Ты помнишь, как солнцем бывало раскрашено небо,
и облака, ровным строем вставая в ряд,
говорили друг с другом? Я снова их слышать хотел бы –
да больше при мне меж собою не говорят,

и воздух уже таким не бывает хрустальным.
Трудно пробраться – не через стену – застил,
чтоб кто-то чутким вниманьем своим к деталям,
мне, что таить, действительно бы польстил.

А снилось недавно, что прямо в одежде – в воду,
в зелёное лето сомнительным позавчера
окунался ли, падал... Свежесть вся эта вот бы
ко мне оставалась, словно во сне, добра.

Но только хвататься приходится за звучания
этого прошлого снега и прошлого сна,
и по прошлому облаку, честно сказать, заскучал я,
и, ртом вдыхая, улицы холод кусал.

Завтра буду в Гостином дворе на площадке Союза литераторов России в рамках фестиваля Покровский собор.

Не уверен, что выступлю сам, но программа будет насыщенная. Расскажем про наши проекты, проделанную творческую работу и планы. А ещё презентуем альманах, там будут и мои стихи тоже!

Одним словом, буду рад, друзья!

Воскресенье, Гостиный двор, 11:00, зал №8.

Лора Палмер

Полнолунного света
луч проявляет память,
как киноленту,
где жива Лора Палмер.

Светлым истоком
улыбка сияла – вечным.
Убранный локон
не трогал открытые плечи.

Первобытные духи
слились в одну плерому.
Мрак многорукий
тянулся. Но нет, он Лору

касается в мире нашем
лишь не взаправду,
так что осыпется сажа.
Концом распада

разгадается шифр,
и даже этого более.
К вечному мифу,
в свет подниматься Лоре.

Проиграет кассета
старую пленку снова.
Иным будут эти
на ветках сидящие совы.

Напольным узором,
пространством своим зал замер:
красные шторы
Вигвама и Лора Палмер.

Звёзд раскидал горстями
Господь на синем.
Тихи самаритяне
и караимы.

Что ночь ещё покажет?
Дыхание духа
снимет цепкую стражу
от древних букв.

Можно песку колоться,
остыв от вечера.
Днём у того колодца
случится встреча.

Плоды налились уж в саде,
запретном с виду.
С кем было б спорить Саадье
и Маймониду?

Бертран Рассел

Бертран Рассел въезжает в Россию.
Двадцатый год.
Поезд с английским посольством встречают солдаты.
Ещё чуется в воздухе жжёный войной углерод,
и Октября привкус медный и солоноватый.

Делегация едет в вагоне царской семьи.
Страна за окном проходит пороги и горки.
"Другие бы были хуже намного их", -
о коммунистах сказал философу Горький.

Бертран Рассел вечером каждым ведёт дневник.
Он смотрит в окно на виды Москвы, Петрограда.
Со спутниками им не хватает лишь быть одним,
вне стороны принимающей чуткого взгляда.

На философа красностенный надвинется Кремль.
В горизонталями книжных полок сплошь разлинеенном
кабинете видит на фоне окна Бертран Рассел тень,
принимающую стремительно облик Владимира Ленина.

Бертран Рассел почти отразился в сократовском лбе.
Ленин не пробует прятать небель перчаток
и на выжженном классов голодной борьбой пустыре
собирается философский строить порядок,

с учётом, что философия - это марксизм.
Не заметил по ходу дискуссии англичанин,
что в мозгу Ильича электрон хоть какой один,
не в пример атомарному факту, неисчерпаем.

На английском Ленин прекрасно закрутит мысль,
хоть в немецком насквозь шрифте она Гегеля с Марксом.
Рассел мрачнеет. Не видел за свою жизнь
он подобной бы странной и леденящей маски.

С течением тайным, глубинным большой океан -
Россия для Рассела. А впереди путь долгий.
Мгла. Все просторы застал голубой туман.
Воспоминанья о Ленине меркнут в тумане над Волгой.

(с) Родион Шафиков

От подписчика

Бертран Рассел

В любом путешествии - чуть прохладно.
Утренний тик передергивал плечи.
Неб семерица своим каскадом
вцепилась в небытия засечины.

Чуть ли не розовы ветви где-то.
Они для себя сочинили праздник.
Хоть перемерзнут ещё те ветки -
разве сегодня? Назавтра разве?

Время и морось размыли контур.
В сумерках утра достигнет яви
тайное. Будет апостол Петр
в небесах и сияющим, и кудрявым.

Ушел Авраам, осталась Сарра‌ одна.
Утро на травы просыпало свои росы.
И мрачно стоит в тумане гора Мориа,
неправильны и неровны ее откосы.

Народов отец, туманных отец высот,
Авраам забирает сына. Внизу ждут слуги.
Дикие пчелы с утра ищут мед для сот,
травинки под тяжестью капель согнулись в дуги.

Авраам возвращается к слугам совсем один,
с ним нет никого, он не знает, надо ли каяться.
В последний момент сказал Бог, что если сын
останется жив, тогда ничего не считается.

Ничего не осталось. Блеет в кустах баран.
Огонь догорел, и тут же начался ливень.
Ни с кем Авраам не вернулся с горы Мориа.
Если Ицхак и живой – то в росе и пыли.

[Иллюстрация: Марк Шагал, "Авраам приносит в жертву своего сына Исаака"]

Жертвоприношение Авраама

Такой неортодоксальный взгляд на этот библейский сюжет основывается на одной из интерпретаций истории Авраама и Исаака, встречающейся в иудейской аггадической традиции. Но даже в аггаде такое прочтение не является магистральным. Возможно, в виду этого когда-то отложил стихотворение в стол.

А между тем были и другие отложенные тексты. Может, со временем покажу?

♥️ - ещё жаркий библейский мотив
🔥 - великий Дэвид Чалмерс и зомби

Регина Олсен

Немного дней уже,
и встретит осень
небом бледнеющим
Регину Олсен.

Промокли ливнями
письма отчаяния,
расплылись синие
строки датчанина.

У моря берега
в слезу – сирена.
Все станет тенями
в руках Сёрена.

Худы, как Дания,
церквушек утрами
все очертания –
как фразы Лютера.

Тут чары навии,
и бледны лицами
сей Скандинавии
блондины-рыцари.

Забьется колокол,
сверкнет во сумерках
блеск кьеркегоровых
влас златокудревых.

Кирпично крошево
улиц течения,
скупо и дёшево,
и легче Гегеля.

Город рассеяно
повис на осях,
словно беседуя
с Региной Олсен.

[А Кьеркегора на распечатке нарисовал мне мой любимый человек]

Дэвид Чалмерс

Монстры жаждали наших мозгов, а не крови,
хотели открыть черепушки, как бочки винные.
Это были философские зомби,
при взгляде со стороны их сперва не видно.

Мы, конечно, забаррикадировались в помещении,
порядком перепугавшись, но не отчаясь.
Отстреливались от зомби с перерывами на общение.
Рядом со мной оказался философ по имени Дэвид Чалмерс.

За окном был припаркован его Харлей.
Написал Чалмерс книгу, сверкая глазами горящими,
про всю эту страшную нежить - философский зомбей.
Он запас австралийского пива добротный ящик.

Его волосы были красивые, длинные и седые,
а куртка - коженная и черная,
сигаретами, автодорожным дымом
за поездки по трассе изрядно так прокопченная.

И в зомбинный не страшно с ним апокалипсис,
да и в китайской комнате не пропадешь тоже,
однако наш положняк весьма накаливался.
Зомби совали в дверь философские рожи.

Только больше меня пугало, что каково быть летучей мышью
иль пауком с восемью глазами,
или китом, который пол дня не дышит,
я не знал, и родные мои не знали.

А там зомби вломились, бегут на нас,
время свинцовой дроби и крови литься.
Чалмерса не впечатлил пример с пауком, у которого восемь глаз.
Он из Австралии, он пауков не боится.


Хочу поздравить с днём рождения философа Артема Беседина, пожелать ему больших успехов во всех занятиях и поблагодарить за внимание, проявленное к моему творчеству :)

Мистерия

На уровнях нижних
переходят на бег
сирены хранилищ,
библиотек.

Шорох листами.
Их движения рук
набирают горстями
ягодных букв,

букв спелых, налитых...
Ещё быстрей!
Проносятся нимфы
вдоль словарей.

Переставляют,
играются так,
что среди права -
не ждёшь? - Бальзак.

Средь параллельных
рядов стеллажей
своей кожей белеют -
нету нежней.

Убегут и исчезнут,
совсем улетят.
Книги сквозь, как по лесу,
их не нагнать,

невозможных красавиц.
На бегу им так шло
волосами касаться
до корешков.

Друзья! В воскресенье 9 марта буду на Александрийском поэтическом форуме, большом и насыщенном мероприятии Союза литераторов России. В час дня будем читать стихи в составе нашей секции "Агора", и немало интересного запланировано и до, и после.

Буду рад встрече в Библиотеке-читальне имени А.С. Пушкина на метро Бауманская! И надо же, это уже будет весна...

(в комментариях оставлю расписание форума и схему мероприятия).

Upd.: Будем в составе Агоры с товарищами из Кашалота читать стихи примерно с 12.20 в Белом зале
https://vk.com/wall-224547195_125

Рококо

Растерянный выдох
вспархнул – да и был таков,
канул средь видов
праздного рококо.

Улетел – и подслушал,
и коснулся белил
ожидавшей снаружи –
сплетней развеселил.

И бежал париками,
дёргал их за хвосты,
и скользил пасторалью,
где пастушки чисты.

А в саду торопливо
(упомянем о том)
поцелуи на сливах
репетируют ртом.

Так дыханием трогать
округления щёк!
Католичества строгость
в общем мнима, не в счёт.

А в дворцовую залу
проникает, скача,
звон часов. Истекала
от истомы свеча,

языком содрогаясь,
все шептала секрет.
Уж до встречи осталось
ничего. Вдруг паркет!

Вдруг шаги по паркету!
Кто-то руку подаст...
В роли Антуанетты,
кажется, Кристен Данст.

Не могу не показать визитки, которые сделала для канала Ксения!!

Будем искать мёд и расти 🍯

Upd.: Мариса, нарисовавшая мне аватарку этого канала, делает на заказ открытки в своем абсолютно восхитительном графическом стиле!

Барбара

Все повторяется заново
на той стороне двора.
Не надевает Барбара
Зелёные рукава.

Ее очертания имени
сковал готический шрифт,
он отразит, парируя,
настойчивость крови, лимф.

Взоров чужих настойчивость
и докучающих лиц -
уж этому ль не упрочивать
здравый номинализм

в средневековом девическом
сердце? Хотя тоска,
но, строгая исторически,
схоластика ей близка.

Снует менестрель под окнами -
ещё и платок-де вынь.
Барбаре ближе Оккама
пасмурная латынь,

слова все ее, звучащие
рыцарских лязгом лат
(напомню вам для участия
в турнире стихи послать).

Так и строкой Вергилия
читающий взгляд спешит,
дорогою изобилия.
Средний весь век прожит,

и быть ли счастливому случаю,
чтоб Барбара вдруг смогла
надеть для самого лучшего
зелёные рукава?