Фернандо де Эррера (ок. 1534 - 1597)
Fernando de Herrera

Сонет LXXXVII. На победу при Лепанто

Глубоководный Понт! Гремит твой рёв,
Смятением и страхом возбужденный;
Лик подними из глубины бездонной –
Горит в огне кровавый твой покров;

Увидишь – сомкнуто кольцо судов,
И сарацин, в отваге превзойденный,
Пыланьем, дымом, громом пораженный,
Дрожа, от христиан бежать готов.

Восславь глубинным рокотом такое
Свершенье, небывалое на свете,
Неслыханной хвалой наполни слух;

Скажи, что заслужили славу двое,
Чрез них мы торжества стяжали эти:
Австриец юный и испанский дух.

Soneto LXXXVII (Por la victoria de Lepanto)

Hondo Ponto, que bramas atronado
con tumulto y terror, del turbio seno
saca el rostro de torpe miedo lleno,
mira tu campo arder ensangrentado,

y junto en este cerco y encontrado
todo el cristiano esfuerzo y sarraceno,
y cubierto de humo y fuego y trueno,
huir temblando el impío quebrantado.

Con profundo murmullo la victoria
mayor celebra, que jamás vio el cielo
y más dudosa y singular hazaña,

y di que sólo mereció la gloria,
que tanto nombre da a tu sacro suelo,
el joven de Austria y el valor de España.

Томас Трэхерн (1637 – 1674)
Thomas Traherne

Возвращение

1

Господь, иду я в детство напрямик.
Воскресни, взрослая душа;
Утробы материнской ученик,
Люблю я люльку малыша.
Как дивно быть мудрее всех,
Не ведая, что значит грех.

2

Пока защиты от соблазнов нет,
Надежен верный мой приют –
Младенчество; туда бегу от бед,
Там искушенья не гнетут.
Держу обратно в чрево путь,
Чтоб миг рождения вернуть.

3

Господь, я в детстве был Тобой богат;
Затем привык я к нищете,
А прежде, видя Твой бесценный клад,
Тебя я славил в простоте;
В ребячестве не знал я дней,
Лишенных милости Твоей.


The Return

1

To infancy, O Lord, again I come,
That I my manhood may improve:
My early tutor is the womb;
I still my cradle love.
Tis strange that I should wisest be,
When least I could an error see.

2

Till I gain strength against temptation, I
Perceive it safest to abide
An infant still; and therefore fly
(A lowly state may hide
A man from danger) to the womb,
That I may yet new-born become.

3

My God, Thy bounty then did ravish me!
Before I learned to be poor,
I always did Thy riches see,
And thankfully adore:
Thy glory and Thy goodness were
My sweet companions all the year.

Жан Пармантье (1494 – 1529)
Jean Parmentier

Королевская песня о новой земле
Разговор между экипажем судна, называемого «Человечество», и его капитаном, именуемым Сила Божья

– Свистать на вахту! Ну, живей, живей!
– Какая склянка? – Шевелись, лентяи!
Уж вышло время. Парни, не робей!
Пора уж, его даром не теряя,
Приняться за работу, выбирая
Посильного деянья бремена.
– Да почему? – Земля уже видна!
Тяни канат Усердья посильнее,
Спускай Надежды якорь с корабля.
Узнаете вы как нельзя скорее:
Всем изобильна новая земля.

Здесь ваша доля; я уж много дней
Ее в конце похода обещаю.
– Когда же суша станет нам видней?
– Уж скоро: Божью волю возвещаю.
Когда, для света небо очищая,
Падет тумана злого пелена,
То вновь лампада будет зажжена
Над морем, освещая нас и грея,
А тьму и мглу безжалостно паля.
Узнай, о свете Мудрости радея:
Всем изобильна новая земля.

– Уж день настал? – Уходит мрак ночей,
В сиянии стремительно сгорая!
Над морем свет от солнечных лучей
Зажегся, тьму и тучи разгоняя
И взору изумленному являя
Господню Длань – ту бухту, где волна
Иль буря мореходу не страшна.
– А хлеб там будет? Будут – что чуднее –
Мед, молоко и тучные поля?
– В избытке. Не солгал о той земле я:
Всем изобильна новая земля.

Копья Любви на свете нет острей –
Летит, сердца чистейшие пронзая;
Подняться я на марс велю скорей,
На мачте прочно древко закрепляя
И гордо знамя Чести водружая!
Кто видит – поднялось ли что со дна?
– Видна мне по бакборту белизна.
Мой капитан, то небо ль? – Разумею:
Сияет солнце, берега светля,
И обознался ты – небес белее,
Всем изобильна, новая земля.

Благословенье Божие на ней;
Раскинулись поля ее, лаская
И услаждая взор людских очей!
Вы не найдете сладостнее края.
Пасется Агнец здесь, траву вкушая,
Ему вся Благодать уделена.
Да будет красота уяснена
Сих мест, что процветают, зеленея:
Всевышний, к Деве соблаговоля,
Прозванье дал ей милостью Своею:
«Всем изобильна новая земля».

Вперед, скитальцы! В дар вам отдана
Богатая, счастливая страна!
День проведите, буйно веселея,
Марию-Деву радостно хваля.
Ей похвалы не выискать точнее:
«Всем изобильна новая земля».

Оригинал: http://tinyurl.com/zjjaoq7

ФЕЛИКС ОРТЕНСЬО ПАРАВИСИНО

(1580-1633)

К ХУДОЖНИКУ ЭЛЬ ГРЕКО, НАПИСАВШЕМУ МОЙ ПОРТРЕТ

О Грек божественный, уже не диво,
Что ты природу превзошел в картине,
Но диво то, что отступает ныне
И небо перед тем, что боле живо.

На полотне простерло так правдиво
Свое сиянье солнце на притине,
Что ты причастен Божией средине,
Природы властелин трудолюбивый.

Прошу, о состязатель Прометея:
Свет жизни не кради в своем портрете,
В сем образе, во всем со мною схожем.

Душа в смятенье, выбирать не смея,
Хоть двадцать девять лет она на свете,
В каком творенье жить - твоем иль Божьем.

Divino Griego, de tu obrar no admira
que en la imagen exceda al ser el arte,
sino que de ella el cielo por templarte
la vida deuda a tu pincel retira.

No el sol sus rayos por su esfera gira
como en tus lienzos. Basta el empeñarte
en amagos de Dios: entre a la parte
Naturaleza que vencer se mira.

Émulo de Prometeo en un retrato
no afectes lumbre, el hurto vital deja,
que hasta mi alma a tanto ser ayuda.

Y contra veinte y nueve años de trato,
entre tu mano y la de Dios, perpleja,
cuál es el cuerpo en que ha de vivir duda.

Эсташ Дешан (ок. 1340 – 1404/05)
Eustache Deschamps

Баллада на смерть Бертрана дю Геклена

О, корень чести и бесстрашья древо,
Воитель, наделенный сердцем льва,
Отрада короля и королевы,
В сраженьях знавший только торжества,
Мудрейший воин, рыцарей глава,
Сразивший всех врагов на поле брани,
Орудуя мечом в могучей длани, –
Никто с тобою не сумел сравниться.
Наденем траур, плача о Бертране,
Цвет рыцарства, оплакивай гробницу!

Бретань, начни с печального напева,
Нормандия, скажи ему слова
Прощанья; хоронить идите все вы,
Овернь, Гиень и Лангедок. Сперва
Да вспомнится старинная молва,
Взываю к Пикардии и Шампани
Об Аретузе не забыть преданий –
Водою став, пролейтесь вы в слезницу.
Всем ныне сводит сердце от рыданий.
Цвет рыцарства, оплакивай гробницу!

Воители! На вас не знал он гнева,
Признайте же за ним права родства:
Бертрану полюбились на войне вы,
Он вас детьми не называл едва.
Геклен погиб – душа его жива,
Теперь о нем молитесь, христиане, –
Пусть тот, кто столько совершил деяний,
В селениях небесных водворится.
Померкнул светоч доблестных дерзаний.
Цвет рыцарства, оплакивай гробницу!

Ballade sur le trépas de Bertrand Du Guesclin

Estoc d'honneur et arbre de vaillance,
Cœur de lion épris de hardement,
La fleur des preux et la gloire de France,
Victorieuux et hardi combattant,
Sage en vos faits et bien entreprenant,
Souverain homme de guerre,
Vainqueur de gens et conquéreur de terre,
Le plus vaillant qui onques fut en vie,
Chacun pour vous doit noir vêtir et querre :
Pleurez, pleurez, fleur de chevalerie.

O Bretagne, pleure ton espérance,
Normandie, fais son enterrement,
Guyenne aussi, et Auvergne or t'avance,
Et Languedoc, quier lui son monument.
Picardie, Champagne et Occident
Doivent pour pleurer aquerre
Tragédiens, Aréthusa requerre
Qui en eaue fut par pleur convertie,
Afin qu'à tous de sa mort le cœur serre :
Pleurez, pleurez, fleur de chevalerie.

Hé! gens d'armes, ayez en remembrance
Votre père - vous étiez ses enfants -
Le bon Bertrand, qui tant eut de puissance,
Qui vous aimait si amoureusement;
Guesclin priait : priez dévotement
Qu'il puist paradis conquerre;
Qui deuil n'en fait et qui ne prie, il erre,
Car du monde est la lumière faillie :
De tout honneur était la droite serre :
Pleurez, pleurez, fleur de chevalerie.

Шарль Вион д’Алибре (ок. 1600 – ок. 1653)
Charles de Vion d'Alibray

***
Я толстый. Втиснут в кабинет,
Как червь окуклен шелковичный,
Я сочиняю сей сонет,
К людской гордыне безразличный.

Зачем же нам в просторе жить,
Друг друга более не видя?
С каморкой лучше нам дружить –
Хоть в тесноте, да не в обиде.

Вместившись в узкую дыру,
Я в ней счастливей, не совру,
Чем во дворце тиран надменный.

Заняв в клетушке все, что мог,
Я заявлю вам дерзновенно,
Что наполняю все, как Бог.

Оригинал:
http://tinyurl.com/pd3lqan

Филоте О’Недди (1811 – 1875)
Philothée O'Neddy

Ночь четвертая. Некрополь

Нам дурно на земле и хорошо под ней.
(Петрюс Борель)

I
Вот речи юноши-скелета;
Он, руки на груди скрестив, их мне изрек
До наступления рассвета
На кладбище, где я скитался, одинок:

II
«О сын отверженности, внемли!
Когда Несчастье, злой филер,
Вслед за тобой обходит земли,
Чтоб вызвать на дуэльный спор,
Когда в отчаяньи гнетущем
Ты видишь в собственном грядущем
Одну лишь черноту вокруг,
Когда, истерзанный любовью,
Напрасно тянешь к изголовью
Снотворное для скорбных мук,

Когда помочь беде суровой
Друзья и братья не спешат,
Когда ты созерцаешь снова
Ухмылку и ехидный взгляд,
И Рок, тюремщик твой упрямый,
Не льет целебного бальзама
Тебе на раны, отобрав
В ночи, лишенной сновидений,
Игрушку-лиру, коей гений
Увеселяет грустный нрав, –

Ты в смерти обретешь спасенье!
Не уступай Христу ни в чем:
Будь разом жертвой преступленья,
Своим судьей и палачом.
И пусть фанатик неприкрытый
Не пустит остов твой забытый
Под храмовой святыни свод!
Пусть в исступленности безумной
Хор лжепророков многошумный
Тебя стократно проклянет!

III
Ах, как же сладко спать под гробой доскою!
Здесь неподвижностью довольны мы такою:
Я складки савана с руки могу стрясти,
С соседним остовом персты свои сплести.
Приятно ощущать, как прорастают корни,
Сплетаются в узлы живее и проворней,
И слушать вихря стон, сгибающий к земле
Кустарник, у тебя возросший на челе,
Иль встретиться с росой, твоей подругой доброй,
Брильянтами тебе она украсит рёбра,
По бархатной траве грядет к тебе она,
Во влажности своей нежна и холодна.
Повсюду только тишь и сладкое безделье.
Нет яростей любви в спокойном подземелье,
Ничто не будет грызть бесстрастные сердца…»
– Да, беззаботна жизнь в усадьбе мертвеца!

Nuit quatrième

Nécropolis

Sur la terre on est mal : sous la terre on est bien.
(PETRUS BOREL)

I
Voici ce qu'un jeune squelette
Me dit les bras croisés, debout, dans son linceul,
Bien avant l'aube violette,
Dans le grand cimetière où je passais tout seul :
II
Fils de la solitude, écoute !
Si le Malheur, sbire cruel,
Sans cesse apparaît dans ta route
Pour t'offrir un lâche duel ;
Si la maladive pensée
Ne voit, dans l'avenir lancée,
Qu'un horizon tendu de noir :
Si, consumé d'un amour sombre,
Ton sang réclame en vain, dans l'ombre,
Le philtre endormeur de l'espoir ;
Si ton mal secret et farouche
De tes frères n'est pas compris ;
Si tu n'aperçois sur leur bouche
Que le sourire du mépris
Et si, pour assoupir ton âme,
Pour lui verser un doux dictame,
Le Destin, geôlier rigoureux,
Ne t'a pas, dans ton insomnie,
Jeté la lyre du génie,
Hochet des grands coeurs malheureux ;
Va, que la mort soit ton refuge !
À l'exemple du Rédempteur,
Ose à la fois être le juge,
La victime et l'exécuteur.
Qu'importe si des fanatiques
Interdisent les saints portiques
À ton cadavre abandonné ?
Qu'importe si, de mille outrages,
Par l'éloquence des faux sages,
Ton nom vulgaire est couronné ?
III
Sous la tombe muette oh ! comme on dort tranquille !
Sans changer de posture, on peut, dans cet asile,
Des replis du linceul débarrassant sa main,
L'unir aux doigts poudreux du squelette voisin.
Il est doux de sentir des racines vivaces
Coudre à ses ossements leurs noeuds et leurs rosaces,
D'entendre les hurrahs du vent qui courbe et rompt
Les arbustes plantés au-dessus de son front.
C'est un ravissement quand la rosée amie,
Diamantant le sein de la côte endormie,
À travers le velours d'un gazon jeune et doux,
Bien humide et bien froide arrive jusqu'à vous.
Là, silence complet ; farniente sans borne.
Plus de rages d'amour ! le coeur stagnant et morne,
Ne se sent plus broyé sous la dent du remords.
- Certes, l'on est heureux dans les villas des morts !

ЖАН-БАТИСТ ШАССИНЬЕ
(ок.1571– 1635)

* * *
Подумай, смертный: вдруг чужим предстанет взорам
В могильнике твой труп, обглоданный червем,
Лишенный плоти, жил и членов; костяком
Соделаешься ты, всем выжившим укором.

Без тканей, мяса, мышц, небесным приговором
Казненный, ты лежишь, и тлеющим глазком
Навыворот глядишь. Телесный скорбный дом
Стал пропитанием опарышам-обжорам.

Повсюду сеет вонь разорванный живот,
Отрава мерзкая по воздуху плывет,
А нос изъеденный на голове зияет.

Существования познав неполноту,
На Бога уповай, считая за тщету
Все те дела, что нас с тобой не умудряют.

Jean-Baptiste CHASSIGNET

Mortel pense quel est dessous la couverture
D’un charnier mortuaire un cors mangé de vers,
Descharné, desnervé, où les os descouvers,
Depoulpez, desnouez, delaissent leur jointure :

Icy l’une des mains tombe de pourriture,
Les yeux d'autre costé destournez à l’envers
Se distillent en glaire, et les muscles divers
Servent aux vers goulus d’ordinaire pasture :

Le ventre deschiré cornant de puanteur
Infecte l’air voisin de mauvaise senteur,
Et le né my-rongé difforme le visage ;

Puis connoissant l’estat de ta fragilité,
Fonde en Dieu seulement, estimant vanité
Tout ce qui ne te rend plus sçavant et plus sage.

Франсиско де Кеведо (1580 – 1645)
Francisco de Quevedo

***
Я стены оглядел отчизны милой:
Могучи прежде, днесь – руин слои,
Утомлены веками, в забытьи
Лежат они; им доблесть опостыла.

Пошел я в поле; вижу – там светило
Спасенные от льдины пьет ручьи,
А скот – в горах, подобьем толчеи,
Тень горная лучей его лишила.

Вошел я в дом – былые сгнили блага,
Покои обратились в пыль и сор,
Мой посох постарел, согнулся низко,

Изнемогла в плену у тлена шпага;
Во всем, куда бы мой ни падал взор,
Мне виделись приметы смерти близкой.

Miré los muros de la patria mía,
si un tiempo fuertes, ya desmoronados,
de la carrera de la edad cansados,
por quien caduca ya su valentía.

Salíme al campo; vi que el sol bebía
los arroyos del hielo desatados,
y del monte quejosos los ganados,
que con sombras hurtó su luz al día.

Entré en mi casa; vi que, amancillada,
de anciana habitación era despojos;
mi báculo, más corvo y menos fuerte;

vencida de la edad sentí mi espada,
y no hallé cosa en que poner los ojos
que no fuese recuerdo de la muerte.

Жан-Батист Шассинье (ок. 1571 – 1635)
Jean-Baptiste Chassignet

***
Мнит бедный селянин морозною зимой,
Что умерли кругом зеленые растенья,
И видится ему сплошное запустенье,
И ежится земля от муки ледяной.

Но только лишь придет обратно летний зной –
Украсившись, встают они в своем цветеньи,
И, чтоб себе воздать за тяжкое лишенье,
Укроют зеленью они простор лесной.

И так же из гробов мешки костей и кожи
Поднимутся, когда с небес по воле Божьей
Прольется благодать и Судный день придет.

Умрем, как умерло небесное светило,
Что этим вечером в глубинах опочило,
Но завтра заново взойдет над лоном вод.

Durant l'hyver frilleux il semble au villageois
Que morte soit des prez la chevelure verte,
Voyant de tous costez la terre descouverte
Se hérisser le dos de mille glaçons frois :

Mais quand elle ressent l'humeur des plus dous mois,
Plus belle elle renaist de la terre déserte
Et se recompensant de sa première perte,
Elle redonne l'ombre aux forestz et aus bois.

Ainsi hors du tombeau ceste charnelle masse
Se ressuscitera quand la céleste grâce
Arrosera les bons au jour du jugement.

Mourons donc comme meurt la lumière du monde
Aujourd'huy elle va se reposer sous l'onde
Demain elle ressort de l'ondeus élément.

МИТРИДАТ ЕВПАТОР, 63 ДО Р.Х.

На двадцати наречьях я кляну
Свое же порождение – Фарнака.
Не римских орд жестокая атака –
Боспор измена привела ко дну.

Пантикапей! Пребудешь ты в плену,
Покуда боги не дадут нам знака,
И киммерийцы из пределов мрака
Не возродят понтийскую страну.

Мой верный галл, отважный Битоит,
Тебе последний подвиг предстоит –
Направить в Митридата римский гладий.

Мне не опасны яды трав и змей,
Но от измены войск и сыновей
Не смог я отыскать противоядий.

Анри Казалис (Жан Лаор) (1840 – 1909)
Henri Cazalis dit Jean Lahor

Пляска смерти

«Зиг-и-зиг-и-зиг» – изогнувшись гибко,
По могиле Смерть каблуком стучит,
У нее в руках лихо пляшет скрипка,
«Зиг-и-зиг-и-заг» в полночь зазвучит.

Воет ветер в порывах сильных,
Рыданья и стоны звучат из лип,
Скелеты в саванах могильных
Скачут, и слышится всюду скрип.

«Зиг-и-зиг-и-зиг» – в небывалой пляске
Кости плясунов яростно трещат.
Парочка одна предается ласке –
Хочется любовь воротить назад!

«Зиг-и-зиг-и-заг» – клацает упрямо
Музыкантша-Смерть гробовой мотив.
Саван отлетел, обнажилась дама!
Пляшет кавалер, даму обхватив.

Хоть дама в прошлом была графиней,
А кучером был ее кавалер,
О ужас! Ее он сжимает ныне,
Всем подавая дурной пример.

«Зиг-и-зиг-и-зиг» – в этом менуэте
Пляшут мертвецы, позабывши роль.
«Зиг-и-зиг-и-заг» – видно в лунном свете:
Скачет селянин, рядом с ним – король!

Но чу! Раздался крик петушиный,
Толкаясь, распалась вся круговерть.
Прекрасен был танец сей ночью длинной…
Да здравствует равенство! Славься, смерть!

Zig et zig et zig, la mort en cadence
Frappant une tombe avec son talon,
La mort à minuit joue un air de danse,
Zig et zig et zag, sur son violon.

Le vent d'hiver souffle, et la nuit est sombre,
Des gémissements sortent des tilleuls;
Les squelettes blancs vont à travers l'ombre
Courant et sautant sous leurs grands linceuls,

Zig et zig et zig, chacun se trémousse,
On entend claquer les os des danseurs,
Un couple lascif s'asseoit sur la mousse
Comme pour goûter d'anciennes douceurs.

Zig et zig et zag, la mort continue
De racler sans fin son aigre instrument.
Un voile est tombé! La danseuse est nue!
Son danseur la serre amoureusement.

La dame est, dit-on, marquise ou baronne.
Et le vert galant un pauvre charron -
Horreur! Et voilà qu'elle s'abandonne
Comme si le rustre était un baron!

Zig et zig et zig, quelle sarabande!
Quels cercles de morts se donnant la main!
Zig et zig et zag, on voit dans la bande
Le roi gambader auprès du vilain!

Mais psit! tout à coup on quitte la ronde,
On se pousse, on fuit, le coq a chanté
Oh! La belle nuit pour le pauvre monde!
Et vive la mort et l'égalité!

Жан Друэн (1478 – ок. 1508)
Jean Drouyn

Баллада о дурной болезни

Любовники, приверженцы разврата,
Одумайтесь, помыслив непредвзято, –
Небезызвестной бойтесь вы дыры.
Дворяне, горожане, адвокаты,
Что промотали франки и дукаты,
Устраивая пьянки и пиры, –
Остерегитесь, будьте же добры,
А если кто забыл, напоминаю:
От посещенья грешной конуры
На свете завелась болезнь дурная.

Тут спешка тяжким бедствием чревата;
Девицу осмотрите, и тогда-то
Решайте, наступил ли час игры,
А коли так, предмет продолговатый
Пускайте в дело, не боясь расплаты,
В своих движеньях будьте же быстры.
Бегите тех, кто язвами пестры,
Вредна бабенка слишком озорная:
От тех, кто лез, не оглядев норы,
На свете завелась болезнь дурная.

И пусть девица – из семьи богатой,
Без свечки там соваться страшновато.
Сорвав с нее три слоя мишуры,
Ощупайте – вдруг язвою объята? –
И лишь потом берите меч подъятый.

В делах любовных будьте же храбры,
Как говорят пройдохи-школяры,
«Урок учите, школ не посещая».
В Ломбардии (чьи жители хитры)
На свете завелась болезнь дурная.

Принц, Иова речения мудры,
Терзали старца шанкры и бугры,
C ним Бога молим о стяжаньи рая.
Чтоб блудников свалить в тартарары,
На свете завелась болезнь дурная.

Ballade sur la grosse vérole

Plaisants mignons, gorriers, esperculats
Pensez à vous, amendez votre cas,
Craignez les trous, car ils sont dangereux,
Gentilshommes, bourgeois et avocats,
Qui dépensez écus, saluts, ducats,
Faisant banquets, ébattements et jeux,
Ayez regard que c'est d'être amoureux,
Et le mettez en votre protocole ;
Car, pour hanter souvent en obscurs lieux,
S'est engendrée cette grosse vérole.
Menez amours sagement, par compas,
Quand ce viendra à prendre le repas,
Vue ayez nette devant vos yeux.
Fuyez souci et ramenez soulas
Et de gaudir jamais ne soyez las,
En acquérant haut renom vertueux.
Gardez-vous bien de hanter gens rogneux,
Ni gens dépits qui sont de haute colle :
Car, pour bouter sa lance en aucun creux,
S'est engendrée cette grosse vérole.
Hantez mignonnes qui portent grands états
Mais gardez-vous de monter sur le tas
Sans chandelle : ne soyez point honteux,
Fouillez, jetez, regardez haut et bas,
Et en après prenez tous vos ébats.
Faites ainsi que gens aventureux,
Comme disent un grand tes de baveux,
Soyez lettrés sans aller à l'école ;
Car par Lombards subtils et cauteleux
S'est engendrée cette grosse vérole.

Prince, sachez que Job fut vertueux,
Mais si fut-il rogneux et grateleux,
Nous lui prions qu'il nous garde et console.
Pour corriger mondains luxurieux,
S'est engendrée cette grosse vérole.

Джон Маккрэй (1872 – 1918)
John McCrae

В полях фламандских

В полях фламандских шелестят
Головки маков, и стоят
Кресты. Над ними – вышина,
Где жаворонка песнь слышна –
Но глушит пение снаряд.

Мы – те, что под землей лежат.
Жизнь и любовь, рассвет, закат
У нас похитила война
В полях фламандских.

На бой! В руках других солдат
Пусть наши факелы горят,
Нам ваша вера так нужна,
Иначе не изведать сна
Погибшим, где цветы шумят
В полях фламандских.

In Flanders Fields

In Flanders fields the poppies blow
Between the crosses, row on row,
That mark our place; and in the sky
The larks, still bravely singing, fly
Scarce heard amid the guns below.

We are the Dead. Short days ago
We lived, felt dawn, saw sunset glow,
Loved and were loved, and now we lie
In Flanders fields.

Take up our quarrel with the foe:
To you from failing hands we throw
The torch; be yours to hold it high.
If ye break faith with us who die
We shall not sleep, though poppies grow
In Flanders fields.

Хорхе Манрике (1440 – 1479)
Jorge Manrique

ЛЕСТНИЦА ЛЮБВИ

Когда печальной дремотой
Сознанье мое терзалось,
У стен моего оплота
Лестница показалась.
Взошли на ее ступени
Краса и учтивость ваши,
И мне нанесли раненье,
Повергли мой ум угасший.

Забыв от отваге бранной,
Чувства бегут врассыпную,
Ибо тяжкую рану
Смерть им наносит, бичуя.
Свобода моя в плену,
В вашей она темнице;
Узнал я радость одну –
Что жизнь ее сохранится.

Меня обманули очи,
Cвершили они измену,
Были они охочи
Врага допустить на стену;
Были они часовыми,
Но, не смутясь нимало
Боем, кипевшим пред ними,
Не подали мне сигнала.

Враги, чьи мысли недобры,
Видя, что крепость – в их власти,
Мне отворили ребра;
Туда же ворвались страсти,
И твердость мою забрали,
И сердце мое схватили,
И чувства мои украли,
Меня ж самого отпустили.

Измену очи свершили;
Так подло меня предать –
Лишь вас увидев, решили
Вам сердце мое продать!
Они от измены столь ясной
Приходят в такой восторг,
Что жизнью моей несчастной
Скоро вести будут торг.
И зло, что они сотворили,
Ничем нельзя оправдать:
Лишь вас увидев, решили
Вам сердце мое продать!

ESCALA DE AMOR

Estando triste, seguro,
mi voluntad reposaba,
cuando escalaron el muro
do mi libertad estaba:
a escala vista subieron
vuestra beldad y mesura,
y tan de recio hirieron,
que vencieron mi cordura.

Luego todos mis sentidos
huyeron a lo más fuerte,
mas iban ya mal heridos
con sendas llagas de muerte;
y mi libertad quedó
en vuestro poder cativa;
mas placer hobe yo
desque supe que era viva.

Mis ojos fueron traidores,
ellos fueron consintientes,
ellos fueron causadores
que entrasen aquestas gentes
que el atalaya tenían,
y nunca dijeron nada
de la batalla que vían,
ni hicieron ahumada.

Desde que hobieron entrado,
aquestos escaladores
abrieron el mi costado,
y entraron vuestros amores;
y mi firmeza tomaron,
y mi corazón prendieron,
y mis sentidos robaron,
y a mí sólo no quisieron.

Fin

¡Qué gran aleve hicieron
mis ojos, y qué traición:
por una vista que os vieron,
venderos mi corazón!
Pues traición tan conocida
ya les placía hacer,
vendieran mi triste vida
y hobieran dello placer;
mas al mal que cometieron
no tienen escusación:
¡por una vista que os vieron,
venderos mi corazón!

Генрих-Август Оссенфельдер (1725 - 1801)
Heinrich August Ossenfelder

Вампир

Моя красотка верит
Упорно, твердо, крепко
Всем строгим наставленьям
От матушки-святоши;
Так верят по-гайдуцки
На побережье Тиссы
В убийственных вампиров.
Ну погоди, Христина!
Любить меня не хочешь –
Так будет месть ужасна:
Токайского напьюсь я
Да сделаюсь вампиром;
Пока ты сладко дремлешь,
Твой свежий пурпур с щечек
Я высосу внезапно.
Ох, как перепугает
Тебя мое лобзанье,
Мой поцелуй вампирский!
Когда ты содрогнешься,
Опустишься в объятья
Ко мне, мертва как будто,
То я спрошу: не лучше ль
Моим урокам верить,
Чем матушкиным басням?

Der Vampir

Mein liebes Mägdchen glaubet
Beständig steif und feste,
An die gegebnen Lehren
Der immer frommen Mutter;
Als Völker an der Theyse
An tödtliche Vampire
Heyduckisch feste glauben.
Nun warte nur Christianchen,
Du willst mich gar nicht lieben;
Ich will mich an dir rächen,
Und heute in Tockayer
Zu einem Vampir trinken.
Und wenn du sanfte schlummerst,
Von deinen schönen Wangen
Den frischen Purpur saugen.
Aldenn wirdst du erschrecken,
Wenn ich dich werde küssen
Und als ein Vampir küssen:
Wenn du dann recht erzitterst
Und matt in meinem Arme
Gleich einer Todten sinkest,
Alsdenn will ich dich fragen,
Sind meine Lehren besser,
Als deiner guten Mutter?

Франсуа д’Арбо де Поршер
François d'Arbaud de Porchères (1590 – 1640)

О злом духе

Природа, мне подай мрачнейшие цвета:
Да будет змиев яд, да будет кровь пантеры,
Слез крокодиловых поток, разводы серы -
Да будут красками творимого холста.

Изображу того, чья воля нечиста,
Льва, аспида, людей пожравшего без меры,
Убийцу человек с начала первой эры,
Источник зол и бед, чья лютость несыта.

Открыл он нам пути в безжалостное пламя,
Палач и тел, и душ ругается над нами,
Он счастье вечное сменил на вечность мук.

Господь! Тебя сей дух порочит в едкой злобе.
Твой образ - человек, Твоих творенье рук;
Отмстив за Подлинник, спаси Его подобье!

Sur l’esprit malin

Nature, prête-moi tes plus noires couleurs,
Fournis, pour mon tableau, le sang d'une panthère,
Le venin d'un dragon, le fiel d'une vipère,
D'un crocodile enfin, et l'écume et les pleurs. Je veux peindre, aujourd'hui, l'artisan des malheurs,
Le lion, le serpent, le monstre sanguinaire
Qui nous fit tous mortels, en tuant notre père,
Et, par lui, nous causa d'éternelles douleurs. Il nous ouvrit la voie aux éternelles flammes,
Et ce bourreau cruel et des corps et des âmes
Détruisit, d'un seul coup, le bonheur des humains. C'est à toi-même, ô Dieu ! que Satan fit outrage.
L'Homme est ta ressemblance et l'œuvre de tes mains :
Venge l'Original, en sauvant son image.

Франсиско де Кеведо (1580 – 1645)
Francisco de Quevedo

Изображается быстротечность людского века и то, сколь ничтожным кажется прожитое

Где жизнь моя? Хоть кто-нибудь, ответьте!
Минувшие года, вернитесь! Эй!
Мой век Фортуной съеден, скормлен ей,
Мой час Безумьем спрятан меж столетий.

Здоровье, Бодрость угодили в сети,
Да так, что не отыщешь их теней;
Со мной не жизнь - лишь груз отживших дней;
Невзгоды испытал я все на свете.

Ушло Вчера, а Завтра не настало,
Сегодня мчится прочь быстрей гонца;
Я был, я буду и я есмь усталый.

Днесь, Завтра и Вчера - все без конца;
Пеленки - гробовое покрывало,
Я - нынешний потомок мертвеца.

Represéntase la brevedad de lo que se vive y cuán nada parece lo que se vivió

«¡Ah de la vida!»... ¿Nadie me responde?
¡Aquí de los antaños que he vivido!
La Fortuna mis tiempos ha mordido;
las Horas mi locura las esconde.

¡Que sin poder saber cómo ni adónde
la Salud y la Edad se hayan huido!
Falta la vida, asiste lo vivido,
y no hay calamidad que no me ronde.

Ayer se fue; Mañana no ha llegado;
Hoy se está yendo sin parar un punto:
soy un fue, y un será, y un es cansado.

En el Hoy y Mañana y Ayer, junto
pañales y mortaja, y he quedado
presentes sucesiones de difunto.

Шарль Вион д’Алибре (ок. 1600 – ок. 1653)
Charles de Vion d'Alibray

***
Я толстый. Втиснут в кабинет,
Как червь окуклен шелковичный,
Я сочиняю сей сонет,
К людской гордыне безразличный.

Зачем же нам в просторе жить,
Друг друга более не видя?
С каморкой лучше нам дружить –
Хоть в тесноте, да не в обиде.

Вместившись в узкую дыру,
Я в ней счастливей, не совру,
Чем во дворце тиран надменный.

Заняв в клетушке все, что мог,
Я заявлю вам дерзновенно,
Что наполняю все, как Бог.

***
Gros et rond dans mon cabinet,
Comme un ver de soie en sa coque,
Je te fabrique ce sonnet
Qui de vos vanités se moque.

De quoi servent ce vastes lieux
Où l’un l’autre perd de vue !
Ne saurions-nous apprendre mieux
Á mesurer notre étendue ?

Dedans ce trou que me comprend,
Je suis plus heureux et plus grand
Que si j’occupais un Empire ;

J’atteins de l’un à l’autre bout.
Et, s’il m’est est permis de dire,
Je suis un Dieu qui remplit tout.

КНЯЗЬ КУРАКИН, 1727

И расстался с великою плачью и печалью, аж до сих пор из сердца моего тот amor не может выдти, и, чаю, не выдет, и взял на меморию ее персону и обещал к ней опять возвратиться.

В Лютеции себе нашел я дом,
Гиперборейского предела вестник,
Чей властелин, как сказочный кудесник,
Державу претворил своим трудом.

Теперь он – олимпийцам сотрапезник,
И я, судьбой и жребием ведом,
Мню вслед за ним пойти своим чредом,
Младой России пожилой ровесник.

Наш смертный век мной прожит был не втуне:
За все дары признательный Фортуне,
Давно земных я не ищу наград.

Но и уже вкусив от вод летейских,
Я помню: при лагунах веницейских
Я в читтадинку был инаморат.