Ей приходится кормить грудью вашу полугодовалую дочь; никаких пластмассовых бутылочек и готового детского питания нет. Нет ничего похожего на памперсы, ваша жена вынуждена часами каждый день стирать пеленки руками, точно так же, как она стирает все семейное белье, и так же, как она моет всю посуду, — такой роскоши, как стиральные и посудомоечные машины, а также электроутюги, не существует. Нет у вас в доме и пылесоса, она убирается в комнатах с помощью метлы.

В стране нет торговых центров — они портят городской ландшафт. Вашей жене приходится ходить за две мили в ближайший бакалейный магазин и стоять там в очереди около часа. Покупки, которые она несет домой, тяжеловаты — однако она не жалуется:
дама-журналистка из газеты сказала, что это полезно для фигуры.
Так как никаких консервированных и замороженных продуктов не существует, она начинает готовить обед за три часа, вручную очищая и нарезая каждый скользкий, неподдающийся кусочек овощей. Она не часто покупает фрукты — их больше не привозят в фурах-рефрижераторах.

Когда вы возвращаетесь домой, она старается не показывать, что устала. Но скрыть это очень трудно, особенно учитывая, что у нее нет косметики — это совершенно непозволительная роскошь. И вот вы заканчиваете есть, мыть посуду, укладывать детей спать и еще кое-какие домашние дела, вы, наконец, свободны. Чем же заняться в этот короткий вечер? Телевизора нет, радио нет, электропроигрывателя нет, как нет вообще никаких музыкальных записей. Нет кинотеатров, куда можно было бы съездить на автомобиле. Есть один кинотеатр в городке за шесть миль от вашего дома — но туда можно попасть, если только вовремя успеть на автобус. Вам как-то совершенно не хочется пытаться поймать его.

Так что вы остаетесь дома. Вам нечего сказать своей жене: вы не хотите огорчать ее обсуждением того, что крутится у вас в голове. Вы понимаете, что и она молчит по той же самой причине. Сын сегодня плохо ел: у него болит горло; вы смутно помните, что когда-то дифтерия была практически истреблена, но недавно в школах страны вновь началась эпидемия; в соседнем штате от этой болезни умерло 73 ребенка. Когда вы в последний раз виделись с отцом, он жаловался на боль в груди; вы отчаянно надеетесь, что это не сердце. Ваша мать умерла от сердечного приступа в 55 лет; доктор что-то говорил о приспособлении, которое могло бы спасти ее, но оно было продуктом очень, очень высоких технологий, которых больше не существует: оно называлось «электро кардиостимулятор».

Вы смотрите на жену; свет в комнате тусклый, так как пользование электричеством ограниченно и вы имеете право зажечь лишь одну лампочку, однако вы можете разглядеть ее устало опущенные плечи и морщины, протянувшиеся от уголков губ. Ей всего 32; она была такой красавицей, когда вы познакомились в колледже. Она училась на юриста и могла бы совмещать работу с обязанностями жены и матери; но теперь это невозможно, так что от карьеры пришлось отказаться. За 15 часов она выполнила работу дюжины машин. Она вынуждена делать это, чтобы бурые пеликаны или белые медведи не исчезли с лица земли.

К 10 часам вечера вы чувствуете отчаянное желание спать, а о других желаниях уже и не помышляете. Лежа в постели рядом с женой, которая чувствует то же самое, что и вы, вы смутно припоминаете, что там говорили сторонники возвращения к природе о радостях неограниченной сексуальности; теперь уж и не вспомнить. Когда вы засыпаете, воздух над вашей крышей чист, как полярные снега; только неизвестно, на сколько еще хватит ваших сил, чтобы дышать им.

Айн Рэнд. Возвращение примитива. Антииндустриальная революция.

[В ответ на вопрос, уместно ли атеисту праздновать Рождество:]

Да, конечно. Национальный праздник в этой стране [США] не может иметь исключительно религиозное значение. Светское значение праздника Рождества шире, чем постулаты какой-либо конкретной религии: это доброжелательность по отношению к людям — умонастроение, не являющееся исключительной собственностью христианской религии (хотя предполагается, что это её часть, однако это во многом несоблюдаемая часть).

Очаровательный аспект Рождества заключается в том, что оно выражает доброжелательность в радостной, счастливой, благодушной, нежертвенной манере. Люди говорят: «Весёлого Рождества», а не «Плачь и кайся». Доброжелательность выражается в материальной, мирской форме: в преподнесении подарков друзьям или отправке им открыток в знак памяти. ...

Лучшим аспектом Рождества является как раз то, что обычно осуждается мистиками: тот факт, что Рождество коммерциализировано. Покупка подарков ... стимулирует невероятный поток изобретательности в создании продуктов, посвящённых одной цели — доставить людям удовольствие. Уличные декорации, устанавливаемые универмагами и другими учреждениями (рождественские ёлки, мигающие огоньки, переливающиеся краски), дарят городу впечатляющее зрелище, которое нам может дать только «коммерческая жадность». Нужно быть в ужасной депрессии, чтобы противостоять замечательной радости этой картины.

Айн Рэнд. The Objectivist Calendar, декабрь 1976

Документальный фильм Александра Архангельского, Максима Курникова и Татьяны Сорокиной рассказывает о страшном голоде 1920-х годов и о международной солидарности вне идеологии и политики.

Во время массового голода 1920-х годов, по оценкам историков, погибли не менее шести миллионов человек. Помощь голодающим оказывали международные организации — прежде всего, Американская администрация помощи, которую возглавлял Герберт Гувер (впоследствии он станет президентом США — в 1929-1933 годах). Американцы поставляли в Россию продовольствие, медикаменты и одежду.

Как вы относитесь к гуманизму?

Айн Рэнд: «Гуманизм», как и «демократия», — слово, которым можно назвать что угодно. Если вы, как и некоторые другие, имеете в виду веру в способность человека стоять на своих ногах, следовать собственным ценностям и строить свою судьбу, тогда «гуманизм» надо считать базовым принципом объективизма, и только объективизм может воплотить его в жизнь.

Однако словом «гуманизм» также обозначают и другой принцип, согласно которому каждый человек — сторож брату своему, и если вы преуспели или сделали нечто рациональное, то должны быть наказаны ради блага тех, кто (не по своей вине или же из-за намеренного мошенничества) не добился ничего. В этом смысле нет философии, более оппозиционной гуманизму, чем объективизм.

Айн Рэнд. Ответы. Об этике, искусстве, политике и экономике.

Если человек, ценящий свою жизнь, живет при диктатуре, что ему делать?

Айн Рэнд: Убираться оттуда к чертовой матери и побыстрее. При диктатуре нельзя ни жить, ни сохранять какие-либо ценности сколько-нибудь долго. Ничего иного не остается, только попытаться выбраться. Если весь мир превратился в диктатуру, тогда все, что может сделать человек, это создать подпольную организацию — которую, скорее всего, раскроют за пять минут, — или же совершить самоубийство. Это единственный выбор.

Айн Рэнд. Ответы. Об этике, искусстве, политике и экономике.

Небольшое рождественское чудо от Ильи Казакова. Оцифровываются фото Петербурга, которые никто не видел больше 100 лет! Снимки на стеклянных пластинах все это время пылились в стереоскопе потомка купцов из Ельца, который до революции увлекался фотографией. На этих фото есть "дом Айн Рэнд", когда там жила семья Розенбаум, Знаменская Площадь и тот дореволюционный Петербург, который подростком видела Алиса Розенбаум.

Сфера коммуникаций — пожалуй, самый яркий пример частного предпринимательства в нашей стране. Ее защищает Первая поправка*. Однако почти все признают, что наша сфера коммуникаций не обслуживает нас так, как нужно. С одной стороны, мне бы не хотелось, чтобы государство заняло более активную позицию; с другой — нынешняя ситуация далека от идеала. Что вы об этом думаете?

Айн Рэнд: Я согласна с вашими наблюдениями, но не понимаю, как вообще можно думать о возможности вмешательства государства. Разве так можно сделать культуру более свободной или разнообразной? Если культурой и сферой коммуникаций управляют под угрозой пистолета, это конец свободы коммуникаций. Очевидно, что страной нельзя управлять, исходя из двойного стандарта: в материальном производстве контроль над людьми все усиливается, а в интеллектуальной сфере они видятся свободными. Но мы не бестелесные духи. Мы живем в материальном мире, и когда задействуем свой ум и делимся идеями, то используем материальные средства. Вот пример того, как контроль материального производства мешает свободе коммуникаций. Любая ведущая газета и любой журнал, утвердившиеся на рынке еще до введения нынешних высоких налогов, недостижимы для конкурентов. Новичок, конкурирующий с газетными и журнальными гигантами, имеет мало шансов, виной чему налоги (и это лишь одно из препятствий). Проблема не в крупном бизнесе, а в государственном контроле.

*Первая поправка к Конституции США гарантирует свободу слова, религии, прессы, собраний и свободу обращаться с жалобами — примечание админа.

Айн Рэнд. Ответы. Об этике, искусстве, политике и экономике.

Государство — это не производительное предприятие. Оно ничего не производит. В отношении своих легитимных функций (полиции, армии, судебной власти) оно оказывает услугу, нужную продуктивной экономике. Когда государство выходит за пределы этих полномочий, оно становится разрушителем экономики.

У государство нет иного источника дохода, кроме налогов, которые платят производители. Чтобы ненадолго освободить себя от границ реальности, государство начинает мошенничать с кредитами в масштабах, которые ни один махинатор себе и представить не может. Оно одалживает у вас деньги сегодня, которые выплачиваются деньгами, которое оно одолжит у вас завтра, которые будут выплачены суммой, которая будет одолжена у вас послезавтра, и так далее. Этот процесс известен как дефицитное финансирование. Он становится возможным только потому, что государство обрезает связь между товарами и деньгами. Оно выпускает бумажные деньги, которые используются как квитанции на получение действительно существующих товаров, но эти деньги не обеспечены ни товарами, ни золотом, ничем. Это вексель, который выпущен для вас в обмен на ваши товары и который должен вами же и быть оплачен (в форме налогов) из прибыли от вашего же будущего производства.

Куда идут ваши деньги? Куда угодно и никуда.

Айн Рэнд. Философия: кому она нужна?

Ошибка непрофессионалов в отношении философии — привычка видеть последствия, игнорируя их причины, и принимать результат длинной последовательности мыслей как данность, считать ее "самоочевидной" или невыводимой основой, опуская их, мыслей, предпосылки. Примеры такого поведения можно увидеть везде, особенно в политике. Есть либералы, желающие сохранить личную свободу, отрицая ее источник — индивидуальные права. Религиозные консерваторы заявляют, что они — адвокаты капитализма, и самозабвенно рубят его корень, разум. Многочисленные "либертарианцы", сплагиатившие всю объективистскую политическую теорию, отрицают метафизику, эпистемологию и этику, на которых эта теория зиждется. Такой подход, конечно, не ограничивается исключительно философией: ярчайший пример — люди. вопящие о своей потребности в большом количестве бензина и при этом стремящиеся максимально обложить налогами нефтяную промышленность.

Айн Рэнд. Метод философского расследования. 1974 год.

В заключение позвольте мне слегка затронуть вопрос, который часто мне задают: что я думаю о президенте Рональде Рейгане? Лучшим ответом будет следующий: я не думаю о нем и чем чаще вижу, тем меньше думаю. Я не голосовала за него (или за кого-то еще), и события оправдывают мое решение. Ужасный позор его администрации состоит в отношениях с так называемым Моральным большинством [христианско-фундаменталистская организаця, выступающая против абортов и прав для сексуальных меньшинств — прим. админа] и другими телевизионными проповедниками, которые всеми силами (с одобрения самого Рейгана) стремятся вернуть нас в Средние века через неконституционный союз религии и политики.

Угроза будущему капитализма состоит в том, что Рейган может потерпеть крупное поражение и, как Герберт Гувер, станет очередным призраком, и 50 лет будет упоминаться лишь как пример краха капитализма.

Заметьте тщетные попытки Рейгана пробудить страну вдохновляющим призывом. Он прав, когда думает, что стране необходимо вдохновение. Но он не найдет его в болоте семьи, традиции и боге.

Величайшее лидерство, способное вдохновить нашу нацию, можно найти лишь среди типичных американцев: ее бизнесменов. Однако они смогут стать примером, только если обретут философское вооружение и чувство собственного достоинства.

Айн Рэнд. Согласие жертвы*. 1981 год.

* — это последняя работа Айн Рэнд, с которой она выступила на лекции в Новом Орлеане 21 ноября 1981 года.

— Сеньор Д’Анкония, — заявила дама в серьгах, — я не согласна с вами!
— Если вы можете опровергнуть любой из моих доводов, мадам, я с благодарностью выслушаю вас.
— О, я не могу. У меня нет конкретных возражений, мой мозг работает иначе, чем ваш, но я чувствую, что вы не правы, и поэтому знаю, что вы ошибаетесь.
— Откуда вы это знаете?
— Я это чувствую. Я живу не головой, а сердцем. Возможно, вы сильны в логике, но вы бессердечный человек.
— Мадам, когда люди вокруг вас начнут погибать от голода, ваше сердце не сможет спасти их. И я настолько бессердечен, что заявляю, что, когда вы начнете кричать: «Я этого не предполагала!», вы не будете прощены.

Айн Рэнд. Атлант расправил плечи.

Когда ты останавливаешься перед вещью, которой восхищаешься, ты испытываешь только одно чувство — его можно выразить словом «да». Утверждение, приятие, знак сопричастности. И это «да» больше чем ответ этой одной конкретной вещи. Это все равно что сказать «аминь» жизни, «аминь» земле, которая несет эту вещь, той мысли, которая создала эту вещь, и себе, способному видеть ее. Способность сказать «да» или «нет» лежит в основе всякого владения. Ведь это владение твоим собственным Я. Твоей душой, если хочешь. У души одно основное назначение — акт оценки. «Да» или «нет», «хочу» или «не хочу». Нельзя сказать «да», не сказав «Я». Нет утверждения без утверждающего.
В этом смысле все, на что устремлена твоя любовь, твое.

Айн Рэнд. Источник.

Послушай любого пророка и, если он говорит о жертвенности беги. Беги, как от чумы. Надо только понять, что там, где жертвуют, всегда есть кто-то, собирающий пожертвования. Где служба, там и ищи того, кого обслуживают. Человек, вещающий о жертвенности, говорит о рабах и хозяевах. И полагает, что сам будет хозяином.

Айн Рэнд. Источник.

Айн Рэнд вступила на землю Америки в 1926 году. Она преодолела сотни и тысячи километров для этого — Лениград, Москва, Рига, Берлин, Париж, Гавр. И вот наконец — Нью Йорк и Чикаго.

В Риге, получая документы, Рэнд сообщила сотруднику консульства, что собирается выйти замуж, и обязательно вернется в Россию, к своему жениху. На самом деле возвращение на родину не входило в ее планы. Однако, она прекрасно знала о новых драконовских мерах, которые принимало правительство США, чтобы избежать наплыва эмигрантов из Восточной Европы. И тогда решила, что если визу ей не продлят, то она нелегально перейдет границу и переберется в Мексику или Канаду, а потом вернется в США.
Позже Рэнд говорила друзьям, что обязательство быть честным заканчивается тогда, когда аморальное поведение окружающих приводит к тому, что честность начинает вредить личным интересам.

А что в Чикаго? В этом городе осела большая семья Розенбаумов, еще задолго до начала Первой мировой. Каким был ее путь здесь? Давайте разбираться.

В первый раз в Петрограде Кира услышала «Интернационал». Она пыталась не слушать его слов. Эти слова говорили об униженных, голодных рабах, о тех, «кто был ничем, а станет всем»; в величественном кубке музыки эти слова не опьяняли, как вино, не внушали ужас, как кровь; они были серыми, как сточная вода. Но музыка звучала, словно четкий и уравновешенный марш тысяч ног, словно барабаны, в которые ударяют твердые и неторопливые руки.

Музыка напоминала топот солдат, марширующих на рассвете на победный бой: песня будто поднималась с пылью дорог из-под солдатских сапог, словно сами солдатские подметки отбивали ее по земле. Мелодия звучала тихо, со спокойствием необъятной силы, постепенно нарастая в еще сдерживаемом, но вскоре ставшем неконтролируемым экстазе, ноты поднимались, трепетали, повторялись, слишком восхитительные, чтобы кто-то мог сдержать их; они были словно руки, вознесенные и машущие среди развевающихся знамен.

Это был гимн, обладающий силой марша, и марш, обладающий волшебством гимна. Это была песня солдат, несущих священные знамена, и священников, несущих мечи. Это был гимн во славу силы. Все должны были вставать, когда звучал «Интернационал». Кира стояла, улыбаясь музыке.

–– Это первая красивая вещь, которую я обнаружила в революции, — сказала она своей соседке.
— Осторожней, — прошептала веснушчатая девушка, пугливо оборачиваясь вокруг, — кто-нибудь может услышать тебя.
— Когда все это закончится, – сказала Кира, — когда даже последняя память об их республике будет вытравлена из истории. Какой из этого выйдет величественный похоронный марш!

Айн Рэнд. Мы, живые.

Среднестатистический выпускник школы — это нервный, беспокойный, косноязычный молодой человек, разум которого напоминает пугало, сделанное из выцветших тряпок, которым нельзя придать никакую определенную форму. У него нет никакой концепции знания: он не знает, когда он что-то знает, а когда нет. Он хронически боится того, что он предположительно должен
знать, и изо всех сил стремится скрыть, что он не имеет ни о чем ни малейшего понятия. Он мечется между пророческими заявлениями и тупым уклончивым молчанием. Он строит из себя специалиста в самых новых, популярных вопросах политики (часть его «классных проектов») и повторяет законсервированные банальности третьесортных передовиц так, словно это его личные открытия. Он не знает, как читать, писать или пользоваться словарем. Он хитрый и «мудрый»; он обладает цинизмом взрослого декадента и легковерием ребенка. Он шумен, агрессивен, воинственен. Его главное стремление — доказать, что он ничего не боится, потому что его до смерти пугает все подряд.

Его разум находится в состоянии бурлящего замешательства. Он не научился концептуализировать, то есть определять, организовывать и интегрировать содержимое своего разума. В школе и вне ее он видел и испытывал многие вещи (или, если точнее, подвергался их воздействию), но он не может понять их значение и важность, он не знает, что с ними делать, смутно ощущая, что должен делать что-то и как-то. Он не знает, с чего начать; он хронически чувствует, что отстает от самого себя, не может угнаться за содержимым собственного разума, как будто разобраться в нем — это задача, намного превосходящая его способности.

Айн Рэнд. Возвращение примитива.

Материальные объекты не имеют ни ценности, ни антиценности, они обретают ценность и значение только по отношению к живому существу, особенно по отношению к служению или препятствованию целям человека. Цели и ценности человека определяются его моральным кодексом. Кантовское разделение позволяет человеческому разуму покорять материальный мир, но лишает разум возможности выбора целей, для которых его материальные достижения используются. Человеческие цели, действия, предпочтения и ценности, согласно Канту, должны определяться иррационально, то есть верой.

Фактически человеку нужна мораль для того, чтобы найти правильный способ жизни на Земле. В системе Канта мораль отстранена от всякой заботы о человеческом существовании. Фактически любая человеческая проблема, цель или желание имеют отношение к материальному миру. В системе Канта мораль не имеют ничего общего ни с миром, ни с разумом, ни с наукой — она через чувства рождается в другом, неизвестном, "ноуменальном" измерении.

Айн Рэнд. Из первых уст. 1975 год.

Что такое мораль? Это кодекс ценностей, управляющий выбором и действиями человека, выбором, определяющим цель и направление его жизни. Кодекс, по которому человек судит, что есть добро и истина, а что — зло и ложь.

Каков моральный кодекс альтруизма? Базовый принцип такой морали состоит в том, что человек не имеет права существовать для себя самого, что служение другим — единственное оправдание его существования и что самопожертвование — его высший моральный долг, добродетель и ценность.

Не путайте альтруизм и доброту, добрую волю или уважение прав других. Это не предпосылки, а последствия, которые делают альтруизм возможным. Невыводимая основа альтруизма, его абсолютная истина — самопожертвование, что означает: самоуничижение, самоотречение, самоограничение и саморазрушение; что означает: личность — стандарт зла, обезличенность — стандарт добра.

Айн Рэнд. Вера и сила: разрушители современного мира*

*Отрывок из лекции, прочитанной в Йельском университете, Бруклинском колледже и Колумбийском университете зимой-весной 1960 года.

Моя мораль, мораль разума, содержится в одной аксиоме: реальность существует; в одном выборе — жить. Все остальное проистекает отсюда. Чтобы жить, человек должен считать высшими и решающими ценностями три вещи: Разум, Цель, Самоуважение. Разум как единственное орудие познания, Цель как выбор счастья, которого это орудие должно достигать, Самоуважение как нерушимая уверенность, что он способен думать, и его личность достойна счастья, что означает достойна жизни. Эти три ценности требуют всех добродетелей человека, и все его добродетели связаны с отношением существования и сознания: разумностью, независимостью, чистотой, честностью, справедливостью, эффективностью, гордостью.

Айн Рэнд. Атлант расправил плечи.

— Вы действительно считаете, что мы хотим, чтобы эти законы выполнялись? — продолжил доктор Феррис. — Мы хотим, чтобы их нарушали. Вам следует уяснить, что перед вами не команда бойскаутов, и тогда вы поймете, что наш век — не век красивых жестов. Сейчас время силы и власти. Вы вели осторожную игру, но мы знаем настоящий трюк, и вам надо научиться ему. Невозможно управлять невинными людьми. Единственная власть, которую имеет любое правительство, — это право применения жестоких мер по отношению к уголовникам. Что ж, когда уголовников не хватает, их создают. Столько вещей объявляется криминальными, что становится невозможно жить, не нарушая законов. Кому нужно государство с законопослушными гражданами? Что оно кому-нибудь даст? Но достаточно издать законы, которые невозможно выполнять, претворять в жизнь, объективно трактовать, — и вы создаете государство нарушителей законов и наживаетесь на вине.

Айн Рэнд. Атлант расправил плечи.