У.Б. Йейтс (1865 – 1939)
W.B. Yeats

Второе Пришествие

Кружась, кружась в расширившемся вихре,
Сокольничего не расслышит сокол;
Кругом распад; ослабла сердцевина,
Мир тонет в откровенном безначальи,
Все топит вал кровавый, и повсюду
Наплывом смыт невинности обряд ;
Средь лучших нет решимости, средь худших
Все ярым дерзновением полны.

Все так – здесь где-то рядом откровенье;
Все так – грядет Пришествие Второе.
«Пришествие Второе»! Лишь скажу –
Виденье ниспошлет Spiritus Mundi,
Мой взор тревожа; где-то средь пустыни
Есть нечто с телом льва, главою мужа
И взором беспощадным, словно солнце;
Оно неспешно лядвеями движет
Средь яростных теней пустынных птиц.
И снова – мрак; зато я узнаю,
Что сон кремнистый, двадцативековый
От скрипа колыбели стал кошмаром,
И некий грубый зверь, чей срок пришел,
Влачась, ползет рождаться в Вифлеем.

1919

The Second Coming

Turning and turning in the widening gyre
The falcon cannot hear the falconer;
Things fall apart; the centre cannot hold;
Mere anarchy is loosed upon the world,
The blood-dimmed tide is loosed, and everywhere
The ceremony of innocence is drowned;
The best lack all conviction, while the worst
Are full of passionate intensity.

Surely some revelation is at hand;
Surely the Second Coming is at hand.
The Second Coming! Hardly are those words out
When a vast image out of Spiritus Mundi
Troubles my sight; somewhere in sands of the desert
A shape with lion body and the head of a man,
A gaze blank and pitiless as the sun,
Is moving its slow thighs, while all about it
Reel shadows of indignant desert birds.
The darkness drops again; but now I know
That twenty centuries of stony sleep
Were vexed to nightmare by a rocking cradle,
And what rough beast, its hour come round at last,
Slouches towards Bethlehem to be born?

1919

Мартин Паркер (ок. 1600 – ок. 1650)
Martin Parker

Запустение Уайтхолльского дворца, или День возвращения короля

Что прорицает звездочет,
О царствах, тронах речь ведет?
Я тоже сам не так-то прост,
Мудрей, чем наблюдатель звезд;
Зрю я всегда глубже пруда
Иль рек, нахлынувших в поля.
Минует беда; минует когда?
В день возвращенья короля.

Нет ласточек иль голубков,
Парящих выше облаков,
Светила не подскажут нам,
Быть миру или мятежам;
Зол на язык лунный мужик,
Срамя монарха и хуля,
Но будет и он превозможен
В день возвращенья короля.

Теперь заброшен Уайтхолл,
Он паутиной изошел,
Где было злато и шелка,
Теперь обитель паука.
Средь пышных палат плыл аромат,
Собою свиту веселя…
Всё это вернем прекраснейшим днем –
Днем возвращенья короля.

Носили сорок лет венец
Король и короля отец;
Найдется ли хотя б один
Другой законный властелин?
Один только он получит свой трон,
Займет он место у руля;
«Вернулся к нам мир», воскликнет весь мир
В день возвращенья короля.

Надежды якорь нужно мне
На Араратской вышине
Держать, покуда голубь мой
Мне ветвь не принесет домой;
Я ждать буду, чтоб отхлынул потоп
И вновь очистилась земля;
Нет для меня желанней дня –
Дня возвращенья короля.

https://www.youtube.com/watch?v=cMzP_zsf2Sk


On the Defacing of Whitehall, Or When the King Enjoys His Own Again

What Booker doth prognosticate
Concerning kings' or kingdoms' fate?
I think myself to be as wise
As he that gazeth on the skies;
My skill goes beyond the depth of a pond,
Or rivers in the greatest rain,
Thereby I can tell all things will be well
When the King enjoys his own again.

There's neither swallow, dove, nor dade,
Can soar more high, or deeper wade,
Nor show a reason from the stars
What causeth peace or civil wars;
The Man in the Moon may wear out his shoon
By running after Charles his wain:
But all's to no end, for the times will not mend
Till the King enjoys his own again.

Though for a time we see Whitehall
With cobwebs hanging on the wall
Instead of silk and silver brave,
Which formerly it used to have,
With rich perfume in every room,
Delightful to that princely train,
Which again you shall see, when the time it shall be,
That the King enjoys his own again.

Full forty years the royal crown
Hath been his father's and his own;
And is there any one but he
That in the same should sharer be?
For who better may the sceptre sway
Than he that hath such right to reign?
Then let's hope for a peace, for the wars will not cease
Till the King enjoys his own again.

Till then upon Ararat's hill
My hope shall cast her anchor still,
Until I see some peaceful dove
Bring home the branch I dearly love;
Then will I wait till the waters abate
Which now disturb my troubled brain,
Else never rejoice till I hear the voice
That the King enjoys his own again.

Хорес (Горацио) Смит (1779 - 1849)

Озимандия

В Египте, что песками занесен,
Стоит ноги огромной изваянье,
Гигантскую бросая тень в молчаньи:
«Я Озимандией был наречен,
Я Царь Царей, и града созерцанье
Вам явит мощь мою»… Но истреблен
Сей град – лишь на колоссе начертанье
Напомнит: здесь был некий Вавилон.
Нам это дивно – так же в день грядущий,
Ловец, за волком гнавшийся средь пущи,
Где Лондон был, вдруг памятник найдет
И удивится: что за всемогущий
Там обитал неведомый народ,
Где ныне лишь безлюдье предстает?

Перси Биши Шелли (1792 – 1822)

Озимандия

Из стародавнего явившись края,
Сказал мне странник: «Изваянья ног
Видны в песках… И рядом, утопая,
Лежит разбитый лик; ваятель смог,
Усмешкою надменной искривляя
Черты его, в творение вложить
Влияние властительных страстей,
Рукой движенья сердца обнажить.
Такая надпись есть на пьедестале:
«Я Озимандия, я Царь Царей,
Взгляните на труды мои в печали!»
И больше ничего. Кругом лишь прах –
Колосс лежит в чудовищном развале
В безбрежных, ровных и пустых песках».

Horace (Horatio) Smith

Ozymandias

In Egypt's sandy silence, all alone,
Stands a gigantic Leg, which far off throws
The only shadow that the Desert knows:—
"I am great Ozymandias," saith the stone,
"The King of Kings; this mighty City shows
The wonders of my hand."— The City's gone,—
Naught but the Leg remaining to disclose
The site of this forgotten Babylon.
We wonder,—and some Hunter may express
Wonder like ours, when thro' the wilderness
Where London stood, holding the Wolf in chace,
He meets some fragment huge, and stops to guess
What powerful but unrecorded race
Once dwelt in that annihilated place.

Percy Bysshe Shelley

Ozymandias

I met a traveller from an antique land,
Who said—“Two vast and trunkless legs of stone
Stand in the desert. . . . Near them, on the sand,
Half sunk a shattered visage lies, whose frown,
And wrinkled lip, and sneer of cold command,
Tell that its sculptor well those passions read
Which yet survive, stamped on these lifeless things,
The hand that mocked them, and the heart that fed;
And on the pedestal, these words appear:
My name is Ozymandias, King of Kings;
Look on my Works, ye Mighty, and despair!
Nothing beside remains. Round the decay
Of that colossal Wreck, boundless and bare
The lone and level sands stretch far away.”

Теофиль де Вио (1590 – 1626)
Théophile de Viau

Аполлон-победитель

Стихи для балета

Мои лучи стрелой летят, гремят и блещут,
Повсюду на земле алтарь воздвигнут мой,
Все небожители передо мной трепещут;
Зачем бесславлюсь я со смертными войной?

Я с их гордынею сражаюсь поневоле,
Был жребий мой былой их гневом побежден;
Одну лишь только жизнь дарил я им дотоле,
А ныне только смерть нести им принужден.

Смогу я защитить от них свои святыни,
Разбойничью толпу сразит моя стрела;
К моим оракулам пусть все идут отныне
Узнать, как им спастись от будущего зла.

Я – твердость дерева сумевший приневолить,
Я – сладкозвучие исторгший из древес;
Ветрам велю молчать, а мрамору – глаголить,
Царям велю блюсти веления небес.

Я – тот, кто теплоту растеньям дарит летом,
Кем мертвые плоды опять воскрешены,
Я все, что в мире есть, украсил ярким цветом,
У нежных лилий я – источник белизны.

Лишь только отлучусь – все сумрачным покровом
Укрыто, не щадят морозы ничего;
Благоуханный сад стал кладбищем суровым;
Лишь вежды я смежу – повсюду все мертво.

Apollon champion

Moi de qui les rayons font les traits du tonnerre,
Et de qui l’univers adore les autels;
Moi dont les plus grands dieux redouteraient la guerre,
Puis-je sans déshonneur me prendre à des mortels?

J’attaque malgré moi leur orgueilleuse envie,
Leur audace a vaincu ma nature et le sort;
Car ma vertu qui n’est que pour donner la vie,
Est aujourd’hui forcée à leur donner la mort.

J’affranchis mes autels de ces fâcheux obstacles,
Et foulant ces brigands que mes traits vont punir,
Chacun dorénavant viendra vers mes oracles,
Et préviendra le mal qui lui peut advenir.

C’est moi qui pénétrant la dureté des arbres,
Arrache de leur cœur une savante voix,
Qui fais taire les vents, qui fais parler les marbres,
Et qui trace au destin la conduite des rois.

C’est moi dont la chaleur donne la vie aux roses,
Et fais ressusciter les fruits ensevelis,
Je donne la durée et la couleur aux choses,
Et fais vivre l’éclat de la blancheur des lys.

Si peu que je m’absente, un manteau de ténèbres
Tient d’une froide horreur ciel et terre couverts,
Les vergers les plus beaux sont des objets funèbres,
Et quand mon oeil est clos tout meurt en l’univers.

Селки с острова Сул-Скерри (шотландская народная баллада)

В Норвегии мать сидит в дому,
Говорит: «Малыш, баю-бай!
Не знаю я, где живет твой отец,
На земле иль в море тот край».

Верьте - тут раздается стук,
Суровый гость говорит:
«Знай, что отец я сынку твоему,
Хоть я не пригож на вид.

На суше твердой я человек,
В море я в облике зверя,
Когда я бываю в краю морском,
Жилище мне - остров Сул-Скерри».

Достал он золота полный кошель,
Бросил к ее ногам,
Говорит: «Отдай моего сынка,
А я тебе плату отдам.

Знай - летний день однажды придет,
Скалы нагреет зной,
Тогда я сынка заберу, научу
Плавать в пене морской.

А ты за меткого выйдешь стрелка,
Будет он славный стрелок,
И погибнут от пули его майским днем
И я, и мой малый сынок».

И за меткого вышла она стрелка,
Верьте - славным он был стрелком,
И от первой же пули и селки, и сын
Погибли майским деньком.

В Норвегии мать сидит в дому,
Говорит: «Малыш, баю-бай!
Не знаю я, где живет твой отец,
На земле иль в море тот край».

Селки - в шотландском фольклоре жители моря, способные принимать облик человека и тюленя.

Сул-Скерри - необитаемый остров к северу от берегов Шотландии.

The Great Selchie of Sule Skerry

In Norway, there sits a maid
By lou, my baby, she begins
Little know I my child's father
Or if land or sea he's livin' in

Then there arose at her bed feet
And a grumbly guest I'm sure it was he
Saying here am I thy child's father
Although that I am not comely

I am a man upon the land
I am a selchie in the sea
And when I am in my own country
My dwellin' is in Shule Skerry

And he hath taken a purse of gold
He hath put it upon her knee
Saying give to me my little wee son
And take thee up thy nurse's fee

And it shall come to pass on a summer day
When the sun shines hot on every stone
That I shall take my little wee son
And I'll teach him for to swim in the foam

And you will marry a gunner good
And a proud good gunner I'm sure he'll be And he'll go out on a May morning
And he'll kill both my wee son and me

And lo, she did marry a gunner good
And a proud good gunner I'm sure it was he
And the very first shot that ere he did shoot
He killed the son and the great selchie

In Norway, there sits a maid
By lou, my baby, she begins
Little know I my child's father
Or if land or sea he's livin' in

ВОЛЬНОДУМЕЦ, 1665

Природы тайновидец, Гассенди,
Ты, новый открыватель Эпикура,
Сквозь темный лес под именем Натура
Мой разум к откровенью приведи!

Пылает дерзновение в груди,
Пылает гневом на меня цензура,
И я, служитель Вакха и Амура,
Готовлюсь встретить пламя впереди.

Весь мир есть атомов коловращенье,
Дрожанье плоти, страстных тел скрещенье;
Все, что Вчера, и все, что Завтра, – тьма…

Я не скажу Святейшеству об этом,
Но я готов признать нетварным светом
Лишь отблеск изощренного ума.

Открыт новый поэтический канал. Там будет русская поэзия Первой мировой войны, как широко известная, так и несправедливо забытая. Прошу любить и жаловать

Николай Гумилёв (1886 - 1921)

Солнце духа

Как могли мы прежде жить в покое
И не ждать ни радостей, ни бед,
Не мечтать об огнезарном бое,
О рокочущей трубе побед.

Как могли мы… но еще не поздно,
Солнце духа наклонилось к нам,
Солнце духа благостно и грозно
Разлилось по нашим небесам.

Расцветает дух, как роза мая,
Как огонь, он разрывает тьму,
Тело, ничего не понимая,
Слепо повинуется ему.

В дикой прелести степных раздолий,
В тихом таинстве лесной глуши
Ничего нет трудного для воли
И мучительного для души.

Чувствую, что скоро осень будет,
Солнечные кончатся труды
И от древа духа снимут люди
Золотые, зрелые плоды.

Конец 1914 - начало 1915 г.

Элисон Гросс (английская народная баллада)

Ужасная ведьма Элисон Гросс,
Живет она в башне далече;
С ней на свиданье мне быть довелось,
Я слушал сладкие речи;

Чесала мне гребнем кудри мои,
К груди прижимала любя,
Говорила: “Будь моим милым навек -
Одарю я щедро тебя”.

Показала мне плащ из алой парчи
С расшитой цветами каймой,
Говорила: “Будь моим милым навек,
Прими же подарок мой”.

“Ужасная ведьма, сгинь, пропади,
Поскорее меня отпусти!
Не стану любимым твоим никогда,
На волю желаю уйти”.

Показала мне рубаху из нежных шелков,
Был бисером ворот расшит,
Говорила: “Будь моим милым навек,
Мой подарок тебя изумит”.

Показала мне кубок - он златом блестел,
Самоцветы сверкали на нем;
Говорила: “Будь моим милым навек,
Не забудь о подарке моем!”.

“Ужасная ведьма, сгинь, пропади,
Поскорее меня отпусти!
Я не стану поганый твой рот целовать,
Хоть меня ты озолоти!”.

И тогда обернулась ведьма кругом,
Дунув трижды в зеленый рог,
И клялась она звездами и луной -
Прокляну я свой злосчастный рок,

И достала она серебристый жезл,
Завертелась она, ревя,
Изрыгала заклятья, а я слабел,
А потом превратился в червя.

Alison Gross

Alison Gross that lives in yon tower
The ugliest witch in the North Country
Has trysted me one day up to her bower
And many a fair speech she made to me

She stroked my head and she combed my hair
She set me down softly on her knee
Saying if you will be my lover so true
So many good things I would give to you

Away, away, you ugly witch
Go far away and let me be
I never will be your lover so true
And wish I were out of your communy

She showed me a mantle of red scarlet
With golden flowers and fringes fine
Saying if you will be my lover so true
This goodly gift it shall be thine

She showed me a shirt of the softest silk
Well wrought with pearls abound the band
Saying if you will be my lover so true
This goodly gift you shall command

She showed me a cup of the good red gold
Well set with jewels so fair to see
Saying if you will be my lover so true
This goodly gift I will give to thee

Away, away, you ugly witch
Go far away and let me be
I never would kiss your ugly mouth
For all of the gifts that you could give

She turned her right and round about
And thrice she blew on a grass-green horn
She swore by the moon and the stars of above
That she'd make me rue the day I was born

The out she has taken a silver wand
She's turned her three times round and round
She muttered such words till my strength it did fail
And she's turned me into an ugly worm

https://www.youtube.com/watch?v=VZLEgYExfzg

Барбара Эллен (английская баллада)

Было это, когда год клонился к концу,
Лист в лесу был уже не зелен, -
Юный Уильям пришел в чужедальний край
И влюбился в Барбару Эллен.

“Вставай, вставай, - говорит ей мать, -
Милого встречай своего”.
“Матушка, как вы могли забыть?
Вы велели отвергнуть его”.

“Вставай, вставай, - говорит отец, -
Милого встречай своего”.
“Батюшка, как вы могли забыть?
Избегать вы велели его”.

Не спеша, не спеша встает она,
Не спеша к нему подходит,
Не спеша идет к его одру
И глаза не спеша отводит.

“Юноша, вы бессильны, бледны,
Я гляжу, ваш недуг смертелен”.
“Только молвите слово - и я оживу,
Если имя вам Барбара Эллен”.

“Ни словечка не молвлю я вам никогда,
Никому из мужчин ни словца,
Не бывать никому из вас лучше меня,
Хоть бы кровью излились сердца”.

“Гляньте, гляньте, прошу, под кроватью моей -
Там особый настил расстелен,
Там рубахи и простыни рдеют в крови
От слез моих, Барбара Эллен.

Гляньте, гляньте, прошу, в изголовье моем -
Там мой дар висит, неподделен,
Золотые часы на цепи золотой -
Завещаю их Барбаре Эллен”.

Тут пошла она в отцовский чертог,
В церкви колокола зазвенели,
В погребальном звоне слышалось ей:
“Поделом тебе, Барбара Эллен”.

Тут пошла она в материнский дом,
И вдруг видит - хоронят кого-то.
“Вы кладите, кладите на землю гроб,
Кто внутри, поглядеть мне охота”.

Гробовую крышку она подняла...
Хохот был ее столь беспределен,
Что друзья того, кто лежал в гробу,
Закричали: “Жестокая Эллен!”

И пришла она в материнский дом.
“Пусть застелят мою кровать -
По любимому колокол нынче звонил,
Завтра будет меня провожать”.

Из могилы одной роза проросла,
Из другой - шиповный цвет,
Узлом влюбленных переплелись,
Им так быть до скончания лет.

Barbara Allen

It being late all in the year
The green leaves they were falling,
When young William rose from his own country
Fell in love with Barbara Allen.

"Get up, get up," her mother says,
"Get up and go and see him."
"Oh Mother dear, do you not mind the time
That you told me how to slight him."

"Get up, get up," her father says,
"Get up and go and see him."
"Oh Father dear, do you not mind the time
That you told me how to shun him."

Slowly, slowly she got up,
And slowly she drew nigh him.
Slowly she went to his bedside
And slowly looks upon him.

"You're lying low, young man," she says,
"And almost near a-dying."
"One word from you would bring me to
If you be Barbara Allen."

"One word from me you never will get,
Nor any young man breathing.
The better of me you never will be
Though your heart's blood was a-spilling."

"Look down, look down at my bed foot,
It's there you'll find them lying.
Bloody shirts and bloody sheets,
I wept them for you, Allen.

"Look up, look up at my bed head,
It's there you'll find them hanging.
My gold watch and my gold chain,
I bestow them to you, Allen."

As she was going home to her father's hall,
She heard the death hell ringing.
And every clap that the death bell gave
Was "Woe be to you, Allen."

As she was going home to her mother's hall,
She saw the funeral coming.
"Lay down, lay down that weary corpse,
Till I get looking on him."

She lifted the lid up off of the corpse
And bursted out with laughing,
And all his weary friends around
Cried, "Hard-hearted Allen."

She went into her mother's house.
"Make my bed long and narrow.
For the death bell did ring for my true love today,
It'll ring for me tomorrow."

Out of one grave there grew a red rose,
Out of the other a briar.
And they both twisted into a true lovers' knot
And there remain forever.

Симеон Полоцкий (1629 - 1680)

Вирши на рождение Петра I

Написание стихом новорожденнаго
и по крещении святым духом просвещеннаго
Великаго государя нашего царевича
и великаго князя Петра Алексеевича
Всея Великия и Малыя и Белыя России,
и ныне будет и самодержца.

Честными и премудрыми иеромонахи издадеся Полоцким Симеоном и Епифанием Греком на день рождения его.

Яко ныне в лето осмыя тысящи сто семьдесятаго маия месяца дни тридесятаго.

Радость велию сей месяц май явил есть,
а преславный царь Алексей царевича Петра родил есть.
Вчера преславный Царьград от турок пленися,
ныне избавление преславно явися.
О, Константине граде, зело веселися,
и святая София соборная церкви просветися.
Преславный родися ныне нам царевич,
великий князь московский Петр Алексеевичь.
Тщится благочестием нас укрепити
и всю бусорманскую ересь низложити.
И ты, царствующий граде Москво, просветися,
ибо радость велия в тя вселися.
Оукрепит твоя стены окрест огражденный,
багрянородный царск сын Богом вожделенный.
Петр бо нарицается камень оутвержденный,
оутвердит врата царевичь новорожденный.
Храбрый и страшны явится врагом сопротивным,
окаменован в вере именем предивным.
Украшение царско и сутеха родися,
родителем похвала вечно оутвердися.
Возлюблен от отца сын Иосиф малейший,
и сей отцом любим есть царевичь юнейший.
Малейший Вениамин брату возлюбися,
Петр юнейший братом любезен явися.
Петр есть камень счастия и камень бесценный,
во оутвержение церкви Богом водруженный.
И ты, плането Аррис и Зевес, веселися,
во наше бо сияние царевич родися.
Четвероугольный аспекут произыде,
царевичь царствовати во вся прииде.
Четвероконечный знамя проявляет,
яко четырми частьми мира обладает.
От Бога сей планете естество дадеся,
лучши бо прочих планет в действе обретеся.
Храбрость, богатство, слава на ней поживает,
и на главу, и царский венец пологает.
Радуйся днесь, царь православный,
зане родися тебе сын преславный.
Купно со царицею многолетен буди,
И с чады своими здрав всегда пребуди.
И со своим царевичем нарожденным,
Петром Алексеевичем с новопросвещенным,
Яко да покориши бусурманскую главу,
вся страны же и царьства под твою державу.
Да род третий и четвертый даст Бог тебе зрети
и престол непоколебим во веки смотрети. Аминь.

Томас Джордан (ок. 1612 – 1685)

Coronemus nos Rosis antequam marcescant*

Будем пить, веселиться, играть и шутить,
На теорбе играть и бордоское пить!
Как наш свет ненадежен, как трудно идти – 
Потому все богатства
Прахом пусти!
Избавляйся от мелких и крупных монет:
Все равно нас не будет спустя сотню лет.

Развлекут нас собой Молли, Бетти и Долли,
Раки, устрицы вылечат от меланхолий,
Рыбный ужин заставит скакать кавалера;
Помни: в пене морской
Родилася Венера,
Так ее вместе с Вакхом восславить нам след,
Все равно уж не жить нам спустя сотню лет.

Вот невеста твоя в подвенечном наряде,
С легкой поступью, с силой смертельной во взгляде,
Вся мила, вся бела, так сияет она,
Словно нá небе звезды,
А может, луна…
Та красавица, коей чудеснее нет,
Будет сгнившим скелетом спустя сотню лет.

Так чего же страдать нам в трудах и работах
Нарушать наш покой, жить в печальных заботах?
Будем пить – настроенья себе не испортим,
Ведь известно, что nulla 
Voluptas post mortem,**
От богатства, ума, красоты и побед
И следа не найдешь ты спустя сотню лет.

*Увенчаемся цветами роз прежде, нежели они увяли (лат.) (Прем. 2:8)
**После смерти нет удовольствий (лат.)

Coronemus nos Rosis antequam marcescant

Let us drink and be merry, dance, joke, and rejoice,
With claret and sherry, theorbo and voice!
The changeable world to our joy is unjust,
All treasure’s uncertain,
Then down with your dust!  
In frolics dispose your pounds, shillings, and pence,
For we shall be nothing a hundred years hence.

We’ll sport and be free with Moll, Betty, and Dolly,
Have oysters and lobsters to cure melancholy:
Fish-dinners will make a man spring like a flea,
Dame Venus, love’s lady,
Was born of the sea:
With her and with Bacchus we’ll tickle the sense,
For we shall be past it a hundred years hence.

Your most beautiful bride who with garlands is crown’d
And kills with each glance as she treads on the ground.
Whose lightness and brightness doth shine in such splendour
That one but the stars
Are thought fit to attend her,
Though now she be pleasant and sweet to the sense,  
Will be damnable mouldy a hundred years hence.

Then why should we turmoil in cares and in fears,
Turn all our tranquill’ty to sighs and to tears?
Let’s eat, drink, and play till the worms do corrupt us,
’Tis certain, Post mortem  
Nulla voluptas.
For health, wealth and beauty, wit, learning and sense,
Must all come to nothing a hundred years hence.

Гостевой пост
Собственно гость - Артём Серебренников, талантливейший переводчик старинной европейской поэзии - как её вершин, так и забытых страниц. Языков с пяти, как минимум (его канал https://news.1rj.ru/str/hyperbor - в том числе и для тех, кто любит сравнивать перевод с оригиналом).
Автор же - Сэмюэл Томсон (1866-1816), знакомый и собрат по перу Роберта Бёрнса, живший и печатавшийся преимущественно в Белфасте. Из тех провинциальных поэтов, которые формируют среду и гумус любой поэтический традиции, а порой рождают настоящие шедевры.

Перевод исполняется переводчиком

Фермер из Галти
(ирландская баллада)

Жил-был в Галти старый фермер, лошадь у него была,
Поскакал он в Эннискорти - ярмарка в то время шла,
Сын отцу сказал: “Нам надо где-то денег добывать;
Ей цена гиней под двадцать, я за фунт готов продать”.

Вот из Дублина торговец говорит: “Не буду врать:
Ей цена гиней под двадцать, я же фунт готов отдать”.
Заплатил, купил и тут же с той кобылой был таков,
Потащил ее в конюшню, там был замысел готов:
Нацепил седло с уздечкой, ездового усадил...
Поглядеть - так не видали чистокровнее кобыл!

Сын отцу сказал: “Кобылу продают вон там сейчас,
Хороша она собою, видом радует мне глаз”.
Хороша она собою... Ездовой на сына глядь:
“Пятьдесят гиней цена ей, продаю за фунтов пять”.

Сын отцу сказал: “Давай-ка, надо быстро тут решать:
Пятьдесят гиней цена ей, продают за фунтов пять”.
Заплатили да купили, едут с ярмарки домой,
Едут радостные оба, скачут весело рысцой.

Вот они уже у дома, у своих родимых стен.
Кто им выбежал навстречу? Ну конечно, дочка Джен.
“Мама, лошадь продавали, да не продана она -
Обкорнали хвост да гриву, но рысца всегда видна!”

“Ты зачем корнал кобылу? Ведь она у нас худа.
Ты зачем корнал кобылу? На носу ведь холода.
Я пойду за стол присяду, не остыну я никак...
Сорок лет с тобой женаты - все такой же ты дурак!”.

Галти - гористая область на юге Ирландии.
Эннискорти - городок на юго-востоке Ирландии.
Гинея - золотая монета, чеканившаяся в Великобритании в 1663-1814 гг. и равнявшая 21 шиллингу (или же 1 фунту и 1 шиллингу).

Oh there was an old Galtee farmer and he had an old Galtee mare
He brought her to Enniscorthy boys to sell her at the fair
Said the son all to the father, "I'll do the best I can
The price of her is twenty guineas but look I'll take one pound"

Up comes a Dublin buyer for to bid I am inclined
The price of her is twenty guineas but look I'll give one pound
So quickly then he paid for her before time look around
And he went into a stable and he pulled her in behind
Put a saddle and a bridle and a jockey all on her back
You would swear she was a racer after coming off the track

Says the son all to the father "There's a mare for sale close by
She looks so bright and handsome and enticing in my eye"
She looks so bright and handsome and the jockey turned around
Said the price of her is fifty guineas but look I'll take five pounds

Says the son all to the father, "Now be quick and make up your mind
The price of her is fifty guineas but look he'll take five pounds"
So quickly then they paid for her and away from the fair they went
And as they jogged along the road they were both well content

When they came to the little cottage at the bottom of the lane
Who should run to meet them but the little daughter Jane
"Mamma, mamma here comes the lads, but the mare they did not sell
But they've hocked her mane and docked her tail
But you'd know her old jog well"

"Oh what did you get that mare clipped for she looks so thin and old
What did you get that mare clipped for she'll surely catch a cold
I'll sit down at the table and I'll let my temper cool
I've been married to you these forty years and you're only a born fool"

https://www.youtube.com/watch?v=cT_05EdB2io

Роберт Сервис (1874 - 1958)
Robert Service

Дуэль

Друг друга звали на дуэль
Француз и англичанин;
Кровопролитие – их цель,
И план их негуманен:

Стреляться предстояло им
Во мраке во кромешном,
Где все решается одним
Движением поспешным.

Во мраке не видать ни зги
И пусто в помещенье;
Лишь по дыханию враги
Нашли себе мишени.

Отправил злейшую из пуль
Мусью творить бесчинства…
- Промазал! - закричал Джон Буль.
Француз ответил: «Свинство!»

А вслед за этим тишина
Повисла, будто морок;
Решил британец, что сполна
Наказан лютый ворог.

«Француза – в пекло? Не дерзну
Вершить его судьбу я...
Пойду-ка лучше да пальну
В каминную трубу я».

И в дымоход сей джентльмен
Не целясь взял да бухнул;
Вдруг – страшный крик! И, убиен,
Француз оттуда рухнул…

Во Францию поедешь – знай:
Чтоб не было конфуза,
Местами в байке поменяй
Британца и француза.

Duello

A Frenchman and an Englishman
Resolved to fight a duel,
And hit upon a savage plan,
Because their hate was cruel.

They each would fire a single shot
In room of darkness pitchy,
And who was killed and who was not
Would hang on fingers twitchy.

The room was bare and dark as death,
And each ferocious fighter
Could hear his fierce opponent's breath
And clutched his pistol tighter.

The Gaston fired - the bullet hissed
On its destructive mission . . .
"Thank God!" said John Bull. "He has missed."
The Frenchman cried: "Perdition!"

Then silence followed like a spell,
And as the Briton sought to
Reply he wondered where the hell
His Gallic foe had got to.

And then he thought: "I'll mercy show,
Since Hades is a dire place
To send a fellow to - and so
I'll blaze up through the fireplace."

So up the chimney he let fly,
Of grace a gallant henchman;
When lo! a sudden, sooty cry,
And down there crashed the Frenchman . . .

But if this yarn in France you tell,
Although its vein be skittish,
I think it might be just as well
To make your Frenchman - British.

Алан Сигер (1888 – 1916)
Alan Seeger

***
Мне Смерть назначит рандеву
В урочный час у баррикад,
Когда в цветеньи будет сад,
В лазури – неба вышина,
Мне Смерть назначит рандеву,
Когда воротится Весна.

Быть может, за руку возьмет
И в край свой мрачный отведет,
Тогда усну я наяву –
А может, не придет сама.
Мне Смерть назначит рандеву
У перерытого холма,
Когда Весна придет опять
Луга цветами покрывать.

Не лучше ль было мне, Господь,
Там, где шелка и аромат?
В истоме содрогалась плоть,
Любил я, грезя наяву,
Себя не смея пробуждать…
Но Смерть зовет на рандеву
Туда, где города горят,
Когда Весна уйдет опять.
Нет, трусом я не прослыву –
Не пропущу я рандеву.

I have a rendezvous with Death
At some disputed barricade,
When Spring comes back with rustling shade
And apple-blossoms fill the air—
I have a rendezvous with Death
When Spring brings back blue days and fair.

It may be he shall take my hand
And lead me into his dark land
And close my eyes and quench my breath—
It may be I shall pass him still.
I have a rendezvous with Death
On some scarred slope of battered hill,
When Spring comes round again this year
And the first meadow-flowers appear.

God knows ‘twere better to be deep
Pillowed in silk and scented down,
Where love throbs out in blissful sleep,
Pulse nigh to pulse, and breath to breath,
Where hushed awakenings are dear...
But I’ve a rendezvous with Death
At midnight in some flaming town,
When Spring trips north again this year,
And I to my pledged word am true,
I shall not fail that rendezvous.

Два ворона (шотландская баллада)

Бродил я средь пустой земли,
И вдруг заслышал я вдали,
Как ворон ворона зовет:
«Где нас обед сегодня ждет?»

«Перед тобой дерновый вал,
За ним сегодня рыцарь пал.
Кто знает то, что он мертвец?
Лишь дама, сокол и выжлец.

Выжлец умчал на ловлю в лес,
Бьет сокол птицу средь небес,
А дама любится с другим...
С тобой мы сладко поедим.

Ты на затылок сядь ему,
Я синий глаз себе возьму,
Златых волос похитим прядь,
Гнездо ей будем утеплять.

О павшем будет плач и стон,
Но не узнать, где умер он,
И будет ветер много лет
Ласкать обглоданный скелет».

Выжлец - гончий пес.

Twa Corbies

As I was walking all alane,
I heard twa corbies making a mane;
The tane unto the t’other say,
'Where sall we gang and dine to-day?'

'In behint yon auld fail dyke,
I wot there lies a new slain knight;
And naebody kens that he lies there,
But his hawk, his hound, and lady fair.

'His hound is to the hunting gane,
His hawk to fetch the wild-fowl hame,
His lady’s ta’en another mate,
So we may mak our dinner sweet.

'Ye’ll sit on his white hause-bane,
And I’ll pike out his bonny blue een;
Wi ae lock o his gowden hair
We’ll, theek our nest when it grows bare.

'Mony a one for him makes mane,
But nane sall ken where he is gane;
Oer his white banes, when they we bare,
The wind sall blaw for evermair.'

https://www.youtube.com/watch?v=aolPZiFcQAQ

Джон Уолкот (Питер Пиндар) / John Wolcot (Peter Pindar) (1738 – 1819)

Гимн гильотине

О дочь Свободы! Твой клинок
Нить жизни не одну рассек
И душу вызволил из тела;
Зачем же Галлия одна
Твоей стальной красой полна?
Примись и в Англии за дело!

Из казематов слышен стон:
Там бледных узников мильон,
Глаза пусты, а щеки впали!
И ты склоненным головам –
Как исцелительный бальзам:
Нет головы – и нет печали.

Яви свой лик нам, госпожа,
Приди! Пусть свита Мятежа
С тобой грядет благоговейно!
Ура! Друзей она ведет,
Представит Смуту нам вот-вот,
Смерть, Сатану и Тома Пейна!

Hymn To The Guillotine

Daughter of Liberty! whose knife
So busy chops the threads of life,
And frees from cumbrous clay the spirit;
Ah! why alone shall Gallia feel
The beauties of thy pond'rous steel?
Why must not Britain mark thy merit?

Hark! 'tis the dungeon's groan I hear;
And lo, a squalid band appear,
With sallow cheek, and hollow eye!
Unwilling, lo, the neck they bend;
Yet, through thy pow'r, their terrors end,
And with their heads the sorrows fly.

O let us view thy lofty grace;
To Britons shew thy blushing face,
And bless Rebellion's life—tir'd train!
Joy to my soul! she's on her way,
Led by her dearest friends, Dismay,
Death, and the Devil, and Tom Paine!

Хилэр Беллок / Hilaire Belloc (1870 - 1953)

***
Весь мир - театр. Билетам грош цена.
Платить через посредника на входе.
Игра оркестра хорошо слышна,
Но ни за что не разобрать мелодий.
Программки не продаст вам билетер.
Сюжета нет, зато полно статистов.
Игра актеров - еще больший вздор,
Чем пьесы новомодных модернистов.
Одно пристойно в представленьи этом:
Пойти в фойе, иначе - вестибюль,
Дать волю мыслям, пламя - сигаретам,
Обдумать виденную маету,
Затем (поняв, что пьеса - полный нуль)
Пальто накинуть, шасть - и в темноту.

***
The world's a stage. The trifling entrance fee
Is paid (by proxy) to the registrar.
The Orchestra is very loud and free
But plays no music in particular.
They do not print a programme, that I know.
The cast is large. There isn't any plot.
The acting of the piece is far below
The very worst of modernistic rot.
The only part about it I enjoy
Is what was called in English the Foyay.
There will I stand apart awhile and toy
With thought, and set my cigarette alight;
And then - without returning to the play –
On with my coat and out into night.