с найденным веществом. Через несколько месяцев подобных экспериментов Селье обнаружил странные изменения: у всех крыс обнаружилась язва желудка, увеличенные надпочечники (где выделяются адреналин и норадреналин) и неполадки с органами иммунной системы.

Восторг! Что же это за необыкновенный экстракт, который приводит к столь выраженным последствиям? - подумал Селье. И наверняка был невероятно горд собой.

Не будь дураком, он решил довести эксперимент до конца и исследовать контрольную группу крыс, которой вместо найденного экстракта ежедневно вкалывал солевой раствор. Планировалось, что с этими крысами ничего произойти не должно. Но вот незадача, по прошествии нескольких месяцев у них так же обнаружилась язвенная болезнь, увеличенная кора надпочечников и атрофированная иммунная система. Выходит, дело вовсе не в экстракте. Но тогда что же общего было в обеих группах крыс?

Ответ оказался довольно забавным. Ученый был не особенно умел в обращении с животными, поэтому в попытках сделать им инъекции, Селье ронял крыс на пол, гонялся за ними по всей лаборатории, доставал веником из-под раковины. И так каждый день! Если тебя подвергают такому стрессу хронически, содержание инъекции становится неважным. По итогу, самым мощным стрессором для крыс стал сам Селье.

Из чего можно сделать три вывода:

Первый: великие люди порой начинают свою карьеру с очень курьезных случаев, то есть великие они совсем не сразу.

Второй: чтобы появился шанс чего-то добиться, нужно что-то делать. Даже то, что поначалу кажется недостаточно значимым.

И последний : если вам уже долгое время плохо, присмотритесь, не бегает ли за вами кто-то с веником (возможно, это вы сами).

А ещё у меня освободились места для двух клиентов онлайн. Так что приглашаю желающих вот сюда @genhor_reithen для обсуждения подробностей.

Остальным хорошего дня, а я пошла читать очередную книжку. На сей раз по стрессу и психосоматике (откуда и история про Селье), с ведением конспектов в тетрадочку — осень навеяла.

Сказать, что я офигела с новостей, значит ничего не сказать.

Если среди вас есть активисты, которым сейчас нужна помощь по актуальным вопросам, готова присоединиться, пишите.

В твиттере куча помогающих организаций для призывников, если вы тоже в афиге и в ступоре, могу лично покидать ссылки на них, тоже пишите.

Для тех, кто новости не читает: обьявили частичную мобилизацию.

Когда вокруг происходит много всего, на что повлиять не удается, может зародиться иллюзия собственного тотального бессилия. Это именно иллюзия. В моей власти всегда что-то да остается. Даже сидя в тюрьме можно выбирать, чем заполнять свою голову. Примером тому и Франкл, так ставший популярным в этом году, и наши с вами современники.

Сохранение ощущения, что ты можешь на что-то повлиять, видится мне сейчас важнейшим фактором удержания кукушечки на должном ей месте.

1) Определите границы своей ответственности. О чем думать? Какого мнения придерживаться? Во что верить? Чему посвятить свое время? На что распределить свои силы? На что потратить деньги? Как организовать пространство вокруг себя? В чем себя поддержать? Как строить свои отношения? С кем общаться, а с кем нет? На что реагировать? Что, в конце концов, съесть на завтрак? Это зависит от меня, и я могу на это повлиять.

2) За этими границами будет находиться то, на что вы либо не можете повлиять вообще, либо не сможете сделать этого в одиночку. Нащупайте свои ограничения, они есть у нас всех, никто не сверхчеловек.

3) Собирайтесь в комфортные для вас группы. Создавайте групповые чаты. Устраивайте вечерние чаепития по зуму. Любая активность по расширению социального взаимодействия и укреплению горизонтальных связей пойдет на пользу чувству совместности и сплоченности (а может и чему-нибудь еще).

4) Для ощущения собственной субъектности сейчас важно поддерживать внутренний смысл. Если он был разрушен, конструируйте новый. Без понимания смысла далеко не уехать и очень легко свалиться в апатичное состояние.

P.S. Дружеское напоминание для тех, кому это важно: неявка в военкомат по повестке влечет за собой максимум (!) административку со штрафом в 3к рублей.

Когда решила отдохнуть от политики и почитать книжку по психотерапии. Спасибо, блин, за актуальные примеры.

Доброго вечера, ребятки.
Тут было тихо, потому что я обдумывала, планировала, морально готовилась и всё-таки уехала в Грузию. Теперь мне знакомы все эмигрантские проблемы, о которых раньше я даже не задумывалась. Но всё это не встаёт ни в какое сравнение с той фоновой тревогой, от которой так славно наконец избавиться.

Книжки я притащила с собой, буду писать про травму и дальше. Конечно, не только про неё.

P.S. Самое большое культурное потрясение - это полиция, от которой не страшно.

У меня теперь есть новый дом рядом с морем, целая толпа растений, за которыми нужно ухаживать в отсутствие хозяйки, и деньги в пяти валютах (по которым вообще невозможно понять общую сумму без долгих просчетов). Стресс от новизны с лихвой перекрыл тот стресс, от которого я уезжала. Хотя от регулярных салютов меня все еще выкидывает в тревогу, но пусть это будет такая десенсибилизация.

Еще словила себя на том, чего уже давным давно не ощущала. Вроде бы головой понимаю, что адаптация жрет неимоверное количество ресурсов и нужно просто жить и потихоньку привыкать к новому, не обращая внимания на эффективность, ведь энергия со временем обязательно появится. Но голос внутри все равно вкрадчиво напоминает о том, сколько дел хорошо было бы сделать. Может, пары недель в новой стране достаточно, чтобы вернуться в свое обычное состояние? Ага, да.

Но вроде бы спустя месяц энергия и правда понемножку появляется. Посему в ближайшее время допилю цикл статей про исследование травмы и посмотрим, куда двигаться дальше.