Эрнест д’Эрвильи (1838 – 1911)
Ernest d’Hervilly

The park

Его сиятельство на континенте. — Буки,
В тени которых встарь скрывался Робин Гуд,
Средь парка без листвы стенают и ревут.
Заброшен Blackwood-Castle на попеченье скуки.

Лощеная вода сползает тяжело
Вдоль выскобленного садовником газона —
Ей жажду утолял тогда, во время óно,
С охоты возвратясь, отважный Outlaw.

Для посетителей доступен парк поместья.
— Ах право же, милорд, такой не ждали чести!
— Здесь нету никого — на радость воронью —

Хотя изящен парк от листьев до щебенки;
И Bottom, лопоух, какой-нибудь девчонке
Здесь не ревет слова: «My dear, I love you!»

Outlaw – разбойник (англ.)
Bottom (Основа) – персонаж «Сна в летнюю ночь» В. Шекспира, ткач, заколдованный эльфом Пэком, превратившим его голову в ослиную.
My dear, I love you! – дорогая, я люблю тебя! (англ.)

THE PARK

Sa Seigneurie est sur le continent. — Les hêtres
Sous lesquels Robin-Hood jadis tendit son arc
Mugissent, défeuillés, au fond du noble Park.
Blackwood-Castle est désert ; closes sont les fenêtres.

Rivière de high-life, à travers un gazon
Ratissé sans relâche, eau flegmatique & noire,
Coule à présent la source où s’arrêtait pour boire
Le brave Outlaw chargé de fraîche venaison.

Le domaine est ouvert au public. — Véritable
Faveur, Mylord ! — Pourtant, bien qu’il soit confortable,
Élégant & correct — de la fleur au caillou, —

Les promeneurs jamais n’y troublent les corneilles ;
Nul Bottom de village, aux joyeuses oreilles,
N’y vient se faire dire : O my dear, I love you

Внимание, принимаем заказы на новый номер!
Литературно-исследовательский журнал о поэзии Prosodia, #13, осень 2020 – зима 2021.
Пишем доступно и академично, то есть понятно, но экспертно.
Некоторые цифры о новом номере:
18 поэтов Ростова, России и мира
17 новых поэтических книг или книг о поэзии разобраны в рецензиях и статьях
30 поэтов, о которых мы написали в номере
39 авторов номера – поэтов, переводчиков и критиков

Номер выйдет из печати в первой декаде сентября. Формат 210Х265. 210 страниц. Посмотреть полное содержание и заказать можно по ссылке: https://ingup.ru/prosodiamagazine

Тизер рецензии вашего покорного слуги на (спойлер: превосходный) перевод П.М. Грушко

Литературная репутация «князя испанских поэтов» Луиса де Гонгора-и-Арготе (1561 – 1627) знала падения и возвышения. При жизни он был окружен почитателями и подражателями, но соперничал с двумя другими поэтическими гигантами – Лопе де Вега и Франсиско де Кеведо. После смерти Гонгоры споры о его «темном стиле» не утихали, пока в XVIII столетии он не был объявлен воплощением дурновкусия; приговор просветителей оставался в силе долгие годы. «Реабилитация», как это часто случалось с поэтами барокко, к Гонгоре пришла в XX в. 1927 год, когда отмечалось 300-летие его кончины, стал судьбоносным: его подняли на щит и провозгласили своим учителем молодые испанские модернисты во главе с Ф. Гарсиа Лоркой, впоследствии вошедшие в историю как «поколение 27 года». Среди сочинений Гонгоры главнейшее – незавершенная «Поэма Уединений » (1614-27), одно из самых загадочных и парадоксальных произведений испанской литературы, казалось бы, целиком состоящее из противоречий. Бок о бок в нем идут предельный минимализм фабулы (кораблекрушение некоего юноши и его последующие наблюдения за красотами природы и сельскими празднествами), отсутствие конкретных примет места и времени, характеров, даже сюжета как такового – и головокружительная изощренность изобразительных средств, фейерверк мифологических и исторических аллюзий, неслыханная свобода образных ассоциаций, оставляющая позади самые радикальные (пост)модернистские эксперименты, нескончаемый поток напоминающих ребусы многосоставных метафор, самыми неочевидными путями описывающих самые простые и знакомые предметы и явления.

Продолжение рецензии Артема Серебренникова на "Поэму уединений" Луиса де Гонгоры читайте в нашем новом номере. Предзаказ: https://ingup.ru/prosodiamagazine

Джон Бетчеман (1906 – 1984)
John Betjeman

Слау

Бомбежечка, пади на Слау!
Здесь не растут отныне травы,
Не воздух здесь – одна отрава.
Ты все разрушь!

Сотри в мельчайшие частицы
Столовой заводской границы,
Жестянки мяса, чечевицы,
Жестянки душ.

Ты искалечь сей град-калеку,
Где дозволяют человеку
Взять за сто тыщ дом в ипотеку
На двадцать лет,

И мразь, чей подбородок сдвоен,
Чей быт легко и ловко скроен,
Чей гадкий рот слезой напоен –
Пощады нет.

Дубовый стол его взорви,
Ручонки в клочья разорви,
Похабный анекдот прерви –
Неси беду.

Но, эту погань исковеркав,
Лысеющих помилуй клерков,
Ведь нет вины у недомерков;
Они – в аду.

Не их вина, что безразличье
В них пробуждает пенье птичье,
Что хочется до неприличья
Им в Мэйденхэд,

Чтоб в барах лжесредневековых
Сидеть в беседах бестолковых,
Забыв в рыганьях непутевых
Про звездный свет,

А пергидрольные их женки
Под феном сушат головенки,
Скучают, ногти пилкой тонкой
Себе пиля.

Бомбежечка, пади на Слау
И разнеси его на славу:
Уже вот-вот пробьются травы,
Тепла земля.

Слау – пригород Лондона, в 1920-е – 30-е годы испытавший бурный рост в связи с индустриализацией, против которой направлено негодование поэта.
Мэйденхэд – город в ~35 км. от Слау, в противоположность ему имевший репутацию уютного и ухоженного.

Slough

Come friendly bombs and fall on Slough!
It isn't fit for humans now, 
There isn't grass to graze a cow. 
Swarm over, Death!

Come, bombs and blow to smithereens
Those air -conditioned, bright canteens, 
Tinned fruit, tinned meat, tinned milk, tinned beans, 
Tinned minds, tinned breath. 

Mess up the mess they call a town-
A house for ninety-seven down
And once a week a half a crown 
For twenty years. 

And get that man with double chin
Who'll always cheat and always win, 
Who washes his repulsive skin 
In women's tears:

And smash his desk of polished oak
And smash his hands so used to stroke
And stop his boring dirty joke
And make him yell. 

But spare the bald young clerks who add
The profits of the stinking cad;
It's not their fault that they are mad, 
They've tasted Hell. 

It's not their fault they do not know 
The birdsong from the radio, 
It's not their fault they often go 
To Maidenhead

And talk of sport and makes of cars
In various bogus-Tudor bars 
And daren't look up and see the stars
But belch instead. 

In labour-saving homes, with care
Their wives frizz out peroxide hair
And dry it in synthetic air
And paint their nails. 

Come, friendly bombs and fall on Slough
To get it ready for the plough.
The cabbages are coming now;
The earth exhales.

https://news.1rj.ru/str/hyperbortalk Открыт чат для обсуждения. Здесь канал “Гиперборейские сонеты” можно грязно ругать, чисто хвалить, давать заявки на контент, указывать на плохие рифмы и заниматься прочими такими вещами.

Томас Эдвард Лоуренс («Лоуренс Аравийский») (1888 – 1935)
T.E. Lawrence (“Lawrence of Arabia”)

К С.А.

Я любил тебя, и потому объял руками потоки людские,
И свою волю начертал я звездами в небе,
Чтобы стал свободным ты, достойный дом о семи столпах,
Чтобы глаза твои сияли мне,
Когда мы придем.

Смерть казалась мне служанкой на пути, пока мы не пришли
И не увидели, что ты ждешь
И улыбаешься; и в скорбной зависти она меня обогнала
И похитила тебя
В свою тишь.

Любовь, устав от странствий, льнула к тебе, – наша скромная награда,
Наша на краткий миг,
Пока ласковое касание Земли не очертило твое тело, и слепые
Черви не разжирели
На твоей материи.

Люди молили меня, чтобы наш труд, наш нерушимый дом,
Был в память о тебе;
Чтоб памятник достойным был, я разбил его, не завершив; и вот отныне
Мелкие твари ползут и лепят себе лачуги
В омраченной тени
Твоего дара.

To S.A.

I loved you, so I drew these tides of men into my hands
and wrote my will across the sky in stars
To earn you Freedom, the seven-pillared worthy house,
that your eyes might be shining for me
When we came.

Death seemed my servant on the road, till we were near
and saw you waiting:
When you smiled, and in sorrowful envy he outran me
and took you apart:
Into his quietness.

Love, the way-weary, groped to your body, our brief wage
ours for the moment
Before earth's soft hand explored your shape, and the blind
worms grew fat upon
Your substance.

Men prayed me that I set our work, the inviolate house,
as a memory of you.
But for fit monument I shattered it, unfinished: and now
The little things creep out to patch themselves hovels
in the marred shadow
Of your gift.

https://pstgu.timepad.ru/event/1439274/?fbclid=IwAR0g-1CbjoK4OqmmFhXOYg4hw2uW2Njfv3GDKAIfSbMHOXvRpACHCcZJp5c

Кто в Москве - записывайтесь на семинар вашего покорного слуги, который состоится в сл. Вт.

29 сентября 2020 года, в 18:00, в Филаретовском зале Главного здания ПСТГУ состоится заседание медиевистического семинара при кафедре романской филологии «”Что сердце хочет, тело совершит”: из практики перевода позднесредневековой поэзии».

Семинар проведет Артем Вадимович Серебренников – доктор философии (DPhil) Оксфордского университета, старший преподаватель ПСТГУ, поэт-переводчик.

Перевод поэзии Средневековья сопряжен с еще большими трудностями, чем поэтический перевод в целом. Помимо «традиционной» в русской переводческой практики необходимости имитировать размер и рифмовку оригинала, переводчик сталкивается с такими проблемами, как передача архаического языка и стиля подлинника, отсутствие в русском языке точных эквивалентов для определенных явлений культуры и быта средневекового Запада, исторические и библейские аллюзии, прозрачные для современников, но не всегда ясные современному читателю…

На примерах из переведенных им образцов поэзии Англии, Шотландии и Испании XV в. А. В. Серебренников представит как наглядность этих проблем, так и возможные пути их решения. Все представленные тексты впервые появляются на русском языке.

СЛАВЯНЩИНА

Итак, за чем же дело стало?
Дела, заботы - все отринь.
Туда! - где малоросс Туптало
Вгонял в славянщину латынь.

Пройдем по золотому житу,
По фряжского письма земле,
Побьем челом митрополиту,
Что, словно царь, живет в кремле;

В садах, где расцвели левкои,
В церквах, где светел Страшный Суд,
Пройдем под зычный звон Сысоя,
Покуда ноги нас несут.

С тобою станем мы скромнее,
Очистим гордые сердца,
Погрузимся в Четьи-Минеи
(Но не прочтем их до конца),

Подхватим вскоре песни птичьи -
Ведь с Алигьери наравне
Поют о Божием величьи
Родной славянщиной оне.

...Не одолеет враг лукавый,
Что свет почти завоевал,
Пока сияет ярой славой
В венце иконы яркий лал.

Друзья, уже завтра вечером ждём вас на лекции поэта Александра Санькова — об истории европейской поэзии и о том, как стихи с античных времен применяли для разрушения городов и соблазнения девушек.

Писатель Владимир Лорченков молодого поэта Санькова назвал «недобитым белогвардейцем».

Очень молодой и восхитительно высокомерный, Александр Саньков родился в 1997 году <...> Саньков пишет в дореформенной, досоветской орфографии, и пишет классическую по форме поэзию, а не верлибры. Мы уже писали о верлибрах, и о том, что в них нет ничего плохого — как нет ничего плохого в феминизме, стрелковом оружии и белых мужчинах— при условии, что вы не отменяете все иные виды стихосложения. <...> Настоящий поэт, Саньков хорошо образован, владеет латынью и древнегреческим, стильно одет и, кажется, очень умен (последнее, впрочем, для поэта губительно).

Он принципиально не публикует своих стихов в социальных сетях (и правильно делает). Саньков <...> и правда один из лучших русских поэтов современности. Пока Александр опубликовал драматическую поэму «Орфей» и сборник «Ботаника Аида», читать которые необходимо, если вы желаете знать, что сейчас собой представляет русское слово. <...> Александр считает лучшим поэтом России не себя. Мы отметаем это возражение, и принимаем решение считать г-на Санькова лучшим русским поэтом, по меньшей мере, до 2040 года.

А здесь Александр рассказывает, почему не принял большевицкой реформы правописания и как общаться на дореформенной орфографии в мессенджерах — https://zeh.media/praktika/obrazovaniye/9312674-ya-ne-prinyal

Билеты приобретайте через таймпад: https://lavka-listva-msk.timepad.ru/event/1444186/

ВЛАХ В ВЕНЕЦИИ, 1571

Далмат зовусь я, морлак или влах,
Склавон, кроат, а может, как иначе,
Читаю об Исходе я в стенах,
Где написал Георгия Карпаччо.

Молю: «Османов Ты повергни в прах,
Пусть видит их паденье и незрячий,
Как войско Фараоново в волнах,
Да скроются они, ропща и плача,

И не терзают край, где мирт и лавр
И где изографы в молчаньи лавр
Фаворский пишут свет, что солнца ярче»…

И тут затрепетали крылья льва,
И в тишине послышались слова
Его звериных уст: «Pax tibi, Marce».

#lepanto549

Жан Пармантье (1494 – 1529)
Jean Parmentier

Королевская песня о новой земле
Разговор между экипажем судна, называемого «Человечество», и его капитаном, именуемым Сила Божья

– Свистать на вахту! Ну, живей, живей!
– Какая склянка? – Шевелись, лентяи!
Уж вышло время. Парни, не робей!
Пора уж, его даром не теряя,
Приняться за работу, выбирая
Посильного деянья бремена.
– Да почему? – Земля уже видна!
Тяни канат Усердья посильнее,
Спускай Надежды якорь с корабля.
Узнаете вы как нельзя скорее:
Всем изобильна новая земля.

Здесь ваша доля; я уж много дней
Ее в конце похода обещаю.
– Когда же суша станет нам видней?
– Уж скоро: Божью волю возвещаю.
Когда, для света небо очищая,
Падет тумана злого пелена,
То вновь лампада будет зажжена
Над морем, освещая нас и грея,
А тьму и мглу безжалостно паля.
Узнай, о свете Мудрости радея:
Всем изобильна новая земля.

– Уж день настал? – Уходит мрак ночей,
В сиянии стремительно сгорая!
Над морем свет от солнечных лучей
Зажегся, тьму и тучи разгоняя
И взору изумленному являя
Господню Длань – ту бухту, где волна
Иль буря мореходу не страшна.
– А хлеб там будет? Будут – что чуднее –
Мед, молоко и тучные поля?
– В избытке. Не солгал о той земле я:
Всем изобильна новая земля.

Копья Любви на свете нет острей –
Летит, сердца чистейшие пронзая;
Подняться я на марс велю скорей,
На мачте прочно древко закрепляя
И гордо знамя Чести водружая!
Кто видит – поднялось ли что со дна?
– Видна мне по бакборту белизна.
Мой капитан, то небо ль? – Разумею:
Сияет солнце, берега светля,
И обознался ты – небес белее,
Всем изобильна, новая земля.

Благословенье Божие на ней;
Раскинулись поля ее, лаская
И услаждая взор людских очей!
Вы не найдете сладостнее края.
Пасется Агнец здесь, траву вкушая,
Ему вся Благодать уделена.
Да будет красота уяснена
Сих мест, что процветают, зеленея:
Всевышний, к Деве соблаговоля,
Прозванье дал ей милостью Своею:
«Всем изобильна новая земля».

Вперед, скитальцы! В дар вам отдана
Богатая, счастливая страна!
День проведите, буйно веселея,
Марию-Деву радостно хваля.
Ей похвалы не выискать точнее:
«Всем изобильна новая земля».

Оригинал: http://tinyurl.com/zjjaoq7

Оскар Уайльд / Oscar Wilde (1854 – 1900)

Theoretikos*

На глиняных ногах стоит держава.
От древней славы этот островок
Теперь недосягаемо далек,
Венец его похитил враг лукавый.
С холмов не слышен голос величавый,
К Свободе звавший; так беги же прочь,
Душа, которой пребывать невмочь
На гнусном торжище, где сброд плюгавый
Находит сбыт и чести, и уму,
Где сволочь рвётся попирать ногами
Наследство, что завещано веками.
Нарушен мой покой, и потому
Особый путь я в Творчестве приму –
Не быть ни с Богом, ни с его врагами.

* Созерцатель (др.-греч.)

Theoretikos

This mighty empire hath but feet of clay:
Of all its ancient chivalry and might
Our little island is forsake quite:
Some enemy hath stolen its crown of bay,
And from its hills that voice hath passed away
Which spake of Freedom: O come out of it,
Come out of it my Soul, thou art not fit
For this vile traffic-house, where day by day
Wisdom and reverence are sold at mart,
And the rude people rage with ignorant cries
Against an heritage of centuries.
It mars my calm: wherefore in dreams of Art
And loftiest culture I would stand apart,
Neither for God, nor for his enemies.

Карл Орлеанский (1394 – 1465)
Charles d'Orléans

***
В чертогах мысли обитая,
Я счет веду казне своей.
Пышна палата золотая,
Роскошных много в ней вещей.
Совет я сердцу дам смелей:
Там жить, бесстрастие вкушая,
Жилище наше охраняя
От всех прискорбных новостей.

Вот к нам Тоска приходит злая,
Чьих ухищрений нет подлей,
Палату захватить желая
И с сердцем нас прогнать взашей.
Но мы окажемся храбрей,
Рать против рати собирая,
Надежды знамя воздымая
От всех прискорбных новостей.

Имуществ перечень читая,
Гляжу: богатства много в ней;
Не разорится кладовая.
Я зла не делал для людей,
Мне с сердцем умереть милей –
Я лучше это возжелаю,
Чем Ум гневить, изнемогая
От всех прискорбных новостей.

В согласьи будем, чтоб скорей
Нам в порт вернуться из морей!
Наш мир непрочный населяя,
Клянусь Покой хранить всегда я
От всех прискорбных новостей.

En la chambre de ma pensée,
Quant j'ay visité mes trésors,
Maintesfoiz la treuve estorfée
Richement de plaisans confors.
A mon cueur je conseille lors
Qu'y prenons nôtre demourée,
Et que par nous soit bien gardée
Contre tous ennuyeux rappors.

Car Desplaisance maleurée
Essaye souvent ses effors,
Pour la conquester par emblée
Et nous bouter tous deux dehors;
Se Dieu plaist, assez sommes fors
Pour bien tost rompre son armée,
Se d'Espoir banyere est portée
Contre tous ennuveux rappors.

L'inventoire j'ay regardée
De noz meubles, en biens et corps;
De legier ne sera gastée,
Et si ne ferons à nulz tors.
Mieux aymerions estre mors,
Mon cueur et moy, que couroucée
Fust Raison sage et redoubtée.
Contre tous ennuyeux rappors.

Жоашен дю Белле (1522 - 1560)
Joachim du Bellay

LXXIV

«Зазнался Дю Белле, и друг ему не друг» –
Я слышал, ты меня вот так ругал за чванство.
Не герцог я, не граф, не высшего дворянства,
Сословья не менял, в князья не прыгал вдруг;

Я в жизни не искал наград или заслуг,
Мне не за что краснеть – не знал я интриганства,
Чинов я не менял, в сем деле – постоянство;
Ведь мой сеньор один – проклятый мой недуг.

Не смыслю ничего в науке угожденья,
В придворном ремесле, в галантном поведеньи
И в том, как преуспеть и угодить во знать.

Я никого не злю, учтив со всеми в мире:
Кто шлет мне свой привет, тем шлю я все четыре,
Кому не нужен я – тех не хочу я знать.

Tu dis que Du Bellay tient réputation,
Et que de ses amis il ne tient plus de compte :
Si ne suis-je seigneur, prince, marquis ou comte,
Et n'ai changé d'état ni de condition.

Jusqu'ici je ne sais que c'est d'ambition,
Et pour ne me voir grand ne rougis point de honte :
Aussi ma qualité ne baisse ni ne monte,
Car je ne suis sujet qu'à ma complexion.

Je ne sais comme il faut entretenir son maître.
Comme il faut courtiser, et moins ce qu'il faut être
Pour vivre entre les grands, comme on vit aujourd'hui.

J'honore tout le monde et ne fâche personne :
Qui me donne un salut, quatre je lui en donne :
Qui ne fait cas de moi, je ne fais cas de lui.

https://www.rbc.ru/society/27/10/2020/5f987b879a79477227373f4a Скончался замечательный поэт и переводчик Михаил Яснов. Я очень любил его переводы из французской поэзии и горжусь, что в антологии “Франция в сердце” (которую он, слава Богу, успел увидеть) напечатался с ним под одной обложкой.

Джеймс Клерк Максвелл (1831 – 1879)
James Clerk Maxwell

Вампир

Вот скачет рыцарь через лес,
Он доблестен и смел;
Гонцом он послан, мчится вскачь,
Чтоб вовремя поспел.

Минует дуб, минует бук,
Березу, ясень, клен,
Вот ива встала на пути,
И рыцарь изумлен:

Взглянув под иву, видит он –
Там девица-краса,
Сидит и чешет гребешком
Златые волоса.

«О дéвица, – он вопросил, –
Скорей скажите мне:
Как угодили вы сюда?
Вести ли вас к родне?»

Ему красавица: «Увы!
Я близких лишена.
Я рядом в лодочке живу,
Где плещется волна».

А рыцарь доблестный в ответ:
«Одной вам быть не дам.
Коль в малой лодке жили вы,
Мир малым мнится вам».

Идут сквозь лес, идут сквозь лес,
Идут лесной тропой,
Пройдя весь лес, пришли туда,
Где пенится прибой.

На море лодочка видна,
Волна ее несет.
Садится дéвица туда
И рыцарь в свой черед.

Усевшись в лодочку, они
Гребут что было сил …
Тут рыцарь, глядя вдаль, свой взор
На деву обратил.

На лик и очи он глядит –
Совсем они не те:
Румянца на ланитах нет
В могильной бледноте.

Обманщик-рыцарь спал с лица,
А волос дыбом встал:
Былое вспомнилось – он в ней
Любимую узнал.

Она речет: «Я вами, лжец,
Была осквернена;
Меня вы бросили, но я
По-прежнему верна.

Лежу в студеном я лесу;
Страдать мне до того,
Как высосу я кровь из жил
Убийцы моего».

Глаза безжизненны, уста
Пунцово налились…
Кричит он: «Сгинь, вампирский труп!
Исчезни, провались!»

Но нет – в волшебной он ладье
С ней слишком долго плыл…
И выпил кровь ему вампир
До капельки из жил.

Итак, гуляя в той глуши,
Ты помни, пешеход:
Живет в лесу коварный дух,
Что кровь людскую пьет.

The Vampyre

Thair is a knichte rydis through the wood,
And a doughty knichte is hee,
And sure hee is on a message sent,
He rydis see hastilie.

Hee passit the aik, and hee passit the birk,
And hee passit monie a tre,
Bot plesant to him was the saugh sae slim,
For beneath it hee did see

The boniest ladye that ever he saw,
Scho was see schyn and fair.
And there scho sat, beneath the saugh,
Kaiming hir gowden hair.

And then the knichte—"Oh ladye brichte,
What chance hes brought you here,
But say the word, and ye schall gang
Back to your kindred dear."

Then up and spok the Ladye fair—
"I have nae friends or kin,
Bot in a littel boat I live,
Amidst the waves’ loud din."

Then answered thus the douchty knichte—
"I’ll follow you through all,
For gin ye bee in a littel boat,
The world to it seemis small."

They gaed through the wood, and through the wood
To the end of the wood they came:
And when they came to the end of the wood
They saw the salt sea faem.

And then they saw the wee, wee boat,
That daunced on the top of the wave,
And first got in the ladye fair,
And then the knichte sae brave;

They got into the wee, wee boat,
And rowed wi’ a’ their micht;
When the knichte sae brave, he turnit about,
And lookit at the ladye bricht;

He lookit at her bonie cheik,
And hee lookit at hir twa bricht eyne,
Bot hir rosie cheik growe ghaistly pale,
And scho seymit as scho deid had been.

The fause fause knichte growe pale wi frichte,
And his hair rose up on end,
For gane-by days cam to his mynde,
And his former luve he kenned.

Then spake the ladye,—"Thou, fause knichte,
Hast done to mee much ill,
Thou didst forsake me long ago,
Bot I am constant still;

For though I ligg in the woods sae cald,
At rest I canna bee
Until I sucke the gude lyfe blude
Of the man that gart me dee."

Hee saw hir lipps were wet wi’ blude,
And hee saw hir lyfelesse eyne,
And loud hee cry’d,
"Get frae my syde, Thou vampyr corps uncleane!"

Bot no, hee is in hir magic boat,
And on the wyde wyde sea;
And the vampyr suckis his gude lyfe blude,
Sho suckis hym till hee dee.

So now beware, whoe’re you are,
That walkis in this lone wood;
Beware of that deceitfull spright,
The ghaist that suckle the blude.

ИСХОД, 1920

Двадцатый год – год киммерийской смерти,
Пирует перекопская орда,
В плену союзном русские суда
В Галлиполи, Царьграде и Бизерте.

Какою мерой бы беду не мерьте –
Ее вы не сочтете никогда.
Там – лишь изгнанье, голод и нужда,
Сюда – из пекла все слетелись черти.

Родимый берег за кормой исчез,
Таврический покинут Херсонес,
Нас ожидает Херсонес Фракийский.

Но переменит Бог двадцатый год:
Поднимется – и века не пройдет –
Над Гераклеей снова флаг российский.