Смыть не получится. Смыться тоже, как и исчезнуть.

Собаки не охраняют преступников. Покоя не будет, если не было покаяния.

Внутренний Моссад – вот приговор.

Скелет останется в назидание будущим поколениям. ДНК ненависти скрыть нельзя.

Фильм у Серебренникова получился мощный и какой-то нужный сегодня, хоть и жестоко давящий. Надеюсь, на всех, кто был в зале.

Я не понимаю, почему он не в конкурсе здесь и сейчас. Он вписывается мощно и в тему и месседж фестиваля. Но подробно обо всем завтра.

Прекрасный режиссерский дебют Скарлетт Йохансон The Eleonore Great в «Особом взгляде».

Он еще точно рифмуется с «Менглеле» Серебренникова. Там тоже поднимаются вопросы Холокоста и его следов в настоящем, но совсем под другим углом. Круто, что посмотрел эти фильмы друг за другом. На одном дыхании.

Наказание изнутри: фильм Кирилла Серебренникова в конкурсе Канн как тревожное предзнаменование и антидот от диктатуры

Военный преступник Йозеф Менгеле формально избежал ответственности и умер своей смертью в Бразилии под именем Дона Педро. Однако безнаказанным остался именно тот человек на бумаге, который отчаянно пытается вести новую жизнь в Латинской Америке. Но убежать от себя не получается: тени замученных пленников, над которыми он ставил свои безумные эксперименты, прикрываясь «традиционными ценностями», не отстанут. «Ангел смерти» моментально теряет крылья после поражения, но не сразу это осознает.

Серебренников, основываясь на французской книге Оливье Геза, отмеченной престижной премией Renaudot, снимает черно-белый манифест о неизбежности ответственности за зло. Стереть себя и обнулиться не получится, хотя, казалось бы, мир после катастрофы почти не изменился. Южноамериканские страны снисходительны к военным преступникам — коррупция и удаленность. Там до сих пор можно спокойно купить родную газету Der Weg. Германия же словно закрывает глаза на существование прежнего порядка — в доме отца Менгеле его тайно встречают как героя уже после войны, в том числе верный слуга, напоминающий Фирса. «Люди здесь хорошо тебя помнят», «Ты всего лишь исполнял долг» — вот фразы людей, которые до сих пор правят жизнью, а слуги подливают им дорогое вино. Но даже такое лицемерие не спасает от падения и постепенного разрушения.

Немецкий актер Аугуст Диль у Серебренникова еще инфернальнее, чем Воланд у Локшина в «Мастере и Маргарите», который, кстати, тоже вчера внимательно смотрел кино. Серебренникову удалось показать портрет маньяка и насильника, отчаянно пытающегося оправдать самого себя, окруженного злыми собаками. Диль передает все стадии героя в разные периоды — от отрицания до принятия и ужаса от осознания собственной предрешенности. Даже в старости преступник остается ничтожеством, которое продолжает гордиться Вагнером, великой немецкой культурой и «особым путем» страны, которой больше нет. «Германию никогда не победить», — уверен он, а все вокруг — враги, особенно хиппи и леваки, которые, по его мнению, захватили власть. Его же преступления как будто ничто, а суд современников он принимать отказывается.

Совестью выступает сын Менгеле, который приезжает к стареющему отцу в Бразилию по фальшивым документам, ведь с такой фамилией вход в страну запрещен. Это — одни из важнейших эпизодов фильма. Сын задает вопросы, которые волнуют всех: «Но что тебе сделали евреи?», «Ты убивал?», «Зачем ты это делал?». При этом он всеми способами пытается разглядеть в нем человека, даже реагирует на глупые комментарии про «коммунистическую» прическу и запрещенное при Гитлере курение. Он даже делает с отцом неловкое селфи, на котором на мгновение у Менгеле появляется улыбка — такая же, как на кадрах из лагеря. Но нет: этот человек остается жалким ничтожеством. Как бы он ни старался быть «нормальным» — выбирая в жены служанку. Сцена свадьбы становится его похоронами. Да и вся его «новая жизнь» — иллюзия, фактически уже заочное существование в потустороннем мире.

Внутренний Моссад — вот приговор, который страшнее возмездия израильских спецслужб или суда над пойманным ими Эйхманом.
Именно поэтому все здесь снято в черно-белом; цветная — только нацистская Германия, особенно жуткие лагерные сцены, где мы видим те самые физиологические эксперименты над заключенными и издевательства. Многие могут посчитать это эстетизацией насилия. Но это — намеренный ход и назидание. Ведь тогда эти люди действительно это делали. Поэтому важно напомнить, важно — сильно и в лоб, под немецкую оперу, которую они так любили.

Серебренников раздевает Менгеле до скелета. Есть ли там совесть? — пытается понять он. Что-то не разглядеть. Этот анатомический театр особенно точно передан в прологе, где студенты в одном из бразильских университетов изучают его скелет. Серебренников вместе с ними пытается расшифровать ДНК насилия. Весь фильм и есть эта попытка — как и у сына — понять: ну как человек живет с этим, как он может прожить всю жизнь, оправдывая очевидное?

Отсутствие покаяния? Эта дорога не ведет к храму. Она ведет к пропасти. И это главное назидание для современных преступников, которые верят в свои мантры про «нацистов» и «устранение первопричин конфликта». Они уже понимают, что наделали, но обратной дороги нет. Собаки не защитят. Никто не защитит. Их разъедает изнутри не совесть — ее нет — а нечто худшее: просто животная агрессия, которая пожрет их же самих.

Поговорил с Кириллом про фильм.

Полное интервью — вечером на Дожде

Интервью с Кириллом Серебренниковым на Дожде

Но все-таки мы встретились…

Иногда напыщенные бергмановские конструкции про сцены из семейной жизни сильно уступают простому и действительно сентиментальному высказыванию. Таким был фильм The History of Sound Оливера Хермануса в конкурсной программе. Многие посчитали его вторичным и каким-то чересчур простым. Я бы сказал — просто открытым и откровенным. А потому для многих как будто бесполезным. Но не для тех, кто чувствует иначе.

А когда в тандеме два секс-символа современного кино — Джош О’Коннор и Пол Мескал, — возникает магия, в которую надо просто поверить.

Разговоры о культурной апроприации и о том, что «гетеро играют геев», — в сторону. Тут нет «геев» — тут есть любовь. Безусловная и нечаянная. Как в Call Me by Your Name или «Жизни Адель».

В начале XX века талантливый сын бедных фермеров из Кентукки (Мескал) может визуализировать музыку и умеет петь фолк, а потому вырывается из своей деревни в консерваторию в Бостоне. Там-то он и встретит — в трагичном 1917 году — другого харизматичного музыканта (О’Коннор), с которым у них возникнет моментальная страсть и любовь с первого взгляда.
Романтическое погружение по всем законам жанра должно наткнуться на препятствия. Первым становится война в Европе, которая разлучает их идеалистический мир. Но далее их ждет самая главная поездка в жизни: экспедиция в родной для героя О’Коннора штат Мэн, с целью записи и коллекционирования того самого фолка, который стремительно исчезает. Но после этой дороги, которая запомнится, рискует исчезнуть их любовь. Нужно успеть все — до того, как она исчезнет.

Следующее препятствие — общество, деньги, паттерны поведения. Но это их дорога, их путь познания и принятия неожиданной любви.
Как и в La La Land, герой Мескала задаётся вопросом: а что было бы, если бы мы не встретились? Пошла бы жизнь иначе? И отвечает сам себе: но мы встретились. И это главное.

Это самое простое, но настолько важное в жизни — хранить в сердце эти минуты, эти дни, эти совместные путешествия, которые дали радость и что-то самое-самое, чего больше никогда не повторить. Пусть это было быстро, пусть это были короткие встречи. Пусть после встречи они больше никогда не увидятся. Но, возможно, те самые моменты вы вспомните и через 50, и через 70 лет. И тот голос уже не уйдёт из истории.

Можно жениться, родить детей, написать кучу книжек, записать еще больше подкастов, а в конце жизни тебе запомнится только одна встреча. И только один человек. Этот человек будет с тобой навсегда — на протяжении десятилетий, даже если дороги разошлись, а иных уж нет. Главное — не потеряй и не сломай. Кто живет и чувствует — должен понять это кино. Наивное, но такое честное.

Мой фаворит на Золотую пальму, секс с пылесосом и Скарлетт Йохансон про Холокост. Мои предварительные итоги Канн

Вся надежла на стариков!

Это братья Дарденн ! Перед премьерой

Мои хорошие