«А внутренний голос мне явственно говорит ...: «Да не получишь ты ничего. Не дадут тебе получить…»
А у нас в институте [в Литинституте] как раз в это время вел семинар один из членов комиссии по госпремиям, и я просунула голову в его аудиторию, вызвала его на минутку:
– Так ты мне скажи – дали мне эту премию или нет?
– Ну конечно дали! Что ты все кокетничаешь!
– А когда у вас заседание этого президиума?
– Сегодня, кажется, в четыре часа, а что?
– Так вот они мне и не дадут…
– Ну, ты с ума сошла! Это же будет скандал! Не было никогда такого, чтобы комиссия присудила, а они отказали. И потом – с какой стати?
– А кто там сидит?
– Да там каждой твари по паре. Дизайнеры, балеруны, художники. Боря Мессерер там всем заправляет…
Ну, думаю, раз Боря, ничего дурного не произойдет. Он нам еще на свадьбу такую икону чудесную подарил – Святители Московские – Иона, Алексей, Филипп и Ермоген. Это, между прочим, была первая наша икона.»
А тем же вечером звонит ей тот самый член комиссии:
- Не знаю, как тебе и сказать. Ты была права.
А у нас в институте [в Литинституте] как раз в это время вел семинар один из членов комиссии по госпремиям, и я просунула голову в его аудиторию, вызвала его на минутку:
– Так ты мне скажи – дали мне эту премию или нет?
– Ну конечно дали! Что ты все кокетничаешь!
– А когда у вас заседание этого президиума?
– Сегодня, кажется, в четыре часа, а что?
– Так вот они мне и не дадут…
– Ну, ты с ума сошла! Это же будет скандал! Не было никогда такого, чтобы комиссия присудила, а они отказали. И потом – с какой стати?
– А кто там сидит?
– Да там каждой твари по паре. Дизайнеры, балеруны, художники. Боря Мессерер там всем заправляет…
Ну, думаю, раз Боря, ничего дурного не произойдет. Он нам еще на свадьбу такую икону чудесную подарил – Святители Московские – Иона, Алексей, Филипп и Ермоген. Это, между прочим, была первая наша икона.»
А тем же вечером звонит ей тот самый член комиссии:
- Не знаю, как тебе и сказать. Ты была права.
А на другое утро, буквально чудом (потому что все, происходившее на президиуме - строжайшая тайна) выяснилось, как было дело - историю рассказала прихожанка храма, где служил ее муж Владимир Виглянский (дальше идет рассказ этой женщины).
«Звоню я одной своей старой приятельнице, а она работает в президиуме по госпремиям, секретарь, что ли, не знаю, как это называется. А у меня муж несколько лет назад госпремию по архитектуре получил, в общем, знакомы мы хорошо. Итак, звоню я ей – просто так, как дела, спросить, а она мне и говорит: «Не могу с тобой долго разговаривать, у нас тут такой скандал, такой скандал. Комиссия присудила премию одному, а наши мафиози из президиума отняли ее и отдали другому. Но только это не наша комиссия, не архитектурная, а литературная».
«Да, – спрашиваю, – а кому присудили и кому отдали?»
«Вообще-то я не имею права разглашать, но поскольку ты писателей все равно не знаешь, то тебе могу сказать: присудили, – и тут она, отец Владимир, назвала фамилию вашей жены, – отметила прихожанка и продолжала, имитируя чужую интонацию, видимо, этой своей приятельницы из президиума, – а отдали Рейну.
Это было невооруженным глазом видно: заговор, хотя я ни эту поэтессу не знаю, ни этого Рейна. И вообще мне все равно, это не по нашему ведомству. Ой, это был такой спектакль! Станиславский отдыхает! «Не верю, – кричит, – не верю!», а сам – все равно отдыхает.
Все было разыграно заранее, по готовому сценарию, как по нотам...
«Да, – спрашиваю, – а кому присудили и кому отдали?»
«Вообще-то я не имею права разглашать, но поскольку ты писателей все равно не знаешь, то тебе могу сказать: присудили, – и тут она, отец Владимир, назвала фамилию вашей жены, – отметила прихожанка и продолжала, имитируя чужую интонацию, видимо, этой своей приятельницы из президиума, – а отдали Рейну.
Это было невооруженным глазом видно: заговор, хотя я ни эту поэтессу не знаю, ни этого Рейна. И вообще мне все равно, это не по нашему ведомству. Ой, это был такой спектакль! Станиславский отдыхает! «Не верю, – кричит, – не верю!», а сам – все равно отдыхает.
Все было разыграно заранее, по готовому сценарию, как по нотам...
...когда человек из литературной комиссии объявил нового лауреата, тут встал Мессерер – ну это муж Ахмадулиной, если ты не в курсе, и сказал вроде того, мол, слушайте, кто такая эта поэтесса? Я, например, не знаю, кто она такая. Никогда даже не слышал, – говорит он. – Ну, что мы будет давать премии кому попало. Давайте лучше дадим премию известному поэту Рейну, он уже у нас получал госпремии, он учитель Бродского, это будет солидно.
И его люди давай поддакивать: Рейну, Рейну дадим.
А этот «литературный» человек им резонно говорит: позвольте, да ведь комиссия несколько раз собиралась, в несколько туров голосовала, в результате поэтесса эта получила восемь голосов, а Рейн – только три. Это будет неуважение к литературной комиссии.
А Мессерер гнет свою линию: знать я ее не знаю. Хотя, согласись, при чем тут – знает он или не знает, его кто спрашивал? Он что – каждую балерину знает – из Кировского театра или Мариинки, которым премии присуждают, или – каждого архитектора, или что – в музыке он так сечет?
Эта комиссия специальная потому и заседает, что там – эксперты. А его дело – сторона. Сиди, собирай результаты. Ну да он так надавил! Но с утра уже - сумасшедший дом. Эти из литературной комиссии названивают, скандалят, жаловаться грозятся..."
И его люди давай поддакивать: Рейну, Рейну дадим.
А этот «литературный» человек им резонно говорит: позвольте, да ведь комиссия несколько раз собиралась, в несколько туров голосовала, в результате поэтесса эта получила восемь голосов, а Рейн – только три. Это будет неуважение к литературной комиссии.
А Мессерер гнет свою линию: знать я ее не знаю. Хотя, согласись, при чем тут – знает он или не знает, его кто спрашивал? Он что – каждую балерину знает – из Кировского театра или Мариинки, которым премии присуждают, или – каждого архитектора, или что – в музыке он так сечет?
Эта комиссия специальная потому и заседает, что там – эксперты. А его дело – сторона. Сиди, собирай результаты. Ну да он так надавил! Но с утра уже - сумасшедший дом. Эти из литературной комиссии названивают, скандалят, жаловаться грозятся..."
И дальше Олеся Николаева вспоминает - «Вот, думаю, Рейн, тоже мне друг! Сколько с ним было связано, и в Париж мы с ним ездили, и в Кельн, и Новый год вместе встречали, и когда он жил в доме творчества, каждый день, а иногда и по два раза приходил к нам читать стихи. А теперь я сижу и думаю, что тогда, когда я увидела его лицо в институте, он уже заранее был посвящен… А о Мессерере я уж и не говорю – сколько раз мы выступали с Ахмадулиной на поэтических вечерах, он всегда после этого раскланивался, подходил…
Сокрушается, что даже матери рассказать не может (и Мессерер, и Ахмадулина бывали в доме её родителей и её мать Бэллу очень любила) «Понимаешь, я даже маме не посмею об этом рассказать, так это все стыдно, она не поверит… Или она скажет: «Белка? Да она добра, добра!» Точно не поверит, еще и обругает меня, обвинит во всем»
«Действительно, – подумала я, – она вообще об этих Бориных делишках может ничего и не знать – сидит себе, печальная, взаперти. Подбитая птица! Недаром же ее с таким трепетом любит моя бедная мать!»
И я, ни с кем не советуясь, даже с самой собой, не просчитывая последствий, а просто – по импульсу, по мановенью души позвонила Белле. Я хотела… ну, пожаловаться ей, что ли, на Борю, спросить это свое: «как же так?».
– Белла, – сказала я, – представляете, Боря заседал вчера на каком-то президиуме по госпремиям и сказал, что он и знать меня не знает, и слыхом не слыхивал… Как же так, неужели же ничего, что было у нас с вами связано в этой жизни, не важно, не имеет значенья, вменено в ничто: растереть и забыть?..»
Ведает Бог, мне не нужно было от нее ничего, кроме слабого лепета о ее неведении, что это – недоразумение, что она не может понять, как так вышло, что «может быть, он подумал, что это – какая-то другая поэтесса, однофамилица», мало ли, ну, что-нибудь такое…
– О, – по обыкновению растягивая слова, скопившиеся за нижней губой, и чуть придерживая их верхней, – запела она.
И потом она очень возвышенно стала говорить о том, как ей жаль меня, бедное-бедное дитя, ибо я так пекусь о премиях, а поэт (она выговаривала скорее «пуэт», и «пэ» глухо лопалось у нее на губах, как пузырик) – весь в упоении творчеством, в блаженстве… И что Рейн достоин, этот прекрасный Рейн. И что она сама – о, как она от этого далека, это все ей так чуждо, вся эта тщета…
И все слышалось это со стиснутыми зубами – «пуэт», «пуэт»…
Я положила трубку.»
И я, ни с кем не советуясь, даже с самой собой, не просчитывая последствий, а просто – по импульсу, по мановенью души позвонила Белле. Я хотела… ну, пожаловаться ей, что ли, на Борю, спросить это свое: «как же так?».
– Белла, – сказала я, – представляете, Боря заседал вчера на каком-то президиуме по госпремиям и сказал, что он и знать меня не знает, и слыхом не слыхивал… Как же так, неужели же ничего, что было у нас с вами связано в этой жизни, не важно, не имеет значенья, вменено в ничто: растереть и забыть?..»
Ведает Бог, мне не нужно было от нее ничего, кроме слабого лепета о ее неведении, что это – недоразумение, что она не может понять, как так вышло, что «может быть, он подумал, что это – какая-то другая поэтесса, однофамилица», мало ли, ну, что-нибудь такое…
– О, – по обыкновению растягивая слова, скопившиеся за нижней губой, и чуть придерживая их верхней, – запела она.
И потом она очень возвышенно стала говорить о том, как ей жаль меня, бедное-бедное дитя, ибо я так пекусь о премиях, а поэт (она выговаривала скорее «пуэт», и «пэ» глухо лопалось у нее на губах, как пузырик) – весь в упоении творчеством, в блаженстве… И что Рейн достоин, этот прекрасный Рейн. И что она сама – о, как она от этого далека, это все ей так чуждо, вся эта тщета…
И все слышалось это со стиснутыми зубами – «пуэт», «пуэт»…
Я положила трубку.»
«Передо мной проплыли картины всех наших встреч, начиная с той, когда я в семнадцать лет пришла к ней в лоджию в Коктебеле читать стихи – так тогда было принято, чтобы начинающие поэты читали стихи уже признанным. Там был ее тогдашний молодой муж Эльдар и Искандеры – Фазиль, Тоня и их дочка. И вот я стала читать стихи, и вдруг у меня полились слезы. Я читаю, а они текут и текут по щекам, текут и текут. То ли я была настолько стеснительная, что мне приходилось себя преодолевать, то ли сами стихи были связаны у меня с какой-то душевной болью – не знаю. Но как только я дочитала, все кинулись меня утешать, обнимать. Белла сказала: «Если бы я так писала в семнадцать лет, я бы сейчас была уже Гёте», потом написала стихотворение... "Пришла. Стоит. Ей восемнадцать лет..."»
История имела продолжение.
«...тут в «Литературке» выходит открытое письмо членов комиссии по госпремиям, где они выражают свое возмущение тем, что их решением пренебрегли.
Потом мне рассказывали, что это письмо посылали президенту двумя путями. Первый – легальный – через экспедицию.
А второй – блатной – через некоего знатного человека, который имел доступ к [президентскому] референту. Но тут произошел облом: референт якобы затребовал такую сумму за передачу письма, которая превышала сам размер премии.
Не знаю, дошло ли письмо первым путем, то есть «обычным ходом», но вскоре после этого всех разогнали – комиссию упразднили, президиум распустили, а саму Пушкинскую премию отменили вообще.»
Отрывок из книги: Николаева, Олеся. «Тутти: книга о любви» ACT Астрель
«...тут в «Литературке» выходит открытое письмо членов комиссии по госпремиям, где они выражают свое возмущение тем, что их решением пренебрегли.
Потом мне рассказывали, что это письмо посылали президенту двумя путями. Первый – легальный – через экспедицию.
А второй – блатной – через некоего знатного человека, который имел доступ к [президентскому] референту. Но тут произошел облом: референт якобы затребовал такую сумму за передачу письма, которая превышала сам размер премии.
Не знаю, дошло ли письмо первым путем, то есть «обычным ходом», но вскоре после этого всех разогнали – комиссию упразднили, президиум распустили, а саму Пушкинскую премию отменили вообще.»
Отрывок из книги: Николаева, Олеся. «Тутти: книга о любви» ACT Астрель
Это очень верно. Кого проходят в музыкальной школе на уроках музыкальной литературы в первый год обучения? Бах, Гайдн, Моцарт, Бетховен. Ни французского барокко, ни музыки ренессанса.
Причем - совершенно не объясняется и не рассказывается, _ПОЧЕМУ_ так, чем велик Хорошо Темперированный Клавир, какую революцию он совершил, почему, например, венская музыкальная школа, а не Версаль и 24 скрипки короля.
Причем - совершенно не объясняется и не рассказывается, _ПОЧЕМУ_ так, чем велик Хорошо Темперированный Клавир, какую революцию он совершил, почему, например, венская музыкальная школа, а не Версаль и 24 скрипки короля.
Forwarded from 100knig
"С исчезновением духовной музыки, например в школе, ее заменила немецкая музыка. Первые впечатления ребенка связаны теперь не с Русской песней, искусством своим, созданием родного гения, а с Нотной тетрадкой Баха чуждого и всегда бывшего мне ненавистным своей мертвой механичностью".
Как я понимаю, Сергей Семёнович намеревается заслужить орден за создание революционной ситуации в стране?
Аня, ну так проблема же в том, что все это делается, чтобы не говорить о единственно возможном и логичном - Русской нации.
У нас например в концепции миграционной политики нигде не сказано, что Россия должна оставаться русским государством и что вот мы адаптируем мигрантов к нашему обществу - к какому?
У нас есть регионы, где принято стрелять на свадьбах, делать женское обрезание и не пустят без платка в университет - ну и что мешает адаптироваться в это общество? Тоже вполне российское
У нас например в концепции миграционной политики нигде не сказано, что Россия должна оставаться русским государством и что вот мы адаптируем мигрантов к нашему обществу - к какому?
У нас есть регионы, где принято стрелять на свадьбах, делать женское обрезание и не пустят без платка в университет - ну и что мешает адаптироваться в это общество? Тоже вполне российское
Forwarded from Анна Федорова
Честно говоря, это выглядит чудовищно. На старте расписываться, что с темой строительства нации никто работать не умеет и не хочет.
Ну какая плата за парковку, это же капля в море, просто смешно - будут отдавать новые земли девелоперам, естественно, под многоэтажную застройку
Forwarded from paradox _friends
Москва будет тратить ежегодно по 100 млрд руб на расселение и снос «хрущевок». В бюджете на этот год заложен дефицит на 200 млрд. А долг города (61,5 млрд) близок к потолку (87,6).
Соответственно, придется искать какие-то другие источники финансирования новых расходов. Первое, что приходит на ум, -- мэрия будет увеличивать плату за парковку. Но, «доходы от оказания платных услуг», согласно опять же, бюджетным выкладкам – 9,475 млрд руб. И существенно больше выжать из автовладельцев дептранс не сможет.
Эти суммы не идут ни в какое сравнение с НДФЛ, который приносит столичной казне свыше 700 млрд руб в год и является самой доходной статьей московского бюджета.
Так что, скорее всего, Собянин присоединится к партии сторонников реформы подоходного налога. Это повысит его популярность среди малообеспеченных слоев населения. Но испортит взаимоотношения с олигархами и той умеренно обеспеченной частью среднего класса, которая еще не прокляла мэрию за урбанизацию и «монетизацию асфальта».
Соответственно, придется искать какие-то другие источники финансирования новых расходов. Первое, что приходит на ум, -- мэрия будет увеличивать плату за парковку. Но, «доходы от оказания платных услуг», согласно опять же, бюджетным выкладкам – 9,475 млрд руб. И существенно больше выжать из автовладельцев дептранс не сможет.
Эти суммы не идут ни в какое сравнение с НДФЛ, который приносит столичной казне свыше 700 млрд руб в год и является самой доходной статьей московского бюджета.
Так что, скорее всего, Собянин присоединится к партии сторонников реформы подоходного налога. Это повысит его популярность среди малообеспеченных слоев населения. Но испортит взаимоотношения с олигархами и той умеренно обеспеченной частью среднего класса, которая еще не прокляла мэрию за урбанизацию и «монетизацию асфальта».
В большой семье - не щёлкай клювом. Так это было всегда.
Это ты ещё в общаге не жил)))
Это ты ещё в общаге не жил)))
Forwarded from Егор Холмогоров
Жизнь многодетной семьи - это непрестанная пищевая конкуренция. Все время пока ты спишь или отвернулся кто-нибудь съедает что-то, на что у тебя были планы. Совершенно не похоже на картинку один зацелованный ребеночек, к которой привыкли мы, дети позднесоветских однополых семей мама+бабушка, когда над тобой носятся и запихивают еще кусочек.
Лучше начинаешь понимать порядки в прайдах и аналогичных животных структурах, где пищевые потоки контролирует старший самец.
Лучше начинаешь понимать порядки в прайдах и аналогичных животных структурах, где пищевые потоки контролирует старший самец.
Forwarded from 100knig
"В муках и крови возникает новое понятие национального. Людям надоело быть "общечеловеками", они хотят быть немцами, венграми, казахами или узбеками".