Кларк Эштон Смит (1893 – 1961)
Clark Ashton Smith

Зрячие во мраке

- Зрячие во мраке,
В час, когда вдали
Месяц тонет в дымке
Сумрачной земли, -
Зрячие во мраке,
Что вы обрели?

- Видели - частицы
Мчатся на ветрах:
Сгинувших влюбленных
Разлученный прах,
Прах цветов, увядших
В колдовских мирах.

Видели парящих
В небесах ночниц,
Что в тиши тревожат
Мирный сон зениц,
Видели нагие
Перси дьяволиц.

Видели - кристаллы
Из глаз Медуза льет,
А русалки чахнут
Средь стоячих вод,
Пляшет мандрагора
Средь кровяных болот.

Видели, как фавны
Брали для услад
Нимф из кипариса,
Тисовых дриад
На могильных травах,
Что росой блестят.

Видели: во мраке
Все сжирает смерть,
Атомы в полете
Крутит круговерть,
Будто бы с орбиты
Сбившаяся твердь.

Видели мы краски –
Нет их на свету:
Радуги зловещей
Блеск и пестроту,
Черные светила,
Что сеют темноту.

Nyctalops

Ye that see in darkness
When the moon is drowned
In the coiling fen-mist
Far along the ground—
Ye that see in darkness,
Say, what have ye found?

—We have seen strange atoms
Trysting on the air—
The dust of vanished lovers
Long parted in despair,
And dust of flowers that withered
In worlds of otherwhere.

We have seen the nightmares
Winging down the sky,
Bat-like and silent,
To where the sleepers lie;
We have seen the bosoms
Of the succubi.

We have seen the crystal
Of dead Medusa's tears.
We have watched the undines
That wane in stagnant weirs,
And mandrakes madly dancing
By black, blood-swollen meres.

We have seen the satyrs
Their ancient loves renew
With moon-white nymphs of cypress,
Pale dryads of the yew,
In the tall grass of graveyards
Weighed down with evening's dew.

We have seen the darkness
Where charnel things decay,
Where atom moves with atom
In shining swift array,
Like ordered constellations
On some sidereal way.

We have seen fair colors
That dwell not in the light—
Intenser gold and iris
Occult and recondite;
We have seen the black suns
Pouring forth the night.

Обещанный фильм про Кнорозова. Но не только про него. Отсюда и название: «Трое русских в индейской лодке». И как мне тут уже написали, «не считая Брилёва» :)

https://smotrim.ru/video/2515946

Жан-Ожье де Гомбо (1576 – 1666)
Jean-Ogier de Gombauld

***
Сей грозный глас, чья мощь никем неизмерима,
Страх и надежда всех – и мертвых, и живых,
Творец из ничего и тел, и душ людских,
Созиждил Словом он сей мир необозримый.

Се глас Всевышнего – былинка невредима,
Но сломлен гордый кедр в раскатах грозовых;
Он хижины щадит, но с башен вековых
Обрушивает в прах великолепье Рима.

Сей полнозвучный гром, божественный сей глас –
Ему гора и лес ответят в тот же час,
Земная тварь его веления приемлет;

Доступен этот глас творению всему,
И даже мертвецы звучанью гласа внемлют.
Он звал тебя, душа, – но ты глуха к нему.

***
La voix qui retentit de l'un à l'autre Pole,
La terreur et l'espoir des vivans et des morts,
Qui du rien sçait tirer les esprits et les corps,
Et qui fit l'Univers, d'une seule parole.

La voix du Souverain, qui les cedres desole,
Cependant que l'espine estale ses tresors ;
Qui contre la cabane espargne ses efforts,
Et reduit à neant l'orgueil du Capitole.

Ce tonnerre esclatant, cette divine voix,
A qui sçavent respondre et les monts, et les bois,
Et qui fait qu'à leur fin toutes choses se rendent,

Que les lieux les plus hauts, que les lieux les plus bas,
Que ceux qui ne sont point, et que les morts entendent,
Mon ame, elle t'appelle, et tu ne l'entens pas.

Теофиль де Вио (1590 – 1626)
Théophile de Viau

Сонет на изгнание в пустоши Кастель-Жалу

Изгнанья для меня настали времена
В местах, где общество мое – лесные волки,
Где белками кишит пахучая сосна,
Где весь доход – смола да с дерева иголки,

Где холодно в дому, где опустели полки,
Где старость и тому, кто счастлив здесь, страшна,
Где строгой нищеты упреки вечно колки,
Где яростью небес земля угнетена,

Где солнце, разузнав про мой тяжелый жребий,
Чтоб горше я стонал, чуть ползает на небе,
И вдвое тягостней унылый час идет.

Но разве странно то, что медленно светило?
Ведь милость короля привычке изменила
И перекрыла мне поток своих щедрот.

SONNET SUR SON EXIL DANS LES LANDES DE CASTEL-JALOUX

Je passe mon exil parmi de tristes lieux,
Où rien de plus courtois qu’un loup ne m’avoisine,
Où des arbres puants fourmillent d’Écurieux,
Où tout le revenu n’est qu’un peu de résine.

Où les maisons n’ont rien plus froid que la cuisine,
Où le plus fortuné craint de devenir vieux,
Où la stérilité fait mourir la lésine,
Où tous les Éléments sont mal-voulus des Cieux.

Où le Soleil contraint de plaire aux destinées,
Pour étendre mes maux allonge ses journées,
Et me fait plus durer le temps de la moitié.

Mais il peut bien changer le cours de sa lumière,
Puisque le Roi, perdant sa bonté coutumière,
A détourné pour moi le cours de sa pitié.

#СтихотворениеДня_Prosodia
460-ю годовщину со дня рождения поэта и драматурга Лопе де Веги Prosodia отмечает фрагментом одного из самых необычных произведений писателя – поэмы-трактата «Новое искусство сочинять комедии». Советы, которые дает автор, вполне актуальны и в наше время.

Антуан (Марк-Антуан-Жерар) де Сент-Аман (1594 – 1661)
Marc-Antoine-Gérard de Saint-Amant

***
Уселся на дрова я с трубкою в руке.
К камину прислонясь, сижу я, дым пускаю,
Душою помрачась, я взором поникаю,
О жребии своем задумавшись в тоске,

Как вдруг подумалось – уже невдалеке
Миг счастья… И себе триумф я предрекаю,
В одежды Цезаря себя я облекаю,
О тяготах забыв при жарком камельке.

Но лишь сия трава, сгоревши, стала прахом, –
Низвержен я с небес, все завершилось крахом.
Скажу еще не раз, несчастием гоним:

«Различий не найти; признáю равнозначным
Порыв людских надежд с курением табачным:
Судьба у них одна – развеяться, как дым».

***
Assis sur un fagot, une pipe à la main,
Tristement accoudé contre une cheminée,
Les yeux fixés vers terre, et l'âme mutinée,
Je songe aux crautés de mon sort inhumain.

L'espoir qui me remet du jour au lendemain,
Essaye à gagner temps sur ma peine obstinée,
Et me venant promettre une autre destinée,
Me fait monter plus haut qu'un Empereur Romain.

Mais à peine cette herbe est-elle mise en cendre,
Qu'en mon premier estat il me convient descendre,
Et passer mes ennuis à redire souvent :

Non, je ne trouve point beaucoup de différence
De prendre du tabac à vivre d'espérance,
Car l'un n'est que fumée, et l'autre n'est que vent.

Абрагам де Вермей (ок. 1555 – 1620)
Abraham de Vermeil

Стансы о сером цвете

Любовь – прекрасный огнь, что Святостью предвечной
Был в колыбель вмещен, чтоб в сером вызревать;
Был серый хаосом, из массы бесконечной
Вселенную родив, чтоб ей гробницей стать.

Начало всех цветов и всех цветов кончина,
Ты, серый, лучше всех означишь Божество,
Ты сам живешь в себе, ты сам себе причина,
Бескрайний ты предмет желанья моего.

Природа отдает, наш смертный прах разъемля,
Все красное – огню, а синее – ветрам,
Зеленое – воде; но серый выбрал землю –
Он враг превратности, устойчив и упрям.

Плодят ли небеса наследие земное
Иль, страшный взяв перун, Титанам вдруг грозят –
Сереют для любви, сереют и для боя;
Лишь в сером победит любовник и солдат.

Природа в серый цвет окрашивает крылья
У грозных ястребов и нежных голубей;
Пусть видов горлицы обширно изобилье,
Но серый цвет у них других цветов главней.

Как ветры юности беспечной, сумасбродной
Умчатся – он главу возьмет себе в удел
И стережет ее для старости холодной;
Беспечность с дряхлостью едино он презрел.

В нас искрой пламени глазные сыплют сферы,
А серые круги – убранство тех очес;
Оттуда нас Амур разит стрелою серой,
Избрав единый цвет величия небес.

Идя на смертный бой, Марс в серое рядится,
Сереют, побывав в морских трудах, суда,
Глаголет серый цвет – пришла пора трудиться,
Как добродетель, он родится из труда.

Цвет серый – посреди двух противоложных,
Средина – для всего желанный идеал;
И потому он цвет достоинств непреложных;
Кто добродетелен, тот серое избрал.

Кто серый воспоет, хвалу найдя точнее?
Великим был король, избравший этот цвет;
С тобой он столько раз в боях стяжал трофеи…
От восхищения во мне дыханья нет.

Stances sur le gris

L’Amour est un beau feu que l’Eternité sainte
Couva premierement dans le gris, son berceau,
Le gris fut le chaos que de sa masse enceinte
Enfanta l’Univers pour être son tombeau.

Principe des couleurs aussi bien que l’extrême,
Gris symbole parfait de la divinité,
Tu procèdes de toi et rentres en toi-même,
Marque de mon amour pour ton infinité.

Quand tu détruis les corps, ô Nature inconstante,
Le rouge vole au feu, le bleu s’élance aux airs,
Le vert coule avec l’eau, et la terre constante
Prend le gris, ennemi de ceux qui son légers.

Si le ciel amoureux veut féconder la terre,
Ou guerroyer d’éclairs les Titans chaleureux,
Il prend le gris et vainc en amour et en guerre,
L’amant et le guerrier qui le porte est heureux.

Nature peint de gris les ailes généreuses,
La colombe doucette et noble épervier,
La chaste tourterelle et ses formes nombreuses
N’animent rien de gris que ne soit singulier.

Soudain que les bouillons de la folle jeunesse
Laissent notre cerveau, le gris se peint dessus,
Puis quitte son séjour à la froide vieillesse,
Il fuit autant le fol comme le paresseux;

L’oeil, miracle des corps, anime ses flammèches
Dans des beaux cercles gris qui parent sa rondeur,
De là l’Amour hautain va décochant ses fleches,
Et ne veut que le gris pour ciel de sa grandeur.

Mars se pare de gris au jour de la bataille,
Après mille labeurs de gris couvre les naux:
C’est pourquoi le beau gris denote qu’on travaille,
Le gris et la vertu naissent dans le travaux.

Le gris est au milieu de deux couleurs extremes,
Le milieu est le but que les vertus ont pris,
Puis donc que les vertus et gris sont de memes,
Qui aime la vertu, il aimera le gris.

Qui te veut honorer par des louanges dignes,
Beau gris, le favori du grand roi des François,
Il a conjoint à toi tant de palmes insignes,
Que je perds t’admirant et l’esprit et la voix.

Фрэнсис Томпсон (1859 – 1907)

Царство Божие

Царство Божие внутри вас.

Незримый мир, тебя мы видим,
Бесплотный мир, ты ощутим,
Сокрытый мир, тебя мы знаем,
Мир непостижный – постижим!

Не ищут рыбы в небе моря,
Орлы в пучине – облаков;
Зачем искать нам в звездном хоре
Ответа – кто Ты и Каков?

Не там, где ум, пространство меря,
Немеет в хаосе светил, –
У затворенной прахом двери
Услышим трепетанье крыл.

Повсюду ангельские крылья –
Возьми да камень отвали!
Но в ваших лицах – лишь бессилье,
Вы их увидеть не смогли.

Рыдай – и станет всё инаково.
Во мрак сиянье пролилось:
Маршруты лестницы Иакова
Связали Рай и Чаринг-Кросс.

Рыдай, душа, рыдай смелее,
За полы Небо ухвати.
Гляди: Христос не в Галилее –
По Темзе он решил пройти!

Francis Thompson (1859 – 1907)

The Kingdom of God

“The Kingdom of God is within you.”

O world invisible, we view thee,
O world intangible, we touch thee,
O world unknowable, we know thee,
Inapprehensible, we clutch thee!

Does the fish soar to find the ocean,
The eagle plunge to find the air—
That we ask of the stars in motion
If they have rumour of thee there?

Not where the wheeling systems darken,
And our benumbed conceiving soars! —
The drift of pinions, would we hearken,
Beats at our own clay-shuttered doors.

The angels keep their ancient places; —
Turn but a stone, and start a wing!
‘Tis ye, ‘tis your estrangèd faces,
That miss the many-splendoured thing.

But (when so sad thou canst not sadder)
Cry;—and upon thy so sore loss
Shall shine the traffic of Jacob’s ladder
Pitched betwixt Heaven and Charing Cross.

Yea, in the night, my Soul, my daughter,
Cry, — clinging Heaven by the hems;
And lo, Christ walking on the water
Not of Gennesareth, but Thames!

Лоран Демулен (ок. 1450 – 1525)
Laurent Desmoulins

Баллада, обращенная к пресловутым англичанам

Пусть в топи Стикса, в глубь смертельных вод,
В Коцит, который покрывает лед,
В ад, где Тантала мука изводила,
Иль в лабиринт, где скрыт от глаз проход,
Туда, где буйствует водоворот,
В ту бездну, где Харибда и где Сцилла,
В моря, что Гея древле породила,
Туда, где царствует Плутон-тиран,
Забросит некой чудотворной силой
Всех мерзких и похабных англичан.

Пусть аспидов, драконов хищный род,
Клубок гадюк с отравленных болот,
Лягушки, жабы, что живут средь ила,
Пусть лев, повсюду мечущий помет,
Зловонный тигр, что в клочья жертву рвет,
Пусть пасти леопарда, крокодила,
Змеиные клыки, кабаньи рыла,
Горгоны и грифоны чуждых стран
Пожрут народ, в котором все прогнило, –
Всех мерзких и похабных англичан.

Пусть кто-нибудь в острог их упечет,
Побьет камнями, розгой иссечет,
Чтоб до песчинки их бы измельчило,
Пусть Бусирид их поместит под гнет,
Пусть греческий огонь их всех сожжет,
Чтоб вечно им дымиться, как кадилу,
Чтоб их чумой и мором поразило, –
Пусть за злодейства, жадность и обман
Пытают так, чтоб боль не уходила,
Всех мерзких и похабных англичан.

О Принц небес! К Тебе, как прежде было,
С прошеньем подступаю, полный пыла,
Молю Тебя, дерзаньем обуян:
Создай мученья, чтобы изъязвило
Всех мерзких и похабных англичан.

Ballade adressante auditz Angloys

Au profond centre de l'estang Geolus ,
Au labyrinthe construict par Dedalus,
Etaux fleuves de Stix, eaux ténébreuses,
Dedens le gouffre où est mis Tentalus,
Aux froides undes des grans lacz Cerberus,
Ou en Scilla, abismes périlleuses,
Dedens les mers de Gée dangereuses ,
Par Plutonicques et par leurs fiers desroys,
Soyent plongez, par forces merveilleuses,
Ses gros souillars et infâmes Angloys.

Par grans serpens et par dragons goulluz,
Par coquodrilles et par crapaulx veluz,
Et couleufvres infaictes, venimeuses,
Par fiers lyons tous d'ordure poluz,
Par loupz, par tigres puans et dissoluz,
Par gorgonnes et bestes ravineuses,
Par lyepars, par aspics dangereuses,
Ou par griffons et leurs cruelz aboys,
Dévorés soyent, comme gens malheureuses,
Ses gros souillars et infâmes Angloys.

Soubz gros rochers en prison detenuz,
El de fléaux soyent brisez menuz
Comme sablon est en mers areneuses,
De Dyoméde, de Busirres tenuz
En feu gregoys et en souffre tous nuz,
En fumées de souffres ombrageuses,
D’epydimie, de mors contagieuses;
Pour leurs malfaictz soyent à ceste foys
Tous absorbez par façons douloureuses,
Ses gros souillars et infâmes Angloys,

Prince du ciel, de pensées désireuses,
Par oraisons humbles, affectueuses,
Je te supplie, comme ay faict plusieurs fois ,
Que confondes en peines langoureuses
Ses gros souillars et infâmes Angloys.

Ричард Леверидж / Richard Leveridge (1670 – 1758)

Старый ростбиф английский

Когда нам вкусный ростбиф в пищу служил,
Мощной крови поток лился внутрь наших жил,
И солдат, и придворный страной дорожил…
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!

Но потом подучил нас надутый француз
И к рагу с менуэтом привил он нам вкус,
И теперь-то мы тащим манерности груз…
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!

Были крепки, могучи наши отцы,
Зазывали всех в гости, отнюдь не скупцы,
И, наевшись как следует, пели жильцы:
«Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!»

Мы теперь докатились до жизни какой?
Худосочный народ с боязливой душой,
Мы позорим свершения славы былой.
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!

А вот Елизавета в былые года
Лишь нахмурится – недруг боялся тогда!
Нам не нужен был чай, ни другая бурда –
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!

В те года, лишь чужой к нам пожалует флот, –
Хорошо, если ноги от нас унесет,
Нам Армада об этом соврать не дает.
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!

Был по вкусу и бой, и обед пузачу,
Как заварится каша – нам все по плечу,
А теперь… Уж простите, но я помолчу.
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!

The Roast Beef of Old England

When mighty Roast Beef was the Englishman's food,
It ennobled our veins and enriched our blood.
Our soldiers were brave and our courtiers were good
Oh! the Roast Beef of old England,
And old English Roast Beef!

But since we have learnt from all-vapouring France
To eat their ragouts as well as to dance,
We're fed up with nothing but vain complaisance
Oh! the Roast Beef of Old England,
And old English Roast Beef!

Our fathers of old were robust, stout, and strong,
And kept open house, with good cheer all day long,
Which made their plump tenants rejoice in this song—
Oh! The Roast Beef of old England,
And old English Roast Beef!

But now we are dwindled to, what shall I name?
A sneaking poor race, half-begotten and tame,
Who sully the honours that once shone in fame.
Oh! the Roast Beef of Old England,
And old English Roast Beef!

When good Queen Elizabeth sat on the throne,
Ere coffee, or tea, or such slip-slops were known,
The world was in terror if e'er she did frown.
Oh! The Roast Beef of old England,
And old English Roast Beef!

In those days, if Fleets did presume on the Main,
They seldom, or never, return'd back again,
As witness, the Vaunting Armada of Spain.
Oh! The Roast Beef of Old England,
And old English Roast Beef!

Oh then we had stomachs to eat and to fight
And when wrongs were cooking to do ourselves right.
But now we're a… I could, but goodnight!
Oh! the Roast Beef of Old England,
And old English Roast Beef!

https://www.youtube.com/watch?v=aqbU_35bGL4

Чарльз Кингсли (1819 - 1875)
Charles Kingsley

Ода северо-восточному ветру

Здравствуй, ветер ярый!
Стыдно пред тобой –
Про тебя не спето
Песни ни одной.
Здравствуй, ветер мрачный!
Твой студеный дом –
За немецким морем,
За норвежским льдом.
Нам не нужно лета –
Праздной маеты,
Жара, солнцепека,
Влажной духоты.
Хватит нам дремоты –
Пусть в досужий час
Бодрый зимний ветер
Вдруг разбудит нас!
В камышах промчись ты,
Взбаламуть пруды,
Пусть полезут щуки
Из глубин воды,
На озера – утку,
В топи – кулика
Пригони кормиться
К нам издалека,
Посвистом наполни
Непроглядный лес,
Снег лежалый сбрось ты
С ледяных небес.
Чуем славный ветер!
Чуем зверя след
Через лес и поле,
Топь и бересклет.
Резвые, летите
Сквозь туман и снег;
Кто вас перегонит?
Ускоряйте бег!
Резвые, летите!
Пусть метель ревет –
Все равно и часу
Лис не проживет.
Завтра вам приснится
Бег вперегонки;
Мы ж пойдем на реку,
Где звенят коньки.
Носит ветер южный,
Приторно-медов,
Томным кавалерам
Звуки нежных слов,
Притупляет сердце,
Притупляет слух…
Лишь в ненастье крепнет
Наш английский дух!
Ветер незлобивый,
Доведет зюйд-вест
Моряков до дому,
Радуя невест.
Лишь норд-ост суровый,
Воя сквозь буран,
По морям бескрайним
Водит англичан.
Вел ты наших предков,
И они пришли
На судах, владыки
Моря и земли.
В жилах кровь норманнов
Пробуди, взволнуй;
Дуй, могучий ветер,
Божий ветер, дуй!

Оригинал: https://www.bartleby.com/42/656.html

Теодор Уоттс-Дантон / Theodore Watts-Dunton (1832 – 1914)

Пуншевая песня в трактире «Русалка»

Знает, знает Рождество
Край веселья самого,
Светел лик его и свеж;
Этот край – скажи Русалке –
Где ж?

Рэли. Там, в Девоне, где отрада,
Где я вновь, мой милый Бен, –
Все блестит, как в Эльдорадо,
Золотом стропил и стен –
Злат мелькает луч светила,
Роща в белизне застыла,
Землю всю покровом скрыло,
Всюду снежный плен.

ПРИПЕВ. Знает, знает Рождество…

Дрэйтон. Там, где эвонские феи
Кружево мороза ткут,
Где колокола сильнее
В Стратфорде в честь Уилла бьют,
Там, где над рекою синей
Начертал узоры иней,
Где метели на равнине,
Где былой уют.

ПРИПЕВ. Знает, знает Рождество…

Друг Шекспира. Так мне вам ответить надо б:
Всюду, где бродил Шекспир,
Те места венчает падуб,
Рождество зовет на пир:
Дружество ему по нраву,
И оно венчает славой
Все поля, луга, дубравы –
Нашей дружбы мир.

ПРИПЕВ. Знает, знает Рождество…

Хейвуд. Не нужны ему пейзажи!
Любит веку испокон
Лондонские песни наши,
Славный пунша выпивон.
В испарениях спиртного
Вижу образы былого,
Песни милых слышу снова…
Лондон, дивный сон!

ПРИПЕВ. Знает, знает Рождество…

Бен Джонсон. Не забыться песне старой,
Новой надобен искус:
Я старинным пуншем яро
В новой страсти обопьюсь.
Выпьем да споем так смело,
Чтоб качалась ветвь омелы,
Чтоб трактир шатался целый…
Запевайте, ну-с!

ОКОНЧАНИЕ. Радо, радо Рождество
Средь веселья самого,
Светел лик его и свеж:
«Бен, меня коричным пуншем
Тешь!»

«Русалка» (иначе: «Морская дева») – ныне не существующий трактир в Лондоне, где собирались лучшие поэты елизаветинской Англии.

https://www.bartleby.com/101/807.html

Роберт Саути (1774 – 1843)
Robert Southey

Зима

Зима! Тебя ворчливым стариком
Изображают, с бородой седой,
Как яблоня, что зарастает мхом;
Синеют губы, льды в носу блестят,
Укутавшись, угрюмою тропой
Идешь сквозь гололед и снегопад.
Зима! Пусть у огня изобразят
Тебя в удобном кресле; ты глядишь
На святочные радости ребят,
Иль в тесном детском обществе сидишь
И шутишь с ними, иль ведешь рассказ
О призраках, что воют сквозь метель,
Следя, чтоб жар в камине не угас,
Иль попивая старый добрый эль.

Winter

A wrinkled crabbed man they picture thee,
Old Winter, with a rugged beard as grey
As the long moss upon the apple-tree;
Blue-lipt, an icedrop at thy sharp blue nose,
Close muffled up, and on thy dreary way
Plodding alone through sleet and drifting snows.
They should have drawn thee by the high-heapt hearth,
Old Winter! seated in thy great armed chair,
Watching the children at their Christmas mirth;
Or circled by them as thy lips declare
Some merry jest, or tale of murder dire,
Or troubled spirit that disturbs the night,
Pausing at times to rouse the mouldering fire,
Or taste the old October brown and bright.

С наступающим!

Шарль-Луи Монтескье (1689 – 1755)
Charles-Louis de Montesquieu

Прощание с Генуей в год 1728

Прощай, прибежище Маммоны,
Прощай, бесславный, мерзкий град.
Коль будет небо благосклонно,
Я больше не вернусь назад.

Аристократы и мещане,
Прощайте! Нет у вас услад
Иных, чем золото в кармане;
Я больше не вернусь назад.

Прощайте, пышные чертоги,
Где от мрут от скуки господа.
От вас едва унес я ноги,
Чтоб не вернуться никогда.

Скандалит здесь градоначальник,
За каждой юбкой волочась,
А после плачется, печальник:
«Жаль, что не молод я сейчас».

Здесь у дворян особы вкусы:
Один был гол со всех сторон,
Ему за деньги паж безусый
Сдавал в аренду афедрон.

Я не слыхал правдивей слуха
(Хоть сразу истиной зови):
Мол, мучает его желтуха
От невоздержности в любви.

Но вот попутное теченье
Меня в другой уносит край.
Какое, право, облегченье.
Прощай же, Генуя, прощай!

Adieu, Gênes détestable,
Adieu, séjour de Plutus.
Si le Ciel m’est favorable,
Je ne vous reverrai plus.

Adieu, bourgeois, et noblesse,
Qui n’a pour toutes vertus
Qu’une inutile richesse :
Je ne vous reverrai plus.

Adieu, superbes palais,
Où l’ennui, par préférence,
A choisi sa résidence ;
Je vous quitte pour jamais.

Là le magistrat querelle
Et veut chasser les amants,
Et se plaint que sa chandelle
Brûle depuis trop longtemps.

Le vieux noble, quel délice !
Voit son page à demi nud,
Et jouit d’une avarice
Qui lui fait montrer le cul.

Vous entendez d’un jocrisse
Qui ne dort ni nuit ni jour,
Qu’il a gagné la jaunisse
Par l’excès de son amour.

Mais un vent plus favorable
A mes vœux vient se prêter.
Il n’est rien de comparable
Au plaisir de vous quitter.

Бернар Лё Бовье де Фонтенель (1657 – 1757)

О моей старости

«До старости жить надо в Спарте».
Преданье, верно говоришь!
Зачем же я в слепом азарте
Избрал для жительства Париж?
Спартанцы! Где же вы? Остался ль хоть единый?
Вы знали – дорого даются нам седины.
Чем чаще старики в жару носили шубы,
Чем чаще с семьями они бывали грубы,
Чем больше угасал их скудный слух и взор,
Чем больше был нелеп несомый ими вздор,
Чем больше воркотни прошамкивали губы,
Чем чаще изо рта вываливались зубы,
Чем чаще нужен был за старцами надзор,
Чем чаще ноги их влачились, как обрубы,
Чем было тяжелей ходить им без подпор,
Тем больше старики спартанцам были любы
И хоронили их с помпезностью сугубой.
Спартанцы! Где же вы? Остался ль хоть единый?
Вы знали – дорого даются нам седины.

Bernard Le Bovier de FONTENELLE   (1657-1757)

Sur ma vieillesse

Il fallait n'être vieux qu'à Sparte
Disent les anciens écrits.
Ô dieux ! combien je m'en écarte,
Moi qui suis si vieux dans Paris !

Ô Sparte ! Sparte, hélas, qu'êtes-vous devenue ?
Vous saviez tout le prix d'une tête chenue.

Plus dans la canicule on était bien fourré, aм
Plus l'oreille était dure, et l'oeil mal éclairé, aм
Plus on déraisonnait dans sa triste famille, бж
Plus on épiloguait sur la moindre vétille, бж
Plus contre tout son siècle on était déclaré, aм
Plus on était chagrin, et misanthrope outré, aм
Plus on avait de goutte, ou d'autre béquille, бж
Plus on avait perdu de dents de leur bon gré, aм
Plus on marchait courbé sur sa grosse béquille, бж
Plus on était enfin digne d'être enterré, aм
Et plus dans vos remparts on était honoré. aм
Ô Sparte ! Sparte, hélas ! qu'êtes-vous devenue ?
Vous saviez tout le prix d'une tête chenue.

Алонсо де Ледесма (1562 - 1633)

НА КРЕЩЕНИЕ ХРИСТА ИОАННОМ ПРЕДТЕЧЕЙ

Вильянсико

К воде вам приблизиться надо,
Туда, где хрустальный поток, –
Божественный Единорог
Его очистит от яда.

Предатель все отравил –
И кушанье, и питье,
Найдя в нем горе свое –
От них он погибель вкусил.

Влаги испить вам надо,
Там, где хрустальный поток, –
Божественный Единорог
Его очистил от яда.

Любовь, что спасенья ради
Добро отделяет от зла,
Пищи нам припасла,
Дала нам противоядье.

Вас хлеб и воды глоток
Вновь исцелит, поверьте, –
Где было владенье смерти,
Найдете жизни исток.

ALONSO DE LEDESMA (1562 - 1633)

Al bautismo de Cristo por San Juan

Villancico

Al agua podeis llegar
deste Río cristalino,
que el Unicornio divino
la viene a purificar.

Un traidor atosigó
la comida, y la bebida,
pero costóle la vida
pues en comiendo murió.

A beber podeis llegar
deste Río cristalino,
que el Unicornio divino
la vino a purificar.

Como el Amor siempre saca
bien del mal, ha procurado
dejar al hombre un bocado,
que le sirva de triaca.

Así que podeis sanar
con tal agua, y pan divino,
pues donde la muerte vino
la vida vendreis a hallar.

Франсуа Вийон (1431 – после 1463)
François Villon

Баллада-спор с вольным Гонтье

На ложе лег каноник здоровенный,
Удобно развалясь у камелька
С Сидонией, девицей несравненной,
Что вся собой нежна, мила, гладка;
И, гипокраса перебрав слегка,
Шутя, целуясь, ручками снуя,
Они резвились, телеса суя.
Я, в скважину посозерцав немного,
Изведал, сколь печальна жизнь моя, –
Блажен живущий на широку ногу.

Коль вольному Гонтье с его Еленой
Та жизнь досталась бы на полденька,
Он больше бы, клянусь Творцом вселенной,
Ни лука не вкушал, ни чеснока,
Ему похлебка стала бы мерзка;
Не бросил бы роскошного жилья,
Не спал бы на природе средь репья
Иль на соломе в хижине убогой.
Быть бедным лучше? Нет ли здесь вранья?
Блажен живущий на широку ногу.

Пусть хлеб жуют овсяный и ячменный,
Пьют воду круглый год из ручейка,
Пусть птицы от Евфрата и до Сены
Хоть обпоются – я же свысока
Смотрю на жизнь, что стоит дурака.
И пусть Гонтье с Еленой нет житья
Без цвета роз и трелей соловья,
Коль нравится – живите, ради Бога!
Пусть трудятся селяне средь жнивья –
Блажен живущий на широку ногу.

Принц, разрешите спор наш, как судья,
А я себе одну избрал дорогу,
Ведь от младых ногтей наслышан я:
«Блажен живущий на широку ногу».

Вольный Гонтье - персонаж широко известного в средневековой Франции стихотворения Филиппа де Витри (1291 – 1361), воспевающего бесхитростную сельскую жизнь на лоне природы; Елена - его возлюбленная.

Les contredits de Franc Gontier

Sur mol duvet assis, un gras chanoine,
Lez un brasier, en chambre bien nattée,
A son côté gisant dame Sidoine
Blanche, tendre, polie et attintée,
Boire hypocras, à jour et à nuitée,
Rire, jouer, mignonner et baiser,
Et nu à nu, pour mieux des corps s'aiser,
Les vis tous deux, par un trou de mortaise :
Lors je connus que, pour deuil apaiser,
Il n'est trésor que de vivre à son aise.

Se Franc Gontier et sa compagne Hélène
Eussent cette douce vie hantée,
D'oignons, civots, qui causent forte haleine
N'acontassent une bise tostée.
Tout leur maton, ne toute leur potée,
Ne prise un ail, je le dis sans noiser.
S'ils se vantent coucher sous le rosier,
Lequel vaut mieux ? Lit côtoyé de chaise ?
Qu'en dites-vous ? Faut-il à ce muser ?
Il n'est trésor que de vivre à son aise.

De gros pain bis vivent d'orge et d'avoine,
Et boivent eaue tout au long de l'année.
Tous les oiseaux d'ici en Babyloine
A tel école une seule journée
Ne me tendroient, non une matinée.
Or s'ébatte, de par Dieu, Franc Gontier,
Hélène o lui, sous le bel églantier :
Se bien leur est, cause n'ai qu'il me pèse ;
Mais quoi qu'il soit du laboureux métier,
Il n'est trésor que de vivre à son aise.

Prince, juge, pour tôt nous accorder.
Quant est de moi, mais qu'à nul ne déplaise,
Petit enfant, j'ai oï recorder :
Il n'est trésor que de vivre à son aise.