Уильям Батлер Йейтс (1865 - 1939)
W.B. Yeats

Черная башня

Слышно: у стражи на черной башне
Скисло вино и скудна еда,
Но, не мечтая о лучшем брашне,
Воины клятве верны всегда,
Башню они блюдут:
Хоругви врагов не пройдут.

Стоят мертвецы в гробах в полный рост,
Дуют ветра с берегов,
Гнет их шквального вéтра рев,
Старые кости скрипят.

Хоругви приходят, грозят, подкупают,
Шепчут: "Король ваш забыт давно,
Новые к трону теперь подступают,
Вам не все ли равно?"
-Но если давно он истлел,
То что же вас страх одолел?

В гробах - тусклый свет луны и звезд,
Дуют ветра с берегов,
Гнет их шквального вéтра рев,
Старые кости скрипят.

Наш старый повар, что с первым рассветом
Лазит наверх, ловит птичек в силок,
Нас уверяет, клянется нам в этом:
Мол, протрубил королевский рог.
Всё бы старому врать!
Клятву блюдет наша рать.

В гробах сгущается мрак ночной,
Дуют ветра с берегов,
Гнет их шквального вéтра рев,
Старые кости скрипят.

The Black Tower

SAY that the men of the old black tower,
Though they but feed as the goatherd feeds,
Their money spent, their wine gone sour,
Lack nothing that a soldier needs,
That all are oath-bound men:
Those banners come not in.

There in the tomb stand the dead upright,
But winds come up from the shore:
They shake when the winds roar,
Old bones upon the mountain shake.

Those banners come to bribe or threaten,
Or whisper that a man's a fool
Who, when his own right king's forgotten,
Cares what king sets up his rule.
If he died long ago
Why do yopu dread us so?

There in the tomb drops the faint moonlight,
But wind comes up from the shore:
They shake when the winds roar,
Old bones upon the mountain shake.

The tower's old cook that must climb and clamber
Catching small birds in the dew of the morn
When we hale men lie stretched in slumber
Swears that he hears the king's great horn.
But he's a lying hound:
Stand we on guard oath-bound!

There in the tomb the dark grows blacker,
But wind comes up from the shore:
They shake when the winds roar,
Old bones upon the mountain shake.

Редьярд Киплинг (1866 – 1936)
Rudyard Kipling

МЕДНЫЙ ГОРОД

...И люди те – что после деяний их
Оплаканы и власть свою бросили.
А вот дворец – последнюю даст он весть
О тех царях, что все в земле собраны.

«1001 ночь»

В краю, занесенном песками, к чьим вратам нет путей и дорог,
Многолюдный народ жил веками, чьи врата возвеличил Бог,
Но он страстно вкушал вино, обезумел и пал во прах,
И о том есть преданье одно (правду знает один лишь Аллах!).

То вино горело внутри, жгло сердца, раздувало груди:
«Посмотри – мы всему цари, что создали Бог и люди;
Сотворим новый свет – без трудов и бед будут в нем обитать человеки,
Наш таков указ – сотворим сейчас, завтра ж там поселимся навеки».
И избрали они для себя жрецов, к ним явились безумцы-пророки,
И назначили тех, кто готов без помех все исполнить в краткие сроки,
Из породы людей, что ухмылкой своей насмехаются над Правосудьем,
Знают наперечет все, чего хочет сброд, его похотям служат орудьем.

Они быстро твердыни снесли, что их пращуры соорудили,
Неприступные стены былого перестроили, превратили
В двор проходной, где забавой одной все живут в отчаянном раже,
Стала прибежищем мотовства цитадель, где ходили стражи,
Чтоб жалованья изыскать для фразеров и перерожденцев,
Для оплаты долгов на глазах у врагов распустили они ополченцев.
Отвечали они на дружеский страх и на вражеский хохот корыстный:
«Мир вам! Бога создали мы – Он спасет нас ныне и присно,
Повелитель наш – человек, что совет свой держит с другими,
А числам присвоили мы беспорочной Премудрости имя».

Говорили: «Кто здесь завистлив, недоволен трудов плодами?
Восстань, упрям, и господствуй сам над ближним с его трудами».
Говорили: «Кто здесь ленив? Кто все промотал без заботы?
Пусть со всех получает дань – ведь никто не давал работы».
Говорили: «Кто трудолюбив? Кто нажил себе накопленья?
Тогда будет он дотла разорен – очевидно его преступленье».
Говорили: «Кто против Закона? Отменить его мы не можем,
Но коль вместе с тобой совершим разбой, то Закон обойти поможем!»
Торопится тать свой суд свершать над тем, кто ему не по нраву,
Хвалится убийца числом своих жертв – и отпущен на волю по праву.

А что же до родичей их, обитателей дальних окраин, –
Был всякий край на земле беспощадно ими раздраен,
Творя кутежи, они мятежи разжигали для новой проказы,
И смеялись над кровью братьев, слав безумные им приказы:
«Будет всякая голь бунтовать, а властители – помогать ей».
Покорялся им вице-король, если слышалось вдруг неприятье,
Презирает их бунтовщик, они же: «Да славится смута!
Осознают все люди за миг, что Власть тиранствует люто!»
И отбросили прочь они, истоптав, как изношенное отрепье,
Троны встарь покоренных держав, империи великолепье,
И сбивались с ног они, дав зарок опоганить, изгадить сверх меры
Источники Силы и Мудрости, чье имя – Деянье и Вера,
Растравляли они, выставляли они для скотского развлеченья
Прозорливые, воздержные и возвышенные ученья.

И престало сие – Господь послал им все по их же вере,
И у них человечье сердце в груди заменилось на сердце зверя…

***

И когда они стали пьяны и вином, и своим заблужденьем, –
Знак блеснул средь морской волны грозным с Неба предупрежденьем.
И увидели, и услышали, и узнали они час расплаты:
Не хотели признать они – но за ними пришли супостаты.
Не хотели признать, что явилась рать, скорый суд вызывает трепет…
Но был выкован Меч, чтобы их покарать, и ему безразличен их лепет.
Он вонзился туда, где топталась орда, не предвидевшая удара,
И бездумных страх одолел тогда – им казалось, отсрочат кару.
Ни огня, ни коня, ни копья не нужно было, чтоб гнать их, –
Свои же дела, деяния зла сумели с землею сравнять их.
Вот плевелы, ими посеянные, дают обильную жатву,
Вот верность, ими осмеянная, с себя слагает клятву,
Тот, кто других объедал, кто был от трудов избавлен,
Кто бездействию угождал – бежит, навек обесславлен.
Они учили Коварству – Государство они подточили,
И из списка Держав они выбыли в полном бессильи!


1909

Оригинал: https://en.wikisource.org/wiki/The_City_of_Brass

Эмма Лазарус (1849 – 1887)
Emma Lazarus

Новый Колосс

Нет, то не медный греческий колосс,
Поправший берега в завоеваньи, –
Жены факелоносной изваянье
У наших врат закатных вознеслось,
В чьем светоче – сиянье пленных гроз;
«МАТЬ ИЗГНАННЫХ» – глаголет начертанье,
В руке сияет мирное посланье,
Свет нежных глаз над гаванью возрос…
«Не пышность ваша, земли старины,» –
Она глаголет, уст не размыкая, –
«Отверженные ваши мне нужны,
Что ждут свободы; пусть грядет, стеная,
Отребье ваше сквозь простор волны;
У врат златых я светоч воздымаю!»

The New Colossus

Not like the brazen giant of Greek fame,
With conquering limbs astride from land to land;
Here at our sea-washed, sunset gates shall stand
A mighty woman with a torch, whose flame
Is the imprisoned lightning, and her name
MOTHER OF EXILES. From her beacon-hand
Glows world-wide welcome; her mild eyes command
The air-bridged harbor that twin cities frame.
"Keep, ancient lands, your storied pomp!" cries she
With silent lips. "Give me your tired, your poor,
Your huddled masses yearning to breathe free,
The wretched refuse of your teeming shore.
Send these, the homeless, tempest-tost to me,
I lift my lamp beside the golden door!"

Уильям Драммонд из Хоторндена (1585 – 1649)
William Drummond of Hawthornden

Зовется «Миром» этот книжный том;
Читай мы бережней его страницы,
Мы просветились бы, узнав о Том,
Кто к составленью приложил десницу.
Узнали б о Суде над гордецом,
О Силе, пред которой всяк склонится,
Узнали бы о Промысле святом,
Что в каждой фразе и строке таится.
Но разум наш нелеп, как у детей;
На бархат ли глядим, златые нити ль,
Поверхностно скользя по книге сей,
Что написал верховный Сочинитель.
И что же прикует наш ум и взор?
Лишь на полях затейливый узор.

OF this fair volume which we World do name,
If we the sheets and leaves could turn with care,
Of Him who it corrects, and did it frame,
We clear might read the art and wisdom rare:
Find out His power which wildest powers doth tame,
His providence extending everywhere,
His justice which proud rebels doth not spare
In every page, no period of the same.
But silly we, like foolish children, rest
Well pleased with colour'd vellum, leaves of gold,
Fair dangling ribbands, leaving what is best,
On the great Writer's sense ne'er taking hold;
Or if by chance we stay our minds on aught,
It is some picture on the margin wrought.

Джозеф (Хосе Мариа) Бланко Уайт (1775 – 1841)
Joseph (José María) Blanco White

Ночь и смерть

Загадочная Ночь! В тот миг, когда
Наш праотец из Божьего реченья
Тебя узнал – не впал ли в потрясенье,
Что свет и синь исчезнут без следа?
Но вот взошла Вечерняя Звезда,
Впитав лучи закатного горенья
Под пологом росы, и в нашем зреньи
Расширилось Творенье навсегда.
Кто мог бы эту тьму представить сам
Что ты, о Солнце, средь лучей сокрыло?
Букашек, листья ты являешь нам,
Но прячешь бесконечные светила.
Так почему ж нас смерть бросает в дрожь?
Нам свет солгал – тогда и жизнь есть ложь.

Night and Death

MYSTERIOUS Night! when our first Parent knew
Thee, from report divine, and heard thy name,
Did he not tremble for this lovely Frame,
This glorious canopy of Light and Blue?
Yet ’neath a curtain of translucent dew,
Bathed in the rays of the great setting Flame,
Hesperus with the Host of Heaven came,
And lo! Creation widened on Man’s view.
Who could have thought such Darkness lay concealed
Within thy beams, O Sun! or who could find,
Whilst flower, and leaf, and insect stood revealed,
That to such countless Orbs thou mad’st us blind!
Why do we then shun Death with anxious strife?
If Light can thus deceive, wherefore not Life?

Карл Орлеанский (1394 – 1465)
Charles d'Orléans

***
— Кто ломится ко мне домой?
— Я. — Боже! Валентин святой!
Да вас нелегкая несет!
Пост утром этим настает –
Подарок есть у вас с собой?
Нам только надобно от Вас
Вина, жаркóго и колбас,
Пирушек, песен и веселья —
Великий Пост в недобрый час
Погонит Карнавал от нас,
И долго нам терпеть похмелье.
Вот наступает день дурной;
Я лыка не вяжу, хмельной,
А Пост на исповедь вот-вот
Потащит – кайся целый год!
Запремся от беды такой!
Кто ломится…

Qu'est-ce là qui vient si matin?
— Se suis-je — Vous Saint-Valentin,
Qui vous amaine maintenant?
Ce jour de Karesme pregnant
Venez-vous départir butin?
A présent nully ne demande
Fors bon vin et bonne viande
Banquetz et faire bonne chière
Car Karesme vient et commande
A charnaige, tant qu'on le mande
Que pour ung temps se tire arrière.
Ce nous est ung mauvais tatin,
Je n'y entens nul bon latin;
Il nous fauldra dorénavant
Confesser penance faisant:
Fermons lui l'uys à tel hutin,
Qu'est-ce là, etc.

Джордж Гаскойн (ок. 1533 – 1577)
George Gascoigne

Сонет, сочиненный в похвалу смуглолицей красавице

Прелестниц расточительная нить
Роскошеством пленяет взор и дух.
Паук так может хитростью пленить,
Бесплатно в сеть заманивая мух.
Парчовых платьев пышный плеск и пыл,
В очах чудесных вкрадчивая речь,
Излишества румян или белил –
Наживки, чтоб любовника завлечь.
Но только пошатнется в деснах зуб,
Едва лишь седина блеснет в брови –
Пойму я, как я в юности был глуп,
Искав путей сквозь лабиринт любви.
И потому метаний больше нет –
Я выберу один лишь смуглый цвет.

A Sonnet Written in the Praise of the Brown Beauty

The thriftless thread which pampered beauty spins,
In thraldom binds the foolish gazing eyes:
As cruell spiders with their crafty gins,
In worthless webs do snare the simple flies.
The garments gay, the glittering golden gite,
The tysing talk which flows from Pallas pools:
The painted pale, the (too much) red made white,
Are smiling baytes to fish for loving foole.
But lo, when eld in toothless mouth appears,
And hoary hairs instead of beauties blaze:
Then had I wist, doth teach repenting years,
The tickle track of craftie Cupid's maze.
Twixt fair and foul therefore, twixt great and small,
A lovely nutbrown face is best of all.

ГАННОН, 450 ДО Р.Х.

Покинули, как чайки, быстрокрылы,
Суда наш горделивый Новый Град,
И к берегам неведомым летят,
В полете сокращая срок унылый.

Узнают трепет финикийской силы
Народ лесной, что черен и космат,
И горы, что горящий сыплют град,
И острова, где водятся гориллы.

Как колесница, время пролетит,
И новый Тир, Сидон и Угарит
Поднимутся пропеть хвалу Мелькарту…

Но странно откровение, Ваал! –
Те города построят бритт и галл,
А нас забудут нанести на карту.

Шарль де Сент-Эвремон (1613 – 1703)
Charles de Saint-Évremond

К месяцу марту

Решили римляне наречь
Тебя в честь бога битв и сеч –
Так что ж ты с бледностью на лике
Блюдешь тоскливо Пост Великий?

Январь у камелька сидит,
Он каплуном и дичью сыт,
Не сделав лишнего усилья,
А с наступленьем Февраля
На карнавал идет земля,
Повсюду счастья изобилье.

Лишь ты, издав печальный вздох,
Ешь только рыбу да горох,
Сидишь унылый, кислый, тощий,
Себя преображая в мощи.

И у весны, и у зимы
Берешь ты многое взаймы;
Причудливо разнообразен,
Сто раз на дню ты несуразен.

Бесплоден солнечный твой свет:
Блеснет за тучами светило
Недолго, холодно и хило;
Сиянье есть, а толку нет.

От страшной участи мертвящей,
Всем старцам гибелью грозящей,
Что нам сулят календари,
Спасенье, Март, предусмотри!

Коль ты даруешь мне прощенье,
Тебя избавлю от пощенья,
Тебе благую участь дам
Наперекор календарям.

Sur le mois du Mars

Mois si cher au Dieu des Hazards
Qu’on t’en appelle Mois de Mars,
Pourquoi faut il que triste & blême
Tu fasses toûjours le Carême?

Auprès du feu le froid Janvier
Vit de Chapons & de Gibier,
Sans offenser sa Conscience;
Et Février du Carnaval,
En bonne chere sans égal,
Possède la pleine Abondance

Toi seul dans la morte Saison
De Pois secs, de méchant Poisson,
Tu fais ta maigre nourriture,
Pour mortifier la Nature.

Entre l’Hiver & le Printems
Tu tiens de l un & l autre Tems
Une diversité bizarre,
Qui cent fois le jour se déclare.

Ton Soleil ne fait aucun bien
On le trouve incertain à luire;
Impuissant encore à produire;
Il émeut & ne resoût rien.

De la Sentence épouventable
Que l’Almanac impitoyable
Prononce contre les Vieillards,
Sauve moi si tu peux, ô Mars.

Mars, pour cette faveur extreme
Je te veux tirer du Carême,
Et te donner un sort plus beau
Dans un Calendrier nouveau.

Редьярд Киплинг (1865 – 1936)
Rudyard Kipling

Боги Тетрадных Истин

Идя по стезе воплощений средь множества рас и веков,
Склоняю главу и колени пред ликом Торговых Богов,
Подглядывая сквозь пальцы, я вижу их взлет и крах…
А Боги Тетрадных Истин вечно живы во всех веках.

Мы помним, как их повстречали, – на ветках мы жили тогда.
Терпеливо нас поучали: жжет Огонь и мочит Вода.
Мы в уроках нашли изъяны – нет Фантазии, низок Полет…
Пусть их слушают Обезьяны – нас Стезя Людская зовет!

Мы мчались по ветру Духа – они же длили свой путь,
Не как Торговые Боги, не торопясь ничуть,
Но всякий раз догоняли – и слышалось всякий раз:
Тут племя согнали со льдины, там в Риме вдруг свет погас.

Презирали они все надежды, что питали наш скорбный мир,
Говорили – луна не из Гамбурга, и она – не зеленый сыр,
Говорили – нет Пасхи в Китае, на горé не засвищет рак…
Мы почтили Богов Торговых, нам суливших множество благ.

Обещали в период Кембрийский – будет вечная тишь да гладь,
Надо только сложить оружье – и не станет враг воевать,
А потом нас продали в рабство и к врагам отвели налегке…
А Боги Тетрадных Истин сказали: «Лучше синица в руке».

Обещали в Феминный период, что улучшится жизнь вполне, –
Мы прониклись любовью к ближнему, а точнее – к его жене,
И не стало детей у женщин, и мужчины в безумьи живут…
А Боги Тетрадных Истин сказали: «Карается блуд».

Обещали нам – в век Углеродный обойдется без катастроф,
Если мы ради общего Павла ограбим отдельных Петров,
И в итоге у нас уйма денег, только негде их тратить окрест…
А Боги Тетрадных Истин сказали: «Кто не трудится, да не ест».

И дрогнули Боги Торговые, разбежался пророков хор,
Смирились сердца суровые и ясен стал приговор:
«Не все, что блестит, то золото», «Дважды два равно четырем» –
И Боги Тетрадных Истин вновь твердят об уроке своем.

Всегда так было и будет под сенью этих небес –
Четыре вечных закона общественный дал нам прогресс:
Пес вернется на блевотину, снова в Луже уляжется Хряк,
Свой обожженный палец в Огонь снова сунет Дурак,

А когда в дивном новом мире переменится все подряд,
Всем заплатят за существованье, а за грех не будет расплат,
Как Воде подобает быть мокрой, как положено жечь Огню,
Боги Тетрадных Истин вернутся, неся погром и резню!

The Gods of the Copybook Headings 

AS I PASS through my incarnations in every age and race,
I make my proper prostrations to the Gods of the Market Place.
Peering through reverent fingers I watch them flourish and fall,
And the Gods of the Copybook Headings, I notice, outlast them all.

We were living in trees when they met us. They showed us each in turn
That Water would certainly wet us, as Fire would certainly burn:
But we found them lacking in Uplift, Vision and Breadth of Mind,
So we left them to teach the Gorillas while we followed the March of Mankind.

We moved as the Spirit listed. They never altered their pace,
Being neither cloud nor wind-borne like the Gods of the Market Place,
But they always caught up with our progress, and presently word would come
That a tribe had been wiped off its icefield, or the lights had gone out in Rome.

With the Hopes that our World is built on they were utterly out of touch,
They denied that the Moon was Stilton; they denied she was even Dutch;
They denied that Wishes were Horses; they denied that a Pig had Wings;
So we worshipped the Gods of the Market Who promised these beautiful things.

When the Cambrian measures were forming, They promised perpetual peace.
They swore, if we gave them our weapons, that the wars of the tribes would cease.
But when we disarmed They sold us and delivered us bound to our foe,
And the Gods of the Copybook Headings said: "Stick to the Devil you know." 

On the first Feminian Sandstones we were promised the Fuller Life
(Which started by loving our neighbour and ended by loving his wife)
Till our women had no more children and the men lost reason and faith,
And the Gods of the Copybook Headings said: "The Wages of Sin is Death." 

In the Carboniferous Epoch we were promised abundance for all, 
By robbing selected Peter to pay for collective Paul;

But, though we had plenty of money, there was nothing our money could buy, 
And the Gods of the Copybook Headings said: "If you don't work you die." 

Then the Gods of the Market tumbled, and their smooth-tongued wizards withdrew
And the hearts of the meanest were humbled and began to believe it was true
That All is not Gold that Glitters, and Two and Two make Four
And the Gods of the Copybook Headings limped up to explain it once more.

As it will be in the future, it was at the birth of Man
There are only four things certain since Social Progress began. 
That the Dog returns to his Vomit and the Sow returns to her Mire, 
And the burnt Fool's bandaged finger goes wabbling back to the Fire;

And that after this is accomplished, and the brave new world begins
When all men are paid for existing and no man must pay for his sins, 
As surely as Water will wet us, as surely as Fire will burn, 
The Gods of the Copybook Headings with terror and slaughter return!

Хосе Луис Идальго (1919 – 1947)
José Luis Hidalgo

Я созрел

Меня так долго согревало солнце,
Что, кажется, созрел я весь внутри;
Спустись, Господь, сорви меня скорее,
Огромную ладонь ко мне простри.

Во сне Твоем я кругл и позолочен,
Я поплыву в нем, как луна плывет
По небосводу, в тишине сияя,
В Твоей ночи яснейшей звездный плод.

Быть может, надо мной сгустится туча
И свет мой от живущих заслонит,
Но средь дождя, как сладкий сок, польется
Смола моя под музыкальный ритм.

Потом уже, я знаю, быть мне мертвым,
В могильной почве лягу я опять;
Но алое нутро бессмертной кровью
Твой вечный луч мне будет согревать.

Estoy maduro

Me ha calentado el sol y a tantos años
que pienso que mi entraña está madura
y has de bajar, Señor, para arrancarme
con tus manos inmensas y desnudas.
 
Pleno y dorado estoy para tu sueño;
por él navegaré como una luna
que irá brillando silenciosamente,
astro frutal sobre tu noche pura.
 
Una nube vendrá y acaso borre 
mi luz para los vivos y, entre lluvia,
zumo dulce de Ti, te irá cayendo
la savia de mi ser, como una música.
 
Será que estaré muerto y entregado,
otra vez, a la tierra de las tumbas.
Pero, sangre inmortal, mi roja entraña
de nuevo quemará tu luz futura.

Альфред Теннисон (1809 – 1892)
Alfred Tennyson

Кракен

Там, где не слышен океанский гром,
Где пропасть ада под водой лежит,
Там древним, черным, бестревожным сном
Спит Кракен; и малейший свет бежит
От сумрачных телес; кругом растет
Лес губок вековечной вышины,
И в чахлом, тусклом свете там видны
Покинувшие свой чудесный грот
Полипы – их не счесть, не обозреть –
Что щупальцем колеблют водный сон.
Он спал столетья, будет спать и впредь,
Кормясь подводным червием; когда
Вскипят моря в час Страшного суда –
Являясь ангелам и людям, он,
Возрокотав, всплывет со дна, чтоб умереть.

The Kraken

Below the thunders of the upper deep;
Far far beneath in the abysmal sea,
His ancient, dreamless, uninvaded sleep
The Kraken sleepeth: faintest sunlights flee
About his shadowy sides; above him swell
Huge sponges of millennial growth and height;
And far away into the sickly light,
From many a wondrous grot and secret cell
Unnumber'd and enormous polypi
Winnow with giant arms the slumbering green.
There hath he lain for ages, and will lie
Battening upon huge seaworms in his sleep,
Until the latter fire shall heat the deep;
Then once by man and angels to be seen,
In roaring he shall rise and on the surface die.

Данте Габриэль Россетти / Dante Gabriel Rossetti (1828 – 1882)

Царь Александр II. (13-ое марта 1881 года)

Закрепощенным сорока мильонам,
Которым лишь участки для могил
Достались бы, в наследство он вручил
Простор полей. Днесь в гневе исступленном,
Взывая об отмщеньи непреклонном,
Народ, рыдая, к Небу возопил –
Убийц его подвергнуть попросил
Ужасным пыткам, им же запрещенным.
Он укротил неистовство кнута,
И ныне вся убийц его порода
Умрет непоротой. Он, жертва сброда,
Разорван в кровь; он, чья была мечта
О царственной свободе так чиста,
Пред Богом стал заступником народа.

Czar Alexander the Second. (13th March, 1881.)

From him did forty million serfs, endow'd
Each with six feet of death-due soil, receive
Rich freeborn lifelong land, whereon to sheave
Their country's harvest. These to-day aloud
Demand of Heaven a Father's blood,—sore bow'd
With tears and thrilled with wrath; who, while they grieve,
On every guilty head would fain achieve
All torment by his edicts disallow'd.
He stayed the knout's red-ravening fangs; and first
Of Russian traitors, his own murderers go
White to the tomb. While he,—laid foully low
With limbs red-rent, with festering brain which erst
Willed kingly freedom,—'gainst the deed accurst
To God bears witness of his people's woe.

МЕРТВЫЙ ЛОНДОН, 1898

What powerful but unrecorded race
Once dwelt in that annihilated place?

H. Smith, 1819

И когда, наконец, корабли марсиан
У земного окажутся шара...

Н. Гумилев, 1918

Столкнувшихся миров идет война,
Шагают марсианские треноги,
Рать йоменов лучами сожжена,
Напрасны звуки боевой тревоги.

Неотвратимой поступью грядет
Металла неземного грозный скрежет,
И солнце красное вот-вот взойдет,
Кровавая заря вот-вот забрезжит.

Над Лондоном - стенания и вой,
Сгоняют скот людской на Пикадилли,
И зарастает красною травой
Надгробье немца в хайгетской могиле.

...Но от стрелы незримой враг погиб -
Так древле был сражен Сеннахериб.

Фрэнсис Томпсон (1859 – 1907)

Царство Божие

Царство Божие внутри вас.

Незримый мир, тебя мы видим,
Бесплотный мир, ты ощутим,
Сокрытый мир, тебя мы знаем,
Мир непостижный – постижим!

Не ищут рыбы в небе моря,
Орлы в пучине – облаков;
Зачем искать нам в звездном хоре
Ответа – кто Ты и Каков?

Не там, где ум, пространство меря,
Немеет в хаосе светил, –
У затворенной прахом двери
Услышим трепетанье крыл.

Повсюду ангельские крылья –
Возьми да камень отвали!
Но в ваших лицах – лишь бессилье,
Вы их увидеть не смогли.

Рыдай – и станет всё инаково.
Во мрак сиянье пролилось:
Маршруты лестницы Иакова
Связали Рай и Чаринг-Кросс.

Рыдай, душа, рыдай смелее,
За полы Небо ухвати.
Гляди: Христос не в Галилее –
По Темзе он решил пройти!

Francis Thompson (1859 – 1907)

The Kingdom of God

“The Kingdom of God is within you.”

O world invisible, we view thee,
O world intangible, we touch thee,
O world unknowable, we know thee,
Inapprehensible, we clutch thee!

Does the fish soar to find the ocean,
The eagle plunge to find the air—
That we ask of the stars in motion
If they have rumour of thee there?

Not where the wheeling systems darken,
And our benumbed conceiving soars! —
The drift of pinions, would we hearken,
Beats at our own clay-shuttered doors.

The angels keep their ancient places; —
Turn but a stone, and start a wing!
‘Tis ye, ‘tis your estrangèd faces,
That miss the many-splendoured thing.

But (when so sad thou canst not sadder)
Cry;—and upon thy so sore loss
Shall shine the traffic of Jacob’s ladder
Pitched betwixt Heaven and Charing Cross.

Yea, in the night, my Soul, my daughter,
Cry, — clinging Heaven by the hems;
And lo, Christ walking on the water
Not of Gennesareth, but Thames!

Роберт Девере, граф Эссекс / Robert Devereux, 2nd Earl of Essex (1566 – 1601)

Сонет в 1595 г. был написан фаворитом Елизаветы I графом Эссексом для придворного спектакля, в котором он сам участвовал. Через шесть лет он попадет в опалу, будет обвинен в заговоре против королевы и казнен.

***
Лежит меж Старым и меж Новым Светом
Ни с кем не сопредельная страна,
Есть королева в государстве этом,
Волшебных добродетелей полна.
Пусть бремя тяжелей, чем у Атланта, –
Весь мир она не выпустит из рук;
И исправляет блеск ее таланта
Друзей ошибки, заблужденья слуг.
Народ в горячке боевой трепещет –
Она величьем страсти угасит.
Придворный тонким остроумьем блещет –
Она его политикой смирит.
Пусть сын не медлит с жертвою своей,
Коль жаждет он зари ее очей.

***
Seated between the old world and the new
A land there is no other land may touch,
Where reigns a queen in peace and honour true;
Stories or fables do describe no such.
Never did Atlas such a burthen bear
As she in holding up the world oppressed,
Supplying with her virtue everywhere,
Weakness of friends, errors of servants best.
No nation breeds a warmer blood for war,
And yet she calms them with her majesty.
No age hath ever wit refined so far,
And yet she calms them by her policy.
To her thy son must make his sacrifice,
If he will have the morning of his eyes.

Матильда Блинд (1841 — 1896)
Mathilde Blind

Красные закаты (I)

На небе сумрачном огни разлиты;
Над крышами, над мокрой мостовой –
Как будто Апокалипсис живой
Средь зимней ночи, ливнями омытой.
И то же видел тот, кому открыто
Грядущее; на Патмосе в век свой
Ему в виденьи ангел огневой
Явил небесный град из хризолита.
И троица рабочих заводских,
Вся в саже, на огонь среди непогоды
Взирает. Видно на лице у них
Немое изумленье. На невзгоды
Вас обрекли, зато плодов златых
Вкусили вы на пиршестве Природы!

Красные закаты (II)

На небе облачные начертанья
Пророчествовали о громе гроз;
В безбрежности зенита вдруг зажглось,
Мелькнуло светлым пурпуром сиянье,
Потом зарделось алое посланье,
В предгрозовом просторе разлилось,
Кровавый пламень в небесах возрос –
Для глаз толпы ужасное терзанье.
И в землях дальних предрекал народ,
Что будет мор, трясенья, недород,
Потопы, чья волна неодолима,
Что некая держава в прах падет;
Рекли, что было солнце это зримо
В день разоренья Иерусалима!

The Red Sunsets (I)

The twilight heavens are flushed with gathering light,
And o’er wet roofs and huddling streets below
Hang with a strange Apocalyptic glow
On the black fringes of the wintry night.
Such bursts of glory may have rapt the sight
Of him to whom on Patmos long ago
The visionary angel came to show
That heavenly city built of chrysolite.
And lo, three factory hands begrimed with soot,
Aflame with the red splendour, marvelling stand,
And gaze with lifted faces awed and mute.
Starved of earth’s beauty by Man’s grudging hand,
O toilers, robbed of labour’s golden fruit,
Ye, too, may feast in Nature’s fairyland.

The Red Sunsets (II)

The boding sky was charactered with cloud,
The noscripture of the storm--but high in air,
Where the unfathomed zenith still was bare,
A pure expanse of rose-flushed violet glowed
And, kindling into crimson light, o'erflowed
The hurrying wrack with such a blood-red glare,
That heaven, igniting, wildly seemed to flare
On the dazed eyes of many an awe-struck crowd.
And in far lands folk presaged with blanched lips
Disastrous wars, earthquakes, and foundering ships,
Such whelming floods as never dykes could stem,
Or some proud empire's ruin and eclipse:
Lo, such a sky, they cried, as burned o'er them
Once lit the sacking of Jerusalem!

Буду читать лекцию в Ростове-на-Дону. Присоединяйтесь вживую или онлайн!

https://philology.timepad.ru/event/1591460/?fbclid=IwAR0CXAa5kgcFgSyzDWQzvPEoX4YiEVYQEyqKgnnWeJIBpUDxk_TeUFBSzKI