Философия мусора
Неожиданный европейский non-fiction под конец сезона: «Müll. Eine schmutzige Geschichte der Menschheit» Романа Кёстера. Т.е. «Мусор. Грязная история человечества».
Вопреки названию мы тут сталкиваемся с немецким максимализмом и культуртрегерством с первой страницы. Конечно, историей дело не ограничится. Автор превращает обыденную беллетристику в масштабное исследование цивилизации: как мусор, отходы, вторсырьё и сама идея чистоты формировали экономику, города и представления о человеке на протяжении тысячелетий.
Идея такая: то, что общества выбрасывают, скрывают, перерабатывают или забывают, лучше всего отражает их страхи, идеалы и технологии. Мусор становится универсальным маркером нашего развития.
В целом невероятно актуальная для ФРГ тематика и пришедшая как раз в то время, когда возникли первые сомнения в целесообразности работы с мусором. В том числе в силу экономической ситуации.
Собственно, самая сильная часть — история индустриализации XIX века и того, как мусор стал политическим вопросом. Например, появление городских служб санитарии — это не забота о чистоте, а инструмент контроля и социальной дисциплины.
В XX веке чистота получает сакрализацию, реклама и индустрия потребления изменили само восприятие мусора. Теперь он стал невидимым.
И вот тут Кёстер наносит несильной, но эффективный ножевой удар в сонную артерию: экологическая риторика «зеленого» Запада во многом держится на том, что мусор просто скрыт из поля зрения — переработка превращена в моральное алиби. Мусор продается тому, кто умело его скрывает, а это страны третьего мира. Да, неполиткорректно.
Надо сказать удивительная претензия на честность в условиях тотального лицемерия по этому вопросу.
Кёстер не жалеет читателя и цитирует документы немецких городских советов XIX века, где обсуждается вопрос: должна ли уборка мусора быть платной услугой или обязанностью государства? Есть глава о запахе — феноменология вони как социального фактора. Запах мусора становится границей между классами: буржуа хотят «чистого воздуха», а бедняки живут в зловонии.
В общем, стилистика археологии Фуко при немецкой любви к фактам.
Неожиданный европейский non-fiction под конец сезона: «Müll. Eine schmutzige Geschichte der Menschheit» Романа Кёстера. Т.е. «Мусор. Грязная история человечества».
Вопреки названию мы тут сталкиваемся с немецким максимализмом и культуртрегерством с первой страницы. Конечно, историей дело не ограничится. Автор превращает обыденную беллетристику в масштабное исследование цивилизации: как мусор, отходы, вторсырьё и сама идея чистоты формировали экономику, города и представления о человеке на протяжении тысячелетий.
Идея такая: то, что общества выбрасывают, скрывают, перерабатывают или забывают, лучше всего отражает их страхи, идеалы и технологии. Мусор становится универсальным маркером нашего развития.
В целом невероятно актуальная для ФРГ тематика и пришедшая как раз в то время, когда возникли первые сомнения в целесообразности работы с мусором. В том числе в силу экономической ситуации.
Собственно, самая сильная часть — история индустриализации XIX века и того, как мусор стал политическим вопросом. Например, появление городских служб санитарии — это не забота о чистоте, а инструмент контроля и социальной дисциплины.
В XX веке чистота получает сакрализацию, реклама и индустрия потребления изменили само восприятие мусора. Теперь он стал невидимым.
И вот тут Кёстер наносит несильной, но эффективный ножевой удар в сонную артерию: экологическая риторика «зеленого» Запада во многом держится на том, что мусор просто скрыт из поля зрения — переработка превращена в моральное алиби. Мусор продается тому, кто умело его скрывает, а это страны третьего мира. Да, неполиткорректно.
Надо сказать удивительная претензия на честность в условиях тотального лицемерия по этому вопросу.
Кёстер не жалеет читателя и цитирует документы немецких городских советов XIX века, где обсуждается вопрос: должна ли уборка мусора быть платной услугой или обязанностью государства? Есть глава о запахе — феноменология вони как социального фактора. Запах мусора становится границей между классами: буржуа хотят «чистого воздуха», а бедняки живут в зловонии.
В общем, стилистика археологии Фуко при немецкой любви к фактам.
👍22❤2🔥2🤔1
Вариация отцов и детей
Точнее старших и младших братьев. Никто не критикует современность так яростно и так безответно, как католики-интеллектуалы. Желательно, чтобы эта позиция формировалась на территории Латинской Америки в её благополучном, т. е. менее экономически турбулентном окружении.
У Агустина Лахе есть все шансы поднять эту планку, потому что он еще и неплохой, правда, нишевой оратор.
Его последний опус причиняет современной публичной политике боль уже названием. Generación idiota — это попытка культурно-политической критики, в которой автор характеризует современное общество как «adolescéntrico» (ориентированное на подростковую ментальность).
По мнению Лахе, в XXI веке подростковая логика — эмоциональность, театральность, нетерпимость к сложности, стремление к немедленным идентичностям и потреблению — стала доминирующей в политике, культуре и повседневной жизни. Он утверждает, что многие современные политические явления лучше понятны, как выражение подростковой культуры: поиск провокации и PR-эффекты вместо институциональной работы.
Лахе замечает, что исчезает разумный диалог между поколениями: старшие утратили влияние, молодые воспитываются в культуре вечного становления и самопрезентации. Это, по его версии, ведёт к девальвации и интеллектуальной поверхностности.
Всё это с пылу с жару — быстро, остро, рассчитано на широкий круг миллениалов. Аргументы подаются ярко, с риторическими вопросами и примерами из массовой культуры и политики. Много драйва и понятно откуда: он сам использует то, что азартно критикует.
Одной из особенностей популизма является огульность: плохи все, к кому могут быть претензии. В том числе и к самому автору. Бесспорно.
Если вам хочется посмотреть, как действует консервативное крыло, работающее с испаноязычной аудиторией, то вам сюда.
Точнее старших и младших братьев. Никто не критикует современность так яростно и так безответно, как католики-интеллектуалы. Желательно, чтобы эта позиция формировалась на территории Латинской Америки в её благополучном, т. е. менее экономически турбулентном окружении.
У Агустина Лахе есть все шансы поднять эту планку, потому что он еще и неплохой, правда, нишевой оратор.
Его последний опус причиняет современной публичной политике боль уже названием. Generación idiota — это попытка культурно-политической критики, в которой автор характеризует современное общество как «adolescéntrico» (ориентированное на подростковую ментальность).
По мнению Лахе, в XXI веке подростковая логика — эмоциональность, театральность, нетерпимость к сложности, стремление к немедленным идентичностям и потреблению — стала доминирующей в политике, культуре и повседневной жизни. Он утверждает, что многие современные политические явления лучше понятны, как выражение подростковой культуры: поиск провокации и PR-эффекты вместо институциональной работы.
Лахе замечает, что исчезает разумный диалог между поколениями: старшие утратили влияние, молодые воспитываются в культуре вечного становления и самопрезентации. Это, по его версии, ведёт к девальвации и интеллектуальной поверхностности.
Всё это с пылу с жару — быстро, остро, рассчитано на широкий круг миллениалов. Аргументы подаются ярко, с риторическими вопросами и примерами из массовой культуры и политики. Много драйва и понятно откуда: он сам использует то, что азартно критикует.
Одной из особенностей популизма является огульность: плохи все, к кому могут быть претензии. В том числе и к самому автору. Бесспорно.
Если вам хочется посмотреть, как действует консервативное крыло, работающее с испаноязычной аудиторией, то вам сюда.
👍18🔥3💯2
Метавселенная
Американские исследования в египтологии продолжают пульсировать сенсациями.
Ассоциации с похождениями знаменитого Индианы Джонса.
Речь о новой работе Роберта Шоха и Роберта Бовела «Origins of the Sphinx». Авторы пытаются доказать, что Большой Сфинкс в Гизе намного древнее, чем принято считать у большинства египтологов — возможно, его возраст превышает 10 000 лет. Главный аргумент — следы водной эрозии на корпусе Сфинкса, которые, согласно выводам Шоха (а он геолог), могли образоваться только во времена, когда климат Египта был влажным, задолго до эпохи фараонов. В книге также обсуждаются астрономические загадки памятника и альтернативные взгляды на происхождение цивилизации в долине Нила.
Большая часть книги выглядит совершенно по-морозовски во всех смыслах слова:
Понятно, что было бы скучно говорить о гипотезах без какого -либо базиса, поэтому Шох использует результаты сейсмических исследований, чтобы поставить под вопрос традиционную датировку Сфинкса.
Кстати, в книге подробно изложены аргументы и критика "официальной" египтологии, а также есть небезынтересная дискуссия с противниками альтернативных вариантов.Уважение вызывает академический стиль и сдержанность, которые вообще не свойственны (к сожалению) этой нише. При этом, конечно, невозможно не заметить, что значительная часть научного сообщества скептически относится к выводам Шоха, поскольку нет веских археологических доказательств столь древней цивилизации в Египте.
В общем, любопытная провокация, которая, я уверен, найдет место в библиотеке исследователя хотя бы по причине смелости изложения.
Американские исследования в египтологии продолжают пульсировать сенсациями.
Ассоциации с похождениями знаменитого Индианы Джонса.
Речь о новой работе Роберта Шоха и Роберта Бовела «Origins of the Sphinx». Авторы пытаются доказать, что Большой Сфинкс в Гизе намного древнее, чем принято считать у большинства египтологов — возможно, его возраст превышает 10 000 лет. Главный аргумент — следы водной эрозии на корпусе Сфинкса, которые, согласно выводам Шоха (а он геолог), могли образоваться только во времена, когда климат Египта был влажным, задолго до эпохи фараонов. В книге также обсуждаются астрономические загадки памятника и альтернативные взгляды на происхождение цивилизации в долине Нила.
Большая часть книги выглядит совершенно по-морозовски во всех смыслах слова:
Опираясь на теорию корреляции с созвездием Орион, мы исследуем археоастрономические ориентации памятников на плато Гиза и показываем, что пирамиды и Сфинкс выстраивались для согласования с Орионом и Львом
Понятно, что было бы скучно говорить о гипотезах без какого -либо базиса, поэтому Шох использует результаты сейсмических исследований, чтобы поставить под вопрос традиционную датировку Сфинкса.
Кстати, в книге подробно изложены аргументы и критика "официальной" египтологии, а также есть небезынтересная дискуссия с противниками альтернативных вариантов.Уважение вызывает академический стиль и сдержанность, которые вообще не свойственны (к сожалению) этой нише. При этом, конечно, невозможно не заметить, что значительная часть научного сообщества скептически относится к выводам Шоха, поскольку нет веских археологических доказательств столь древней цивилизации в Египте.
В общем, любопытная провокация, которая, я уверен, найдет место в библиотеке исследователя хотя бы по причине смелости изложения.
👍12✍5🌚4
Алексей Варламов — известный специалист по русской литературе начала XX столетия «покусился на святое» и помимо биографии В.В.Розанова в цикле «ЖЗЛ» опубликовал еще и стилистический портрет писателя в интерьере времени «Имя Розанова».
В свое время я с большим интересом читал Виктора Григорьевича Сукача, пионера и уже поэтому самого авторитетного исследователя наследия Розанова. Понятно, что в силу фанатичной связи со своим героем, он, мягко говоря, редко бывает объективен в оценке тех или иных жестов Вас. Вас.. Т.е. это интересный фактологический набор, но сомнения вызывает последовательность изложения материала, как связанного повествования.
Алексей Николаевич в этом смысле куда более отстранен от предмета. Он написал большую работу о Пришвине, который, как известно, скептически относился к Розанову. Тут может быть учет разных сторон личности экстравагантного представителя Серебряного века.
В целом, ожидания не подвели. За исключением некоторых стилистических шероховатостей, в частности назойливого цитирования всех потенциальных источников, на которые часто можно было бы просто сослаться (отчего книга получилась бы тоньше в два раза), Варламов, как кажется, верно ухватил все личностные противоречия без того, но сумел удержаться от прямой критики. Рамки наблюдателя в таких случаях чрезвычайно важны, ведь говорим мы о каком-то наборе впечатлений такой сложной и словоохотливой натуры.
По некоторым страницам «Имени Розанова» было видно, как мучительно шел на компромисс с собой автор, не желавший жертвовать фактурой в угоду гладкости повествования. Приходилось по два раза за главу перескакивать на параллельные тематики и расфокусировать внимание читателя. Дискомфортно. С другой стороны чтение подобной литературы его и не предполагает.
Большая цитата:
В свое время я с большим интересом читал Виктора Григорьевича Сукача, пионера и уже поэтому самого авторитетного исследователя наследия Розанова. Понятно, что в силу фанатичной связи со своим героем, он, мягко говоря, редко бывает объективен в оценке тех или иных жестов Вас. Вас.. Т.е. это интересный фактологический набор, но сомнения вызывает последовательность изложения материала, как связанного повествования.
Алексей Николаевич в этом смысле куда более отстранен от предмета. Он написал большую работу о Пришвине, который, как известно, скептически относился к Розанову. Тут может быть учет разных сторон личности экстравагантного представителя Серебряного века.
В целом, ожидания не подвели. За исключением некоторых стилистических шероховатостей, в частности назойливого цитирования всех потенциальных источников, на которые часто можно было бы просто сослаться (отчего книга получилась бы тоньше в два раза), Варламов, как кажется, верно ухватил все личностные противоречия без того, но сумел удержаться от прямой критики. Рамки наблюдателя в таких случаях чрезвычайно важны, ведь говорим мы о каком-то наборе впечатлений такой сложной и словоохотливой натуры.
По некоторым страницам «Имени Розанова» было видно, как мучительно шел на компромисс с собой автор, не желавший жертвовать фактурой в угоду гладкости повествования. Приходилось по два раза за главу перескакивать на параллельные тематики и расфокусировать внимание читателя. Дискомфортно. С другой стороны чтение подобной литературы его и не предполагает.
Большая цитата:
Розановская «Война 1914 года и русское возрождение» написана так возвышенно, так патриотично, дидактично и государственно, так интересно, наконец, что хоть сегодня иди с ней в школьные классы, студенческие аудитории, солдатские казармы или телевизионные студии, воспитывай подрастающее и подросшее поколение, утешай старшее и глаголь вслед за автором вечные и такие актуальные строки:
«Уже сейчас Россия неузнаваема. Где этот горький и часто низкий и циничный смех над собою? Где этот тон постоянного отрицания себя и преклонения перед всем чужим и, в сущности, мало знакомым? Как налет пыли, как поверхностная — более некрасивая, чем опасная — болячка, все это сметено очистительной бурей, поднявшейся у краев нашей державы. Как в лучшие времена истории, Россия стоит одна и неразделенная, — потому что на границе встал враг, угрожающий тоже нам “без разделений”, угрожающий нам всем… “Россия и все русские должны быть перед врагом нераздельны”.»
<...>
Ваше “вожжание” с разным литературным хамством. Вы ругаете их, но тем не менее заняты ими на сотнях страниц. Право же, благородный дом, где целый день ругают прислугу и ее невоспитанность, сам делается подозрительным в смысле своей воспитанности. Что уж Вас так беспокоит, спрашиваю я, успех Чернышевского и проч., давно умерших. Отцветут “яко трава дние его”, их всех, отцвели уже. Народилось новое хамство, и тоже пройдет. И так будет до конца дней. Но думать об этом и заниматься этим не только скучно, но и вредно.
<...>
Поразительно, как “легко все случилось”, — писал и сам Василий Васильевич Флоренскому через несколько дней после переворота, — забрали этих старцев в мешок и свезли всех в одну кутузку, какой-то “министерский павильон в Таврическом дворце”. И — “прежнего нет” и “все новое”. Так легко совершаются “апокалипсические времена”…
🔥7👍6
Большой город под микроскопом
Английская социология тоже умеет играть с политическими нарративами.
«London, 1984: Conflict and Change in the Radical City» Стивена Брука — оригинальное исследование главного западного города на фоне переломного года, в котором сталкивались два диаметрально противоположных пути развития британского общества: неолиберализм Тэтчер и городская политика прогрессивной социальной демократии, воплощённая лейбористским Советом Большого Лондона.
Очень любопытно, насколько борьба за городскую среду и гражданское общество, локальный активизм, взаимодействие с инфраструктурой, попытки реформировать сферу жилья, детских садов и городских услуг Лондона похожи на отечественный (а на самом деле почти все последующие в других странах) попытки 2000-2010-х. Фактически это копия.
Особое внимание автор уделяет «альтернативным» сценариям развития города, которые предлагали «прогрессивные круги» — в противовес официальному курсу, стремительно меняющей институты ради внедрения рыночных моделей и приватизации. Даже после роспуска GLC в 1986 году эти идеи, как показывает Брук, оказались живучими и в какой‑то степени продолжают влиять на политический ландшафт современного Лондона — именно это он называет «постэффектами социальной демократии».
Критически рассматриваются последствия приватизации городской недвижимости, транспорта, коммунальных служб, что привело не только к падению качества этих самых услуг, но и отключению от них заметной части городских жителей.
Брук использует богатый набор источников — от заседаний парламента до интервью с активистами и участниками протестных движений, благодаря чему исследование получается многоголосым, объёмным и приземленным.
Разумеется, цифровой код 1984 совсем не случаен. Это не просто пик общественного конфликта в Лондоне, но и конец современной эры недолгой игры в политические свободы в Великобритании. По существу, политика Тэтчер завершила «пустые» дискуссии законодательных органов по всей стране. Нужно не обсуждать — нужно делать!
Вот он настоящий Оруэлл 😊
Английская социология тоже умеет играть с политическими нарративами.
«London, 1984: Conflict and Change in the Radical City» Стивена Брука — оригинальное исследование главного западного города на фоне переломного года, в котором сталкивались два диаметрально противоположных пути развития британского общества: неолиберализм Тэтчер и городская политика прогрессивной социальной демократии, воплощённая лейбористским Советом Большого Лондона.
Очень любопытно, насколько борьба за городскую среду и гражданское общество, локальный активизм, взаимодействие с инфраструктурой, попытки реформировать сферу жилья, детских садов и городских услуг Лондона похожи на отечественный (а на самом деле почти все последующие в других странах) попытки 2000-2010-х. Фактически это копия.
Особое внимание автор уделяет «альтернативным» сценариям развития города, которые предлагали «прогрессивные круги» — в противовес официальному курсу, стремительно меняющей институты ради внедрения рыночных моделей и приватизации. Даже после роспуска GLC в 1986 году эти идеи, как показывает Брук, оказались живучими и в какой‑то степени продолжают влиять на политический ландшафт современного Лондона — именно это он называет «постэффектами социальной демократии».
Критически рассматриваются последствия приватизации городской недвижимости, транспорта, коммунальных служб, что привело не только к падению качества этих самых услуг, но и отключению от них заметной части городских жителей.
Брук использует богатый набор источников — от заседаний парламента до интервью с активистами и участниками протестных движений, благодаря чему исследование получается многоголосым, объёмным и приземленным.
Разумеется, цифровой код 1984 совсем не случаен. Это не просто пик общественного конфликта в Лондоне, но и конец современной эры недолгой игры в политические свободы в Великобритании. По существу, политика Тэтчер завершила «пустые» дискуссии законодательных органов по всей стране. Нужно не обсуждать — нужно делать!
Вот он настоящий Оруэлл 😊
👍17
Спасение [европейской] свободы!
Как известно, у любого инструмента есть владелец. А у владельца есть интересы. В рамках интересов формируются цели. Именно с них владелец и начинает, подбирая для выполнения подходящие технические решения.
Бывший депутата Европараламента Мариете Шааке встала грудью на защиту демократии от применения к ней (или в ней) современных технологических инструментов. Называется эта попытка «The Tech Coup: How to Save Democracy from Silicon Valley». Кстати, ведущих эксперт по киберправам граждан. Все законодательства о паспортах и запрете соцсетей шли через нее в тот момент, когда обсуждались фундаментальные основы дальнейших действий в ЕС.
Теперь есть книга, как масштабное и наглядное исследование того, как «цифровые монстры» перекраивают фундаментальные механизмы демократического управления и почему для защиты общества и институтов нужны не косметические, а системные реформы. Её ключевые аргументы известны.
Во-первых, «технология не нейтральна». Компании часто подают инновации как внеполитические «силы добра», но на деле платформа становится ареной для новых форм политического контроля — в том числе и в демократиях! Вот это новости в 2024 году!
Во-вторых, что уже интереснее, частные корпорации строят собственные "технологические стэки", а правительства стран всё чаще выступают на вторых ролях — не управляют, а только закупают сервисы, не защищая долгосрочные общественные интересы. Получается, что рассказчик ненадежен хотя бы потому, что способен быть ненадежным.
В-третьих, крупные игроки умело уклоняются от контроля, прикрываясь интеллектуальной собственностью, коммерческой тайной, аргументами про «инновации». Широкое распространение получают схемы через офшоры, фиктивные подрядчики, непрозрачные лоббистские структуры.
По этому поводу Шааке приводит пример Palantir. Компания производит впечатления, как созданная для демонстрации непрозрачности и влияния на всё, на что теоретически можно повлиять при помощи передачи данных третьим лицам.
Предложения по поводу всего сказанного не оригинальны: запрет, независимые экспертные группы (кто должен проверять их независимость не говорится), прозрачность (т. е. прямая национализация Big Tech) и, конечно же, GDPR.
На том стоит и стоять будет евродемократия.
Убедительна ли такая риторика? К сожалению, она в гораздо большей степени показательна по отношению к текущим проблемам ЕС, чем доказательна на уровне привносимых автором смыслов. Придется менять отношение к политике, а не Facebook.
Как известно, у любого инструмента есть владелец. А у владельца есть интересы. В рамках интересов формируются цели. Именно с них владелец и начинает, подбирая для выполнения подходящие технические решения.
Бывший депутата Европараламента Мариете Шааке встала грудью на защиту демократии от применения к ней (или в ней) современных технологических инструментов. Называется эта попытка «The Tech Coup: How to Save Democracy from Silicon Valley». Кстати, ведущих эксперт по киберправам граждан. Все законодательства о паспортах и запрете соцсетей шли через нее в тот момент, когда обсуждались фундаментальные основы дальнейших действий в ЕС.
Теперь есть книга, как масштабное и наглядное исследование того, как «цифровые монстры» перекраивают фундаментальные механизмы демократического управления и почему для защиты общества и институтов нужны не косметические, а системные реформы. Её ключевые аргументы известны.
Во-первых, «технология не нейтральна». Компании часто подают инновации как внеполитические «силы добра», но на деле платформа становится ареной для новых форм политического контроля — в том числе и в демократиях! Вот это новости в 2024 году!
Во-вторых, что уже интереснее, частные корпорации строят собственные "технологические стэки", а правительства стран всё чаще выступают на вторых ролях — не управляют, а только закупают сервисы, не защищая долгосрочные общественные интересы. Получается, что рассказчик ненадежен хотя бы потому, что способен быть ненадежным.
В-третьих, крупные игроки умело уклоняются от контроля, прикрываясь интеллектуальной собственностью, коммерческой тайной, аргументами про «инновации». Широкое распространение получают схемы через офшоры, фиктивные подрядчики, непрозрачные лоббистские структуры.
По этому поводу Шааке приводит пример Palantir. Компания производит впечатления, как созданная для демонстрации непрозрачности и влияния на всё, на что теоретически можно повлиять при помощи передачи данных третьим лицам.
Предложения по поводу всего сказанного не оригинальны: запрет, независимые экспертные группы (кто должен проверять их независимость не говорится), прозрачность (т. е. прямая национализация Big Tech) и, конечно же, GDPR.
На том стоит и стоять будет евродемократия.
Убедительна ли такая риторика? К сожалению, она в гораздо большей степени показательна по отношению к текущим проблемам ЕС, чем доказательна на уровне привносимых автором смыслов. Придется менять отношение к политике, а не Facebook.
👍7😁3💯2🔥1