Дружеское общение наедине с собой
Любому специалисту, занимающемуся историей профессионально знакома проблема «выработки руды». На огромный массив фактуры о конкретной эпохе или сюжете приходится небольшой полезный продукт. При этом без «фона» этот продукт не понятен и не может быть объяснен даже с привлечением аналогий. Они, как известно, все страдают неполнотой, степень критичности которой может определять выводы.
Так вот один из способов борьбы с интерпретационной проблематикой: печать контекста с комментариями.
К чему я это?
Издательство «Университет Дмитрия Пожарского» порадовало нас огромным изданием «Екатерина II и Вольтер. Перепиcка». До этого переписка публиковалась лишь в начале XIX века. Это издание — первое комплексное, включающее 185 писем, тогда как наиболее полные предыдущие издания содержали только 153 письма.
Причем письма внесены в соответствующий политический и общественный контекcт.
Ещё одна важная деталь (всё-таки речь идет о 600 страничном томе) — качество бумаги и качество печати. Оно достойно цели, которую перед собой ставил редактор.
Касаемо содержания, всё предсказуемо: Вольтер помогал Екатерине строить политический имидж, а она — через переписку с самым знаменитым философом Европы — демонстрировала свою приверженность просвещению (т. е. европейскость).
Очевидный минус — это, разумеется, не научпоп, а сложная и многослойная эпистолярная публицистика, требующая соответствующей подготовки.
Вот изображение издания «Переписка. Екатерина II и Вольтер» — красивое оформление, твердый переплет и визуально убедительное послание эпохи Просвещения.
Любому специалисту, занимающемуся историей профессионально знакома проблема «выработки руды». На огромный массив фактуры о конкретной эпохе или сюжете приходится небольшой полезный продукт. При этом без «фона» этот продукт не понятен и не может быть объяснен даже с привлечением аналогий. Они, как известно, все страдают неполнотой, степень критичности которой может определять выводы.
Так вот один из способов борьбы с интерпретационной проблематикой: печать контекста с комментариями.
К чему я это?
Издательство «Университет Дмитрия Пожарского» порадовало нас огромным изданием «Екатерина II и Вольтер. Перепиcка». До этого переписка публиковалась лишь в начале XIX века. Это издание — первое комплексное, включающее 185 писем, тогда как наиболее полные предыдущие издания содержали только 153 письма.
Причем письма внесены в соответствующий политический и общественный контекcт.
Ещё одна важная деталь (всё-таки речь идет о 600 страничном томе) — качество бумаги и качество печати. Оно достойно цели, которую перед собой ставил редактор.
Касаемо содержания, всё предсказуемо: Вольтер помогал Екатерине строить политический имидж, а она — через переписку с самым знаменитым философом Европы — демонстрировала свою приверженность просвещению (т. е. европейскость).
«Вы — Петром Великим в юбке. Европа смотрит на Вас с восхищением, и сама философия обязана Вам, ибо Вы даёте ей приют на русском престоле».
Очевидный минус — это, разумеется, не научпоп, а сложная и многослойная эпистолярная публицистика, требующая соответствующей подготовки.
Вот изображение издания «Переписка. Екатерина II и Вольтер» — красивое оформление, твердый переплет и визуально убедительное послание эпохи Просвещения.
👍19🔥7🙏4🥰1
Рекомендация: американизированная цивилизация
Историкам-любителям периода античности должно быть знакомо имя Олега Леонидовича Габелко, одного из нескольких крупных специалистов по истории эллинизма в России.
Я сначала сел за его «Историю винфинского царства», а потом с удовольствием послушал серию лекций «Эллинизм. Мир в движении».
Неподготовленному читателю (а равно и слушателю) будет казаться, что материала слишком там слишком много. На самом деле нужно обладать определенным вкусом для корректной компоновки нескольких исторических моделей, их краткого представления и выводов, которые мы можем сделать в результате погружения в исторический материал.
Я должен отдать должное, автор приложил все возможные усилия для внесения ясности в свой предмет без значительного упрощения. Это невероятно сложная работа.
Эллинизм важен тем, что это образ с одной стороны латиноамериканизации, а с другой формирования новых территориальных образований поверх естественных этнически заселяемых границ древних царств.
Как на самом деле происходит процесс встречи двух противоположных культур на протяжении, взаимодействующих длительные периоды времени; почему важную роль здесь играет нумизматика и ономастика, а также почему традиции — совершенно не такая естественная вещь, а скорее элемент внешнего влияния.
Меняются города и континенты, но способы, которыми объединяются люди остаются прежними. Они могут быть удачными (т. е. работать длительное время, как культурный рецепт) или неудачными (порождать неустойчивые институты и насилие в результате их постоянной пересборки), но они неизбежны.
Не случайно федерации греческих полисов в период эллинизма явились своеобразным образцом для американских отцов-основателей, а в наше время примером такого образования (не без помощи атлантических экспертов) стали ОАЭ.
Чтение неслучайное и на редкость живое.
Историкам-любителям периода античности должно быть знакомо имя Олега Леонидовича Габелко, одного из нескольких крупных специалистов по истории эллинизма в России.
Я сначала сел за его «Историю винфинского царства», а потом с удовольствием послушал серию лекций «Эллинизм. Мир в движении».
Неподготовленному читателю (а равно и слушателю) будет казаться, что материала слишком там слишком много. На самом деле нужно обладать определенным вкусом для корректной компоновки нескольких исторических моделей, их краткого представления и выводов, которые мы можем сделать в результате погружения в исторический материал.
Я должен отдать должное, автор приложил все возможные усилия для внесения ясности в свой предмет без значительного упрощения. Это невероятно сложная работа.
Эллинизм важен тем, что это образ с одной стороны латиноамериканизации, а с другой формирования новых территориальных образований поверх естественных этнически заселяемых границ древних царств.
Как на самом деле происходит процесс встречи двух противоположных культур на протяжении, взаимодействующих длительные периоды времени; почему важную роль здесь играет нумизматика и ономастика, а также почему традиции — совершенно не такая естественная вещь, а скорее элемент внешнего влияния.
Меняются города и континенты, но способы, которыми объединяются люди остаются прежними. Они могут быть удачными (т. е. работать длительное время, как культурный рецепт) или неудачными (порождать неустойчивые институты и насилие в результате их постоянной пересборки), но они неизбежны.
Не случайно федерации греческих полисов в период эллинизма явились своеобразным образцом для американских отцов-основателей, а в наше время примером такого образования (не без помощи атлантических экспертов) стали ОАЭ.
Чтение неслучайное и на редкость живое.
👍21❤4🔥4
Философия мусора
Неожиданный европейский non-fiction под конец сезона: «Müll. Eine schmutzige Geschichte der Menschheit» Романа Кёстера. Т.е. «Мусор. Грязная история человечества».
Вопреки названию мы тут сталкиваемся с немецким максимализмом и культуртрегерством с первой страницы. Конечно, историей дело не ограничится. Автор превращает обыденную беллетристику в масштабное исследование цивилизации: как мусор, отходы, вторсырьё и сама идея чистоты формировали экономику, города и представления о человеке на протяжении тысячелетий.
Идея такая: то, что общества выбрасывают, скрывают, перерабатывают или забывают, лучше всего отражает их страхи, идеалы и технологии. Мусор становится универсальным маркером нашего развития.
В целом невероятно актуальная для ФРГ тематика и пришедшая как раз в то время, когда возникли первые сомнения в целесообразности работы с мусором. В том числе в силу экономической ситуации.
Собственно, самая сильная часть — история индустриализации XIX века и того, как мусор стал политическим вопросом. Например, появление городских служб санитарии — это не забота о чистоте, а инструмент контроля и социальной дисциплины.
В XX веке чистота получает сакрализацию, реклама и индустрия потребления изменили само восприятие мусора. Теперь он стал невидимым.
И вот тут Кёстер наносит несильной, но эффективный ножевой удар в сонную артерию: экологическая риторика «зеленого» Запада во многом держится на том, что мусор просто скрыт из поля зрения — переработка превращена в моральное алиби. Мусор продается тому, кто умело его скрывает, а это страны третьего мира. Да, неполиткорректно.
Надо сказать удивительная претензия на честность в условиях тотального лицемерия по этому вопросу.
Кёстер не жалеет читателя и цитирует документы немецких городских советов XIX века, где обсуждается вопрос: должна ли уборка мусора быть платной услугой или обязанностью государства? Есть глава о запахе — феноменология вони как социального фактора. Запах мусора становится границей между классами: буржуа хотят «чистого воздуха», а бедняки живут в зловонии.
В общем, стилистика археологии Фуко при немецкой любви к фактам.
Неожиданный европейский non-fiction под конец сезона: «Müll. Eine schmutzige Geschichte der Menschheit» Романа Кёстера. Т.е. «Мусор. Грязная история человечества».
Вопреки названию мы тут сталкиваемся с немецким максимализмом и культуртрегерством с первой страницы. Конечно, историей дело не ограничится. Автор превращает обыденную беллетристику в масштабное исследование цивилизации: как мусор, отходы, вторсырьё и сама идея чистоты формировали экономику, города и представления о человеке на протяжении тысячелетий.
Идея такая: то, что общества выбрасывают, скрывают, перерабатывают или забывают, лучше всего отражает их страхи, идеалы и технологии. Мусор становится универсальным маркером нашего развития.
В целом невероятно актуальная для ФРГ тематика и пришедшая как раз в то время, когда возникли первые сомнения в целесообразности работы с мусором. В том числе в силу экономической ситуации.
Собственно, самая сильная часть — история индустриализации XIX века и того, как мусор стал политическим вопросом. Например, появление городских служб санитарии — это не забота о чистоте, а инструмент контроля и социальной дисциплины.
В XX веке чистота получает сакрализацию, реклама и индустрия потребления изменили само восприятие мусора. Теперь он стал невидимым.
И вот тут Кёстер наносит несильной, но эффективный ножевой удар в сонную артерию: экологическая риторика «зеленого» Запада во многом держится на том, что мусор просто скрыт из поля зрения — переработка превращена в моральное алиби. Мусор продается тому, кто умело его скрывает, а это страны третьего мира. Да, неполиткорректно.
Надо сказать удивительная претензия на честность в условиях тотального лицемерия по этому вопросу.
Кёстер не жалеет читателя и цитирует документы немецких городских советов XIX века, где обсуждается вопрос: должна ли уборка мусора быть платной услугой или обязанностью государства? Есть глава о запахе — феноменология вони как социального фактора. Запах мусора становится границей между классами: буржуа хотят «чистого воздуха», а бедняки живут в зловонии.
В общем, стилистика археологии Фуко при немецкой любви к фактам.
👍22❤2🔥2🤔1
Вариация отцов и детей
Точнее старших и младших братьев. Никто не критикует современность так яростно и так безответно, как католики-интеллектуалы. Желательно, чтобы эта позиция формировалась на территории Латинской Америки в её благополучном, т. е. менее экономически турбулентном окружении.
У Агустина Лахе есть все шансы поднять эту планку, потому что он еще и неплохой, правда, нишевой оратор.
Его последний опус причиняет современной публичной политике боль уже названием. Generación idiota — это попытка культурно-политической критики, в которой автор характеризует современное общество как «adolescéntrico» (ориентированное на подростковую ментальность).
По мнению Лахе, в XXI веке подростковая логика — эмоциональность, театральность, нетерпимость к сложности, стремление к немедленным идентичностям и потреблению — стала доминирующей в политике, культуре и повседневной жизни. Он утверждает, что многие современные политические явления лучше понятны, как выражение подростковой культуры: поиск провокации и PR-эффекты вместо институциональной работы.
Лахе замечает, что исчезает разумный диалог между поколениями: старшие утратили влияние, молодые воспитываются в культуре вечного становления и самопрезентации. Это, по его версии, ведёт к девальвации и интеллектуальной поверхностности.
Всё это с пылу с жару — быстро, остро, рассчитано на широкий круг миллениалов. Аргументы подаются ярко, с риторическими вопросами и примерами из массовой культуры и политики. Много драйва и понятно откуда: он сам использует то, что азартно критикует.
Одной из особенностей популизма является огульность: плохи все, к кому могут быть претензии. В том числе и к самому автору. Бесспорно.
Если вам хочется посмотреть, как действует консервативное крыло, работающее с испаноязычной аудиторией, то вам сюда.
Точнее старших и младших братьев. Никто не критикует современность так яростно и так безответно, как католики-интеллектуалы. Желательно, чтобы эта позиция формировалась на территории Латинской Америки в её благополучном, т. е. менее экономически турбулентном окружении.
У Агустина Лахе есть все шансы поднять эту планку, потому что он еще и неплохой, правда, нишевой оратор.
Его последний опус причиняет современной публичной политике боль уже названием. Generación idiota — это попытка культурно-политической критики, в которой автор характеризует современное общество как «adolescéntrico» (ориентированное на подростковую ментальность).
По мнению Лахе, в XXI веке подростковая логика — эмоциональность, театральность, нетерпимость к сложности, стремление к немедленным идентичностям и потреблению — стала доминирующей в политике, культуре и повседневной жизни. Он утверждает, что многие современные политические явления лучше понятны, как выражение подростковой культуры: поиск провокации и PR-эффекты вместо институциональной работы.
Лахе замечает, что исчезает разумный диалог между поколениями: старшие утратили влияние, молодые воспитываются в культуре вечного становления и самопрезентации. Это, по его версии, ведёт к девальвации и интеллектуальной поверхностности.
Всё это с пылу с жару — быстро, остро, рассчитано на широкий круг миллениалов. Аргументы подаются ярко, с риторическими вопросами и примерами из массовой культуры и политики. Много драйва и понятно откуда: он сам использует то, что азартно критикует.
Одной из особенностей популизма является огульность: плохи все, к кому могут быть претензии. В том числе и к самому автору. Бесспорно.
Если вам хочется посмотреть, как действует консервативное крыло, работающее с испаноязычной аудиторией, то вам сюда.
👍17🔥3💯2
Метавселенная
Американские исследования в египтологии продолжают пульсировать сенсациями.
Ассоциации с похождениями знаменитого Индианы Джонса.
Речь о новой работе Роберта Шоха и Роберта Бовела «Origins of the Sphinx». Авторы пытаются доказать, что Большой Сфинкс в Гизе намного древнее, чем принято считать у большинства египтологов — возможно, его возраст превышает 10 000 лет. Главный аргумент — следы водной эрозии на корпусе Сфинкса, которые, согласно выводам Шоха (а он геолог), могли образоваться только во времена, когда климат Египта был влажным, задолго до эпохи фараонов. В книге также обсуждаются астрономические загадки памятника и альтернативные взгляды на происхождение цивилизации в долине Нила.
Большая часть книги выглядит совершенно по-морозовски во всех смыслах слова:
Понятно, что было бы скучно говорить о гипотезах без какого -либо базиса, поэтому Шох использует результаты сейсмических исследований, чтобы поставить под вопрос традиционную датировку Сфинкса.
Кстати, в книге подробно изложены аргументы и критика "официальной" египтологии, а также есть небезынтересная дискуссия с противниками альтернативных вариантов.Уважение вызывает академический стиль и сдержанность, которые вообще не свойственны (к сожалению) этой нише. При этом, конечно, невозможно не заметить, что значительная часть научного сообщества скептически относится к выводам Шоха, поскольку нет веских археологических доказательств столь древней цивилизации в Египте.
В общем, любопытная провокация, которая, я уверен, найдет место в библиотеке исследователя хотя бы по причине смелости изложения.
Американские исследования в египтологии продолжают пульсировать сенсациями.
Ассоциации с похождениями знаменитого Индианы Джонса.
Речь о новой работе Роберта Шоха и Роберта Бовела «Origins of the Sphinx». Авторы пытаются доказать, что Большой Сфинкс в Гизе намного древнее, чем принято считать у большинства египтологов — возможно, его возраст превышает 10 000 лет. Главный аргумент — следы водной эрозии на корпусе Сфинкса, которые, согласно выводам Шоха (а он геолог), могли образоваться только во времена, когда климат Египта был влажным, задолго до эпохи фараонов. В книге также обсуждаются астрономические загадки памятника и альтернативные взгляды на происхождение цивилизации в долине Нила.
Большая часть книги выглядит совершенно по-морозовски во всех смыслах слова:
Опираясь на теорию корреляции с созвездием Орион, мы исследуем археоастрономические ориентации памятников на плато Гиза и показываем, что пирамиды и Сфинкс выстраивались для согласования с Орионом и Львом
Понятно, что было бы скучно говорить о гипотезах без какого -либо базиса, поэтому Шох использует результаты сейсмических исследований, чтобы поставить под вопрос традиционную датировку Сфинкса.
Кстати, в книге подробно изложены аргументы и критика "официальной" египтологии, а также есть небезынтересная дискуссия с противниками альтернативных вариантов.Уважение вызывает академический стиль и сдержанность, которые вообще не свойственны (к сожалению) этой нише. При этом, конечно, невозможно не заметить, что значительная часть научного сообщества скептически относится к выводам Шоха, поскольку нет веских археологических доказательств столь древней цивилизации в Египте.
В общем, любопытная провокация, которая, я уверен, найдет место в библиотеке исследователя хотя бы по причине смелости изложения.
👍11✍5🌚4
Алексей Варламов — известный специалист по русской литературе начала XX столетия «покусился на святое» и помимо биографии В.В.Розанова в цикле «ЖЗЛ» опубликовал еще и стилистический портрет писателя в интерьере времени «Имя Розанова».
В свое время я с большим интересом читал Виктора Григорьевича Сукача, пионера и уже поэтому самого авторитетного исследователя наследия Розанова. Понятно, что в силу фанатичной связи со своим героем, он, мягко говоря, редко бывает объективен в оценке тех или иных жестов Вас. Вас.. Т.е. это интересный фактологический набор, но сомнения вызывает последовательность изложения материала, как связанного повествования.
Алексей Николаевич в этом смысле куда более отстранен от предмета. Он написал большую работу о Пришвине, который, как известно, скептически относился к Розанову. Тут может быть учет разных сторон личности экстравагантного представителя Серебряного века.
В целом, ожидания не подвели. За исключением некоторых стилистических шероховатостей, в частности назойливого цитирования всех потенциальных источников, на которые часто можно было бы просто сослаться (отчего книга получилась бы тоньше в два раза), Варламов, как кажется, верно ухватил все личностные противоречия без того, но сумел удержаться от прямой критики. Рамки наблюдателя в таких случаях чрезвычайно важны, ведь говорим мы о каком-то наборе впечатлений такой сложной и словоохотливой натуры.
По некоторым страницам «Имени Розанова» было видно, как мучительно шел на компромисс с собой автор, не желавший жертвовать фактурой в угоду гладкости повествования. Приходилось по два раза за главу перескакивать на параллельные тематики и расфокусировать внимание читателя. Дискомфортно. С другой стороны чтение подобной литературы его и не предполагает.
Большая цитата:
В свое время я с большим интересом читал Виктора Григорьевича Сукача, пионера и уже поэтому самого авторитетного исследователя наследия Розанова. Понятно, что в силу фанатичной связи со своим героем, он, мягко говоря, редко бывает объективен в оценке тех или иных жестов Вас. Вас.. Т.е. это интересный фактологический набор, но сомнения вызывает последовательность изложения материала, как связанного повествования.
Алексей Николаевич в этом смысле куда более отстранен от предмета. Он написал большую работу о Пришвине, который, как известно, скептически относился к Розанову. Тут может быть учет разных сторон личности экстравагантного представителя Серебряного века.
В целом, ожидания не подвели. За исключением некоторых стилистических шероховатостей, в частности назойливого цитирования всех потенциальных источников, на которые часто можно было бы просто сослаться (отчего книга получилась бы тоньше в два раза), Варламов, как кажется, верно ухватил все личностные противоречия без того, но сумел удержаться от прямой критики. Рамки наблюдателя в таких случаях чрезвычайно важны, ведь говорим мы о каком-то наборе впечатлений такой сложной и словоохотливой натуры.
По некоторым страницам «Имени Розанова» было видно, как мучительно шел на компромисс с собой автор, не желавший жертвовать фактурой в угоду гладкости повествования. Приходилось по два раза за главу перескакивать на параллельные тематики и расфокусировать внимание читателя. Дискомфортно. С другой стороны чтение подобной литературы его и не предполагает.
Большая цитата:
Розановская «Война 1914 года и русское возрождение» написана так возвышенно, так патриотично, дидактично и государственно, так интересно, наконец, что хоть сегодня иди с ней в школьные классы, студенческие аудитории, солдатские казармы или телевизионные студии, воспитывай подрастающее и подросшее поколение, утешай старшее и глаголь вслед за автором вечные и такие актуальные строки:
«Уже сейчас Россия неузнаваема. Где этот горький и часто низкий и циничный смех над собою? Где этот тон постоянного отрицания себя и преклонения перед всем чужим и, в сущности, мало знакомым? Как налет пыли, как поверхностная — более некрасивая, чем опасная — болячка, все это сметено очистительной бурей, поднявшейся у краев нашей державы. Как в лучшие времена истории, Россия стоит одна и неразделенная, — потому что на границе встал враг, угрожающий тоже нам “без разделений”, угрожающий нам всем… “Россия и все русские должны быть перед врагом нераздельны”.»
<...>
Ваше “вожжание” с разным литературным хамством. Вы ругаете их, но тем не менее заняты ими на сотнях страниц. Право же, благородный дом, где целый день ругают прислугу и ее невоспитанность, сам делается подозрительным в смысле своей воспитанности. Что уж Вас так беспокоит, спрашиваю я, успех Чернышевского и проч., давно умерших. Отцветут “яко трава дние его”, их всех, отцвели уже. Народилось новое хамство, и тоже пройдет. И так будет до конца дней. Но думать об этом и заниматься этим не только скучно, но и вредно.
<...>
Поразительно, как “легко все случилось”, — писал и сам Василий Васильевич Флоренскому через несколько дней после переворота, — забрали этих старцев в мешок и свезли всех в одну кутузку, какой-то “министерский павильон в Таврическом дворце”. И — “прежнего нет” и “все новое”. Так легко совершаются “апокалипсические времена”…
🔥7👍6
Большой город под микроскопом
Английская социология тоже умеет играть с политическими нарративами.
«London, 1984: Conflict and Change in the Radical City» Стивена Брука — оригинальное исследование главного западного города на фоне переломного года, в котором сталкивались два диаметрально противоположных пути развития британского общества: неолиберализм Тэтчер и городская политика прогрессивной социальной демократии, воплощённая лейбористским Советом Большого Лондона.
Очень любопытно, насколько борьба за городскую среду и гражданское общество, локальный активизм, взаимодействие с инфраструктурой, попытки реформировать сферу жилья, детских садов и городских услуг Лондона похожи на отечественный (а на самом деле почти все последующие в других странах) попытки 2000-2010-х. Фактически это копия.
Особое внимание автор уделяет «альтернативным» сценариям развития города, которые предлагали «прогрессивные круги» — в противовес официальному курсу, стремительно меняющей институты ради внедрения рыночных моделей и приватизации. Даже после роспуска GLC в 1986 году эти идеи, как показывает Брук, оказались живучими и в какой‑то степени продолжают влиять на политический ландшафт современного Лондона — именно это он называет «постэффектами социальной демократии».
Критически рассматриваются последствия приватизации городской недвижимости, транспорта, коммунальных служб, что привело не только к падению качества этих самых услуг, но и отключению от них заметной части городских жителей.
Брук использует богатый набор источников — от заседаний парламента до интервью с активистами и участниками протестных движений, благодаря чему исследование получается многоголосым, объёмным и приземленным.
Разумеется, цифровой код 1984 совсем не случаен. Это не просто пик общественного конфликта в Лондоне, но и конец современной эры недолгой игры в политические свободы в Великобритании. По существу, политика Тэтчер завершила «пустые» дискуссии законодательных органов по всей стране. Нужно не обсуждать — нужно делать!
Вот он настоящий Оруэлл 😊
Английская социология тоже умеет играть с политическими нарративами.
«London, 1984: Conflict and Change in the Radical City» Стивена Брука — оригинальное исследование главного западного города на фоне переломного года, в котором сталкивались два диаметрально противоположных пути развития британского общества: неолиберализм Тэтчер и городская политика прогрессивной социальной демократии, воплощённая лейбористским Советом Большого Лондона.
Очень любопытно, насколько борьба за городскую среду и гражданское общество, локальный активизм, взаимодействие с инфраструктурой, попытки реформировать сферу жилья, детских садов и городских услуг Лондона похожи на отечественный (а на самом деле почти все последующие в других странах) попытки 2000-2010-х. Фактически это копия.
Особое внимание автор уделяет «альтернативным» сценариям развития города, которые предлагали «прогрессивные круги» — в противовес официальному курсу, стремительно меняющей институты ради внедрения рыночных моделей и приватизации. Даже после роспуска GLC в 1986 году эти идеи, как показывает Брук, оказались живучими и в какой‑то степени продолжают влиять на политический ландшафт современного Лондона — именно это он называет «постэффектами социальной демократии».
Критически рассматриваются последствия приватизации городской недвижимости, транспорта, коммунальных служб, что привело не только к падению качества этих самых услуг, но и отключению от них заметной части городских жителей.
Брук использует богатый набор источников — от заседаний парламента до интервью с активистами и участниками протестных движений, благодаря чему исследование получается многоголосым, объёмным и приземленным.
Разумеется, цифровой код 1984 совсем не случаен. Это не просто пик общественного конфликта в Лондоне, но и конец современной эры недолгой игры в политические свободы в Великобритании. По существу, политика Тэтчер завершила «пустые» дискуссии законодательных органов по всей стране. Нужно не обсуждать — нужно делать!
Вот он настоящий Оруэлл 😊
👍13