Forwarded from Листвач
Друзья, уже завтра вечером ждём вас на лекции поэта Александра Санькова — об истории европейской поэзии и о том, как стихи с античных времен применяли для разрушения городов и соблазнения девушек.
Писатель Владимир Лорченков молодого поэта Санькова назвал «недобитым белогвардейцем».
Очень молодой и восхитительно высокомерный, Александр Саньков родился в 1997 году <...> Саньков пишет в дореформенной, досоветской орфографии, и пишет классическую по форме поэзию, а не верлибры. Мы уже писали о верлибрах, и о том, что в них нет ничего плохого — как нет ничего плохого в феминизме, стрелковом оружии и белых мужчинах— при условии, что вы не отменяете все иные виды стихосложения. <...> Настоящий поэт, Саньков хорошо образован, владеет латынью и древнегреческим, стильно одет и, кажется, очень умен (последнее, впрочем, для поэта губительно).
Он принципиально не публикует своих стихов в социальных сетях (и правильно делает). Саньков <...> и правда один из лучших русских поэтов современности. Пока Александр опубликовал драматическую поэму «Орфей» и сборник «Ботаника Аида», читать которые необходимо, если вы желаете знать, что сейчас собой представляет русское слово. <...> Александр считает лучшим поэтом России не себя. Мы отметаем это возражение, и принимаем решение считать г-на Санькова лучшим русским поэтом, по меньшей мере, до 2040 года.
А здесь Александр рассказывает, почему не принял большевицкой реформы правописания и как общаться на дореформенной орфографии в мессенджерах — https://zeh.media/praktika/obrazovaniye/9312674-ya-ne-prinyal
Билеты приобретайте через таймпад: https://lavka-listva-msk.timepad.ru/event/1444186/
Писатель Владимир Лорченков молодого поэта Санькова назвал «недобитым белогвардейцем».
Очень молодой и восхитительно высокомерный, Александр Саньков родился в 1997 году <...> Саньков пишет в дореформенной, досоветской орфографии, и пишет классическую по форме поэзию, а не верлибры. Мы уже писали о верлибрах, и о том, что в них нет ничего плохого — как нет ничего плохого в феминизме, стрелковом оружии и белых мужчинах— при условии, что вы не отменяете все иные виды стихосложения. <...> Настоящий поэт, Саньков хорошо образован, владеет латынью и древнегреческим, стильно одет и, кажется, очень умен (последнее, впрочем, для поэта губительно).
Он принципиально не публикует своих стихов в социальных сетях (и правильно делает). Саньков <...> и правда один из лучших русских поэтов современности. Пока Александр опубликовал драматическую поэму «Орфей» и сборник «Ботаника Аида», читать которые необходимо, если вы желаете знать, что сейчас собой представляет русское слово. <...> Александр считает лучшим поэтом России не себя. Мы отметаем это возражение, и принимаем решение считать г-на Санькова лучшим русским поэтом, по меньшей мере, до 2040 года.
А здесь Александр рассказывает, почему не принял большевицкой реформы правописания и как общаться на дореформенной орфографии в мессенджерах — https://zeh.media/praktika/obrazovaniye/9312674-ya-ne-prinyal
Билеты приобретайте через таймпад: https://lavka-listva-msk.timepad.ru/event/1444186/
Цех
«Я не принялъ большевистской реформы правописанія». Как и зачем современный поэт освоил дореволюционную грамматику
Также в материале: подборка обучающих пособий, для тех, кому не хватает ятей
ВЛАХ В ВЕНЕЦИИ, 1571
Далмат зовусь я, морлак или влах,
Склавон, кроат, а может, как иначе,
Читаю об Исходе я в стенах,
Где написал Георгия Карпаччо.
Молю: «Османов Ты повергни в прах,
Пусть видит их паденье и незрячий,
Как войско Фараоново в волнах,
Да скроются они, ропща и плача,
И не терзают край, где мирт и лавр
И где изографы в молчаньи лавр
Фаворский пишут свет, что солнца ярче»…
И тут затрепетали крылья льва,
И в тишине послышались слова
Его звериных уст: «Pax tibi, Marce».
#lepanto549
Далмат зовусь я, морлак или влах,
Склавон, кроат, а может, как иначе,
Читаю об Исходе я в стенах,
Где написал Георгия Карпаччо.
Молю: «Османов Ты повергни в прах,
Пусть видит их паденье и незрячий,
Как войско Фараоново в волнах,
Да скроются они, ропща и плача,
И не терзают край, где мирт и лавр
И где изографы в молчаньи лавр
Фаворский пишут свет, что солнца ярче»…
И тут затрепетали крылья льва,
И в тишине послышались слова
Его звериных уст: «Pax tibi, Marce».
#lepanto549
Жан Пармантье (1494 – 1529)
Jean Parmentier
Королевская песня о новой земле
Разговор между экипажем судна, называемого «Человечество», и его капитаном, именуемым Сила Божья
– Свистать на вахту! Ну, живей, живей!
– Какая склянка? – Шевелись, лентяи!
Уж вышло время. Парни, не робей!
Пора уж, его даром не теряя,
Приняться за работу, выбирая
Посильного деянья бремена.
– Да почему? – Земля уже видна!
Тяни канат Усердья посильнее,
Спускай Надежды якорь с корабля.
Узнаете вы как нельзя скорее:
Всем изобильна новая земля.
Здесь ваша доля; я уж много дней
Ее в конце похода обещаю.
– Когда же суша станет нам видней?
– Уж скоро: Божью волю возвещаю.
Когда, для света небо очищая,
Падет тумана злого пелена,
То вновь лампада будет зажжена
Над морем, освещая нас и грея,
А тьму и мглу безжалостно паля.
Узнай, о свете Мудрости радея:
Всем изобильна новая земля.
– Уж день настал? – Уходит мрак ночей,
В сиянии стремительно сгорая!
Над морем свет от солнечных лучей
Зажегся, тьму и тучи разгоняя
И взору изумленному являя
Господню Длань – ту бухту, где волна
Иль буря мореходу не страшна.
– А хлеб там будет? Будут – что чуднее –
Мед, молоко и тучные поля?
– В избытке. Не солгал о той земле я:
Всем изобильна новая земля.
Копья Любви на свете нет острей –
Летит, сердца чистейшие пронзая;
Подняться я на марс велю скорей,
На мачте прочно древко закрепляя
И гордо знамя Чести водружая!
Кто видит – поднялось ли что со дна?
– Видна мне по бакборту белизна.
Мой капитан, то небо ль? – Разумею:
Сияет солнце, берега светля,
И обознался ты – небес белее,
Всем изобильна, новая земля.
Благословенье Божие на ней;
Раскинулись поля ее, лаская
И услаждая взор людских очей!
Вы не найдете сладостнее края.
Пасется Агнец здесь, траву вкушая,
Ему вся Благодать уделена.
Да будет красота уяснена
Сих мест, что процветают, зеленея:
Всевышний, к Деве соблаговоля,
Прозванье дал ей милостью Своею:
«Всем изобильна новая земля».
Вперед, скитальцы! В дар вам отдана
Богатая, счастливая страна!
День проведите, буйно веселея,
Марию-Деву радостно хваля.
Ей похвалы не выискать точнее:
«Всем изобильна новая земля».
Оригинал: http://tinyurl.com/zjjaoq7
Jean Parmentier
Королевская песня о новой земле
Разговор между экипажем судна, называемого «Человечество», и его капитаном, именуемым Сила Божья
– Свистать на вахту! Ну, живей, живей!
– Какая склянка? – Шевелись, лентяи!
Уж вышло время. Парни, не робей!
Пора уж, его даром не теряя,
Приняться за работу, выбирая
Посильного деянья бремена.
– Да почему? – Земля уже видна!
Тяни канат Усердья посильнее,
Спускай Надежды якорь с корабля.
Узнаете вы как нельзя скорее:
Всем изобильна новая земля.
Здесь ваша доля; я уж много дней
Ее в конце похода обещаю.
– Когда же суша станет нам видней?
– Уж скоро: Божью волю возвещаю.
Когда, для света небо очищая,
Падет тумана злого пелена,
То вновь лампада будет зажжена
Над морем, освещая нас и грея,
А тьму и мглу безжалостно паля.
Узнай, о свете Мудрости радея:
Всем изобильна новая земля.
– Уж день настал? – Уходит мрак ночей,
В сиянии стремительно сгорая!
Над морем свет от солнечных лучей
Зажегся, тьму и тучи разгоняя
И взору изумленному являя
Господню Длань – ту бухту, где волна
Иль буря мореходу не страшна.
– А хлеб там будет? Будут – что чуднее –
Мед, молоко и тучные поля?
– В избытке. Не солгал о той земле я:
Всем изобильна новая земля.
Копья Любви на свете нет острей –
Летит, сердца чистейшие пронзая;
Подняться я на марс велю скорей,
На мачте прочно древко закрепляя
И гордо знамя Чести водружая!
Кто видит – поднялось ли что со дна?
– Видна мне по бакборту белизна.
Мой капитан, то небо ль? – Разумею:
Сияет солнце, берега светля,
И обознался ты – небес белее,
Всем изобильна, новая земля.
Благословенье Божие на ней;
Раскинулись поля ее, лаская
И услаждая взор людских очей!
Вы не найдете сладостнее края.
Пасется Агнец здесь, траву вкушая,
Ему вся Благодать уделена.
Да будет красота уяснена
Сих мест, что процветают, зеленея:
Всевышний, к Деве соблаговоля,
Прозванье дал ей милостью Своею:
«Всем изобильна новая земля».
Вперед, скитальцы! В дар вам отдана
Богатая, счастливая страна!
День проведите, буйно веселея,
Марию-Деву радостно хваля.
Ей похвалы не выискать точнее:
«Всем изобильна новая земля».
Оригинал: http://tinyurl.com/zjjaoq7
Оскар Уайльд / Oscar Wilde (1854 – 1900)
Theoretikos*
На глиняных ногах стоит держава.
От древней славы этот островок
Теперь недосягаемо далек,
Венец его похитил враг лукавый.
С холмов не слышен голос величавый,
К Свободе звавший; так беги же прочь,
Душа, которой пребывать невмочь
На гнусном торжище, где сброд плюгавый
Находит сбыт и чести, и уму,
Где сволочь рвётся попирать ногами
Наследство, что завещано веками.
Нарушен мой покой, и потому
Особый путь я в Творчестве приму –
Не быть ни с Богом, ни с его врагами.
* Созерцатель (др.-греч.)
Theoretikos
This mighty empire hath but feet of clay:
Of all its ancient chivalry and might
Our little island is forsake quite:
Some enemy hath stolen its crown of bay,
And from its hills that voice hath passed away
Which spake of Freedom: O come out of it,
Come out of it my Soul, thou art not fit
For this vile traffic-house, where day by day
Wisdom and reverence are sold at mart,
And the rude people rage with ignorant cries
Against an heritage of centuries.
It mars my calm: wherefore in dreams of Art
And loftiest culture I would stand apart,
Neither for God, nor for his enemies.
Theoretikos*
На глиняных ногах стоит держава.
От древней славы этот островок
Теперь недосягаемо далек,
Венец его похитил враг лукавый.
С холмов не слышен голос величавый,
К Свободе звавший; так беги же прочь,
Душа, которой пребывать невмочь
На гнусном торжище, где сброд плюгавый
Находит сбыт и чести, и уму,
Где сволочь рвётся попирать ногами
Наследство, что завещано веками.
Нарушен мой покой, и потому
Особый путь я в Творчестве приму –
Не быть ни с Богом, ни с его врагами.
* Созерцатель (др.-греч.)
Theoretikos
This mighty empire hath but feet of clay:
Of all its ancient chivalry and might
Our little island is forsake quite:
Some enemy hath stolen its crown of bay,
And from its hills that voice hath passed away
Which spake of Freedom: O come out of it,
Come out of it my Soul, thou art not fit
For this vile traffic-house, where day by day
Wisdom and reverence are sold at mart,
And the rude people rage with ignorant cries
Against an heritage of centuries.
It mars my calm: wherefore in dreams of Art
And loftiest culture I would stand apart,
Neither for God, nor for his enemies.
Карл Орлеанский (1394 – 1465)
Charles d'Orléans
***
В чертогах мысли обитая,
Я счет веду казне своей.
Пышна палата золотая,
Роскошных много в ней вещей.
Совет я сердцу дам смелей:
Там жить, бесстрастие вкушая,
Жилище наше охраняя
От всех прискорбных новостей.
Вот к нам Тоска приходит злая,
Чьих ухищрений нет подлей,
Палату захватить желая
И с сердцем нас прогнать взашей.
Но мы окажемся храбрей,
Рать против рати собирая,
Надежды знамя воздымая
От всех прискорбных новостей.
Имуществ перечень читая,
Гляжу: богатства много в ней;
Не разорится кладовая.
Я зла не делал для людей,
Мне с сердцем умереть милей –
Я лучше это возжелаю,
Чем Ум гневить, изнемогая
От всех прискорбных новостей.
В согласьи будем, чтоб скорей
Нам в порт вернуться из морей!
Наш мир непрочный населяя,
Клянусь Покой хранить всегда я
От всех прискорбных новостей.
En la chambre de ma pensée,
Quant j'ay visité mes trésors,
Maintesfoiz la treuve estorfée
Richement de plaisans confors.
A mon cueur je conseille lors
Qu'y prenons nôtre demourée,
Et que par nous soit bien gardée
Contre tous ennuyeux rappors.
Car Desplaisance maleurée
Essaye souvent ses effors,
Pour la conquester par emblée
Et nous bouter tous deux dehors;
Se Dieu plaist, assez sommes fors
Pour bien tost rompre son armée,
Se d'Espoir banyere est portée
Contre tous ennuveux rappors.
L'inventoire j'ay regardée
De noz meubles, en biens et corps;
De legier ne sera gastée,
Et si ne ferons à nulz tors.
Mieux aymerions estre mors,
Mon cueur et moy, que couroucée
Fust Raison sage et redoubtée.
Contre tous ennuyeux rappors.
Charles d'Orléans
***
В чертогах мысли обитая,
Я счет веду казне своей.
Пышна палата золотая,
Роскошных много в ней вещей.
Совет я сердцу дам смелей:
Там жить, бесстрастие вкушая,
Жилище наше охраняя
От всех прискорбных новостей.
Вот к нам Тоска приходит злая,
Чьих ухищрений нет подлей,
Палату захватить желая
И с сердцем нас прогнать взашей.
Но мы окажемся храбрей,
Рать против рати собирая,
Надежды знамя воздымая
От всех прискорбных новостей.
Имуществ перечень читая,
Гляжу: богатства много в ней;
Не разорится кладовая.
Я зла не делал для людей,
Мне с сердцем умереть милей –
Я лучше это возжелаю,
Чем Ум гневить, изнемогая
От всех прискорбных новостей.
В согласьи будем, чтоб скорей
Нам в порт вернуться из морей!
Наш мир непрочный населяя,
Клянусь Покой хранить всегда я
От всех прискорбных новостей.
En la chambre de ma pensée,
Quant j'ay visité mes trésors,
Maintesfoiz la treuve estorfée
Richement de plaisans confors.
A mon cueur je conseille lors
Qu'y prenons nôtre demourée,
Et que par nous soit bien gardée
Contre tous ennuyeux rappors.
Car Desplaisance maleurée
Essaye souvent ses effors,
Pour la conquester par emblée
Et nous bouter tous deux dehors;
Se Dieu plaist, assez sommes fors
Pour bien tost rompre son armée,
Se d'Espoir banyere est portée
Contre tous ennuveux rappors.
L'inventoire j'ay regardée
De noz meubles, en biens et corps;
De legier ne sera gastée,
Et si ne ferons à nulz tors.
Mieux aymerions estre mors,
Mon cueur et moy, que couroucée
Fust Raison sage et redoubtée.
Contre tous ennuyeux rappors.
Жоашен дю Белле (1522 - 1560)
Joachim du Bellay
LXXIV
«Зазнался Дю Белле, и друг ему не друг» –
Я слышал, ты меня вот так ругал за чванство.
Не герцог я, не граф, не высшего дворянства,
Сословья не менял, в князья не прыгал вдруг;
Я в жизни не искал наград или заслуг,
Мне не за что краснеть – не знал я интриганства,
Чинов я не менял, в сем деле – постоянство;
Ведь мой сеньор один – проклятый мой недуг.
Не смыслю ничего в науке угожденья,
В придворном ремесле, в галантном поведеньи
И в том, как преуспеть и угодить во знать.
Я никого не злю, учтив со всеми в мире:
Кто шлет мне свой привет, тем шлю я все четыре,
Кому не нужен я – тех не хочу я знать.
Tu dis que Du Bellay tient réputation,
Et que de ses amis il ne tient plus de compte :
Si ne suis-je seigneur, prince, marquis ou comte,
Et n'ai changé d'état ni de condition.
Jusqu'ici je ne sais que c'est d'ambition,
Et pour ne me voir grand ne rougis point de honte :
Aussi ma qualité ne baisse ni ne monte,
Car je ne suis sujet qu'à ma complexion.
Je ne sais comme il faut entretenir son maître.
Comme il faut courtiser, et moins ce qu'il faut être
Pour vivre entre les grands, comme on vit aujourd'hui.
J'honore tout le monde et ne fâche personne :
Qui me donne un salut, quatre je lui en donne :
Qui ne fait cas de moi, je ne fais cas de lui.
Joachim du Bellay
LXXIV
«Зазнался Дю Белле, и друг ему не друг» –
Я слышал, ты меня вот так ругал за чванство.
Не герцог я, не граф, не высшего дворянства,
Сословья не менял, в князья не прыгал вдруг;
Я в жизни не искал наград или заслуг,
Мне не за что краснеть – не знал я интриганства,
Чинов я не менял, в сем деле – постоянство;
Ведь мой сеньор один – проклятый мой недуг.
Не смыслю ничего в науке угожденья,
В придворном ремесле, в галантном поведеньи
И в том, как преуспеть и угодить во знать.
Я никого не злю, учтив со всеми в мире:
Кто шлет мне свой привет, тем шлю я все четыре,
Кому не нужен я – тех не хочу я знать.
Tu dis que Du Bellay tient réputation,
Et que de ses amis il ne tient plus de compte :
Si ne suis-je seigneur, prince, marquis ou comte,
Et n'ai changé d'état ni de condition.
Jusqu'ici je ne sais que c'est d'ambition,
Et pour ne me voir grand ne rougis point de honte :
Aussi ma qualité ne baisse ni ne monte,
Car je ne suis sujet qu'à ma complexion.
Je ne sais comme il faut entretenir son maître.
Comme il faut courtiser, et moins ce qu'il faut être
Pour vivre entre les grands, comme on vit aujourd'hui.
J'honore tout le monde et ne fâche personne :
Qui me donne un salut, quatre je lui en donne :
Qui ne fait cas de moi, je ne fais cas de lui.
https://www.rbc.ru/society/27/10/2020/5f987b879a79477227373f4a Скончался замечательный поэт и переводчик Михаил Яснов. Я очень любил его переводы из французской поэзии и горжусь, что в антологии “Франция в сердце” (которую он, слава Богу, успел увидеть) напечатался с ним под одной обложкой.
РБК
Умер придумавший Чучело-Мяучело детский писатель Михаил Яснов
Писатель Дмитрий Яснов — автор «Чучела-Мяучела» — умер в возрасте 74 лет. Ранее его жена сообщила, что он попал в реанимацию
Джеймс Клерк Максвелл (1831 – 1879)
James Clerk Maxwell
Вампир
Вот скачет рыцарь через лес,
Он доблестен и смел;
Гонцом он послан, мчится вскачь,
Чтоб вовремя поспел.
Минует дуб, минует бук,
Березу, ясень, клен,
Вот ива встала на пути,
И рыцарь изумлен:
Взглянув под иву, видит он –
Там девица-краса,
Сидит и чешет гребешком
Златые волоса.
«О дéвица, – он вопросил, –
Скорей скажите мне:
Как угодили вы сюда?
Вести ли вас к родне?»
Ему красавица: «Увы!
Я близких лишена.
Я рядом в лодочке живу,
Где плещется волна».
А рыцарь доблестный в ответ:
«Одной вам быть не дам.
Коль в малой лодке жили вы,
Мир малым мнится вам».
Идут сквозь лес, идут сквозь лес,
Идут лесной тропой,
Пройдя весь лес, пришли туда,
Где пенится прибой.
На море лодочка видна,
Волна ее несет.
Садится дéвица туда
И рыцарь в свой черед.
Усевшись в лодочку, они
Гребут что было сил …
Тут рыцарь, глядя вдаль, свой взор
На деву обратил.
На лик и очи он глядит –
Совсем они не те:
Румянца на ланитах нет
В могильной бледноте.
Обманщик-рыцарь спал с лица,
А волос дыбом встал:
Былое вспомнилось – он в ней
Любимую узнал.
Она речет: «Я вами, лжец,
Была осквернена;
Меня вы бросили, но я
По-прежнему верна.
Лежу в студеном я лесу;
Страдать мне до того,
Как высосу я кровь из жил
Убийцы моего».
Глаза безжизненны, уста
Пунцово налились…
Кричит он: «Сгинь, вампирский труп!
Исчезни, провались!»
Но нет – в волшебной он ладье
С ней слишком долго плыл…
И выпил кровь ему вампир
До капельки из жил.
Итак, гуляя в той глуши,
Ты помни, пешеход:
Живет в лесу коварный дух,
Что кровь людскую пьет.
The Vampyre
Thair is a knichte rydis through the wood,
And a doughty knichte is hee,
And sure hee is on a message sent,
He rydis see hastilie.
Hee passit the aik, and hee passit the birk,
And hee passit monie a tre,
Bot plesant to him was the saugh sae slim,
For beneath it hee did see
The boniest ladye that ever he saw,
Scho was see schyn and fair.
And there scho sat, beneath the saugh,
Kaiming hir gowden hair.
And then the knichte—"Oh ladye brichte,
What chance hes brought you here,
But say the word, and ye schall gang
Back to your kindred dear."
Then up and spok the Ladye fair—
"I have nae friends or kin,
Bot in a littel boat I live,
Amidst the waves’ loud din."
Then answered thus the douchty knichte—
"I’ll follow you through all,
For gin ye bee in a littel boat,
The world to it seemis small."
They gaed through the wood, and through the wood
To the end of the wood they came:
And when they came to the end of the wood
They saw the salt sea faem.
And then they saw the wee, wee boat,
That daunced on the top of the wave,
And first got in the ladye fair,
And then the knichte sae brave;
They got into the wee, wee boat,
And rowed wi’ a’ their micht;
When the knichte sae brave, he turnit about,
And lookit at the ladye bricht;
He lookit at her bonie cheik,
And hee lookit at hir twa bricht eyne,
Bot hir rosie cheik growe ghaistly pale,
And scho seymit as scho deid had been.
The fause fause knichte growe pale wi frichte,
And his hair rose up on end,
For gane-by days cam to his mynde,
And his former luve he kenned.
Then spake the ladye,—"Thou, fause knichte,
Hast done to mee much ill,
Thou didst forsake me long ago,
Bot I am constant still;
For though I ligg in the woods sae cald,
At rest I canna bee
Until I sucke the gude lyfe blude
Of the man that gart me dee."
Hee saw hir lipps were wet wi’ blude,
And hee saw hir lyfelesse eyne,
And loud hee cry’d,
"Get frae my syde, Thou vampyr corps uncleane!"
Bot no, hee is in hir magic boat,
And on the wyde wyde sea;
And the vampyr suckis his gude lyfe blude,
Sho suckis hym till hee dee.
So now beware, whoe’re you are,
That walkis in this lone wood;
Beware of that deceitfull spright,
The ghaist that suckle the blude.
James Clerk Maxwell
Вампир
Вот скачет рыцарь через лес,
Он доблестен и смел;
Гонцом он послан, мчится вскачь,
Чтоб вовремя поспел.
Минует дуб, минует бук,
Березу, ясень, клен,
Вот ива встала на пути,
И рыцарь изумлен:
Взглянув под иву, видит он –
Там девица-краса,
Сидит и чешет гребешком
Златые волоса.
«О дéвица, – он вопросил, –
Скорей скажите мне:
Как угодили вы сюда?
Вести ли вас к родне?»
Ему красавица: «Увы!
Я близких лишена.
Я рядом в лодочке живу,
Где плещется волна».
А рыцарь доблестный в ответ:
«Одной вам быть не дам.
Коль в малой лодке жили вы,
Мир малым мнится вам».
Идут сквозь лес, идут сквозь лес,
Идут лесной тропой,
Пройдя весь лес, пришли туда,
Где пенится прибой.
На море лодочка видна,
Волна ее несет.
Садится дéвица туда
И рыцарь в свой черед.
Усевшись в лодочку, они
Гребут что было сил …
Тут рыцарь, глядя вдаль, свой взор
На деву обратил.
На лик и очи он глядит –
Совсем они не те:
Румянца на ланитах нет
В могильной бледноте.
Обманщик-рыцарь спал с лица,
А волос дыбом встал:
Былое вспомнилось – он в ней
Любимую узнал.
Она речет: «Я вами, лжец,
Была осквернена;
Меня вы бросили, но я
По-прежнему верна.
Лежу в студеном я лесу;
Страдать мне до того,
Как высосу я кровь из жил
Убийцы моего».
Глаза безжизненны, уста
Пунцово налились…
Кричит он: «Сгинь, вампирский труп!
Исчезни, провались!»
Но нет – в волшебной он ладье
С ней слишком долго плыл…
И выпил кровь ему вампир
До капельки из жил.
Итак, гуляя в той глуши,
Ты помни, пешеход:
Живет в лесу коварный дух,
Что кровь людскую пьет.
The Vampyre
Thair is a knichte rydis through the wood,
And a doughty knichte is hee,
And sure hee is on a message sent,
He rydis see hastilie.
Hee passit the aik, and hee passit the birk,
And hee passit monie a tre,
Bot plesant to him was the saugh sae slim,
For beneath it hee did see
The boniest ladye that ever he saw,
Scho was see schyn and fair.
And there scho sat, beneath the saugh,
Kaiming hir gowden hair.
And then the knichte—"Oh ladye brichte,
What chance hes brought you here,
But say the word, and ye schall gang
Back to your kindred dear."
Then up and spok the Ladye fair—
"I have nae friends or kin,
Bot in a littel boat I live,
Amidst the waves’ loud din."
Then answered thus the douchty knichte—
"I’ll follow you through all,
For gin ye bee in a littel boat,
The world to it seemis small."
They gaed through the wood, and through the wood
To the end of the wood they came:
And when they came to the end of the wood
They saw the salt sea faem.
And then they saw the wee, wee boat,
That daunced on the top of the wave,
And first got in the ladye fair,
And then the knichte sae brave;
They got into the wee, wee boat,
And rowed wi’ a’ their micht;
When the knichte sae brave, he turnit about,
And lookit at the ladye bricht;
He lookit at her bonie cheik,
And hee lookit at hir twa bricht eyne,
Bot hir rosie cheik growe ghaistly pale,
And scho seymit as scho deid had been.
The fause fause knichte growe pale wi frichte,
And his hair rose up on end,
For gane-by days cam to his mynde,
And his former luve he kenned.
Then spake the ladye,—"Thou, fause knichte,
Hast done to mee much ill,
Thou didst forsake me long ago,
Bot I am constant still;
For though I ligg in the woods sae cald,
At rest I canna bee
Until I sucke the gude lyfe blude
Of the man that gart me dee."
Hee saw hir lipps were wet wi’ blude,
And hee saw hir lyfelesse eyne,
And loud hee cry’d,
"Get frae my syde, Thou vampyr corps uncleane!"
Bot no, hee is in hir magic boat,
And on the wyde wyde sea;
And the vampyr suckis his gude lyfe blude,
Sho suckis hym till hee dee.
So now beware, whoe’re you are,
That walkis in this lone wood;
Beware of that deceitfull spright,
The ghaist that suckle the blude.
ИСХОД, 1920
Двадцатый год – год киммерийской смерти,
Пирует перекопская орда,
В плену союзном русские суда
В Галлиполи, Царьграде и Бизерте.
Какою мерой бы беду не мерьте –
Ее вы не сочтете никогда.
Там – лишь изгнанье, голод и нужда,
Сюда – из пекла все слетелись черти.
Родимый берег за кормой исчез,
Таврический покинут Херсонес,
Нас ожидает Херсонес Фракийский.
Но переменит Бог двадцатый год:
Поднимется – и века не пройдет –
Над Гераклеей снова флаг российский.
Двадцатый год – год киммерийской смерти,
Пирует перекопская орда,
В плену союзном русские суда
В Галлиполи, Царьграде и Бизерте.
Какою мерой бы беду не мерьте –
Ее вы не сочтете никогда.
Там – лишь изгнанье, голод и нужда,
Сюда – из пекла все слетелись черти.
Родимый берег за кормой исчез,
Таврический покинут Херсонес,
Нас ожидает Херсонес Фракийский.
Но переменит Бог двадцатый год:
Поднимется – и века не пройдет –
Над Гераклеей снова флаг российский.
Джулия Уорд Хау (1819 – 1910)
Julia Ward Howe
БОЕВОЙ ГИМН РЕСПУБЛИКИ
Господь грядет во славе, это взор провидит мой:
Он в давильне гроздья гнева сокрушит Своей стопой,
Страшный меч Его сверкает, словно сполох грозовой,
Он с истиной грядет.
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Он с истиной грядет.
Вижу: Он – в кострах дозорных сотни ратных лагерей,
Там Ему в росе вечерней много служит алтарей,
Приговор Его прочту я в мутном свете фонарей:
День Господа грядет.
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
День Господа грядет.
Вот горящее посланье нам Господь на стали шлет:
«Кто воздаст врагам Господним, тем воздастся в их черед,
Пусть Герой, женой рожденный, змия голову сотрет,
Ведь к нам Господь грядет».
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Ведь к нам Господь грядет.
Божьи трубы отступленья не протрубят никогда,
Он просеет наши души в предварении Суда,
Мчи, душа, навстречу Богу, устремляйся же туда!
Уже Господь грядет.
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Уже Господь грядет.
Зá морем средь белых лилий Божий Сын пришел в наш дом,
Нас с тобой преображая искупительным огнем,
Умер Он, спасая души, – за свободу мы умрем,
Пока Господь грядет.
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Пока Господь грядет.
1862
BATTLE HYMN OF THE REPUBLIC
Mine eyes have seen the glory of the coming of the Lord;
He is trampling out the vintage where the grapes of wrath are stored;
He hath loosed the fateful lightning of His terrible swift sword:
His truth is marching on.
(Chorus)
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
His truth is marching on.
I have seen Him in the watch-fires of a hundred circling camps,
They have builded Him an altar in the evening dews and damps;
I can read His righteous sentence by the dim and flaring lamps:
His day is marching on.
(Chorus)
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
His day is marching on.
I have read a fiery gospel writ in burnished rows of steel:
"As ye deal with my contemners, so with you my grace shall deal";
Let the Hero, born of woman, crush the serpent with his heel,
Since God is marching on.
(Chorus)
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
Since God is marching on.
He has sounded forth the trumpet that shall never call retreat;
He is sifting out the hearts of men before His judgment-seat;
Oh, be swift, my soul, to answer Him! Be jubilant, my feet!
Our God is marching on.
(Chorus)
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
Our God is marching on.
In the beauty of the lilies Christ was born across the sea,
With a glory in His bosom that transfigures you and me.
As He died to make men holy, let us die to make men free,
While God is marching on.
(Chorus)
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
While God is marching on.
1862
https://www.youtube.com/watch?v=Jy6AOGRsR80
Julia Ward Howe
БОЕВОЙ ГИМН РЕСПУБЛИКИ
Господь грядет во славе, это взор провидит мой:
Он в давильне гроздья гнева сокрушит Своей стопой,
Страшный меч Его сверкает, словно сполох грозовой,
Он с истиной грядет.
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Он с истиной грядет.
Вижу: Он – в кострах дозорных сотни ратных лагерей,
Там Ему в росе вечерней много служит алтарей,
Приговор Его прочту я в мутном свете фонарей:
День Господа грядет.
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
День Господа грядет.
Вот горящее посланье нам Господь на стали шлет:
«Кто воздаст врагам Господним, тем воздастся в их черед,
Пусть Герой, женой рожденный, змия голову сотрет,
Ведь к нам Господь грядет».
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Ведь к нам Господь грядет.
Божьи трубы отступленья не протрубят никогда,
Он просеет наши души в предварении Суда,
Мчи, душа, навстречу Богу, устремляйся же туда!
Уже Господь грядет.
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Уже Господь грядет.
Зá морем средь белых лилий Божий Сын пришел в наш дом,
Нас с тобой преображая искупительным огнем,
Умер Он, спасая души, – за свободу мы умрем,
Пока Господь грядет.
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Славься, славься, аллилуйя!
Пока Господь грядет.
1862
BATTLE HYMN OF THE REPUBLIC
Mine eyes have seen the glory of the coming of the Lord;
He is trampling out the vintage where the grapes of wrath are stored;
He hath loosed the fateful lightning of His terrible swift sword:
His truth is marching on.
(Chorus)
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
His truth is marching on.
I have seen Him in the watch-fires of a hundred circling camps,
They have builded Him an altar in the evening dews and damps;
I can read His righteous sentence by the dim and flaring lamps:
His day is marching on.
(Chorus)
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
His day is marching on.
I have read a fiery gospel writ in burnished rows of steel:
"As ye deal with my contemners, so with you my grace shall deal";
Let the Hero, born of woman, crush the serpent with his heel,
Since God is marching on.
(Chorus)
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
Since God is marching on.
He has sounded forth the trumpet that shall never call retreat;
He is sifting out the hearts of men before His judgment-seat;
Oh, be swift, my soul, to answer Him! Be jubilant, my feet!
Our God is marching on.
(Chorus)
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
Our God is marching on.
In the beauty of the lilies Christ was born across the sea,
With a glory in His bosom that transfigures you and me.
As He died to make men holy, let us die to make men free,
While God is marching on.
(Chorus)
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
Glory, glory, hallelujah!
While God is marching on.
1862
https://www.youtube.com/watch?v=Jy6AOGRsR80
YouTube
The Battle Hymn of the Republic
The United States Army Field Band performs the famous Civil War-era piece, "The Battle Hymn of the Republic."
Lyrics: Julia Ward Howe
Music: William Steffe
Setting: Peter J. Wilhousky
Arrangement: James Neilson
Conductor: 1st Lt. Alexandra Borza
Lyrics…
Lyrics: Julia Ward Howe
Music: William Steffe
Setting: Peter J. Wilhousky
Arrangement: James Neilson
Conductor: 1st Lt. Alexandra Borza
Lyrics…
Forwarded from Листва: Москва
Бежим прочь с корабля суеты в Лес вечности! Артём Серебренников, поэт, переводчик, доктор филологии Оксфорда, соавтор нашумевшего сборника «Поэты Первой Мировой» и ведущий тг-канала «Гиперборейские сонеты» проведёт поэтический вечер в Листве в пятницу, 6 ноября, в 19:00. В программе:
I. Краткий рассказ о феномене русского поэтического перевода и о том, что переводить и зачем. Почему «Маршак или Пастернак», «вольность или точность», «доместикация или форенизация» — это ложные дилеммы?
II. Краткий рассказ о том, как писать и зачем. Почему сонет уже седьмое столетие отказывается умирать? Чтение избранных «гиперборейских сонетов».
III. Чтение стихов известных и забытых поэтов, о которых вы ничего не знали, но которые вам понравятся, от Средневековья до ХХ века. Планируемая тематика: о рыцарской доблести; о возвышенном; о любви в разных ее проявлениях; о наболевшем; разное.
Ждём вас в пятницу на уютнейший вечер! Вход: 400/150 рублей, билеты здесь — https://lavka-listva-msk.timepad.ru/event/1472911/
I. Краткий рассказ о феномене русского поэтического перевода и о том, что переводить и зачем. Почему «Маршак или Пастернак», «вольность или точность», «доместикация или форенизация» — это ложные дилеммы?
II. Краткий рассказ о том, как писать и зачем. Почему сонет уже седьмое столетие отказывается умирать? Чтение избранных «гиперборейских сонетов».
III. Чтение стихов известных и забытых поэтов, о которых вы ничего не знали, но которые вам понравятся, от Средневековья до ХХ века. Планируемая тематика: о рыцарской доблести; о возвышенном; о любви в разных ее проявлениях; о наболевшем; разное.
Ждём вас в пятницу на уютнейший вечер! Вход: 400/150 рублей, билеты здесь — https://lavka-listva-msk.timepad.ru/event/1472911/
Forwarded from Листва: Москва
А тут — видео с чтением Артёмом Серебренниковым переведённых им стихотворений поэтов Первой Мировой войны в питерской Листве год назад https://vk.com/listva_books_msk?w=wall-60574465_2158
VK
Книжная лавка «Листва»: Москва
В пятницу в 19:00 в Листве ждём вас на поэтическом вечере Артёма Серебренникова, доктора филологии Оксфордского университета, поэта и переводчика.
Артём уже выступал в петербургской Листве, представляя публике бестселлеры — сборники «Поэты Первой Мировой»…
Артём уже выступал в петербургской Листве, представляя публике бестселлеры — сборники «Поэты Первой Мировой»…
Forwarded from Листва: Москва
Ещё господин Серебренников в канун бесславного 7-го ноября прочитал свой перевод стихотворения Киплинга о гибели Российской Империи — и Киплинг комплиментарно даёт 300 дней сгорания страны дотла — а Василий Васильевич Розанов и вовсе писал, что «Россия слиняла в три дня». Забавные несовпадения.
Базовый поэтический вечер, обязательно смотрите запись на нашем патреоне через несколько дней!
Базовый поэтический вечер, обязательно смотрите запись на нашем патреоне через несколько дней!
https://medieval.hse.ru/announcements/414108648.html Напоминание - здесь можно будет послушать мой рассказ об одной из труднейших и благороднейших поэтических форм мировой поэзии - позднесредневековой французской chant royal
medieval.hse.ru
«Всем изобильна новая земля»: форма и жанр «королевской песни» (chant royal) во французской литературе позднего Средневековья
Доклад Артёма Серебренникова в «Символическом Средневековье»
Одна из «королевских песен», обсуждавшихся на презентации
Николь Лекарр (ок. 1470 – ок. 1525)
Nicole Lescarre
Королевская песня о ловце и единороге
Ужасный Ловчий, хищный, семиглавый,
Что злой рогатиной вооружен,
Что гонит нас нещадною облавой –
Оленя подстерег однажды он;
В лугах Невинности был залучен
В мучительские сети сей несчастный.
Но облик свой Eдинорог прекрасный
Явил и к ловчему он прянул смело –
Ведь гончие его не устрашат –
Как царь зверей величественный, белый
Единорог, что изгоняет яд.
Сей ловчий горделивый и кровавый
Нагнал своих собак со всех сторон,
Чтоб лютый пес, и гончий, и легавый,
Его терзал, злонравьем разъярен;
Но всяк был зверь испуган и смущен,
Кусать не мог, лишь лаять громогласно –
Ведь Лев святой, над небесами властный,
Вскормил его средь райского удела
Цветами неба, потому стократ
Спокоен возле своры озверелой
Единорог, что изгоняет яд.
Лекарство в Роге было от отравы –
Тот рог был Благодатью наречен –
Чтобы Невинность снова сделать здравой,
Чтоб был ловец коварный посрамлен
И вместе с подлой сворой умерщвлен,
Для всякой твари боле не ужасный.
Свой гордый рог подъемлет он всечасно –
Зверей им защищает от прицела
Охотника, что злобою объят,
Чтоб копья и не сразили их и стрелы,
Единорог, что изгоняет яд.
Так прыгнул он отчаянно и браво,
Смертельною стрелой не поражен,
И на утес взобрался величавый,
Ни пропастью, ни сетью не смирен;
Не взять его ловушками в полон,
Оковы, узы, путы – всё напрасно;
Любовью вышней полнится он страстно,
В нем чистота заключена всецело,
И мерзости его не осквернят;
От черных пятен соблюдает тело
Единорог, что изгоняет яд.
Среди зверей он бесподобен славой,
Он людям унимает плач и стон,
Над сетью торжествует он лукавой,
И ловчий им навеки побежден.
И всяк из нас да будет защищен
Единорогом. Он, бессмертный, ясный
И светлый, сохранит нас в час опасный;
Ведь честь его ничуть не оскудела,
И все его деянья говорят –
Не знает в добродетели предела
Единорог, что изгоняет яд.
Питайся, ловчий, серою горелой,
И провались назад в кромешный ад –
Тебе не дастся в руки, что ни делай,
Единорог, что изгоняет яд.
Оригинал: https://tinyurl.com/y67ec9nz
Николь Лекарр (ок. 1470 – ок. 1525)
Nicole Lescarre
Королевская песня о ловце и единороге
Ужасный Ловчий, хищный, семиглавый,
Что злой рогатиной вооружен,
Что гонит нас нещадною облавой –
Оленя подстерег однажды он;
В лугах Невинности был залучен
В мучительские сети сей несчастный.
Но облик свой Eдинорог прекрасный
Явил и к ловчему он прянул смело –
Ведь гончие его не устрашат –
Как царь зверей величественный, белый
Единорог, что изгоняет яд.
Сей ловчий горделивый и кровавый
Нагнал своих собак со всех сторон,
Чтоб лютый пес, и гончий, и легавый,
Его терзал, злонравьем разъярен;
Но всяк был зверь испуган и смущен,
Кусать не мог, лишь лаять громогласно –
Ведь Лев святой, над небесами властный,
Вскормил его средь райского удела
Цветами неба, потому стократ
Спокоен возле своры озверелой
Единорог, что изгоняет яд.
Лекарство в Роге было от отравы –
Тот рог был Благодатью наречен –
Чтобы Невинность снова сделать здравой,
Чтоб был ловец коварный посрамлен
И вместе с подлой сворой умерщвлен,
Для всякой твари боле не ужасный.
Свой гордый рог подъемлет он всечасно –
Зверей им защищает от прицела
Охотника, что злобою объят,
Чтоб копья и не сразили их и стрелы,
Единорог, что изгоняет яд.
Так прыгнул он отчаянно и браво,
Смертельною стрелой не поражен,
И на утес взобрался величавый,
Ни пропастью, ни сетью не смирен;
Не взять его ловушками в полон,
Оковы, узы, путы – всё напрасно;
Любовью вышней полнится он страстно,
В нем чистота заключена всецело,
И мерзости его не осквернят;
От черных пятен соблюдает тело
Единорог, что изгоняет яд.
Среди зверей он бесподобен славой,
Он людям унимает плач и стон,
Над сетью торжествует он лукавой,
И ловчий им навеки побежден.
И всяк из нас да будет защищен
Единорогом. Он, бессмертный, ясный
И светлый, сохранит нас в час опасный;
Ведь честь его ничуть не оскудела,
И все его деянья говорят –
Не знает в добродетели предела
Единорог, что изгоняет яд.
Питайся, ловчий, серою горелой,
И провались назад в кромешный ад –
Тебе не дастся в руки, что ни делай,
Единорог, что изгоняет яд.
Оригинал: https://tinyurl.com/y67ec9nz
Карл Орлеанский (1394 – 1465)
Charles d'Orléans
***
Я, Францию родную созерцая,
Из Дувра глядя чрез пролив морской,
Все вспоминал, что нет прекрасней края,
Там знал я только радость и покой.
Коль сердце вновь измучится тоской,
То буду рад вослед своим мечтам
Вернуться вновь к французским берегам.
Себе твердил я – мудрость небольшая
Хранить рыданья в сердце день-деньской,
Вдруг вижу, что грядет к нам, поспешая,
Блаженный мир, дары неся с собой,
Расположил я к счастью разум свой,
Но сердце страждет, счет теряя дням,
Вернуться вновь к французским берегам.
Я, в путь Надежды судно снаряжая,
В молитве нагрузил его мечтой
И, времени нимало не теряя,
Направил к брегу Франции родной.
Подай нам, Боже, мир Своей рукой,
Тогда я вслед за ним отправлюсь сам
Вернуться вновь к французским берегам.
Мир – ценный клад, награды нет иной,
Его я жажду, возмущен войной;
Желаю, будь мой путь иль крив, иль прям,
Вернуться вновь к французским берегам.
En regardant vers le pays de France,
Ung jour m'avint, à Dovre sur la mer,
Qu'il me souvint de la doulce plaisance
Que souloie oudit pays trouver;
Si commençay de cueur à souspirer,
Combien certes que grant bien me faisoit
De veoir France que mon cueur amer doit.
Je m'avisay que c'estoit non savance
De telz souspirs dedens mon cueur garder,
Veu que je voy que la voye commence
De bonne paix, qui tous biens peut donner;
Pource, tournay en confort mon penser,
Mais non pourtant, mon cueur ne se lassoit
De veoir France que mon cueur amer doit.
Alors chargay en la nef d'Espérance
Tous mes souhays en leur priant d'aler
Oultre la mer, sans faire demourance,
Et à France de me recommander.
Or nous doint Dieu bonne paix sans tarder,
AJonc auray loisir, mais qu'ainsi soit,
De veoir France que mon cueur amer doit.
Paix est trésor qu'on ne peut trop loer.
Je hé guerre, point ne la dois prisier,
Destourbé m'a long temps, soit tort ou droit.
De veoir France que mon cueur amer doit.
Charles d'Orléans
***
Я, Францию родную созерцая,
Из Дувра глядя чрез пролив морской,
Все вспоминал, что нет прекрасней края,
Там знал я только радость и покой.
Коль сердце вновь измучится тоской,
То буду рад вослед своим мечтам
Вернуться вновь к французским берегам.
Себе твердил я – мудрость небольшая
Хранить рыданья в сердце день-деньской,
Вдруг вижу, что грядет к нам, поспешая,
Блаженный мир, дары неся с собой,
Расположил я к счастью разум свой,
Но сердце страждет, счет теряя дням,
Вернуться вновь к французским берегам.
Я, в путь Надежды судно снаряжая,
В молитве нагрузил его мечтой
И, времени нимало не теряя,
Направил к брегу Франции родной.
Подай нам, Боже, мир Своей рукой,
Тогда я вслед за ним отправлюсь сам
Вернуться вновь к французским берегам.
Мир – ценный клад, награды нет иной,
Его я жажду, возмущен войной;
Желаю, будь мой путь иль крив, иль прям,
Вернуться вновь к французским берегам.
En regardant vers le pays de France,
Ung jour m'avint, à Dovre sur la mer,
Qu'il me souvint de la doulce plaisance
Que souloie oudit pays trouver;
Si commençay de cueur à souspirer,
Combien certes que grant bien me faisoit
De veoir France que mon cueur amer doit.
Je m'avisay que c'estoit non savance
De telz souspirs dedens mon cueur garder,
Veu que je voy que la voye commence
De bonne paix, qui tous biens peut donner;
Pource, tournay en confort mon penser,
Mais non pourtant, mon cueur ne se lassoit
De veoir France que mon cueur amer doit.
Alors chargay en la nef d'Espérance
Tous mes souhays en leur priant d'aler
Oultre la mer, sans faire demourance,
Et à France de me recommander.
Or nous doint Dieu bonne paix sans tarder,
AJonc auray loisir, mais qu'ainsi soit,
De veoir France que mon cueur amer doit.
Paix est trésor qu'on ne peut trop loer.
Je hé guerre, point ne la dois prisier,
Destourbé m'a long temps, soit tort ou droit.
De veoir France que mon cueur amer doit.
Тобайас Смоллетт (1721 – 1771)
Tobias Smollett
Слезы Шотландии
Шотландия! Плачь над собой –
Растоптан лавр, смятен покой!
Лежат отважные сыны
Мертвы в полях родной страны,
И твой радушный сельский кров
Теперь не примет чужаков –
Из пепелища прежних сёл
Убийца памятник возвел.
Взирает земледелец, как
Его пожитки грабит враг,
Детей с женою вспомянет –
И горько жребий свой клянет.
Где были тучные стада –
Теперь лишь горе и нужда,
Стон обесчещенных девиц
И скорбь голодных детских лиц.
А прежде, веку испокон,
Среди пространств, среди времен
Твой лавр сиял над головой
Нетленной славой боевой.
Но ты подчинена ярму,
Неволя духу твоему,
Чего не сделал супостат –
Междоусобия вершат.
Умолк пастушеский рожок,
Певцы не выйдут на лужок,
Тоску и горечь в зимню ночь
Забавы не прогонят прочь;
Повсюду жалобный напев,
Повсюду причитанья дев,
И бледных привидений рой
Проносится в тиши ночной.
Навеки проклят будь, раздор,
До самых отдаленных пор!
Восстали на отцов сыны,
В крови родной обагрены.
Уж гром сражений не гремит,
Но победитель тем не сыт:
Познавшие нужду и глад
Познают пламя и булат.
По верескам блуждает мать,
Ей скоро время умирать,
И носит ветер средь путей
Голодный плач ее детей.
Ни очага, ни друга нет,
Приходит мрак ночной вослед…
Она в объятиях сирот
О них заплачет – и умрет.
Покуда в жилах кровь красна
И память в голове ясна,
Любезной родины беда
Воспламенит мой дух всегда,
Как ни бесчинствуй враг, но впредь
Сочувственно я буду петь.
Шотландия! Плачь над собой –
Растоптан лавр, смятен покой!
The Tears of Scotland
Mourn, hapless Caledonia, mourn
Thy banished peace, thy laurels torn!
Thy sons, for valor long renowned,
Lie slaughtered on their native ground.
Thy hospitable roofs no more
Invite the stranger to the door;
In smoky ruins sunk they lie,
The monuments of cruelty.
The wretched owner sees afar
His all become the prey of war,
Bethinks him of his babes and wife,
Then smites his breast, and curses life.
Thy swains are famished on the rocks,
Where once they fed their wanton flocks;
Thy ravished virgins shriek in vain;
Thy infants perish on the plain.
What boots it then, in every clime,
Through the wide-spreading waste of time,
Thy martial glory, crowned with praise,
Still shone with undiminished blaze?
Thy towering spirit now is broke,
Thy neck is bended to the yoke:
What foreign arms could never quell,
By civil rage and rancor fell.
The rural pipe and merry lay
No more shall cheer the happy day;
No social scenes of gay delight
Beguile the dreary winter night:
No strains but those of sorrow flow,
And naught is heard but sounds of woe,
While the pale phantoms of the slain
Glide nightly o’er the silent plain.
O baneful cause! O fatal morn,
Accursed to ages yet unborn!
The sons against their fathers stood,
The parent shed his children’s blood:
Yet, when the rage of battle ceased,
The victor’s soul was not appeased;
The naked and forlorn must feel
Devouring flames and murdering steel.
The pious mother, doomed to death,
Forsaken, wanders o’er the heath;
The bleak wind whistles round her head,
Her helpless orphans cry for bread.
Bereft of shelter, food, and friend,
She views the shades of night descend,
And, stretched beneath the inclement skies,
Weeps o’er her tender babes, and dies.
Whilst the warm blood bedews my veins,
And unimpaired remembrance reigns,
Resentment of my country’s fate
Within my filial breast shall beat;
And, spite of her insulting foe,
My sympathizing verse shall flow.
Mourn, hapless Caledonia, mourn
Thy banished peace, thy laurels torn!
Tobias Smollett
Слезы Шотландии
Шотландия! Плачь над собой –
Растоптан лавр, смятен покой!
Лежат отважные сыны
Мертвы в полях родной страны,
И твой радушный сельский кров
Теперь не примет чужаков –
Из пепелища прежних сёл
Убийца памятник возвел.
Взирает земледелец, как
Его пожитки грабит враг,
Детей с женою вспомянет –
И горько жребий свой клянет.
Где были тучные стада –
Теперь лишь горе и нужда,
Стон обесчещенных девиц
И скорбь голодных детских лиц.
А прежде, веку испокон,
Среди пространств, среди времен
Твой лавр сиял над головой
Нетленной славой боевой.
Но ты подчинена ярму,
Неволя духу твоему,
Чего не сделал супостат –
Междоусобия вершат.
Умолк пастушеский рожок,
Певцы не выйдут на лужок,
Тоску и горечь в зимню ночь
Забавы не прогонят прочь;
Повсюду жалобный напев,
Повсюду причитанья дев,
И бледных привидений рой
Проносится в тиши ночной.
Навеки проклят будь, раздор,
До самых отдаленных пор!
Восстали на отцов сыны,
В крови родной обагрены.
Уж гром сражений не гремит,
Но победитель тем не сыт:
Познавшие нужду и глад
Познают пламя и булат.
По верескам блуждает мать,
Ей скоро время умирать,
И носит ветер средь путей
Голодный плач ее детей.
Ни очага, ни друга нет,
Приходит мрак ночной вослед…
Она в объятиях сирот
О них заплачет – и умрет.
Покуда в жилах кровь красна
И память в голове ясна,
Любезной родины беда
Воспламенит мой дух всегда,
Как ни бесчинствуй враг, но впредь
Сочувственно я буду петь.
Шотландия! Плачь над собой –
Растоптан лавр, смятен покой!
The Tears of Scotland
Mourn, hapless Caledonia, mourn
Thy banished peace, thy laurels torn!
Thy sons, for valor long renowned,
Lie slaughtered on their native ground.
Thy hospitable roofs no more
Invite the stranger to the door;
In smoky ruins sunk they lie,
The monuments of cruelty.
The wretched owner sees afar
His all become the prey of war,
Bethinks him of his babes and wife,
Then smites his breast, and curses life.
Thy swains are famished on the rocks,
Where once they fed their wanton flocks;
Thy ravished virgins shriek in vain;
Thy infants perish on the plain.
What boots it then, in every clime,
Through the wide-spreading waste of time,
Thy martial glory, crowned with praise,
Still shone with undiminished blaze?
Thy towering spirit now is broke,
Thy neck is bended to the yoke:
What foreign arms could never quell,
By civil rage and rancor fell.
The rural pipe and merry lay
No more shall cheer the happy day;
No social scenes of gay delight
Beguile the dreary winter night:
No strains but those of sorrow flow,
And naught is heard but sounds of woe,
While the pale phantoms of the slain
Glide nightly o’er the silent plain.
O baneful cause! O fatal morn,
Accursed to ages yet unborn!
The sons against their fathers stood,
The parent shed his children’s blood:
Yet, when the rage of battle ceased,
The victor’s soul was not appeased;
The naked and forlorn must feel
Devouring flames and murdering steel.
The pious mother, doomed to death,
Forsaken, wanders o’er the heath;
The bleak wind whistles round her head,
Her helpless orphans cry for bread.
Bereft of shelter, food, and friend,
She views the shades of night descend,
And, stretched beneath the inclement skies,
Weeps o’er her tender babes, and dies.
Whilst the warm blood bedews my veins,
And unimpaired remembrance reigns,
Resentment of my country’s fate
Within my filial breast shall beat;
And, spite of her insulting foe,
My sympathizing verse shall flow.
Mourn, hapless Caledonia, mourn
Thy banished peace, thy laurels torn!
ДЖЕЙМС ЭЛРОЙ ФЛЕККЕР (1884 – 1915)
James Elroy Flecker
Оксфордский канал
Когда тебе примелькаются дерзкие шпили этой столицы графства,
Широкие белые улицы, блеск музеев, черные монастырские стены,
Красные моторы, громыхающие поезда, самовлюбленные люди,
Мы пойдем с тобою туда, где то, чего видеть тебе не случалось:
Полугород, полудеревня – страна у Канала.
Она мне дороже старинного города, любимей округлых холмов:
Прямейшая, прекраснейшая из всех рек – это длинный Канал.
Дрожа, я следил за великими бурями; плакал, боясь темноты,
Но ничто меня так не пугает, как в летний полдень ясные воды этого сонного канала.
Ты видишь в воде телеграфные столбы – как их провода непохожи?
Если тело упадет в канал – запутается в них и навечно повиснет между небом и землей,
Ибо так же вода глубока, как звезды высоки.
Однажды я думал, как человек, упав с горделивого столба,
Бросится ко мне через воду, расплескав свое отражение,
И тут пронесется поезд, блеснет медный купол локомотива,
Заревут длинные белые вагоны,
Солнце на миг закутается, а сигналы замаячат в тумане,
Дикая женщина крикнет на меня с баржи, а дети заплачут,
Неприбранный пейзаж оживет, зашумит лесопилка,
Тележка погремит к причалу, рабочие затопают над железным мостиком,
Благообразный старик кивнет из окна второго этажа квадратного красного дома,
Миловидная девушка выйдет вешать белье в маленький, миленький садик.
О странные движения в пригороде столицы графства; медленный, мерный ритм пляски смерти!
Те, кто движутся в свете, – не привидения, а люди.
Забытыми жили они, забытыми и умрут.
Oxford Canal
When you have wearied of the valiant spires of this County Town,
Of its wide white streets and glistening museums, and black monastic walls,
Of its red motors and lumbering trains, and self-sufficient people,
I will take you walking with me to a place you have not seen —
Half town and half country—the land of the Canal.
It is dearer to me than the antique town: I love it more than the rounded hills:
Straightest, sublimest of rivers is the long Canal.
I have observed great storms and trembled: I have wept for fear of the dark.
But nothing makes me so afraid as the clear water of this idle canal on a summer's noon.
Do you see the great telegraph poles down in the water, how every wire is distinct?
If a body fell into the canal it would rest entangled in those wires for ever, between earth and air.
For the water is as deep as the stars are high.
One day I was thinking how if a man fell from that lofty pole
He would rush through the water toward me till his image was scattered by his splash,
When suddenly a train rushed by: the brazen dome of the engine flashed:
the long white carriages roared;
The sun veiled himself for a moment, and the signals loomed in fog;
A savage woman screamed at me from a barge: little children began to cry;
The untidy landscape rose to life: a sawmill started;
A cart rattled down to the wharf, and workmen clanged over the iron footbridge;
A beautiful old man nodded from the first story window of a square red house,
And a pretty girl came out to hang up clothes in a small delightful garden.
O strange motion in the suburb of a county town: slow regular movement of the dance of death!
Men and not phantoms are these that move in light.
Forgotten they live, and forgotten die.
James Elroy Flecker
Оксфордский канал
Когда тебе примелькаются дерзкие шпили этой столицы графства,
Широкие белые улицы, блеск музеев, черные монастырские стены,
Красные моторы, громыхающие поезда, самовлюбленные люди,
Мы пойдем с тобою туда, где то, чего видеть тебе не случалось:
Полугород, полудеревня – страна у Канала.
Она мне дороже старинного города, любимей округлых холмов:
Прямейшая, прекраснейшая из всех рек – это длинный Канал.
Дрожа, я следил за великими бурями; плакал, боясь темноты,
Но ничто меня так не пугает, как в летний полдень ясные воды этого сонного канала.
Ты видишь в воде телеграфные столбы – как их провода непохожи?
Если тело упадет в канал – запутается в них и навечно повиснет между небом и землей,
Ибо так же вода глубока, как звезды высоки.
Однажды я думал, как человек, упав с горделивого столба,
Бросится ко мне через воду, расплескав свое отражение,
И тут пронесется поезд, блеснет медный купол локомотива,
Заревут длинные белые вагоны,
Солнце на миг закутается, а сигналы замаячат в тумане,
Дикая женщина крикнет на меня с баржи, а дети заплачут,
Неприбранный пейзаж оживет, зашумит лесопилка,
Тележка погремит к причалу, рабочие затопают над железным мостиком,
Благообразный старик кивнет из окна второго этажа квадратного красного дома,
Миловидная девушка выйдет вешать белье в маленький, миленький садик.
О странные движения в пригороде столицы графства; медленный, мерный ритм пляски смерти!
Те, кто движутся в свете, – не привидения, а люди.
Забытыми жили они, забытыми и умрут.
Oxford Canal
When you have wearied of the valiant spires of this County Town,
Of its wide white streets and glistening museums, and black monastic walls,
Of its red motors and lumbering trains, and self-sufficient people,
I will take you walking with me to a place you have not seen —
Half town and half country—the land of the Canal.
It is dearer to me than the antique town: I love it more than the rounded hills:
Straightest, sublimest of rivers is the long Canal.
I have observed great storms and trembled: I have wept for fear of the dark.
But nothing makes me so afraid as the clear water of this idle canal on a summer's noon.
Do you see the great telegraph poles down in the water, how every wire is distinct?
If a body fell into the canal it would rest entangled in those wires for ever, between earth and air.
For the water is as deep as the stars are high.
One day I was thinking how if a man fell from that lofty pole
He would rush through the water toward me till his image was scattered by his splash,
When suddenly a train rushed by: the brazen dome of the engine flashed:
the long white carriages roared;
The sun veiled himself for a moment, and the signals loomed in fog;
A savage woman screamed at me from a barge: little children began to cry;
The untidy landscape rose to life: a sawmill started;
A cart rattled down to the wharf, and workmen clanged over the iron footbridge;
A beautiful old man nodded from the first story window of a square red house,
And a pretty girl came out to hang up clothes in a small delightful garden.
O strange motion in the suburb of a county town: slow regular movement of the dance of death!
Men and not phantoms are these that move in light.
Forgotten they live, and forgotten die.