Издательство Ad Marginem не перестаёт баловать. В этот раз подарили свежий сборник эссе Ролана Барта. Не то, чтобы я был большим его ценителем, но в бытность студентом даже немного восхитился «Мифом сегодня». Правда, по выпуску из МГУ ни разу больше не читал как самого Барта, так и других философов, конвенциально называемых континентальными. Потому небезынтересно было не только полистать книжку, но и взглянуть, как с тех пор изменилось моё восприятие подобных работ.

Входящие в этот сборник эссе публикуются на русском языке впервые. Относятся они к позднему творчеству Барта, и охарактеризовать их можно как размышления об искусстве. Тексты объединены в несколько разделов, но группировка – на совести издателей, а не автора.

Первым делом открыл раздел о музыке. Барт различает «слышание» и «слушание». Первое, пишет он, – это физиологический процесс, а второе – психологическое действие. Ну, т.е. если со слухом всё в порядке, имеем общий аудиальный фон – слышание. Слушание – это различение отдельных деталей фона, т.е. акт по своей сути интенциональный. Это позволяет Барту увязать слушание с пониманием и забрасывать данный концепт в самые неожиданные контексты: богословский (Лютер убрал из литургии всё лишнее и поставил в её центре проповедь, т.е. сократил слышание в пользу слушания), психоаналитический (задача психотерапевта – вслушивание в речь клиента) и др.

На мой взгляд, это прекрасная иллюстрация одной из стратегий континентальной философии: выхватить из обыденного языка слово или выражение, теоретически его нагрузить и использовать как универсальный технический термин. Похоже, такой подход действительно даёт некую новую оптику, но непонятно, какого рода. Сомнительно, что она вообще полезна для познания мира. Во всяком случае, у меня не получается себе растолковать, что нового я узнал, научившись различать слушание и слышание. Ну, и не покидает ощущение, что здесь вообще можно было обойтись без сомнительных терминологических инноваций, воспользовавшись метафорой.

Словом, нет, по прошествии времени я стал ещё меньше понимать, зачем мне читать такие тексты. Но, возможно, я плебей и невежда, а у вас пользу извлечь получится. Тем более, автор – знаковый французский мыслитель, едва ли не самый последовательный представитель философского структурализма: мне ли заносить на классика пяту. Настоятельно рекомендую!

#континентальная_философия

Очень не хочется злоупотреблять вашим вниманием и говорить о личном больше, чем оно того заслуживает, но события просто вынуждают это делать.

Во-первых, до глубины души тронут постом Коли Герасимова. SMM в Telegram – штука жестокая. Шаг влево, шаг вправо, и если читателю покажется, что ты увлёкся и пишешь оффтоп, он незамедлительно потянется к кнопке «Отписаться». Тем дороже то, что Коля посвятил столь личному и несущественному sub specie aeternitatis событию целый пост. Это как выкупить эфирное время «Первого канала», чтобы поздравить родную маму из Чебоксар с новосельем. (Правда, удар в данном случае не по кошельку, а по трафику собственного блога.) Сказать, что я умилён и благодарен, – ничего не сказать. На неделе обязан проставиться, хоть нынче и пост.

Во-вторых, сим жестом доброй воли Коля пополнил ряды моих подписчиков на фоне оттока после того, как я слегка подёргал за пуговицы старика Барта. Всем новоприбывшим – добро пожаловать! В последнее время я много пишу о христианских морталистах – странных вольнодумцах, чьи идеи предвосхитили попытки объединения христианства и материализма, предпринимающиеся в наше время. Впрочем, долго вязнуть в историческом материале не собираюсь и уже скоро выйду на глобальные современные сюжеты. Надеюсь, будет интересно!

В-третьих, был невероятно удивлён обнаружить себя в списке именинников PhilosophyToday – по сути, центральной философской СМИ в нашей стране. Задам вопрос, которым задаётся, кажется, каждый в нём оказавшийся: теперь-то я могу называть себя философом?

В-четвёртых, сумма донатов перевалила за цифру с четырьмя нулями. Я никогда не просил у вас пожертвований, идея эта родилась спонтанно и в последний момент, и я даже подумать не мог, что получу так много. Тут красноречие меня снова подводит: не могу выразить словами, как я благодарен вам – не только «донам», но вообще всем поздравившим. В этот День рождения я получил как никогда много приятных и неожиданных в своей искренности слов. Живу по инерции, толчу ногами снег повседневности и даже не догадываюсь, как много, оказывается, для вас значу.

Спасибо.

#жизнь
#этот_канал

Перевод трактата Овертона готов примерно на восемьдесят процентов, и это значит, что я начинаю вас им мучать публиковать серию постов о нём.

Итак, Овертон – тнетопсихист. Он считает, что души нет, и следует говорить о жизни человека в целом. Когда человек умирает, он умирает полностью (отсюда название трактата), поскольку нет нематериальной субстанции, которая могла бы обеспечить выживание человеческой личности после гибели тела.

Об экзегетических и философских доводах, приводимых Овертоном в пользу такой – физикалистской, как мы сказали бы, – антропологии, расскажу потом. Сегодня прочтём вот этот пассаж:

Возражение 2. «Влечёт меня то и другое: имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас» (Фил. 1:23–24).

Ответ: Поскольку это стихи того же рода, толкование должно быть аналогичным. Павел не учит одним вещам филиппийцев, и другим – коринфян. Кроме того, подобные выражения не исключают смерти. Ибо хотя для живых есть продолжительное время, [отделяющее их от] воскресения, для мёртвых его нет: ведь для мёртвого промежуток от смерти Адама до воскресения в конце времён словно мгновение ока для живого. В самом деле, для живого мгновение ока – более продолжительный период времени, чем тысячи, даже десятки тысяч лет для мёртвого, поскольку бытие измеряется лишь временем, т.е. длиною дней, и небытие к сему неспособно. Стало быть, утомительное непрестанное ожидание живыми воскресения и исполнения их веры – лишь мгновение для могилы. Будущее живых – настоящее мёртвых. В Библии этот момент удачно передан через образ сна: «И почил Соломон с отцами своими» (1Цар. 11:43); «Значит и усопшие во Христе погибли» (1Кор. 15:18). Дело не в том, что для мёртвых проходит так много времени: просто на свете ничего лучше не символизирует небытие и смерть, как сон. Это может избавить от всякой плотской беспечности: кто не стал бы бодрствовать и молиться ночью, зная, что умрёт утром? Живи достойно и будь осторожен сегодня тот, кому предстоит воскреснуть и предстать на суде завтра. Веруй сегодня, кто не хочет быть осуждён, но хочет быть спасён завтра – утешение праведников и ужас нечестивцев.

Как видим, Овертон не гнушается психопанихистской терминологией. Как и Лютер, он ссылается на те места в Писании, в которых о смерти говорится как о сне. Вот только сон для Овертона – не более, чем метафора, тогда как Лютер и другие психопанихисты понимают подобные места буквально.

Этот кейс хорошо показывает, как соотносятся понятия субстанциального дуализма, тнетопсихизма и психопанихизма. Два первых – это две оппозиционные друг другу теоретические опции. Учение о сне души занимает промежуточное между ними положение: нематериальная бессмертная душа есть, но после гибели тела она погружается в глубокий сон без сновидений, который неотличим от смерти. При этом и субстанциальные дуалисты, и тнетопсихисты (считай, физикалисты) могут прибегать к психопанихистской терминологии, но и для тех, и для других выражения, в которых о смерти говорится как о сне, – всего лишь метафора.

#тнетопсихизм
#Ричард_Овертон
#христианский_физикализм

6 апреля коллеги из ПСТГУ проведут день открытых дверей в своей магистратуре. Рекомендуется посетить всем, кто интересуется богословием, философией и патристической филологией. К тому же расскажут о стипендиальной программе «магистратура + аспирантура»: интригует уже одно название!

#дружеский_репост

(Разворот книги Амбруаза Паре об анатомии и протезировании.)

Сочинение Овертона по праву может называться новаторским. Во-первых, в нём впервые приводятся не только экзегетические, но и философские доводы в поддержку тнетопсихизма. Во-вторых, оно несёт на себе отпечаток зарождавшегося в то время механицизма – мировоззрения, описывавшего все физические явления в терминах механики. Человек, как и другие живые существа, понимался как совокупность взаимосвязанных механизмов, своего рода естественный автомат.

Философскому доказательству тнетопсихизма посвящена третья глава трактата, и здесь же даётся экспозиция овертоновской антропологии. Автор начинает с перечисления популярных определений души, останавливаясь в конечном счёте на формулировках Аристотеля и хирурга Амбруаза Паре.

По мнению Овертона, человек состоит, с одной стороны, из физических органов и, с другой стороны, из реализуемых этими органами способностей. Круг последних (здесь он следует Паре) широк: начиная от базовых, обеспечивающих жизнедеятельность тела, способностей вроде дыхания и кровообращения и заканчивая способностью рациональной. Совершенствование способностей протекает параллельно с развитием физических органов. Соотносятся же органы и способности так же, как материя и форма. Подобно тому, как форма не существует вне материи, способность не существует вне связанного с ней органа. Однако тут английский вольнодумец, похоже, идёт дальше Стагирита с его умеренным реализмом:

Сказать, что жар огня продолжается после того, как огонь потух, – то же самое, что сказать, что способности [продолжают существовать] после смерти тела. Ибо повреждаешь одно – повреждаешь и другое; губишь одно – губишь и другое; это – в том, и то – в этом. Такова форма в материи, и такова материя в форме, ибо только так, а не иначе, возможно существование, т.е. человеческая сущность. Их бытие в единстве, и их единство в бытии. Посему убери форму, и исчезнет материя; убери материю, и исчезнет форма: destructio vnius est interritum alterius. Форма суть форма материи, и материя суть материи формы: не сами по себе, но одно через другое, и оба вместе составляют одно существо. Следовательно, если одно существует посредством другого, и потому оба пребывают в единстве, то одно не может существовать без другого, но должно погибнуть вместе с ним, ибо ничто не может существовать без того, посредством чего оно существовало.

В этом пассаже – вся суть овертоновской критики субстанциального дуализма. Дело даже не в том, что ментальная субстанция, по ошибке считающаяся многими нематериальной и бессмертной, в действительности погибает вместе с телом. Делом в том, что души нет вовсе. То, что мы называем душой, есть рациональная способность, исчезающая со своим органом так же, как дыхание – с лёгкими.

Впрочем, Овертон не удовлетворяется чисто философскими доводами и подводит под свою позицию Писание. (Вообще, примерно на две трети трактат представляет собой именно экзегетическое исследование, скрупулёзное вычитывание и сравнение мест Библии.) Так, он увязывает теорию способностей Паре с Быт. 2:7 и Еккл. 12:7 («а дух возвратился к Богу, Который дал его»). Все способности, считает Овертон, сообщаются человеку непосредственно Богом и к Богу же после смерти человека возвращаются. О первом свидетельствует первый стих (левеллер истолковывает «дыхание жизни» как витальную способность), а о втором – второй.

#тнетопсихизм
#Ричард_Овертон
#христианский_физикализм

(Кошечки и собачки в зарисовках Леонардо да Винчи.)

Доказывая отсутствие у человека нематериальной бессмертной души, Овертон обращается к братьям нашим меньшим. Поскольку мы очень похожи, – например, в плане размножения и имеющихся у нас способностей, – и поскольку никто не сомневается в смертности животных, следует предположить, что в вопросе смерти человек также мало отличается от других существ:

Далее, если допустимо говорить, что зрение, слух и т.п. возникают в результате естественного действия, как это имеет место при размножении животных, почему нельзя сказать, что столь же естественна рациональная способность, что она возникает у человека таким же естественным путём, как у животных, и что она так же, как у животных, смертна? Если сказанного недостаточно, заметь: Substantia non recipit majus aut minus. Гигант не в большей степени человек, чем карлик. Различие возможно в степенях, но не в сущности. У разных людей одни и те же способности развиты по-разному, но это способности одной и той же природы, пусть и разных совершенств. <...> Но у зверей, чья смертность очевидна, все способности естественны. Животные обладают самыми благородными нашими частями, по которым рассеянны способности, пусть и менее развитые. Как пишет Амбруаз Паре (книга 2, глава 1), «Исследовав тщательно их природу, мы найдём проявления многих добродетелей: великодушия, благоразумия, стойкости, милосердия, обучаемости, любви, заботливости, предусмотрительности. Знание, понимание, память и т.п. общи всем животным. Аффекты и страсти ума, все его плохие и хорошие стороны, каждая его способность, – всё это в той или иной степени можно обнаружить и у них». И далее Паре говорит: «Они чутки, хранят обеты дружбы и целомудрия, отдают себя во власть человеку, многому его научили, и т.д.».
Зайцы отличаются памятью, собаки – сообразительностью и преданностью, змеи – мудростью, лисы – хитростью, голуби – целомудрием и невинностью, слоны – обучаемостью, скромностью и благодарностью. Плиний говорил, что они приближаются к человеческому познанию, когда поклоняются луне и звёздам, а Плутарх – что они поклоняются рассвету. Обезьяны отличаются подражательством и смышлённостью, черепахи – заботливостью, крокодилы – коварством, ягнята – терпеливостью, осы – гневливостью и т.д. В пяти же своих чувствах они превосходят человека.

Отметим два момента. Во-первых, насколько гуманистична для своей эпохи зоология Овертона. Его современник Декарт, как известно, считал животных просто бесчувственными автоматами, не заслуживающими сочувствия. Овертон также придерживается механицистского взгляда на живых существ, но на этом сходства заканчиваются. Он признаёт особое происхождение человека (сотворён по образу и подобию Божию) и его особую роль в истории мира (из-за него в мир вошла смерть), но отрицает, что человек отличается от остальных творений особой природой (наличие нематериальной бессмертной души) и привилегией в виде посмертного существования до воскресения. По его мнению, человек и животное находятся в одной лодке: одинаково рождаются и одинаково смертны, совокупно стенают и мучатся доныне, ожидая освобождения от рабства тления (Рим. 8:20–22). Как бы то ни было, приведённый пассаж даёт заключить, что Овертон, в отличие от Декарта, признавал за животными не только примитивное сознание, но даже зачатки интеллекта и моральных добродетелей.

Во-вторых, удивляет прогрессивность самого подхода. Отбрасывая идею души и обсуждая ментальное в терминах способностей, Овертон приближается к дискурсу современной философии сознания. Во всяком случае, это очень похоже на общее место в дискуссиях о сознании животных: различия между человеческим и животным умами не столько качественные, сколько количественные. Кроме того, вывод об отсутствии у человека души, делаемый через сравнение с животными, – сам этот ход мысли, – напоминает макгинновский аргумент по аналогии, доказывающий наличие у нас когнитивных ограничений путём указания на наличие таких ограничений у других видов.

#тнетопсихизм
#Ричард_Овертон
#христианский_физикализм

Недавно разговаривали с Родионом Шафиковым, и он спросил: «где пребывает Христос между вознесением и днём Своего второго пришествия?» Это неожиданный, но на поверку уместный вопрос. Я уже говорил, что в христианской антропологии есть проблема промежуточного состояния: что происходит с человеком между смертью и воскресением? (Христианский мортализм, о котором я вот уже полгода вам рассказываю, как раз является одним из решений этой проблемы.) Между тем, проблему промежуточного состояния можно поставить относительно не только тварного человека, но и Бога Сына: что произошло с Иисусом после того, как Он на глазах апостолов вознёсся на Небеса? Как нам следует понимать этот евангельский эпизод? (В этом случае, соответственно, можно говорить о проблеме вознесения.)

Вообще, вопрос Родиона звучал не совсем так. На самом деле он спросил: «обсуждалась ли когда-нибудь эта проблема в христианской теологии?» Я на мгновение растерялся, но быстро нашёл, что сказать: «ждите мой перевод Овертона». Как ни странно, английский революционер уделяет довольно много места обсуждению этого не самого очевидного вопроса:

Поскольку в Писании слово «небеса» нередко используется для обозначения возвышенности, совершенства или достоинства чего-либо <...>, и поскольку Христос вознёсся с земли в некую часть вышних небесных тел (Деян. 1:10), Он должен пребывать в самой совершенной и прославленной части небес, т.е. НА СОЛНЦЕ – самой совершенной части всего творения, воплощении силы Божьей, подателе жизни, возрастания, мощи и бытия для всего сущего под небом. Солнце может обойтись без других вещей, но они без него – нет. Его сияние мы не в силах созерцать даже на самом отдалённом расстоянии. Согласно великим Копернику и Тихо Браге, Солнце занимает высочайшее положение во всём творении. <...> Слава Божья с необходимостью должна быть светом, иначе света просто не могло бы быть. Следовательно, если бы он достигал нас прямо, а не путём отражения, он был бы слишком славен для смертных глаз, и мы не смогли бы видеть и существовать в его лучах. Господь поместил завесу (тело Солнца) пред нашими очами, дабы мы могли пребывать в Его тени и жить. <...> Да, столь славен Он, что тень Его – наш свет, видеть который мы можем лишь частично. Отблеск славы Его наполняет наши очи и, чего уж там, весь мир. <...> Нет, не будь его, не было бы и ада, «тьмы внешней», возникающей из отклонения как от тени, так и сущности Его славы. «Великая пропасть» между ним и местом святых – препятствие столь непроницаемое, что ничто не может отразить сияние Его славы на ад, так что невозможно будет проклятым обрести свет, а святым – впасть во тьму. <...> Не будь Бог светом, не было бы ни Солнца, ни Луны, ни звёзд – всего дающего свет миру. Да и мира не было бы – впрочем, как и Самого Бога: ведь если Бог не свет, то Он тьма. Но тьма не есть бытие и не способна сообщить бытие чему-либо. Она – лишь извращение света: чего нет, того не может быть, и то не может сообщать чему-либо бытие. Потому сказать, что Бог не есть свет, всё равно, что сказать, что Его нет, или что нет и не было творения. Стало быть, свет существует от вечности и до вечности.

Овертон буквально понимает Ин. 1:5 («Бог есть свет, и нет в Нём никакой тьмы»), но допускает, что созерцать Его свет напрямую было бы нам не под силу, и потому видимый свет является отражением света божественного. Отсюда делается вывод, что после вознесения и до создания Нового Иерусалима Христос пребывает на Солнце (sic), преобразующем, по соображениям левеллера, свет божественный в свет земной.

Что сказать, изобретательно. Но хочется обратить внимание даже не на это. Любопытно, как передовые по своей сути идеи выражаются у Овертона в терминах философии прошлого (аристотелевский гилеоморфизм, средневековая космология) и во многом ещё вписаны в её контекст. Конкретно здесь, например, просматривается влияние неоплатонизма с его образом света, иссякающего по мере своего снисхождения, и учением о несубстанциальности небытия/зла (небытие/зло – не некая сущность, а просто отсутствие бытия/блага).

#Ричард_Овертон
#проблема_вознесения
#христианский_мортализм

(«Короткий тур и прощание», Раймон Дуйе.)

С вопросом о природе души тесно связан вопрос её происхождения. В христианском богословии есть три учения, решающих эту проблему. Согласно первому (традуционизм), при зачатии душа создаётся из души одного (обычно отца) или обоих родителей. Согласно второму (креационизм), душа творится напрямую Богом. Согласно третьему, идущему от Платона и развитому Оригеном, все души были единовременно сотворены до сотворения мира.

Норман Бёрнс называет Овертона традуционистом. Так-то оно так, но следует сделать важное уточнение: левеллер развивает материалистический вариант этого учения. Я уже говорил, что, по Овертону, душа не просто материальна и потому смертна – её нет вовсе. По сути, понятие души отбрасывается, и сознание понимается как одна из способностей живых существ. Стало быть, здесь мы имеем дело уже не с дуалистическим традуционизмом: потомству передаётся не нематериальная субстанция, а рациональная способность, существующая в неразрывной сцепке с телом.

(К слову, какова природа способностей? То, что Овертон ниспровергал идею душе, не означает, что он в принципе отрицал все нематериальные сущности. На мысль о том, что способности понимались им именно как нематериальные свойства, наталкивают гилеоморфистская терминология и пассажи о сообщении и отъёме способностей Богом. Однако будем честны: трактат всё же не позволяет исчерпывающе охарактеризовать его онтологию.)

Критика Овертона, как ни трудно догадаться, направлена против креационистов. Их он делит на два лагеря: первые считают, что при зачатии душа «вливается» в тело непосредственно Богом, а вторые – что творится естественно, но Бог всё равно сверхъестественно участвует в этом процессе. Вольнодумец стремится подметить как можно больше несуразных следствий обоих теорий, но в целом его возражения против креационизма сводятся к тому, что размножение людей мало отличается от размножения животных, в рождении которых мы не видим Божьей длани. Кроме того, постоянное творение Богом новых душ означало бы, что описанный в Библии процесс творения не завершён и поэтому не ограничивается шестью днями.

В любом случае, для Овертона проблема возникновения души – не просто интеллектуальный экзерсис, но ещё один путь доказательства того, что её, души, попросту не существует:

Смертная плоть не может породить бессмертный дух или душу, способную существовать сама по себе, независимо от плоти. В противном случае человек превзошёл бы самого себя, что невозможно, и поэтому мужчина и женщина в момент зачатия превзошли бы Бога в момент творения: ведь Бог не может сотворить ничего более великого, чистого и совершенного по своей природе, чем Он Сам, и нечто такое, что могло бы существовать независимо от Него. <...> Впрочем, если возразят, что тело порождается телом, а душа – душою, я скажу: тогда должны существовать души мужского и женского пола, ибо нет полов – нет и зачатия.

Ввиду этого он подчёркивает, что наши самости создаются, а не творятся, т.е. являются следствием естественных, а не сверхъестественных процессов.

#Ричард_Овертон
#возникновение_души
#христианский_мортализм

Вышел долгожданный номер «Отечественной философии» о философии аналитической.

Статей немного, но каждая – блокбастер: Кирилл Карпов о Кудрявцеве-Платонове, Женя Логинов о философии сознания Владимира Соловьёва, Матфей Сысоев про панпсихизм Алексея Козлова, Миша Шпаковский про Никанора (Бровковича).

Я же отметился работой о Льве Толстом. Первая часть – историко-философская: в ней исследуется влияние яснополянского графа на мыслителей, которых принято считать аналитиками (Витгенштейн, Берлин). Вторая – экспериментальная: здесь я погружаю идеи Толстого в контекст современных дискуссий. Впрочем, экспериментальной можно назвать всю статью целиком. Шалость удалась.

#статьи
#Лев_Толстой
#русская_философия

И вновь немного публикаций наших сотрудников. В увидевшем наконец свет 4-м томе за прошлый год "Отечественной философии" вышла статья Алексея Павлова "Лев Толстой и аналитическая философия". За традиционным для отечественного журнального дела последних лет недостатком места статья, как замечает и сам автор, служит скорее введением в вопрос, чем его полноценным раскрытием, но раньше-то не было и такого введения, а теперь вот есть.
Павлов рассматривает два основных сюжета: влияние Толстого на Витгенштейна (огромное) и Исайю Берлина (ощутимое) и этико-религиозная философия Толстого в контексте современной аналитической теологии (здесь обнаруживаются некоторые параллели с, например, Плантингой, но много, конечно, и расхождений). Где-то между ними находится также место для сведений об отношении самого Толстого к дальним предкам классической аналитической философии — британским позитивистам (весьма враждебное).
В целом отношения Толстого с в широком смысле аналитической традицией уместнее всего, видимо, будет характеризовать как амбивалентные. С одной стороны, когда он критикует догматическое богословие, его претензии к нему (неясность, произвольное течение мысли, использование искусственных способов выражения, призванных не помочь читателю, а только его запутать) очень напоминают характерную критику условными аналитиками условных континенталов. С другой стороны, его собственная критика Милля («поймает мысль и начинает разводить её, на ста страницах разводит то, что можно сказать на двух») — это, конечно, характерный выпад против той тщательности, подробности и интеллектуальной аккуратности, которая в аналитической традиции считается одной из кардинальных добродетелей. Как это объяснить и на что это списать (вариант: невыработанная привычка к академической усидчивости; другой вариант: Милль и правда именно так плох, как утверждает Толстой; третий и четвертый читатель можно придумать сам) — дело либо вкуса, либо дальнейшего исследования.

Христос воскрес!
 
В этом году Пасху празднуют в один и тот же день христиане всех конфессий. Вижу в этом хороший повод сказать следующее.

Неважно, кто мы (Павловы ли, Аполлосовы или Кифины). Вопросов, в которых мы расходимся, немало, но ещё больше того, что нас объединяет.

О чём я сейчас?
 
Во-первых, об общей вере – догматике, сформулированной на Вселенских соборах и закреплённой в Символах веры.

Во-вторых, об общей цели. Не берусь судить, труднее ли нам, чем первым христианам. Ясно лишь, что нелегче. Напасти нашего века – внутренняя разобщённость, девальвация искренности, отмирание потребности в Другом, крах дружбы, забвение любви, коммерциализация романтических отношений, кризис семьи, небрежение деторождением, размытие половых различий и искоренение самого пола и т.д. Всё это бунт против не только Бога, но и сотворённой Им природы.

Наша цель – сопротивление князю мира сего и охранение порядка Божьего на земле. Последний мы казённо называем «традиционными ценностями», дабы не смущать атеистов, ибо сказано сносить немощи бессильных (Рим. 15:1).

И тогда, и сейчас век сей почитал нас безумными. Христиан первого века – за то, что проповедуют Христа распятого (в глазах града земного – бродягу, преданного одной участи с изгоями). Христиан двадцать первого века, – ведь это так «ненаучно», «неосознанно» и «непрогрессивно».

В каком-то смысле, исповедуя сегодня Христа, мы примеряем на себя доспехи ранней Церкви (неслучайно Павел называет верующего добрым воином, 2Тим. 2:3) – пускай они для нас и велики. Мы ждём конца истории, и, покамест он не наступил, всё так же сдерживаем натиск тьмы, не давая миру бесповоротно провалиться в бездну.

Не хотелось сегодня читать вам проповедь, – не имею на то ни благословения, ни сана, – но уж такой дух внезапно напал.

С праздником, братья-христиане!
 
#праздники

Канал в непродолжительном анабиозе, пока я закрываю дедлайны, но не премину поздравить с Первомаем левую половину моих читателей и вообще всех, для кого профессиональный труд – не просто кормящее ремесло, но служба Богу и Отечеству.

Ура, друзья-товарищи!

#праздники

Многие знают, что аналитическая философия политики подарила миру теорию справедливости Ролза и либертарианство – сначала правое (Нозик, Ротбард), а потом и левое (Валлентайн, Оцука). Однако не все в курсе об ещё одном её крупном проекте – аналитическом марксизме.

Историю последнего принято отсчитывать с конца 1970-х годов, когда вышла книга Джеральда Коэна «Теория истории Маркса: защита» и была образована т.н. Сентябрьская группа, в которую, помимо Коэна, вошли Юн Эльстер и Джон Рёмер. У кружка имелось и другое наименование, предназначавшееся, так сказать, для внутреннего пользования: «Марксизм без брехни» (Non-Bullshit Marxist Group). Важно отметить, что англ. «bullshit» – не только ругательство, но и тип высказываний, исследованных в своё время Гарри Франкфуртом. По мнению Франкфурта, брехун отличается от лжеца тем, что не осознаёт ложности своих суждений. Как и ложь, брехня может быть корыстной, но главный её признак – то, что её производство во многом схоже с процессом опорожнения, на что намекает второй корень этого слова. Брехня часто красочна и велиречива, предстаёт в виде махровой витиеватой логореи.

Но что Коэн называл брехнёй в контексте марксизма? В вышедшем уже посмертно сборнике эссе «Найти себя в другом» (2013) он рассказывает о том, как в двадцать лет пытался приобщиться к Альтюссеру и идущей от него традиции француского марксизма. Чтение давалось непросто, и когда юноше удавалось извлечь какую-то идею или мысль, он натурально ликовал. Потом Коэн понял, что пал жертвой когнитивного искажения: испытывая восторг от понимания туманных текстов, он незаметно для себя переоценивал качество их содержания. Так что да, по Коэну и ко, «марксизм без брехни» – это марксизм без всего того, что понагородила в XX в. в марксистской философии безудержная французская мысль.

К слову, в этом же эссе («Погружаясь в брехню») Коэн так расширяет франкфуртовское определение брехни, чтобы его можно было использовать не только по отношению к случаям из повседневной жизни, но и по отношению к кейсам в науке.

UPD Интересный комментарий Сергея Реброва, в котором он оценивает последующую историю альтюссерианского и аналитического марксизма.

#аналитический_марксизм

Случилась беда: коллега Елена Косилова попала в больницу с двухсторонней пневмонией. Введена в искусственную кому и подключена к аппарату ИВЛ. (Неделю назад она жаловалась в своём канале на сильную простуду, которой заболела на фоне похолодания и отключения отопления в Москве.) Елена Владимировна – нестандартно, порой даже экстравагантно мыслящий современный философ. Кроме того, она отзывчивый неравнодушный человек. Например, в прошлом году Е.В. оказала неоценимую помощь для сбора средств на реабилитацию А.А. Столярова. Похоже, теперь пришло время нам протянуть ей руку помощи. Вероятно, есть смысл посодействовать её переведу из ГКБ 71 в другое медицинское учреждение. Правда, у меня нет ни контактов её близких, ни их банковских реквизитов. Давайте, наверное, начнём с распространения этой информации. А когда появятся реквизиты, распространим и их.

#нужна_помощь

Каких 3-5 современных философов можете выделить как наиболее интересных для Вас?

Агамбен
Капуто
Милбанк
Алексей Павлов

Задать вопрос: https://news.1rj.ru/str/AskMeAboutBot?start=aAOAn

Ушла Елена Косилова.

С МГУ моя жизнь связана с 2016 года, когда я поступил в магистратуру философского факультета. Мне не довелось учиться у Елены Владимировны, но о ней я знал, читал её ныне заброшенный ЖЖ. Потом Косилова была оппонентом на защите моей кандидатской. Помню, с невероятной быстротой написала отзыв и высоко отзывалась об исследовании. Через год уже я был рецензентом на защите ВКР её магистра.

С тех пор общались, сотрудничали каналами, участвовали в публичных дискуссиях. Не всегда друг с другом соглашались. Елену Владимировну, сформировавшуюся как философ в «перестройку», похоже, изумляло моё бережное обращение с христианской догматикой, а меня настораживало её стремление сталкивать персоналии и идеи разных эпох, даже если между ними наблюдалось концептуальное напряжение. Уже сейчас понимаю, что для этого – пускай не бесспорного – жеста требовалась не дюжина академического мужества. Косиловой было тесно в рамках одной школы; она с детской непосредственностью переступала все методологические обязательства, накладываемые работой в рамках определённой философской традиции. Её выводы могли звучать чересчур смело, даже эксцентрично, но, философствуя, она была предельно искренна.

Причём эта интеллектуальная искренность была частью некой общей жизненной установки. Telegram-канал, который она вела последние несколько лет, удивляет тем, как личное в нём перетекает в профессиональное, и наоборот. Елена Владимировна, к примеру, могла начать с того, как поутру ей вздумалось поехать в подмосковный лес, от описания залитой солнцем электрички прыгнуть к Гуссерлю, сослаться на Деннета, припомнить особенности ладов турецкой музыки и закончить какой-нибудь репортажной виньеткой. Правда, даже эти посты много сдержаннее уже упомянутого ЖЖ. Там она обсуждала материи личные и представала совсем без кожи. Читать её было страшно и горько. Невиданный эксгибиционизм, который я видел разве что у Селина, Мисимы, Лимонова и других писателей прошлого столетия, исповедовавшихся в своих романах. Предположу, что Косилова как раз на них росла.
 
Испытываю сейчас противоречивые чувства. Потрясён внезапностью её ухода. Разгневан на обстоятельства: это уже не первый человек из моего окружения, которого я теряю. Пребываю в ужасе от того, что мои философские vis-à-vis остаются текстами и аватарками на экране, номерами телефонных книг, которым уже не позвонить.

Мне будет очень не хватать Елены Владимировны.

#скорблю

Готовлю доклад о новом аргументе за мистерианство. Наткнулся, наверное, на одну из самых странных статей о сабже. В ней утверждается, что мистерианство представляет угрозу для.. («Готовы? Набрали в грудь воздуха?») эзотерики.

Мысль такова. Эзотерика – это идеи, разделяемые небольшой группой лиц и понятные только ей. Мистерианство подрывает эзотерику, поскольку если мистерианство истинно, то нет знания, которое можно было бы хранить, и нет тайного смысла, который можно было бы открывать. А значит, эзотерика в философии сознания (sic) ложна.

Если вы вдруг ничего не поняли, не волнуйтесь: я тоже.

А ещё автор упорно называет Макгинна («McGinn») Макгвином («McGuinn»), что созвучно имени героя м/ф «Тачки» («McQueen») и, по-моему, очень трогательно.

#смешное
#мистерианство

В отрочестве заглядывался лихой эстетикой нацболов. О влиянии Летова и Курёхина и говорить нечего – кумиры. К тому же всегда интриговала идея национал-большевизма: сильная государственная власть вкупе со смешанной, преимущественно плановой экономикой, отвечающей обострённому чувству справедливости русских.

На днях вздумалось изучить матчасть. Купил на бумаге (для меня это редкость) сборник статей Николая Устрялова, главного идеолога национал-большевизма в России. (При этом сам этот термин предложил немецкий политик Эрнст Никиш.)

Читать невероятно интересно. Струве и Гершензон, Ленин и Троцкий, Бердяев и Франк, – для Устрялова это не фигуры, отделённые исторической дистанцией, а современники. Кроме того, необычна интеллектуальная перспектива: кадет и участник Белого движения, впоследствии признавший победу Советов и искавший пути преображения марксизма на русской почве.

Мыслит Устрялов примерно так. Подобно католической церкви, советская власть в определённый момент «обмирщилась», о чём свидетельствует частичная реабилитация рынка и частной собственности в период НЭПа. Мечты о мировой коммунистической революции несбыточны. Более реальная перспектива – «национализация Октября» (буквально название одного из эссе). Надстройка важна не меньше базы, и её надо скорректировать в соответствии с актуальной ситуацией и нашим менталитетом, учесть запросы кулачества, интеллигенции и мелкой буржуазии. Тогда удастся преодолеть противоречия, вскрытые революцией, поскольку революция – не самоцель, а те боль и жар, которые тело страны переживает на пути исцеления.

Всё. Немного досадно, что книжку открываешь в надежде увидеть стройную теорию, а на деле получаешь лишь её намётки, вектор для дальнейшей мысли. Есть мнение, что русская философия слишком публицистична, закапывается во фразёрстве и полемике, не задаваясь целью разработать конкретный теоретический проект. Я с ним не согласен, но книга играет ему на руку.

Á propos, судьба Устрялова, как и многих русских мыслителей этой эпохи, сложилась печально. В 1935 году он окончательно вернулся в СССР, а через два года был репрессирован. Любопытно, что идеалы национал-большевизма в какой-то степени воплотил Сталин, укрепив власть центра и связав древнерусское прошлое с советским настоящим в пропаганде. Собственно, в национал-большевизме его обвинял уже Зиновьев: концепция превратилась в ярлык, который было удобно навешивать на сталинско-бухаринский блок.

Надо будет ещё сочинения Никиша полистать.

#национал_большевизм
#политическая_философия